Родительская суббота под Троицын день. Общение праведников и грешников кающихся, Церкви торжествующей и Церкви воинствующей

Сегодня, ради родительской субботы, пошел я к обедне помянуть наших дорогих усопших. В церковь пришел рано, до звона минут за де­сять. Со мною вместе вошел в храм наш стар­ший свечник, иеродиакон Никон. Заказал я ему. какие и каким иконам поставить свечи, и дал разменять рубль. Стал о. Никон открывать ящик с выручкой, чтобы достать мне сдачи, и ахнул:

— Это что такое? Откуда?

Смотрю — в руках у него откуда-то взя­лась старинная маленькая медная нательная иконка и на ней два полуистертых временем изображения какого-то преподобного с поти­ром в руках, а над ним — Нерукотворенного Спаса.

— Да разве не ваша она? — спрашиваю.

— То-то что нет, — отвечает, — и откуда взялась? От утрени уходил, убирал ящик, ее не было.

— О. Никон, — говорю, — если нет и не найдется этому образку хозяина, дайте тогда его мне, благословите им меня!

— С удовольствием.

И он трижды перекрестил им меня и отдал.

Спрятал я, как великую драгоценность, ико- ночку эту в левый свой боковой карман — по­ближе, значит, к сердцу, — и с нею отстоял ли­тургию. Сердце радостно трепетало...

Пришел домой, перекрестился, поцеловал новое свое сокровище, взял лупу и в нее стал разглядывать едва заметную надпись у главы преподобного. Прочел:

"ПРЕП. СЕРГИЙ"

Христолюбцы! Да что ж это такое? Канун Троицына дня! Родительская суббота! Храм Божий Введения во храм Пресвятыя Богороди­цы!^[55] Обретение иконы Спаса Нерукотворенного и верного служителя Пресвятыя Троицы, пр. Сергия, имя которого я, недостойный, недо­стойно ношу, и — благословение им меня от руки ктитора храма, иеродиакона, носящего имя пр. Никона, ближайшего ученика и сота- инника пр. Сергия!.. Сердце мое так и залилось волной какого-то необычайно радостного чув­ства... Неужели же и я, последнейший любитель истинного монашества и списатель чудес и тайн монашеского духа (я только что успел поставить последнюю точку в рукописи моей "Святыня под спудом"), неужели и я не забыт молитвами моего Ангела пред престолом Пре­святыя Троицы? И кому отправляется моя ру­копись? Епископу Никону, и он будет печатать ее в типографии Свято-Троицкой Лавры, оби­тели пр. Сергия! И сам-то он, мой редактор, цен­зор и издатель, свое начало полагал в той же Лавре под крылом того же Преподобного! И имя-то он носит то же, что и благословивший меня иеродиакон!..

"Верою и Раав блудница... не погибла с не­верными" (Евр. 11,31).

Так незримо, но сердцу внятно общается Церковь торжествующая с Церковью воинству­ющею, небо — с землею, праведники с грешни­ками, ищущими прощения и спасения.

Дней 10 — 12 тому назад в нашем же доме было дано и другое свидетельство попечения вышних о нижних.

Что-то около 1900 года, в сонном видении, преподобный Макарий Желтоводский вразу­мил меня соблюдать Петровский пост. Сон этот и глубоко назидательные обстоятельства, его сопровождавшие, были мною своевременно за­писаны, но по нерадению и из ложного смире­ния не были оглашены в печати для укрепле­ния веры в братиях моих по вере. И вот дней двенадцать тому назад в нашей моленной, во время, кажется, чтения молитв на сон гряду­щим, образок пр. Макария Желтоводского, ви­севший высоко в ряду других икон, каким-то образом, без всякого сотрясения извне, сорвал­ся со своего места и упал на пол. Я приписал это падение недостаточной крепости гвоздика, на котором он был укреплен, повесил его пони­же, приложился к нему и особого значения это­му обстоятельству не придал. С этого времени мне пришлось наряду с другими иконами, до которых можно было достать, прикладываться ежедневно и к нему. И вот всякий раз стал мне приходить на сердце помысл: да как же это ты, раб Божий, до сих пор не явил твоим читателям бывшего тебе вразумления?.. И было это мне и раз, и два, пока я не сел и не написал владыке Никону для Троицких его листков о том, что сотворил мне преподобный^[56]. Написал, отослал по назначению и... иконы преподобного на но­вом ее месте уже не нашел. Жена моя, которой я ничего еще не успел рассказать из совершивше­гося в тайниках моего сердца и связанного с этой иконой, уже успела перевесить ее на ста­рое место.

