В последующие годы Лев Николаевич редко бывал в семье доктора Берса.

Но вот летом 1861 года он вернулся в Россию из второй поездки за границу. Несмотря на массу работы, он вырывался иногда из деревни в Москву. Попав как-то к Берсам, он был поражен переменою, которую нашел у них: "милые девочки" выросли в красивых барышень. Две старшие уже сдали свои экзамены, носили длинные платья, переменили прическу, выезжали. Лев Николаевич заинтересовался ими и стал часто бывать в доме. Он приезжал днем, вечером, к обеду и сразу сумел сделаться своим человеком. С серьезной Лизой он беседовал о литературе, задавал ей темы статей для ребят своей школы. ("О Лютере", "О Магомете"), которые впоследствии напечатал в приложениях к своему журналу. С сентиментальной Соней Толстой играл в четыре руки, сидел с ней за шахматами, одушевленно рассказывал про своих любимых учеников. С "чертенком - Татьянчиком" он школьничал, сажал себе на спину и возил по комнатам; задавал задачи, заставлял говорить стихи. Иногда он собирал всех (гостей и домашних) вокруг рояля, учил их петь романсы и молитвы... Он выделял особенно голос молоденькой Тани (ей шел пятнадцатый год), часто аккомпанировал, возил ноты и называл "madame Viardo" - или, ввиду ее всегдашней жизнерадостности - "праздничная".

Иногда Лев Николаевич импровизировал сюжеты маленьких опер и заставлял молодежь подбирать слова ("чем непонятнее - тем лучше") и петь на знакомые всем мотивы.

Раз он принес с собою повесть Тургенева "Первая любовь" и, прекрасно прочитав ее вслух, в назидание девицам сказал: "Любовь шестнадцатилетнего сына, юноши, и была настоящей любовью, которую переживает человек лишь раз в жизни, а любовь отца - это мерзость и разврат".

Он затевал большие прогулки, часами показывал московские достопримечательности и доводил молодежь до полного изнеможения.

Иногда он пробирался в детскую или кухню, болтал с прислугой и очень скоро сделался общим любимцем.

Частые посещения Толстого вызывали толки. Говорили, что он женится на старшей из сестер - Лизе. Рассказывали, что он заметил как-то своей сестре: "Если женюсь, так на одной из Берс".

- Ну вот, и женись на Лизе, - отвечала графиня, - прекрасная жена будет: солидная, сериозная, воспитанная.

Эти разговоры дошли до семьи Берсов. Конечно, родители и не мечтали ни о чем лучшем. Их дочь - бесприданница - могла стать графиней, женою состоятельного помещика, знаменитого писателя. Особенно желала этого брака мать, очень дружившая с сестрою Льва Николаевича.

Болтовня и сплетни как бы разбудили холодную и спокойную Лизу ото сна. Она предалась мечтам, стала внимательнее к своей наружности, и мало-помалу ее твердо убедили окружающие, что "1е comte" (так называли в семье Берсов Толстого) - без памяти влюблен в нее.

А Лев Николаевич, чувствуя создававшуюся около него атмосферу, как бы обязывавшую его к определенным действиям, начинал тяготиться этим и писал в своем дневнике 1861 года (6 мая): "День у Берсов приятный, но на Лизе не смею жениться", и позднее (22 сентября): "Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет".

Гораздо больше влекли его к себе младшие сестры - полные жизни и молодого задора. Но "Татьянчик" была еще ребенком. Зато Софья Андреевна положительно тянула его к себе. Она хорошела с каждым днем. Ее поклонник Поливанов, "невестой" которого она себя считала, был уже офицером и работал в военной академии в Петербурге. Она скучала по нем, плакала, жадно читала письма, которые присылал он ее младшей сестре... Но с некоторых пор ее женский инстинкт говорил ей, что "le comte" все больше и больше интересуется именно ею. Перед открывавшимися блестящими перспективами память о молоденьком офицерике бледнела и гасла. Правда, он знал ее с детства и любил такою, какая она была. А графа Толстого надо было еще завоевать... И на высоте его вкусов так трудно держаться!.. К тому же ее мучила неизвестность, неопределенность: а вдруг она ошибается, и общая уверенность, что Толстой ухаживает за ее сестрой, окажется справедливой?..

Она мучилась. Но женское самолюбие и гордые мечты брали свое. Осторожно привлекая к себе графа то сентиментальной задумчивостью, то резвостью, прямотой и живостью, она сама поддавалась чувству и уже почти готова была сознаться себе, что любит не Поливанова, а Толстого.

В феврале 1862 года Лев Николаевич чувствовал уже, что он "почти влюбился". Как близки были в ту пору отношения его к семейству Берс, показывает такой случай. С некоторых пор Толстой овладел влечениями своими к азартным играм, но временами потухший огонь вспыхивал с прежней силой. Однажды он встретился в клубе с заезжим офицером и проиграл ему 1.000 рублей на китайском биллиарде. Платить нужно было в течение 24-х часов. Денег не было. Толстой бросился к издателю "Русского Вестника" Каткову и продал ему за 1.000 рублей еще неотделанную и неоконченную повесть "Казаки". Он рассказал об этом в семье Берсов. Все нашли, что он продешевил. Тогда Лев Николаевич должен был признаться в проигрыше. Молодые девушки убежали к себе в комнату и горько плакали о поступке "comte'a".

Прошло еще несколько месяцев. Лев Николаевич снова появился в Кремле. Он хандрил, осунулся и сильно кашлял. Его посылали на кумыс. Проездом через Москву он привез в семью Берсов двух крестьянских мальчиков, которых вез с собою в самарские степи.

Дата добавления: 2015-10-13