Глава двадцатая. Примерно два часа спустя джеймсон Рук сидел за кухонной стойкой

Примерно два часа спустя Джеймсон Рук сидел за кухонной стойкой, любуясь пузырьками, которые двумя струйками всплывали со дна пинтовой стеклянной кружки с «Fat Tire». Это была уже вторая порция, но Рук, решив, что писать сегодня все равно не придется, подумывал о третьей. Был тихий послеполуночный час, а в холле еще мелькали вспышки полицейских камер. На другом конце мансарды, в уютной нише для чтения, которую он обустроил мягкой мебелью и торшером, слышались голоса экспертов по баллистике. Рук уже провел с ними полчаса, излагая свою версию перестрелки: как, поняв, что им грозит, прибег к отвлекающему маневру, дав детективу Хит шанс завладеть пистолетом Риптона и выстрелить, а когда техасец, промахнувшись, убил Риптона, Хит ответила на выстрелы и прикончила его. Напрасно Рук ждал восхищения своей военной хитростью: не так легко включить игрушку, тыча ногой в пульт, но перед ним были трезвомыслящие господа, так что аплодисментов ему предстояло добиваться от другой публики.

Никки проходила уже второй допрос, и по голосам, даже не разбирая слов, Рук догадался, что дело будет закрыто.

Когда полиция наконец отбыла, Никки, отказавшись от предложенного пива, подсела к Руку. Из кабинета, снимая перчатки, показались Таррелл и Каньеро и спросили, каков приговор.

– Решение будет вынесено позже, – ответила Никки, – но, между строк – насколько можно понять этих ребят из Главного, – дело ясное. Им просто нужно двадцать четыре часа на размышления, чтобы показать, как досконально они все проверили. Это уже второй несчастный случай с моим участием за последние дни.

– Им следует выдать тебе карточку постоянного покупателя, – сказал Рук и, не дожидаясь реакции Никки, дал задний ход. – Какой я бесчувственный, извини, извини. Это пиво во мне говорит.

– А когда пива нет, на кого сваливаешь? – спросил Таррелл.

Но Рук его не слушал. Он смотрел на Никки и по лицу видел, что ее мысли витают где-то далеко.

– Никки? – Завладев ее вниманием, он продолжил: – Ты отлично себя показала.

– Ну, учитывая, как могло обернуться дело, я не слишком расстроена.

– Эй, – вмешался Каньеро, – ты выдержишь… ну?..

Все и без слов знали, что речь идет об убийстве Рэнса Юджина Вольфа, который, каким бы преступником ни был, отныне навсегда избавился от прозвища «техасец». Вопреки голливудским фильмам, убийство тяжело сказывается на копах, даже если они лишили жизни холодного профессионального киллера, даже если убийство вполне оправданно. Никки была сильной женщиной, но знала, что случившееся будет долго ее мучить. Ей придется обратиться к психологу – не потому, что она слаба, а потому, что это действительно помогает. И все-таки она знала, что со временем все наладится, поэтому на вопрос Каньеро ответила коротким кивком – а большего и не требовалось.

– А правда, парень, что ты запихал эти бумаги себе в штаны? – спросил Таррелл.

Рук с гордостью кивнул.

– Истинная правда.

– Ну, теперь понятно, – Каньеро потряс в воздухе латексными перчатками, – почему нам велели не прикасаться к ним без перчаток.

Никто не рассмеялся. Все чувствовали, что после случившегося смех неуместен. И все же оценили шутку, молча покачав головой и перемигнувшись.

Рук рассказал, как, дочитав главу, пошел на кухню за мобильником, чтобы позвонить Никки. Едва он взял телефон со стойки, как услышал скрежет останавливающегося лифта. Гостей Рук не ждал и, когда в замке лязгнула отмычка, бросился обратно в кабинет в расчете на пожарную лестницу. Но окно не открывалось, и он оказался в ловушке. Понимая, что гостем вполне может оказаться явившийся за рукописью Вольф, он запихнул листы в штаны.

– Поразительно, – покачал головой Каньеро.

– Еще бы, – согласился Рук. – До сих пор удивляюсь, как там хватило места. – Услышав стон, он пояснил: – А что? Глава вышла объемная.

