Стырь, в который обычно удалялись все

те, которые разочаровались в жизни Все описанные выше явления относятся

^{или которые чувствовали себя слиш-} к формам ухода от столкновения с пробле- ^{ком слабыми для жизни.} _{3. Фрейд} мой, от необходимости ее решения, причем

ухода бессознательного. Обратим внимание на то, что хотя мы разделили такие виды реак­ций человека на возникающие у него проблемы, как уход (избегание кон­фликта) и подавление в виде «борьбы», в психоанализе они рассматриваются вместе, а понятия «вытеснение» и «подавление» фактически используются как синонимичные, что делает невозможной (в рамках психоаналитической традиции) дифференциацию этих явлений (что, впрочем, не означает их тож­дества).

В отличие от психоанализа бихевиористская традиция, как известно, не интересовалась внутренними переживаниями человека, в ней практически не нашли отражения рассматриваемые нами проблемы. А вот в когнитивистских исследованиях, в частности в теориях когнитивного соответствия, можно уви­деть описания «внутренней работы» по «уходу» от конфликта.

Механизмом этого ухода является переинтерпретация возникшей пробле­мы таким образом, что она не воспринимается как конфликт, требующий ре­шения.

Применительно к внутриличностным конфликтам в качестве иллюстра­ции этого механизма можно сослаться на феноменологию явления когнитив-

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 2 9

ного диссонанса, описанного Фестингером. Оказываясь в ситуации когни­тивного конфликта, вызванного столкновением несовместимых когниций, человек может переинтерпретировать их таким образом, что они не кажутся ему несовместимыми («курить вредно» — «да я практически и не курю, так, балуюсь, можно сказать»; «курение помогает мне справляться с напряжением и перегрузками, так что для меня оно даже, пожалуй, и полезно»).

Описанию когнитивной логики интерперсональных отношений посвяще­на теория структурного баланса Ф. Хайдера. Сталкиваясь с противоречиями в своих представлениях об отношениях с другими людьми, их поведении, от­ношении к нему и т. д., человек испытывает дискомфорт и стремится каким-то образом преодолеть это противоречие. Напомним, что Хайдер описывает несколько возможных механизмов этого преодоления, основанных на пере­интерпретации возникших рассогласований. Можно изменить отношение к человеку, который совершил поступок, несовместимый с дружбой, можно из­менить отношение к самому поступку, можно, наконец, снять с человека от­ветственность за этот поступок. Мать, сталкивающаяся с недопустимой гру­бостью сына-подростка, должна как-то реагировать на происходящее, но если она не знает, что делать, ей придется признать свое бессилие в этой ситуации. Матери не хочется чувствовать свою беспомощность, и она говорит себе: «Ка­кой он стал нервный, он слишком переутомляется, скорее бы каникулы, ему просто надо отдохнуть», что означает: «Он не виноват, он хороший мальчик, это просто нервы».

Безусловно, далеко не всегда переинтерпретация означает стремление че­ловека уйти от своих проблем. Она может иметь вполне рациональный харак­тер, связанный, например, с пересмотром своего отношения к ситуации, ее действительной значимости для него.

Конфликтологи считают уход от конфликта рациональным, если есть ос­нования предполагать, что дальнейшее развитие событий будет благоприят­ным для участника конфликтной ситуации — либо принесет ему успех без особых усилий, либо, улучшив расстановку сил в его пользу, предоставит ему более выгодные возможности для решения ситуации.

В интерперсональном взаимодействии уход от конфликта может быть ре­ализован в двух основных стратегиях поведения. Одна из них — это собствен­но уход, избегание ситуации, проявляющееся в игнорировании проблемы, ее «откладывании», нежелании вступать во взаимодействие с партнером по по­воду возникших разногласий, а то и просто в ограничении контактов с ним. Другой вариант — это стратегия уступчивости, когда человек решает возник­шую проблему за счет отказа от собственных интересов, своей позиции и идет навстречу интересам партнера. Такой выбор также можно считать рациональ­ным, если предмет разногласий оценивается не столь высоко, чтобы вступать из-за него в «борьбу» или переговоры с партнером, во всяком случае, ущерб, который может быть нанесен в этом случае отношениям этих людей, кажется уступающему более существенным. Однако уступчивость, за которой стоит неспособность или нежелание решать свои проблемы, не может считаться

230 Часть II. Феноменология конфликтов

оправданной. Психологов особенно интересует уступчивость не как разовый способ решения проблемы, связанный с особенностями конкретной ситуа­ции, но как постоянный стиль поведения. Например, одним из деструктив­ных следствий «жертвенного» поведения становится то, что человек, изби­рающий для себя подобный стиль взаимодействия с близкими, вольно и не­вольно продуцирует у них чувство вины, осложняющее их взаимоотношения и нередко принимающее деструктивные формы. Если мать часто говорит о «жертвах», приносимых ребенку, «предъявляет ему счет», то тем самым она может вызвать у него чувство вины, против которого он может начать со вре­менем протестовать. Ребенку трудно постоянно жить с этим ощущением, и он начинает думать: «Я ее об этом не просил, это она сама сделала, она сама в этом виновата!», и обращает свою агрессию против матери.