Совершилось это как бы само собою, и со­образилось уже после того, как совершилось.

Мая

Легкая смута. Житие и подвиги схимонаха Феодора (с найденной рукописи)

Записал я под 16-м мая со мною бывшее в храме Божием в канун Троицына дня и забыл упомянуть, что в самый день благословения меня образом пр. Сергия меня за литургией, на земном поклоне, неожиданно хватил так назы­ваемый "прострел", да так сильно, что не ра­зогнуться: едва из церкви вышел. Я уже думал, что мне ни у всенощной, ни за литургией с ве­черней на Троицу и в церкви не бывать. Одна­ко пересилил боль, кое-как доплелся ко всенощ­ной, а уже литургию и вечерню на другой день выстоял как ни в чем не бывало.

"Кому-то" что-то не понравилось, и "он" мне хотел показать свои когти.

Тот же "он" хотел, было, из-за "Святыни под спудом" замутить и чистейшие мои отношения кое с кем из оптинской старшей братии, но и это "ему" не удалось, по милости Божией, хотя "он" и работал над этим более недели.

Но о делах вражиих не леть ми и глаголати.

В оптинских рукописях мне довелось найти жемчужину — рукописное житие схимонаха Феодора, ученика великого молдавского стар­ца Паисия Величковского. Паисий Величковский для русского монашества конца 18-го и 19- го века, а также и для современных добре живущих иноков был тем же, чем некогда для пустынножителей Египта и Ливии был пр. Ан­тоний Великий. От него повелось и великое оптинское старчество, возглавленное старцем иеромонахом Леонидом, в схиме Львом. Схимо­нах Феодор, чье краткое рукописное житие я нашел в книгохранилищах оптинских, был учителем и сотаинником старца Леонида. По­нятно, с каким интересом я отнесся к найденной рукописи и с какой любовью перенес с ее зажелтевших листов драгоценные ее письмена в за­ветные свои заметки.

"Житие и подвиги схимонаха Феодора"

"Приятно и полезно воспоминание о про­шедшем. Время, рассекая цепи пристрастий, об­нажает мрачность приманчивого зла, раскры­вает красоту беспритворной добродетели. Столетия, даже вечность сама, благоговеют пред великими людьми; их деяния, самые имена све­тятся на своде небесном. События времен пред­ков соделываются наставниками потомства на обширном поприще жизни.

Не хочу говорить здесь о знаменитых геро­ях, о славных правителях народных: в честь им стоят великолепные памятники, в их славу гре­мят лиры поэтов и приговоры историков. Не прельщает меня мудрец Афинский, видевший сквозь дары рубищ Антахореновых гордость сего философа и высказывавший свою колкими и презрительными изречениями, прикрыты­ми личиной великодушия. Предметом недостой­ного пера моего и слабых сердечных восторгов есть муж из священного лика тех истинно-великих мужей, которые расторгли иго страстных похотений, обнажили меч духовный против законопреступных помыслов; были гонимы, других не гнали; были убиваемы, сами не уби­вали; любили всех, благотворили врагам и за убийц своих предавались на смерть произволь­ную — того, словом, лика священного, коего основание и глава сладчайший Христос.

