Двадцатая

– Я замерзла.

– Если я включу обогреватель, в машине сядет аккумулятор.

У меня изо рта шел пар.

– А может, мы выйдем из машины, чтобы немного подвигаться?

– Мы должны следить за домом священника, – напомнил мне Люк в третий раз. – И не привлекать к себе лишнего внимания.

– У нас еще остались бутерброды?

– Нет.

– А вода?

– Нет.

Люк был здесь только ради меня, а я вела себя как капризная малолетка. Раньше я думала, что у журналистов жизнь полна приключений, а не сидения в промерзших машинах по три часа в наблюдениях за одним и тем же домом.

Он взглянул на часы.

– Я знаю, что ты уже устала. Я тоже. Мы подождем еще полчаса и бросим эту затею.

– Прости за нытье, – тихонько сказала я, но затем заныла снова: – Почему жизнь не такая, как показывают в кино? Там все решилось бы за один день, все концы сходятся и хорошие ребята преодолевают все трудности.

– Потому что они ужимают месяцы отснятой кинопленки в полчаса, и все это выглядит так просто, что…

Я схватила его за руку, потому что открылась входная дверь.

– Кто‑то выходит… Это он! И он один.

Мы смотрели, как худая фигура проходит по тропинке и исчезает из поля зрения за поворотом. Я знала, что собирается сделать Люк, и мое сердце подскочило.

– Он же может вернуться в любой момент.

Люк вынул ключи из зажигания и открыл дверь.

– Я думаю, он ушел надолго, Кэт. Он тепло укутался, надел пальто, шляпу и шарф.

Я задержалась на пассажирском сиденье, потупившись и сжав ладони между коленями.

– Я не уверена, что смогу сделать это…

Люк обошел вокруг машины и аккуратно вытянул меня наружу.

– Что страшного может произойти? Перед нашим носом захлопнут дверь или вернется священник и немного помечет громы и молнии. Мы не делаем ничего противозаконного, и если сейчас мы не дойдем до конца, ты потом будешь кусать локти.

Он был, как всегда, прав. Я буду ненавидеть сама себя, если вернусь домой, так и не узнав, что мы могли бы выяснить.

– Ты прав, конечно. Я иду.

Он успокаивающе взял меня под руку.

– Ведь на то, чтобы иметь дело с Женевьевой, требуется гораздо больше отваги.

Я благодарно улыбнулась, потому что Люк всегда умудрялся говорить вовремя нужные слова. Вдохнув полной грудью, я прошла в ворота, но дорожка к дому священника будто удлинилась вдвое, и мои ботинки громко шаркали по гравию. Я посмотрела на небо, которое все больше отвлекало меня с приближением ночи. Пурпурные и черные пятна постепенно брали верх над розовым, белым и лазурно‑голубым. Мы стояли перед входной дверью красного цвета с цветными стеклами, с которой облезали остатки росписи, и я подумала, что дороги назад нет. Можно было использовать медный дверной молоток или старомодный звонок со шнурком.

Люк заколебался, и я знала почему – это самый страшный момент, когда стоишь у порога и не знаешь, кто ответит и что ему сказать. Но нам не пришлось ничего делать, потому что дверь неожиданно открылась сама собой.

– Я з‑знаю, почему вы здесь, – заикаясь, произнесла женщина. – М‑мой муж рассказал мне, а потом я увидела вас в окно.

Женщина была маленькой и похожей на птичку, с неаккуратными волосами мышиного цвета и напуганными глазами, которые метались между мной и Люком.

Люк шагнул вперед.

– Мы приехали издалека. Я прошу прощения за назойливость, но это очень важное дело.

Женщина отступила в коридор, держась за дверной косяк.

– Я ничего не могу вам рассказать. Пожалуйста, уходите… оставьте нас в покое.

– Разрешите мне, – прошептала я. Мне больше не было страшно. Люк был прав, единственное, чего мне надо было бояться – это остаться в неведении, почему Женевьева так меня ненавидит и хочет разрушить всю мою жизнь.

Я посмотрела женщине прямо в глаза и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.

– Я не знаю, что я сделала, но с тех пор как… Грейс переехала в наш город, она старается всеми возможными способами отравить мне жизнь. Я не вынесу этого, не узнав причины. Пожалуйста, помогите.

Жена священника соединила ладони, будто в молитве, и на ее лице отобразилась борьба эмоций. Наконец она выглянула наружу, осмотрелась и быстро сказала:

– Идите за мной. Если муж вернется, вам придется уйти через кухню, и немедленно. Черный ход заперт, но в ограде есть дыра, и вам легко будет выбраться наружу.