С. Минухин и Ч. Фишман приводят прекрасный пример разрушительных форм взаимодействия в семье, где все — мать, отец и их дочь Марта — стре­мятся избежать конфликтов, а родители нередко решают проблемы своих от­ношений за счет дочери.

Отец. Когда я чувствую, что назревает ссора, когда жена начинает злиться или я начинаю злиться — только она злится сильнее, чем я, и заводится все больше и больше, пока я не почувствую, что лучше мне остановиться, — то­гда я просто встаю и либо ухожу из дома, либо иду в другую комнату, лишь бы это прекратилось.

Минухин. И это помогает?

Отец. Помогает, только она потом злится на меня еще день или два. Она со мной не разговаривает.

Мать. Мы дошли до того, что ты не разговариваешь со мной целый месяц, и я от­вечаю тем же.

Минухин (Марте). И что тогда делаешь ты?

Марта (смеясь). Ну, я ухожу в свой собственный мир. Там безопаснее и спокойнее.

Минухин. Это значит, что мама в своем углу, папа в своем углу и ты уходишь в свой угол? Прекрасная семейка! И как вы из такого положения выходи­те? Ты не пытаешься поговорить с мамой или папой или попробовать их помирить?

Марта. Конечно, пытаюсь, только это очень неприятно. Они друг с другом не раз­говаривают, а потом мне начинает казаться, что я сделала что-то не то, пото­му что мать иногда может, сама того не замечая, рявкнуть на меня из-за че­го-нибудь. Я начинаю думать, что я такого сделала, и решаю помалкивать, просто ухожу в свой собственный мир, чтобы не беспокоиться, как бы они снова меня не оттолкнули, не рявкнули на меня.

Отец. Марта, я на тебя не рявкаю.

Марта. Ты — нет, а мама рявкает. Но отец всегда со мной разговаривает. Вроде как: «Ну, если твоя мать не хочет разговаривать, что ж, и прекрасно». Гово­рит что-нибудь в этом роде, и все. Но тогда я чувствую себя виноватой, по­тому что должна бы что-то сделать. Я живу с ними в одном доме и должна стараться, чтобы им жилось лучше. Понимаете, я должна заставить их раз­говаривать друг с другом и жить хорошо.

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 3 1

Минухин. И тебе это удается?

Марта. Нет. Тогда я наказываю себя за это и начинаю объедаться (Минухин, Фишман, 1998, с. 238-239).

В данном случае разрушительная сила ухода членов семьи от существую­щих между ними проблем проявляется более всего в болезненном состоянии дочери. П. Пэпп вообще считает случай, когда родители «переводят свой кон­фликт в другое русло через посредство ребенка, у которого развивается сим­птом», очень распространенным в терапевтической практике (там же, с. 245). Однако в той или иной мере все участники дисфункционального общения страдают от нежелания признать свои трудности и работать с ними.

К. Абульханова-Славская, говоря о неспособности человека разрешать жиз­ненные противоречия, пишет об уходе в более широком смысле:

Уход личности проявляется в самых разнообразных формах: уход из семьи, в дру­гую профессию, в другую возрастную группу и т. д. Однако этот феномен при раз­нообразии его жизненных форм является симптомом того, что личность хочет из­бежать трудностей. Любая форма ухода, как правило, связана с противоречивой ситуацией, в которой оказалась личность, с ее неспособностью продуктивно разре­шать противоречия или их длительно выдерживать (Абульханова-Славская, 1991, с. 53-54).

Поскольку все дальнейшее изложение будет посвящено конфликтному взаимодействию и разрешению конфликтов, мы больше не будем возвра­щаться к проблеме ухода от конфликтного взаимодействия, завершить рас­смотрение которой необходимо обращением к факторам, детерминирующим этот способ реагирования на конфликты.

Когда речь идет об основаниях той или иной формы поведения, мы стал­киваемся с традиционной для психологии множественностью интерпрета­ций, вытекающей из теоретических расхождений между представителями раз­личных направлений. Для психоанализа «уход» человека от болезненных пе­реживаний закономерен, потому что так устроена его психика. Для психоло­гов, ориентированных на бихевиоризм, стойкий паттерн поведения является результатом научения. Экспериментальные исследования делают акцент на индивидуальных различиях в выборе активного или пассивного реагирова­ния на стрессовые воздействия.