К тому времени все, кроме Хит, прочли разоблачительное творение Кэссиди Таун. Для Никки Рук обрисовал картину широкими мазками. Теперь, по крайней мере, стало ясно, почему Джесс Риптон и Рэнс Юджин Вольф так стремились добраться до рукописи. Финальная глава оказалась бомбой, способной подорвать звездные карьеры певицы и бейсболиста: после веселья, закончившегося отравлением Рида Уэйкфилда, оба трусливо бежали от ответственности, даже не позвонив в 911, чтобы вызвать помощь, – это само по себе было бы скандальной сенсацией. Кэссиди уделила этому факту достаточно места, чтобы книга попала в число бестселлеров и обеспечила неприятности, юридические и финансовые, всем участникам. Но все это было только затравкой, а главной сенсацией стало убийство.

Ключом к разгадке оказался консьерж. Дерек Сноу, прославившийся у постояльцев отеля не столько услужливостью, сколько умением держать язык за зубами, нередко использовал чужие тайны для своей выгоды. Джесс Риптон знал об истории с простреленной ногой и увидел в Дереке человека, который возьмет деньги и будет молчать. Поэтому, когда Сноу, проводив Тоби и Солей, вернулся в номер, Джесс Риптон с полным основанием предложил ему приемлемую сумму за забывчивость. А Сноу принял деньги и заверил Брандмауэра, что тому не о чем беспокоиться.

Когда тощий мужчина в наряде из вестерна прибыл, чтобы помочь с уборкой, Риптон подкрепил деньги угрозой, что в случае чего техасец разыщет и убьет консьержа.

Дело осложнилось, когда техасец, открыв черную сумку, достал стетоскоп. Дерек в это время протирал дверные ручки в гостиной. Он услышал из спальни голос ковбоя:

– Черт, Джесс, да он еще жив.

Консьерж уверял, что в тот момент готов был выбежать из номера, чтобы позвонить в 911, но его удержал страх перед техасцем. Он продолжил уборку, только придвинулся к двери спальни. Один раз даже заглянул, но чуть не попался приятелям на глаза и больше уже не рисковал: держался за дверью, но так, чтобы видеть происходящее в туалетном зеркале.

По его словам, говорили там тихо, но один раз он отчетливо расслышал голос Риптона: «Сделай что-нибудь». Техасец спросил, точно ли он этого хочет, на что Риптон ответил, что точно не хочет, чтобы Уэйкфилд в бреду проболтался врачам или копам, что тут было и с кем он был. «Заткни гада».

После этого техасец достал из сумки какие-то пузырьки. Он втиснул в горло Уэйкфилду несколько таблеток, затем впрыснул что-то ему в нос, а потом снова взялся за стетоскоп и очень долго слушал. Дерек испугался, что его поймают на подглядывании, поэтому отошел подальше и продолжил уборку. В спальне долго было тихо, потом послышалось движение и голос Риптона: «Ну?» Тот ответил: «Хоть вилкой тыкай, готов». Когда они вернулись в гостиную, консьерж притворился, что занят уборкой и ничего не слышал. Риптон похвалил его: «Молодец. Протри еще пульт от телевизора и можешь идти».

Обратиться к Кэссиди Таун Дерека заставило чувство вины. Он был не ангел: взял деньги у нее, как и у Риптона. Но поделиться тайной с газетной сплетницей для него было вроде исповеди и отпущения грехов. Консьерж боялся техасца, но еще страшнее было доживать жизнь, сознавая себя сообщником убийц.

Сноу также рассказал журналистке, как мучительно для него было скрывать правду от Солей, которая стала названивать ему и рыдать в трубку, обвиняя себя в смерти любимого. Он видел, как женщина катится в бездну. Дерек говорил Кэссиди, что, когда та закончит книгу, он, наверное, позвонит Грей и расскажет, как было дело. Кэссиди умоляла его подождать, и консьерж обещал. Но страдания Солей только добавляли ему мучений.

– Как ты думаешь, – спросил Рук у Никки, – Дерек затем и звонил Солей в ту ночь?

– Мне это тоже пришло в голову, – призналась Хит. – Та самая ночь, когда убили Кэссиди. Наверняка Дерек засек болтавшегося вокруг Вольфа и хотел, пока не поздно, признаться Солей.

– Только, пожалуй, было уже поздно, – вставил Каньеро.

– Грустно это, – проговорила Никки. – Мало того что Солей не услышала правды от Сноу, так и в украденной рукописи не оказалось последней главы, – и все, что она прочитала, подпитывало ее чувство вины.

Рук кивнул:

– Двойная трагедия: она умерла, не узнав, что невиновна в смерти Рида.

Каньеро разглядывал напарника.

– Что у тебя на уме?

– С чего тебе в голову взбрело? – удивился Таррелл.

– Брось, ты мне вроде жены.

– Хочешь сказать, я тоже с тобой не сплю?

– Смешно! Я имел в виду, что знаю тебя как облупленного. Так что там?