Она прошла через просторную гостиную, пол которой был вымощен большими голубыми и терракотовыми плитками, а прямо напротив входа стояли старые напольные часы. Слева от нас располагалась дубовая винтовая лестница с сучковатыми перилами и витыми опорами. Воздух был влажный, и запах плесени перемешивался со сладковатым ароматом пчелиного воска. Мне стало холодно, и появилось чувство покалывания на коже. Я стала потирать руки.

– Что случилось? – спросил Люк.

– Ничего, просто мне стало немного жутко. Я как будто бывала здесь раньше.

– Не говори ей, что я журналист, – шепнул он.

Мы стояли в большой деревенской кухне с массивным буфетом, столиком для разделки мяса и посудным шкафом, заставленным кастрюлями, сковородками, банками и блюдами. Женщина усадила нас за старый обшарпанный стол, покрытый отметинами, и с трясущимися губами отпила воды из стакана.

– Как вы узнали, что Грейс имеет к нам отношение? Мы уже давно ничего о ней не слышали.

– Люк отлично разбирается в поиске в Сети, – объяснила я, надеясь, что она, напротив, в нем ничего не понимает. – Я сказала ему про Грейс, и он смог ее выследить.

Женщина сжала между пальцами носовой платочек.

– Что вы хотите узнать?

Оказавшись так близко к цели, я вдруг почувствовала, как на меня будто сошло затмение, и Люку пришлось вмешаться.

– Что вы знаете о жизни Грейс после того, как она переехала отсюда?

– Не так уж много, – безжизненно ответила она. – Ее забрали в детский дом неподалеку. Я пыталась не бросать ее и собиралась приезжать к ней, но она не хотела меня видеть. Она вела себя очень враждебно по отношению к нам обоим.

– А сколько ей было лет?

– Около восьми.

Я выдохнула.

– Значит, она не жила с вами долго? Я хочу сказать, ей же было всего семь, когда случился пожар…

Я резко осеклась, но она тихо заметила:

– Вы и это знаете?

Мы закивали. Она тихонько вздохнула, прежде чем сказать:

– Нет, она не задержалась здесь надолго.

Она замолкла и не стала больше ничего объяснять, а я начала думать о неизвестной мне жизни, которую Грейс‑Женевьева вела в это время. Мне все еще трудно было переключаться между ее именами.

– Похоже, это было не очень безоблачное время? – участливо спросил Люк, и на секунду ее глаза остекленели, но затем она взяла себя в руки и поплотнее укуталась в серый кардиган.

– Да, это не было счастливое время. Мы даже не знали, что там было не все в порядке, пока Грейс не приехала, но потом…

Остального она так и не сказала. Она подскочила, когда раздался какой‑то шорох в саду, и теперь я видела, насколько она боится, что может вернуться муж.

– У вас не осталось ее фотографий? – спросила я.

– Нет. Они сгорели во время пожара. А все наши потерялись.

– Вы никому не рассказывали об этих… проблемах? – осторожно спросил Люк.

– Я… Я не могу вдаваться в подробности. Грейс поместили под надзор, и дело выпало из моего поля зрения. Понимаете, ведь это был не обычный детский дом.

Мы с Люком замерли, переваривая ее слова.

– А что Грейс сделала, когда была здесь? – спросила я. Женщина, казалось, не собиралась отвечать, но в конце концов едва слышно произнесла:

– Она сидела наверху… и пристально смотрелась в зеркало на трюмо. И так день за днем. Иногда она говорила всякие странные вещи…

– Например?

– Будто кто‑то отобрал у нее отражение и разрезал ей сердце надвое.

В каминной трубе зашумел ветер, и по моей спине пробежал неприятный холодок. Будто кто‑то прошел по твоей будущей могиле, как сказала бы мама.

– А у нее были какие‑нибудь увлечения?

Жена священника кивнула, словно вспоминая.

– Она обожала море. Постоянно ныла, чтобы мы отвезли ее на побережье, чтобы она могла собирать ракушки, гладкие камушки, кусочки стекла и делать из них амулеты.

А мужу это не нравилось, он считал, что это отдает… чем‑то языческим.

Люк оставался невозмутимым, но по выражению его лица я твердо могла сказать: внутри он весь кипит.

– Наверное, было очень тяжело потерять связь с племянницей, – заметил он. – Она же была дочерью вашей сестры?

Реакция была такой же неожиданной и сильной, как и у священника.

– Грейс не была дочерью моей сестры! Она взяла фамилию моей сестры, чтобы начать все сначала.

Я словно бы случайно пнула Люка под столом.

– Простите? Она не была дочерью вашей сестры?

– Грейс не была ее родной плотью и кровью. – Она словно защищалась. – Сестра удочерила ее, когда та была совсем крошкой.

Остолбенев, я смотрела на Люка, а он оставался абсолютно спокойным.