Важно, однако, на наш взгляд, дополнить эти обычные объяснения рас­смотрением проблемы в более широком социокультурном контексте.

Представляется, что устойчивые тенденции в неконструктивном выборе стратегии ухода от конфликта могут быть связаны с явлением, которое хоро­шо известно специалистам по конфликтам. Отечественный исследователь Б. И. Хасан назвал его «конфликтофобией». Оно связано с присущими обы­денному сознанию негативными установками по отношению к конфликтам, за которыми стоит страх перед их возможным разрушительным влиянием, из-за чего конфликт воспринимается человеком как опасность, угроза собст-

2 3 2 Часть II. Феноменология конфликтов

венному благополучию, отношениям с людьми, своей репутации и т. д. «Кон-фликтофобия» проявляется в сильном эмоциональном реагировании на кон­фликтные ситуации, стремлении поскорее «избавиться» от конфликта, на­пример, с помощью подавления, избегания, ухода от конфликтов.

Истоки «конфликтофобии» могут корениться, конечно, и в глубинной природе человека, в его потребности в защищенности, в позитивных связях с людьми (по Фромму), нарушение которых порождает чувство одиночества, беспомощности и т. д. Поэтому люди стремятся поддерживать хорошие отно­шения дома и на работе, не любят осложнять отношения и плохо переносят межличностные трудности. «Стремление к взаимной близости сохраняется у каждого человека с детства и на протяжении всей жизни; и нет ни одного человека, который бы не боялся его потерять» (Fromm-Reichmann, 1959; цит. по: Лабиринты одиночества, с. 67). Вместе с тем негативные установки в от­ношении конфликтов могут в немалой степени усиливаться социокультур­ными факторами.

Человеческая общность немыслима без сотрудничества своих членов. Все виды социальных структур во все времена были ориентированы на человече­скую солидарность, сплоченность, что является основанием их устойчивости. Любое жизнеспособное сообщество всегда будет в той или иной форме пори­цать или прямо осуждать разрыв отношений, плохие взаимоотношения, оди­ночество, неудачный брак и т. п., которые рассматриваются как социальная неудача. Например, стереотип американской культуры предполагает, что «лю­ди, живущие обособленно, — это одинокие неудачники, холодные, недруже­любные и непривлекательные»; «сказать: "Я одинок" — значит признать, что ты, по существу, неполноценен, что ты никем не любим» (Лабиринты одино­чества, 1989, с. 187).

Первичная задача любого общества -сохранить сотрудничество людей в коо­перативных формах труда, и любое по­ложение вещей, делающих всех членов общества врагами друг друга, для него фатально. М.Мид

Обыденное сознание призывает нас избегать конфликтов, считая, что «ху­дой мир лучше доброй ссоры». Действительно, трудно спорить с тем, что жизнь в согласии лучше, чем противоречия, споры, враждебность и конфлик­ты. Альтернативой «конфликтофобии» как страха перед конфликтами явля­ется не «конфликтофилия» как любовь или страсть к конфликтам, но их более реалисти­ческое принятие, отношение к ним как к одной из встречающихся форм человеческих отно­шений, а не как к свидетельству собственной несостоятельности и вины.

Уже отмечалось, что в течение долгого пе­риода советское обществоведение исходило из идеи бесконфликтного развития социалисти­ческого (коммунистического) общества. Идеалы бесконфликтности распро­странялись на области внутриорганизационного и внутригруппового взаимо­действия, а также на сферу межличностных отношений. Если конфликтов не должно быть в обществе, то их не должно быть и в хорошей семье, и в «здоро­вом» коллективе. Расхожее представление о том, что в правильном и справед-

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 3 3

ливо устроенном обществе вообще нет и не может быть конфликтов, распро­странялось и на межличностные отношения

Однако благополучное общество, стабильный коллектив и счастливая се­мья отличаются от неблагополучного общества, нестабильного коллектива и несчастливой семьи вовсе не отсутствием проблем, а тем, что они умеют их решать. Представление о том, что благополучие означает отсутствие проблем и конфликтов, неизбежно приводит к их игнорированию или подавлению. Исследования, в частности, показывают, что типичными стратегиями поведе­ния советских учителей при возникновении конфликтных ситуаций с учени­ками были именно подавление (сделать замечание, «призвать к порядку», пригрозить наказанием и т. д.) и игнорирование (сделать вид, что ничего не происходит). И это в немалой степени было следствием стереотипа, согласно которому профессионально обязательные качества учителя — это умение на­ладить отношения и найти подход к каждому учащемуся, быть бесконечно терпеливым, никогда не испытывать раздражения, пользоваться бесконеч­ным доверием и любовью своих учеников и т. д.