– О'кей, это насчет Солей, – сдался Таррел. – Если все устроил Джесс Риптон – я об убийствах – ради Тоби или ради себя самого, при чем тут она? Если не считать терзаний из-за той ночи и передозировки.

– Зная то, что нам теперь известно, – принялась рассуждать Хит, – не думаю, чтобы Солей имела дело с Риптоном, Вольфом или Тоби. Во всяком случае, не в отношении убийств.

– И все же она напала на Перкинса ради той рукописи, – заметил Таррелл. – Скажешь, совпадение?

– Одновременно – не значит вследствие. Есть разница.

Рук налил еще пива.

– Так чего же она так внезапно решилась?

– Есть у меня одна мысль. – Никки встала с табуретки и потянулась. – Завтра скажу, если не ошиблась. Надо с утра кое с кем поговорить.

В одиночестве отходя от участка по Западной 82-й, Никки Хит почувствовала, как изменились улицы. Вдали раздавалось басовитое жужжание, которого она не слышала уже неделю. Ближе к Амстердам-авеню застенчиво откашлялся черным дымком дизельный двигатель, а жужжание сменилось коротким рыком, за которым последовало шипение пневматических тормозов городского мусоровоза. Выскочив из машины, двое мусорщиков пошли в атаку на горы, накопившиеся за время забастовки. За мусоровозом остановилась машина, другая, и улица встала в пробке, а рабочие санитарной службы тем временем забрасывали в кузов-контейнер зеленые и черные мешки. Проходя мимо, Никки услышала ругательство одного из застрявших водителей и крик: «Проезжайте!» Она улыбнулась. Забастовка мусорщиков окончилась, и жителям Нью-Йорка придется искать другую причину для недовольства.

Было пять минут девятого. Кафе «Лало» только что открылось, и Петар, оказавшийся первым посетителем, поджидал ее под большим плакатом выставки европейского искусства на кирпичной стене. Он обнял Никки.

– Рад, что удалось встретиться.

– Ага, я тоже. – Никки села напротив за столик из белого мрамора.

– Тебе нравится место? – спросил он. – Мне предложили выбор, но у окна сидеть не хотелось. Забастовка закончилась, зато вернулись дизельные выхлопы!

– Да, мусор пах куда приятнее.

– Точно, Никки. Все забываю, что твой стакан всегда наполовину полон.

– Ну, по крайней мере в половине случаев так и есть.

Когда подошла официантка, Никки попросила себе только латте. Петар, закрыв меню, заказал то же самое.

– Ты не голодна?

– Мне скоро возвращаться на службу.

От разочарования у него между бровями образовалась морщинка, но Петар скрыл обиду.

– А ты знаешь, что именно здесь снимали «Вам письмо»?

Неизвестно с чего Никки подумала: «Вам пенис», – и губы против воли вытянулись в улыбке.

– Что? – спросил Петар.

– Да ничего. Наверно, еще не отошла от вчерашнего.

– Где моя голова? – смутился он. – Не спросил даже, как все прошло.

– Не без осложнений, честно говоря, но все обошлось. – Никки не рассказывала ему о пережитом в мансарде Рука, но Петар заговорил именно об этом.

– С утра все шумят о Тоби Миллсе и Джессе Риптоне, и еще о том третьем. Твоя работа?

Им подали латте, и Никки, прежде чем ответить, дождалась, пока отойдет официантка.

– Петар, я думаю, ничего у нас не выйдет.

Он отложил ложечку и озадаченно уставился на нее.

– Это потому, что я опять тебя слишком торопил?

Никки твердо решила высказать все, как бы трудно это ни было. О кофе она забыла.

– Нет, не потому.

– Значит, из-за того писателя. Ты попалась на кончик пера Джеймсону Руку?

Он сам подставился, и Никки воспользовалась моментом.

– Нет, это потому, что я не уверена, что тебе можно доверять.

– Что? Никки…

– Дай я объясню. Я попробовала разобраться, с чего это Солей Грей пришло в голову охотиться за издателем. – Петар заерзал. Никки даже услышала, как скрипнул под ним стул. Когда он успокоился, она продолжила: – Это случилось сразу после того, как Солей побывала на вашем шоу. В ту же ночь, когда ты рассказывал мне о книге Кэссиди.

– Мы же друзья, как я мог тебе не сказать?

– Но ты рассказал мне не все. Ты скрыл, кого она собиралась разоблачать. Но ты знал – не от издателя, а от своей покровительницы. Кэссиди сама тебе сказала, да? Может, не все, но кое-что? – Он отвел взгляд. – А ты пересказал это Солей Грей. Потому она и вздумала выкрасть у издателя рукопись. Иначе откуда бы ей знать? Скажи мне, что я ошиблась.

