Биовласть

В первую очередь это биовласть – власть, имеющая дело с действительностью человеческой телесности, с механизмами организации самой человеческой жизни. То, что ранее считалось личным делом индивидуума или вопросом его воли, способностей, везения и т.п., теперь все более активно подчиняется упорядочивающему действию власти – и со стороны медицины и медикаментозных средств, и со стороны образования, и со стороны иных сфер воздействия¹⁰.

То, что ранее считалось личным делом индивидуума или вопросом его воли, способностей, везения и т.п., теперь все более активно подчиняется упорядочивающему действию власти

Формы организации человеческой жизни, человеческая телесность, как выясняется в последнее время, является условием формирования нужных структур сознания и, соответственно, структур организации.

Этой проблеме как раз и посвящена книга Ф.Фукуямы «Наше постчеловеческое будущее» (3), в которой автор обсуждает систему последствий возможных в недалеком будущем экспериментов по изменению природы человека.

Проблема заключается здесь в следующем.

Современная власть смещается все больше от внешнего давления со стороны властных инстанций к использованию форм интериоризации своего воздействия

С одной стороны, современная власть смещается все больше от внешнего давления со стороны властных инстанций к использованию тех или иных форм интериоризации своего воздействия: от публичных казней и полюдья княжеских дружин, напоминавших вражеские набеги, от налоговых откупов и рекрутчины власть переходит к установлению планомерной дисциплины, учету, регулярным и заранее известным налогам и повинностям.

И только затем – через систему всеобщего государственного обучения граждан и через первые, еще робкие ростки идеологической обработки через прессу и радио – власть начинает внедрять стандарты поведения внутрь каждого индивида, стремясь превратить отклоняющееся поведение и необычные реакции в нечто внутренне невозможное.

Этим занимается, разумеется, не только и не столько государственная власть: еще более мощному стандартизующему воздействию индивид подвергается со стороны экономических инстанций власти (все имеют дело с деньгами, зарплатами, кредитами, наследством и т.п.), в том числе – со стороны работодателей и со стороны сферы потребления. В этих незаметных, но цепких воздействиях инстанции власти пользуются институтами семьи, детства (индивид работает на семью, а стандарты сегодняшнего потребления задают, как правило, его дети), института самой индивидности и личности с его ориентацией на личный успех.

Добавим сюда разветвленную систему права – и получим власть, «доведенную до каждого человека», «внутреннего редактора», не позволяющего ни на шаг отклониться от правильного поведения.

С другой стороны, конкурентность и разнообразие современной жизни все время повышаются. Идея культурно-стилевого разнообразия и равноправия усиленно внедряется в общественное сознание. Вместо одного мэйнстрима прогресса мы видим, что человечество сегодня движется по десяткам самых разнообразных направлений – и в науке, и в общественной жизни, и в культуре, и в формах права, и в прочем.

При этом во весь рост встает вопрос об основаниях прав, морали или этики: если в мире налицо культурный и общественный плюрализм, то те же стандарты права будут культурно-обусловленными, а следовательно – могут быть какими угодно. Взаимная критика «цивилизаций», построенных на разных культурных основаниях, становится невозможной. Культурологи утверждают, что «природа не может дать философски оправданного базиса для прав, морали или этики» (3).

Вот как Фукуяма описывает возникающие при принятии такого культуроцентрического взгляда проблемы: «Когда западные защитники прав человека критикуют китайское правительство за аресты диссидентов, оно отвечает, что у них в обществе права коллективные и социальные перевешивают права личности… Что ответит защитник прав… культурно отличному от нас обществу, где с помощью совершенно правильных процедур практикуются такие страшные вещи, как самосожжение вдов, или рабство, или обрезание женщин? Никакой ответ невозможен, поскольку с самого начала было декларировано, что нет всеобщего стандарта определения хорошего и дурного, помимо того, что сама культура объявляет правом.» (3)

Это не устраивает Ф.Фукуяму принципиально, и он в своих книгах (не только в работе «Наше постчеловеческое будущее», но и в исследовании «Доверие» (4), и в других книгах из серии, которая презентирует работу его группы в «Рэнд Корпорэйшн») стремится доказать, что, во-первых, у человека есть определенная природа, а во-вторых, эта природа непременно связана с возможностью морального выбора, со стремлением следовать собственным интересам, с сообщительностью – стремлением вступать в коммуникацию и формировать дружеские, семейные, деловые кооперативные связи, с заботой о близких и так далее. И, в-третьих, – что из всего этого следует такой вывод: «политическая система, которая уважает [эти естественные склонности человека], будет более стабильной, работоспособной и удовлетворительной для человека».

Именно ради этого «в-третьих» и ведется проблематизация радикального культурного плюрализма: утверждается, что современное глобализованное общество, основанное на свободном предпринимательстве и на взаимном доверии, открытое в плане возможностей создавать разнообразные объединения (как писал об этом К.Поппер в книге «Открытое общество и его враги»), опирается на глубинные свойства человеческой природы и, следовательно, является «более естественным» и «более правым», чем иные типы обществ – социалистические, религиозно-фундаменталистские и пр.

Права человека, зафиксированные в современном глобализованном обществе, по этой логике действительно имеют фундаментальный характер.

Дата добавления: 2015-10-13