Гийом Аполлинер: несчастный в любви

Тадеуш Костровицкий, поляк, ставший французским поэтом Аполлинером, вывел свой псевдоним из имени своей матери Аполлинарии Костровицкой. Она была замужем за итальянцем. Еще в 1966, если не ошибаюсь, году, в Харькове подруга дней моих суровых Анна Рубинштейн принесла из магазина «Академкнига», где работала, томик стихов Аполлинера. В переводах Артема (?) Сергеева. Впоследствии, уже в Нью-Йорке, Бродский сообщил мне, что Сергеев — почитатель моего таланта как поэтического, так и прозаического. «Какой Сергеев?» — спросил я и услышал в ответ: «Тот, что перевел Аполлинера». В переводах Сергеева (потом во Франции я проверил по подлиннику то, что помнил, и даже подстрочный гул, настроение, оказались верны) Аполлинер был великолепен. Уже четвертое десятилетие я с вдохновением повторяю:

Кривоногий крестьянин и усталый вол

Медленно бредут сквозь туман осенний

Мимо притаившихся убогих сел.

О крестьянской любви, об измене,

О тех, кто полюбил, а после разлюбил,

Напевает песню крестьянин кривоногий.

О, туман осенний, ты лето погубил,

Два мокрых силуэта бредут по дороге…

Шаталась по улицам Кельна,

Всем доступна и все же мила,

В кабак низкопробный окольно

Дорогой окольной брела,

Голодала, падала с ног,

Сутенеру все отдавая,

Был он рыжий и ел чеснок,

Уезжая с Формозы в Шанхай,

Он ее из борделя извлек…

Много разных людей я знаю,

Не распутать судьбы их нить,

Влага подлая, даль сырая,

Но сердца могут пламя хранить

И душа трепетать, пылая…

На дворе постоялом живешь ты близ Праги,

На столе твоем розы, в душе твоей праздник.

Ты сидишь за столом, сочиняя какую-то прозу,

А потом забываешь о ней, заглядевшись на розу.

Аполлинер для XX века французской поэзии крупномасштабный гений. В нем есть все. И авангардистская драма «Груди Терезия», предвосхитившая сюрреализм (Аполлинер вообще подвел Францию к сюрреализму). И стихи «Алкоголей», простые, немудрящие, как приведенное выше стихотворение о кривоногом крестьянине. И порнографическая повесть о приключениях румынского Луки Мудищева, князя Вибеску,— «Тысяча палок».

Стихи его, привольные, разговорные, льющиеся без усилий, соблазнили меня в 1966 году своим талантом. В моем сборнике стихов «Русское», вышедшем в издательстве «Ардис» в 1979 году (Анн-Арбор, штат Мичиган), если приглядеться, может быть, можно обнаружить влияние того томика Аполлинера в переводах Сергеева. Недаром Сергееву впоследствии понравились мои стихи. Здесь речь идет, конечно, не о подражании и даже не о подстрочном гуле, но об открытии объектов поэзии — так, кривоногий крестьянин может быть объектом поэзии или красная перина еврейских эмигрантов.

«Вот семья, неразлучная с красной периной,

Ее, словно душу свою, они чтут».

По всей вероятности, ему не везло с женщинами. В юности он был влюблен в гувернантку Анну. Когда работал домашним учителем у богатого барина-провинциала. Девушка не отвечала ему взаимностью. Позднее он грустно пишет от ее имени:

…что жил один поэт. В меня влюблен он был

И только я одна, старуха, вспоминаю,

Как был он некрасив.

Как молча он любил!

Не повезло Аполлинеру и с художницей Мари Лорансен. (Ее полотна известны и место в истории искусств у нее есть.) Своенравная Мари ушла от него, бросив ему: «merde!» — говно!

Объяснить недружелюбность женщин к нему трудно, внешность у него самая обычная, ну разве что полноват — банальный грех мужчин того времени. Спортом тогда никто не занимался, спорт, так же как и «бронзаж» — загар, стали прививать во Франции перед 2-й мировой войной такие аристократы и спортсмены, как Антуан де Сент-Экзюпери. А вообще-то внушительный выпяченный торс был нормальный атрибут француза того времени.

На войну Аполлинер пошел добровольцем. Что делает ему большую честь. Конечно, как доброволец он мог рассчитывать после войны на французское гражданство. Он был ранен в голову, есть фотография, где он сидит в форме, забинтованная голова запрокинута, хороший нос, усы. Вполне героический мужчина-артиллерист. Умер он чуть ли не от простуды, но скорее от последствий ранения, в ночь, когда был подписан мир в ноябре 1918 года. На улицах пьяная толпа, ликуя, кричала «Смерть Гийому!», имея в виду, конечно, германского кайзера Вильгельма II, а Аполлинер в бреду вопил, что это смерть ему, и в ужасе вскакивал с койки.

Этот польский эмигрант еще раз обогатил французскую поэзию. После Бодлера, Рембо, Лотреамона — еще и Аполлинер! Поистине счастлива французская поэзия. У нас таких дерзких гениев было куда меньше, хотя один Хлебников затягивает на очень много. Он все же масштабнее Аполлинера в своей эпике. Вообще французы умеют ценить своих гениев. Они их подают красиво, объясняют, раздувают, опять объясняют. Русский гений растет как сорняк, наш буржуа-обыватель воинственно агрессивен, он свой ночной горшок, свое подсолнечное масло, свой советский тухлый быт ценит выше любого гения.

Но это уже не об Аполлинере. Он написал тогда гувернантке:

«Величье времени дарует блеск поэтам,

и даже красоту оно дарует им».

Он знал, что так и будет.

Дата добавления: 2015-10-13