– Вы знали что‑нибудь о ее настоящей матери?

– Почти ничего. Только то, что она была не совсем нормальной. Сестра не хотела рассказывать о том, что с ней случилось, хотя в органах опеки ей наверняка сообщили все.

– Она вообще из этих мест? – спросила я, все еще пытаясь привыкнуть к последней новости.

Жена священника кивнула, затем на секунду замолчала и выпалила:

– Я знаю одно. Удочерив Грейс, моя сестра сделала худшую ошибку в своей жизни.

– Она была всего лишь ребенком, – ответил Люк.

– Не совсем обычным ребенком. – Женщина закашлялась, словно смущаясь. – Муж верит, что никто из нас не рождается со злом в душе. Мы становимся безнравственными, только усвоив часть зла из окружающего мира.

– Но вы не уверены, – закончила я.

Она посмотрела в сторону.

– Я все еще ощущаю здесь ее присутствие. Я знаю, что это невозможно, но как будто… часть ее осталась здесь.

Она бросила взгляд на часы и поспешно встала.

– Вам нужно уходить. Через черный ход.

Я стояла на своем.

– Вы все еще не объяснили, почему Грейс пришлось уехать отсюда.

– Я рассказала вам все, что могла.

Я схватила ее маленький кулачок, и он казался таким хрупким, будто вот‑вот должен был сломаться.

– Она обвиняет меня в чем‑то. Говорит, что разрушит мою жизнь.

Женщина приложила руку к сердцу, будто хотела удостовериться, что оно все еще бьется.

– Тогда тебе надо быть очень осторожной. Грейс способна на вещи, о которых большинство из нас даже и предположить не может.

– Не говорите мне такого, – взмолилась я, – вы просто не можете сказать мне это, ничего не объяснив.

Жена священника побледнела так, что я испугалась, как бы она не упала в обморок, и на всякие случай подошла поближе к ней. Ее грудь вздымалась от волнения, и можно было заметить, как в душе она борется с чем‑то. Мне стало нехорошо от предчувствия. Она несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем прохрипеть:

– Если вы расскажете это кому‑нибудь, я буду все отрицать. Грейс сказала мне, что убила мою сестру, потому что та была во всем виновата, и она не собиралась останавливаться на этом.

Люк сохранял спокойствие в голосе.

– Она была обозлена и, возможно, несчастна. Это просто слова. Дети иногда говорят подобную чушь.

– Ей было всего семь лет, и у нее было личико ангела. Она сожгла их живьем просто потому, что они солгали о ее настоящей матери и… она не была одна. Ей помогли.

Я нахмурилась.

– Кто?

– Тот, кто не может находиться в освященном месте.

Разговор закончился. Нас практически вытолкали в заднюю дверь на холодный ночной воздух. Какая‑то мысль прочно засела у меня в голове. Я шагнула назад и успела просунуть ботинок в закрывающийся дверной проем.

– Детский дом, – шепнула я. – У него ведь было название?

На меня смотрели пустые, безжизненные глаза. Ее губы едва шевельнулись, и я расслышала полувздох‑полуслово.

– Мартинвуд.

Люк и я прошли по внутренней части большого сада и пробрались через дыру в заборе уже в полной темноте. Я порвала кофту, и в волосах у меня застряли мелкие ветки и какой‑то мусор, но я не останавливалась, стремясь побыстрее добраться до машины. Когда Люк открыл дверь, я прыгнула внутрь и свернулась клубком, спрятав руки поглубже в рукава куртки, чтобы согреться.

Мы молча отрешенно смотрели в темноту. И тут я скривилась от досады.

– Надо было спросить о настоящей фамилии Женевьевы.

– Хочешь вернуться? – засмеялся Люк.

Я покачала головой.

– Не очень.

– Какой‑то суеверный, безграмотный народ, – устало и презрительно произнес он. – С таким же успехом она могла сказать, что Грейс в сговоре с дьяволом. Ты получила, что хотела, Кэт?

– Что‑то вроде того… Но у нас все еще нет доказательств. Ведь жена священника не повторит того, что рассказала нам.

– Скорее всего, нет, – ответил он.

У меня тихонько застучали зубы.

– Что ты думаешь о доме?

Он пожал плечами:

– Типичный дом священника. Большой, старый и весь сквозит. А что? Ты увидела привидение?

– Я как будто там уже была, – нерешительно ответила я.

– Когда была маленькой?

Я неожиданно порадовалась, что уже темно и не видно выражения моего лица.

– Нет. Во сне.

Люк рассмеялся.

– Нам всем снятся кошмары о всяких жутковатых местах.

Я покачала головой и наконец повернулась к нему:

– Но не такие. Я взбираюсь по лестнице этого дома всю свою жизнь.

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-09-03