Власть-невидимка

При этом возникает удивительный парадокс: по своему понятию инфраструктуры – это своеобразные машины, работающие «сами по себе»: их не надо (уже) организовывать и налаживать, достаточно точно исполнять регламенты. Они не подчинены управлению и власти еще и в том плане, что смысл работы инфраструктур состоит в бесперебойном функционировании, а следовательно – они должны быть неподвластными никому (простейший пример: попытка ограничить посадку в общественный транспорт, например, людей в красных куртках будет справедливо воспринята как произвол).

Можно сказать, что инфраструктуры вместе с системой стандартов сами образуют власть – власть порядка.

То же относится и к людям, подключенным к этим инфраструктурам. Они в совокупности образуют власть порядка, и, если они уже созданы такими, то они не нуждаются более ни в какой власти – внешней, видимой власти; власть – внутри них, в их сознании.

Биовласть вместе с инфраструктурами, образующими и поддерживающий общий порядок, является незаметной, невидимой властью.

Когда-то, в 1961 году, Станислав Лем написал фантастический роман «Эдем» (5). Там описана планета, где было строжайше запрещено вообще упоминать о существовании власти. Считалось, что там все идет само собой, что достигнуто такое счастливое общество, что власть отмерла за ненадобностью.

Современное глобализованное человечество готово уже достичь такого состояния: поскольку, как утверждают политические мыслители, подобные Ф.Фукуяме, порядок современного общества соответствует природе человека, то достаточно будет поддерживать эту природу и порядок в техническом смысле – и власть окажется ненужной. Как говорится, отомрет.

Старые формы силового и даже дисциплинарного контроля отойдут в прошлое, на передний план выйдут более современные формы – такие, как биовласть

И в каком-то смысле так оно и будет: старые формы силового и даже дисциплинарного контроля отойдут в прошлое, на передний план выйдут более современные формы – такие, как биовласть.

А кроме того, как прогнозируют исследования Стокгольмской школы экономики, поверх этого может возникнуть такая совершенно необычная форма власти, как «нетократия», то есть власть сетей или власть в сетях (так называется книга А.Барда и Я.Зодерквиста, вышедшая в 2004 г. (6)). Возникает новая элита и новый «низший класс» – те самые люди, которые имеют заданную природу и могут подключаться к инфраструктурам; их авторы «Нетократии» именуют «консъюмтариат» (от англ. «to consume» – «потреблять»). «Нетократия контролирует производство собственных желаний, а консъюмтариат подчиняется ее указаниям. Стало быть, важнейшим символом образа жизни нетократа и показателем его общественного дистанцирования от народных масс является постоянная демонстрация того, что он независим от потребительского производства манипулированных желаний» (6).

Эта власть тоже будет вполне невидимой: речь идет о создании стилей жизни, самих стандартов потребления, культурных стандартов, введении тем для обсуждения и т.п.

Именно такая экзотическая, на сегодняшний взгляд, власть приходит на смену традиционным формам.

Коды коммуникации

Даже язык, которым должна описываться современная власть, отличается от того, которым говорят о силовом и дисциплинарном механизмах власти. Разработкой такого языка, который смог бы довести до строя понятий то, что делают современные реальные политики (например, при отъеме власти в Сербии, Грузии, Киргизии или на Украине), занимаются сегодня многие философы.

Самым известным из них сегодня считается Никлас Луман. Его книги «Власть» (7) и «Общество как социальная система» (8) позволяют современной власти, по-видимому, наиболее успешно осознавать себя. Луман создает в своих работах картину общества и власти в обществе, которую трудно «узнать»; она, однако, является адекватной современному состоянию глобализованного общества.

Если общество постоянно дифференцируется, становится все более многообразным по многим и многим параметрам – то чтό же удерживает его целостность (помимо материальных инфраструктур, не относящихся к общественным явлениям)? Луман отвечает: коммуникация. Это – нетривиальный ответ: лет двести назад общим ответом была бы «культура». Но сегодня культура и сама превратилась в объект технического действия: она искусственно меняется, и новые образцы создаются искусственно.