Один из самых авторитетных советских педагогов В. Сухомлинский пи­сал: «Умение избежать конфликта — одна из составных частей педагогиче­ской мудрости учителя». Понятно, что в этом высказывании скорее всего имелась в виду способность предвидеть обострение отношений и предупре­дить его.

Однако примитивные толкования подобных суждений создавали пред­ставление, согласно которому конфликты с учениками несовместимы с обра­зом идеального педагога. Отсюда понятно, что если конфликты все же возни­кают, то могут вести к снижению личностной и профессиональной самооцен­ки учителей. Приведенный пример не свидетельствует о наличии каких-то особых требований именно к учителям; они были характерны практически для всех представителей «человеческих» профессий, например, если ты — хо­роший руководитель, у тебя не будет разногласий с подчиненными.

Подводя итоги, можно констатировать, что проблема ухода от конфликта как формы реагирования на трудную ситуацию явно нуждается в более осно­вательной разработке. Однако она мало интересует специалистов по кон­фликтам, рассматривающих уход от конфликта как его фактическое отсутст­вие. Среди других направлений наибольшее внимание этой проблеме уделил психоанализ, его описания защит личности широко используются психоло­гией, однако не все его представления релевантны феноменологии, рассмат­риваемой в других концептуальных рамках. Вместе с тем психоанализ зани­мает довольно однозначную позицию в оценке ухода от конфликта (вытесне­ния, подавления и т. д.) как неконструктивного решения (по представлениям психоанализа, вытесненное из сознания в бессознательное не исчезает и ока­зывает самое существенное влияние на состояние психики и поведение чело­века). Другие психологические направления также в той или иной форме от­мечают неконструктивность ухода как реагирования человека на возникаю­щие конфликты.

2 3 4 Часть II. Феноменология конфликтов

«Подавление» («борьба»)

Ограничивая проблемные рамки конфликтных явлений, мы дистанцирова­лись от понятия «борьбы» в ее философском и социологическом значении. Здесь и далее, считаясь с традицией, сложившейся в конфликтологической литературе, будем использовать понятие борьбы в узком смысле как страте­гии, направленной на подавление одной из сторон конфликта другой.

Уже отмечалось, что психоанализ, наиболее «продвинутый» в описании внутренних проблем человека, не различает «уход» и «подавление» как раз­ные типы внутренней реакции человека на свои проблемы. Недостаточная четкость терминологических границ не означает тем не менее действительно­го отсутствия различий между этими явлениями. Возможно, эти различия в немалой степени связаны с тем, что процессы ухода детерминируются бес­сознательными механизмами, а подавление или борьба чаще осознаются че­ловеком. Например, чуткий к психологическим нюансам русский язык счита­ет, что «бороться с (самим) собой» означает «подавлять в себе какие-либо чувства, желания, порывы и т. п.» (Фразеологический словарь русского язы­ка, 1986, с. 42). Эта борьба часто может протекать в форме внутреннего убеж­дения самого себя, когда вместо реального диалога одна, «сильная», сторона побеждает другую, «слабую» (вспомним хотя бы такое выражение, как «за­глушать голос совести»).

Западный культурный контекст «борьбы» продемонстрирован, в частно­сти, Дж. Лакоффом и М. Джонсоном в анализе концептуальной метафоры «Спор — это война». Рассматривая эту метафору, авторы подчеркивают: «Важ­но отдавать себе отчет в том, что мы не просто говорим о спорах в терминах боевых действий. Мы действительно можем побеждать или проигрывать в споре. Мы воспринимаем лицо, с которым спорим, как противника. Мы ата­куем его позиции и защищаем свои собственные. Мы захватываем террито­рию и теряем ее. Мы разрабатываем и используем стратегии. Если мы убеж­дены, что позицию нельзя защитить, мы можем ее оставить и выбрать новое направление наступления. Многое из того, что мы совершаем в споре, частич­но структурируется понятием войны» (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 127-128).

Авторы приходят к выводу, что мы «живем» этой и подобной ей метафора­ми, ибо «она упорядочивает те действия, которые мы совершаем в споре» (Лакофф, Джонсон, 1990, с. 388-389). Истоки любой метафоры коренятся в нашем опыте. И метафора «спор — это война» отражает тот факт, что, не­смотря на его институциализированные формы, «основная структура кон­фликта остается, по существу, неизменной» (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 130).