Исторгнутый блаженною кончиною из тризны сего жития, болезненного и многопла­чевного, перенесенный в обители безконечного веселия, к сему лику благополучному причис­лен милосердием всемилостивого Владыки схи­монах Феодор, ясно доказавший делами горя­чее желание свое милосердия Владычнего. Не прельстился муж сей, поистине премудрый и святый, сия луна, осветившая ночь нынешних бедственных времен, не прельстился он суетною, скоропреходящею славою; не был ослеплен пу­стым блеском тлеющего богатства; не оставил человеческого благородства погрязнуть в тине зловонного болота сладострастия: он возжаж­дал почестей горних, пленился сокровищами сердечными; уязвился любовью к несказанной сладости, Подателю всех наслаждений, Госпо­ду Иисусу Христу. Для отыскания сего дра­жайшего бисера, сокрытого в земле сердечной каждого православного христианина, он про­дал имение пристрастий, облобызал нищету духовную устами безпрекословного послуша­ния и обнимал оную, как бы руками, деланием всех животворящих Божественных заповедей. Тот, Кто человеколюбным и многоблагоутробным Оком взирает на кротких и смиренных, тре­пещущих пред святыми Его глаголами, воззрел на труд и смирение добровольного мученика и исповедника, растерзал Пресвятым Духом Сво­им узы его страстей, облек в блистающую баг­ряницу безстрастия, успокоил даром превосход­нейшего рассуждения и, очистив в горниле искушений, подобно чистейшему злату, вознес в чертоге счастливейшей вечности.

Сын родителей благочестивых, Феодор уви­дел свет в г. Карачеве, уездном городе Орловс­кой губернии, в 1756 году по воплощении Бога Слова. Отец, которого он лишился в младенчес­ком возрасте, был из купеческого сословия, мать — из духовного. Сирота-отрок был отдан ро­дительницею в дом карачевского протопопа для обучения грамоте и пению. Скоро он обнару­жил исключительные способности к быстрым ус­пехам в учении; в особенности блистало в нем дарование к пению, соединенное с превосход­ным голосом. В то время, как он чувственным языком пел церковные песни, таинственный язык этих песнопений неприметно проникал в его сердце: сердце отрока, младенчествующее злобою, не засоренное еще страстями, удобно растворяется для принятия божественных впе­чатлений. Изучение грамоты вручило ему ключ сокровищниц, хранящий крупный жемчуг мыс­ленных приобретений, — говорю о книгах Свяшенного Писания и отеческих. Добрые дела, послушание, простота, полезное чтение, самое время воспитывали в Феодоре ту мудрость и те чувства, которыми он впоследствии должен был возблагоухать на жертвеннике благочестия.

Из священнического дома возвратился он, уже юношею, в дом родительницы и, по ее тре­бованию, занялся торговлей — завел лавочку в Карачеве и в этом занятии провел около двух лет. Но сердце, познавшее вкус духовной сла­дости, не может примириться с мечтательною, обманчивою суетою: насильственно принуж­денный к образу жизни, противному его на­клонностям и мыслям, Феодор вздыхал в глу­бине души своей о тихом пристанище, и в его уме стало созревать намерение покинуть мир и восприять легкое бремя иночества. Несильный противиться справедливым требованиям сове­сти, сердечному чувству, которым человека обыкновенно призывает Сам Бог, он оставляет родительский дом, ночью уходит из Карачева и, не открыв никому своей пели, устремляется в Площанскую пустынь, лежащую от Карачева в 80 верстах. В ней Феодор скрывается от коз­ней многопопечительного мира.

Плошанская пустынь, управляемая тогда добродетельным и довольно искусным старцем Серапионом, украшалась и благонравием бра­тии, и стройным чином церковного богослуже­ния. Здесь юный Феодор вступил в тризну ино­ческого послушания, дабы наружным рабством купить внутреннюю свободу, наружным уни­чижением выработать внутреннее душевное благородство, с послушанием старался соеди­нить терпение, которым скрепляется и связыва­ется все здание добродетелей. Терпение же он ос­новывал на смирении..."

Мая

Дата добавления: 2015-10-13