Следовательно, культура более не может служить общей для всех системой образцов и норм.

Таким образом, современное общество удерживается лишь некоторой материей коммуникации, для которой, однако, единства языка уже недостаточно: слишком многообразен мир вокруг. Становятся необходимыми так называемые генерализованные (общие для всех и обобщенные) средства коммуникации, среди которых Луман называет истину, деньги и власть. Фактически, это те инстанции, к которым все должны относиться, чтобы коммуникация оказалась упорядоченной, чтобы люди имели возможность осознанного, мотивированного выбора.

Такое средство коммуникации, как власть, согласно Луману, служит для ориентации среди возможных способов действия в обществе. Получается, что современная власть не навязывает выбор, не осуществляет принуждение – напротив, сила власти заключается в богатстве предлагаемых альтернатив. Возникает она из-за того, что наборы альтернатив у «властвующего» и «подвластного» не совпадают; «властвующим» становится тот, кто сможет работать с большей неопределенностью возможностей, чем «подвластный».

Современная власть формулирует мотивированные альтернативы – и в этом ее сила в современном многообразном обществе. Образно говоря, сегодня власть у того, кто может уверенно водить остальных по лабиринту (здесь можно вспомнить, что именно это предполагается основной функцией нетократии). Но дело здесь не в личной уверенности, а вообще в существовании такого ориентирующего средства коммуникации, такой схемы (Луман пользуется образом катализатора, который ускоряет реакцию, но сам при этом не изменяется¹¹).

Для того, чтобы решить проблему одновременно и ориентирования, и сохранения возможности мотивированного выбора, используется такой семиотический инструмент, как символ. С одной стороны, он указывает на вполне определенную область, на действие, на отношение; с другой – оставляет свободу интерпретации и выбора. В этом смысле современную власть можно сравнить с такой ситуацией: вместо дорожных знаков стоят просто синие прямоугольники или красно-белые треугольники, ничего не запрещающие и не предписывающие, а указывающие на нечто приятное или, напротив, угрожающее. Дополним эту картину многообразием СМИ, экспертов и комментаторов, каждый из которых дает свою интерпретацию тому или иному знаку – и мы получим довольно точное представление о том, что такое ориентирующая власть, или власть интерпретаций.

Но в острых ситуациях «быть или не быть» власть, напротив, основывается на формировании бинарных, оппозиционных схем: «черное – белое», «демократия – тоталитаризм», «цивилизация – варварство». Именно эти схемы являются каркасом, который связывает контролируемых биовластью индивидов, с одной стороны, и стихию общественной коммуникации с ее инстанциями интерпретации и символизации – с другой.

Использование бинарных схематизмов и кодов коммуникации впервые в качестве анти-утопической гипотезы прозвучало у Дж.Оруэлла в романе «1984» (9). В приложении к роману он описывает «новояз» – максимально обедненный язык, на котором нельзя было не только произнести крамольную фразу, но даже и помыслить нечто запретное, поскольку для этого уже не находилось понятий. «Враждебные идеи могли посетить сознание лишь в смутном, бессловесном виде, и обозначить их можно было не по отдельности, а только общим термином, разные ереси свалив в одну кучу и заклеймив совокупно», – так писал об этом языке Оруэлл.

Сегодня бинарные схематизмы как общеизвестные, но ни на чем не основанные короткие максимы активно используются в любых инстанциях власти

Сегодня бинарные схематизмы как общеизвестные, но ни на чем не основанные короткие максимы активно используются в любых инстанциях власти – от мобилизации населения государственной властью до предвыборной борьбы («голосуй – или проиграешь»), от рекламы до внушения образа жизни.

Сужение общественной тематики до бинарных клише является мощным инструментом власти – в том числе и биовласти, поскольку человек, как писал Оруэлл про мир 1984 года, «был не в силах совершить многие преступления и ошибки — просто потому, что они безымянны, а следовательно – немыслимы» (9).

Дата добавления: 2015-10-13