Тем не менее «цивилизованность» все же заставляет нас избегать реаль­ных физических столкновений, будь то взаимоотношения между отдельными людьми или государствами. «В результате мы развили социальный институт вербального спора. Мы все время спорим в попытке получить желаемое, и иногда споры "вырождаются" в физическое насилие. Такие вербальные бит-

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 3 5

Современная культура экономически основывается на принципе индивиду­ального соперничества. Отдельному че­ловеку приходится бороться с другими представителями той же группы, при­ходится брать верх над ними и нередко «отталкивать» в сторону. Превосходст­во одного нередко означает неудачу для другого. Психологическим р е з у л ь т а т о м такой ситуации является смутная враж­дебная напряженность между людьми. Каждый представляет собой реального или потенциального соперника для лю­бого другого. К. Хорни

вы осмысляются в значительной мере в тех же терминах, что и физические» (там же). И будь то семейная ссора или академическая полемика, ведущаяся с соблюдением всех принятых традиций, в любом случае, утверждают Ла-кофф и Джонсон, спор ведется в терминах войны, потому что таковое его по­нимание встроено в концептуальную систему культуры, в которой мы существуем. Впро­чем, авторы осторожно оговаривают, что речь идет об определенном типе культуры и что такое понимание спора (а в рамках развивае­мых авторами рассуждений и используемого ими контекста мы вправе отождествить его с понятием конфликта) может быть культур­но ограничено.

Характерно, что в русском языке в стари­ну война, битва имели наименование «брань» (вспомните известное «поле брани»). В. Даль приводит к этому понятию следующий сино­нимический ряд: «Брань — ссора, перекоры, свара, раздор, несогласие, разлад, вражда, враж­дование; ругня, ругательство; бранные, руга­тельные, поносные слова; драка, колотня, свалка, рукопашная, побоище; вой­на, сражение, бой, битва» (Даль, 1958, т. 1, с. 123). В разных понятиях обще­принятой лексики люди улавливают общее, родовое значение современного понятия «конфликт», которое — как все значения — представляет собой обоб­щенную идеальную модель объекта, представленную в сознании субъектов и фиксирующую существенные свойства объекта (Петренко, 1988, с. 18). Все использованные синонимы чем-то «похожи», а выбор какого-либо из них определяется тонкими нюансами общего значения.

Интересно, что характер интерпретации понятия «конфликт» зависит от богатства и своеобразия «конфликтного опыта»: так, как уже упоминалось, в одном из отечественных исследований было показано, что участники групп с низким уровнем конфликтности соотносили конфликт прежде всего со столкновением позиций и точек зрения, а участники групп с высоким уров­нем конфликтности связывали значение конфликта с синонимами более сильной эмоциональной нагрузки — «раздор», «стычка», «схватка» и т. д. (Та-щева, 1986). «Расшифровка» понятий в речи облегчается благодаря контек­сту слова, т. е. высказыванию в целом, включенность слова в определенный контекст обеспечивает его понимание, в обыденной речи люди, как правило, не нуждаются в терминологическом уточнении.

Таким образом, анализ языковых данных не оставляет сомнений в том, что в обыденной речи интерпретация понятия «конфликт» осуществляется в тер­минах «борьбы» с ее объемным синонимическим рядом. «Включенность» по­нятия «конфликт» в подобный контекст не может не приводить к соответст­вующей эмоциональной нагруженности содержания понятия.

2 3 6 Часть II. Феноменология конфликтов

Впрочем, борьба может интерпретироваться не как социокультурный фе­номен, но как врожденный инстинкт биологического происхождения. Наибо­лее известная точка зрения такого рода принадлежит К. Лоренцу, считающе­му, что в основе этого врожденного инстинкта лежит борьба за выживание. Его развитие в ходе длительной эволюции связано с функциями, обеспечи­вающими биологическое преимущество сильным индивидам - их выжива­ние, улучшение генетического фонда вида, его распространение на более ши­роком пространстве и др. (Лоренц, 1994).

Понятию борьбы посвящена специальная глава «Техника борьбы» в книге «Трактат о хорошей работе» польского праксеолога Т. Котарбинского. Он яв­ляется одним из немногих исследователей, которому принадлежит попытка анализа явления, обозначенного им самим как «негативное взаимодействие». Наряду с этим он использует термины «негативная кооперация» или «борь­ба», под которой понимается «любое действие с участием по крайней мере двух субъектов (исходя из предпосылки, что и коллектив может быть субъек­том), где, по крайней мере, один из субъектов препятствует другому» (Котар-бинский, 1975, с. 206).

Этим понятием автор объединяет самые разнообразные виды деятельно­сти - вооруженные действия и соревнование, спорт и интеллектуальное со­перничество (споры) и даже интриги, шантаж и др.; по мнению Котарбинского, общее во всех этих видах деятельности, позволяющее объединить их единым термином «борьба», это то, что «люди нарочно затрудняют друг другу дости­жение целей, усиливая давление принудительных ситуаций, критических по­ложений, ситуаций с единственным выходом...» (там же, с. 224).

На основании описания Котарбинского, а также работ других специали­стов можно выделить группу методов, соответствующих понятию «борьбы». Они объединяют различные приемы давления на партнера, направленные на ослабление его позиции и соответствующее усиление собственной, что долж­но в конечном счете привести либо к принятию противостоящей стороной предлагаемой ей позиции, либо - по крайней мере - к отказу от своей пози­ции и выходу из ситуации.

Стратегия подавления приобретает отчетливое своеобразие, когда речь за­ходит о формах интерперсонального взаимодействия.

Доминирование является стратегией исключительной ориентации на свои собственные интересы при пренебрежении интересами партнера и его пози­цией. Участник конфликта использует все доступные ему средства, чтобы добиться своего, разрешить возникшую проблему в свою пользу, получить максимум желаемого. При этом он либо игнорирует ту «цену» в отношени­ях, которая будет заплачена в результате его действий, либо не отдает себе в этом отчета. Считается, что данная стратегия поведения за счет напористо­сти и давления на партнера может обеспечить человеку возможность такти­ческого выигрыша в какой-то конкретной ситуации, однако вызывает нега­тивную реакцию окружающих и постепенно приводит к осложнению отноше­ний с ними.

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 3 7

По результатам проведенных нами исследований, людей, «трудных» в об­щении, часто отличала выраженная ориентация на достижение собственных целей, стремление добиваться своего, не считаясь с интересами и желаниями другого. Такая установка на жесткую реализацию своих интересов любой це­ной неизбежно проявляется в поведении человека. Его нежелание считаться с кем-либо или с чем-либо, кроме собственных интересов, приводит к тому, что он начинает испытывать трудности в решении проблем, зависящих от других. С этим и связана общая оценка, которую дают конфликтологи страте­гии доминирования. Предполагается, что чем более долговременные отноше­ния связывают участников взаимодействия (семья, совместная работа, общая или сопредельная территория и т. д.), тем более важным является сохранение их отношений, которые не должны приноситься в жертву сиюминутному вы­игрышу.

Мы ограничимся этим общим описанием стратегии «борьбы» как формы реагирования на возникающую конфликтную ситуацию, поскольку конкрет­ные формы ее реализации дальше будут предметом нашего более подробного рассмотрения.

•

Диалог

Проблема диалога, имеющая междисциплинарный характер, в последнее вре­мя активно разрабатывается в различных областях знания, что приводит как к контекстуальному, так и содержательному разнообразию понятия диалога: говорят о речевом диалоге, диалоге культур, диалоге позиций и даже о диало­ге «человек — машина» (Человек в мире диалога, 1990).

Мы будем использовать понятие диалога как собирательное обозначение стратегий, используемых с целью поиска оптимальной альтернативы реше­ния проблемы или выработки интегративного решения, объединяющего про­тивостоящие позиции, или компромисса, их примиряющего.

Отечественные исследователи в своих рассуждениях принимают за осно­ву концепцию диалога, которая в течение ряда десятилетий разрабатывалась М. М. Бахтиным (и которая, по мнению некоторых исследователей, имеет много общего с теорией речевого общения Л. С. Выготского). По Бахтину, «диалогические отношения... это почти универсальное явление, пронизываю­щее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни вообще, все, что имеет смысл и значение. Где начинается сознание, там... начинается и диалог» (Бахтин, 1972, с. 71).

Г. М. Кучинский в своей работе по психологии внутреннего диалога отме­чает, что «наиболее существенной чертой диалога является взаимодействие выраженных в речи различных смысловых позиций. Исходя из этого, легко определить внешний диалог как такую форму субъект-субъектного взаимо­действия, при которой различные смысловые позиции развиваются, выража­ются в речи разными говорящими, и внутренний диалог, в котором выражен-

2 3 8 Часть II. Феноменология конфликтов

ные в речи и взаимодействующие смысловые позиции развиваются одним говорящим» (Кучинский, 1988, с. 18-19).

По мнению Бахтина, внутренняя речь человека имеет диалогизированный характер, что определяет ее динамику и проявляется в том, что отдельные единицы этой внутренней речи напоминают реплики диалога. Тем самым че­ловек «внутри себя» «говорит сам с собой».

Таким образом, диалог — это не всякий «разговор с другим» или «с самим собой». В диалоге обе смысловые позиции получают равное право выраже­ния. Более того, «специфика внутреннего диалога связана с тем, что иная, от­личная от исходной, смысловая позиция не просто известна человеку, а вос­производится им как самостоятельный смыслопорождающий центр. Проис­ходит не цитирование иной смысловой позиции, ее пересказ или оценка и т. п., а взаимодействие с иным смыслопорождающим центром, реагирующим са­мостоятельным ответным словом» (Кучинский, 1988, с. 64-65). При этом диалог противопоставляется монологу, для которого характерна «выражен­ность в речи говорящего одной смысловой позиции. Причем во внешнем мо­нологе эта речь обращена к другому человеку, а во внутреннем монологе речь обращена к самому говорящему, предназначена ему» (там же, с. 19).

Приведенное понимание монолога как доминирования одной смысловой позиции в ситуации внутреннего или интерперсонального противостояния будет скорее отвечать развитому ранее понятию борьбы как попытки доми­нирования, навязывания одной позиции. Монолог — это асимметричное взаимодействие, предполагающее преимущественное воздействие одной, бо­лее активной стороны на другую. Внутренний монолог — это реализация од­ной смысловой позиции, воздействие человека на самого себя, хотя он может выполнять при этом разные функции — убеждение, «уговаривание» самого себя, проговаривание каких-то умозаключений и др. Понятно, что внутрен­няя речь во многом отлична от внешней, это «речь для себя» (Выготский), «не предназначенная для другого» (Рубинштейн).

Понятно, что диалог реализуется в различных формах. Это может быть диалог, в котором стороны, разделяя общие позиции, в процессе их обсужде­ния соглашаются друг с другом, поддерживают друг друга, обнаруживают но­вые грани в своих взглядах и тем самым приходят к новому углубленному и развитому пониманию. Но может быть и такой диалог, предметом которого является противоречие или несовместимость позиций сторон, и тогда он при­нимает характер спора, полемики или даже их «борьбы» друг с другом. Это относится и к внешнему, и к внутреннему диалогу. Реальность полемики с са­мим собой проявляется в том, что в напряженные моменты внутреннего диа­лога человек может невольно произносить отдельные его реплики вслух, в буквальном смысле «разговаривать сам с собой».

В ситуации интерперсонального конфликта человек нередко ведет как диалог с самим собой (например, «обсуждая» свои чувства и переживания), так и диалог с партнером, объясняя ему свою позицию, приводя аргументы, высказывая мнение по поводу его точки зрения и т. д. Может быть диалог и с

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 3 9

воображаемым партнером, которому поверяются свои чувства, переживания, обиды и т. д. М. М. Бахтин определял «внутреннее полемическое слово» как «слово с оглядкой на враждебное чужое слово» (Бахтин, 1979, с. 228). Таким образом, в конфликте диалогическое взаимодействие приобретает особенно сложный характер: человек ведет с партнером диалог, который может сопро­вождаться внутренним монологом или даже внутренним диалогом, спором с самим собой. Интересно, что, по мнению Бахтина, именно в диалогах-проти­востояниях (это одно из ключевых понятий его концепции), могущих иметь как внешний, так и внутренний характер, слово наиболее диалогизировано; в каждом слове выражается весь человек.

Понятно, что диалог по сути своей предполагает наличие разных смысло­вых позиций, которые не совпадают полностью. Г. М. Кучинский предлагает различать следующие характеристики участвующих во внутреннем диалоге смысловых позиций: «своя» — «чужая», «центральная» — «периферийная», «доминирующая» — «подчиненная», «актуализированная» — «фоновая» (Ку-чинский, 1988, с. 176). Исходя из этого, внутренний диалог, который человек ведет со своим оппонентом в ходе межличностного конфликта, можно рас­сматривать как организованный между «своей» и «чужой» смысловыми по­зициями (что не означает внутреннего конфликта для человека), а диалог во время внутреннего конфликта — как «борьбу» «своей» и «своей» позиции, из которых одна впоследствии может стать доминирующей или же будет найде­на иная, «третья» смысловая позиция, объединяющая две прежние с помо­щью новой конструктивной альтернативы или предлагающая компромисс между ними.

В контексте нашего обсуждения чрезвычайно важным моментом является то, что «для М. М. Бахтина способность участвовать в диалоге предполагает способность воспроизводить чужую речь в собственной» (Кучинский, 1988, с. 24-25). Понятно, что общение с другим человеком предполагает «способ­ность воспроизводить его внутренний мир в собственном» (там же, с. 56). Этот опыт интериоризируется в навыки общения с самим собой, в навыки различения в своем внутреннем голосе разных смысловых позиций. Как от­мечает Кучинский, «корни внутреннего диалога находятся в способности че­ловека воспроизводить чужую речь в собственной, а также реагировать на свою речь как на чужую» (там же, с. 62).

В психологии внутриличностная коммуникация, или диалог рассматрива­ются как важнейшая характеристика внутреннего мира личности. Е. Л. До-ценко, иллюстрируя сказанное примером практической работы с клиентом над его проблемой, считает, что «обнаруживается принципиальная возмож­ность представления структуры внутреннего мира человека в качестве сооб­щества относительно самостоятельных иерархически разноуровневых субъ­ектов, а внутрипсихические процессы как взаимодействие между этими субъ­ектами» (Доценко, 1997, с. 92). В. В. Столин подчеркивает «факт вовлечения субъекта в различные и пересекающиеся, т. е. противоречивые отношения. Возможность рефлексии, возможность критики и несогласия с самим собой

2 4 0 Часть II. Феноменология конфликтов

возникает отнюдь не в силу каких-то имманентных свойств бестелесного "ду­ховного Я". Эта возможность создается реальной вовлеченностью в различ­ные системы связей, которые и определяют возможность различных точек зрения субъекта на мир и в том числе на себя самого» (Столин, с. 178-179).

Идея множественности личности как своего рода совокупности сублично­стей уже затрагивалась нами. Внутриличностный диалог — это коммуника­ция наших субличностей, частей нашего «Я». Сошлемся еще раз на Доценко, который указывает, что, например, «каждый отдельный мотив, в свою оче­редь, можно считать самостоятельным "субъектом", поскольку он, несомнен­но, является источником активности, а своим субстратом имеет ту предмет­ную реальность, с которой соотнесен» (там же, с. 87-88).

Обсуждая далее практическую работу с конфликтами, мы увидим, что внутриличностная блокировка как непринятие каких-то фрагментов «Я» ста­новится предметом психологической работы, а восстановление внутрилич-ностной коммуникации — целью терапевтического процесса. Эта внутренняя работа, как правило, совсем не напоминает спокойный разговор.

Пары противоположностей обладают естественной тенденцией встретиться посе­редине, но эта середина — никогда не компромисс, выдуманный интеллектом и на­вязываемый враждующим партиям. Скорее — это результат конфликта, который нужно выстрадать. Такие конфликты не разрешаются интеллектуальным трюком или выдумкой — их нужно прожить. В действительности нужно подогревать такие конфликты, пока они не достигнут полного размаха, так что противоположности могут медленно сплавиться друг с другом. Это своего рода алхимическая процеду­ра, а не рациональный выбор или решение. Страдание показывает, до какой степе­ни мы невыносимы для самих себя. «Примирись с врагом своим», внешним и внутренним! Вот в чем проблема. Такое примирение не унизит ни тебя, ни твое­го врага. Я полагаю, что правильную формулу нелегко найти, но если это удает­ся — вы становитесь целостным, а это, я думаю, и есть смысл человеческой жизни.

К. Юнг

Таким образом, проведенный анализ подтверждает как тезис об интер­субъективной природе внутреннего конфликта человека, так и правомер­ность использования понятия диалога в ходе наших дальнейших рассужде­ний. Именно понятие диалога представляется нам наиболее релевантным для описания той внутренней или внешней «работы», которая является одной из форм преодоления противоречия, лежащего в основе конфликта человека с самим собой или с другими людьми.

Резюме

1. Универсальной реакцией человека на возникающие противоречия, раз­двоенность, дезинтеграцию (как в самом себе, так и в отношениях с другими людьми) является стремление преодолеть эту дисгармонию.

Глава 7. Возникновение конфликтов: выбор стратегии реагирования 2 4 1

Здоровый человек наделен стремлением к преодолению противоречий, возникающих как в его внутреннем мире, так и в пространстве его жиз­ненной ситуации, включающей мир отношений со значимыми для него другими людьми.

2. Принципиальными альтернативами реагирования человека на возни­кающие у него противоречия (с самим собой или другими людьми) яв­ляются уход (избегание), подавление («борьба») и диалог.

3. Уход от конфликта может иметь сознательный или бессознательный характер (феноменология бессознательного была предметом присталь­ного внимания и описания в психоанализе). «Защитный» уход от кон­фликта часто протекает в форме «внутренней работы» по переинтер­претации проблемы, в результате чего она перестает восприниматься как конфликт, требующий решения. Неконструктивная стратегия ухо­да от конфликтов, их игнорирования, может быть социокультурно свя­зана с присущими обыденному сознанию негативными установками в отношении конфликтов как таковых. И хотя уход от конфликта, осу­ществляемый в результате пересмотра ситуации, может иметь и рацио­нальный характер, в целом он расценивается как неконструктивная форма реагирования на конфликты.

4. «Борьба» с самим собой или другим человеком является попыткой ре­шить внутри- или межличностное противоречие с помощью подавле­ния одной из сторон конфликта другой. Для обыденного сознания ха­рактерна интерпретация понятия «конфликт» в терминах «борьбы» с ее объемным синонимическим рядом.

5. Стратегии, используемые с целью поиска оптимального решения про­блемы, выработки точки зрения, интегрирующей противостоящие по­зиции, или компромисса, их примиряющего, могут быть объединены собирательным понятием диалога.

6. Понятие диалога рассматривается нами как наиболее релевантное для описания той внутренней или внешней «работы», которая является од­ной из форм преодоления противоречия, лежащего в основе конфликта человека с самим собой или с другими людьми.

ГЛАВА 8

Дата добавления: 2015-10-13