Появлялись новые посетители, и Петар, склонившись над столиком, заговорил хриплым, срывающимся голосом:

– После того что случилось с Кэссиди, я решил, что Солей нужно предупредить. Хотел ее уберечь.

– Возможно. А еще – хотел угодить звезде. Наверняка ты не предвидел, как она поступит, но не мог устоять перед искушением пополнить свой список оказанных услуг. Вот так она и узнала. А потом ты кое-что выудил у меня, и подробности о том, что я показывала Солей посмертные снимки, попали в печать. – Никки помолчала. – Очень надеюсь, что Стингер – это не ты.

– Нет, не я.

– Но ты с ней знаком.

– С ним. Знаком.

Никки дождалась, пока он весь обратится в слух, и только тогда заговорила:

– Не знаю, Петар, что с тобой случилось за это время. Может, это было в тебе с самого начала, потому мы и расстались.

– Я просто зарабатываю на жизнь, Никки. Я не такой уж плохой.

Никки всмотрелась в его лицо.

– Нет, я не думаю, что ты плохой. Просто моральные принципы у тебя немножко расплывчатые.

Она оставила на столике деньги за кофе и вышла.

Закрывая дверь, Никки вспомнила последний раз, когда уходила от Петара, – десять лет назад. Тогда был зимний вечер, кофейня в Вест-Виллидж и песня Боба Дилана из колонок. Сейчас слова той песни точно выражали ее чувства: «Не думай, все в порядке».

Погрузившись во всепрощающую меланхолию Боба Дилана, Никки задержалась на верхней ступени кафе, чтобы застегнуть коричневую кожаную куртку. И увидела, как из подъехавшего такси выходит ее подружка, Лорен Пэрри. Хит как раз собиралась ее окликнуть, когда из следующей машины выскочил и бросился придержать ей ресторанную дверь детектив Каньеро. Он театральным жестом предложил даме руку, и парочка со смехом отправилась на свидание с завтраком. «А может, – подумалось Никки, – свидание началось намного раньше». При виде этих двоих Хит на минуту забыла Дилана, вдохнула свежий осенний воздух и решила, что, может быть, все даже лучше, чем просто в порядке.

Ступив на тротуар, Никки снова помедлила, вспомнив, что именно здесь несколько дней назад встретилась с койотом. Она обвела взглядом улицу.

И увидела.

Койот стоял не там, где в прошлый раз. Сейчас он обнюхивал пустое место, оставшееся от груды мусора на углу Бродвея. У нее на глазах зверь опустил голову и лизнул пятно на асфальте. Никки молча наблюдала, хотя очень хотелось крикнуть: «Эй!» – или просто свистнуть. Чтобы напомнить о себе.

Словно прочитав ее мысли, зверь поднял голову и взглянул на Никки. Они застыли, глядя друг на друга с двух концов квартала. Койот был слишком далеко, чтобы рассмотреть его узкую морду, но помятая, свалявшаяся шерсть рассказала Никки о неделе бегства от вертолетов и кинокамер. Зверь поднял голову выше, и Никки почувствовала себя голой. Потом он прижал уши, и она ощутила странное родство с созданием, которое тоже целую неделю провело вне своей стихии.

Она осторожно подняла руку, чтобы помахать ему, но тут по улице промчалась машина, на секунду скрыв от нее койота.

Когда машина проехала, зверя не было.

Никки опустила руку и зашагала к участку. На углу Амстердам-авеню, остановившись у перехода, она на всякий случай оглянулась, но зверь исчез. Она понимала, куда он делся. Им обоим необходимо было укрытие.

Вечером Никки открыла дверь в свою квартиру. Рук сидел за обеденным столом, разложив перед собой работу.

– Как продвигается статья?

– А где же «милый, я дома»?

– Не дождешься, – отрезала Никки, подойдя сзади и обняв его за шею.

– Так и знал, что здесь мне не дадут поработать. – Он поднял голову, и они поцеловались.

Никки ушла на кухню и, доставая их холодильника два пива, крикнула:

– Всегда можешь вернуться к себе в мансарду и черпать вдохновение в подлинном месте преступления.

– Нет, спасибо. Туда я вернусь завтра, прихватив побольше моющих средств. – Рук отобрал у нее одну из бутылок, и они чокнулись. – Двойное убийство сильно понизит мой дом в цене. Может, не стоит упоминать это в объявлении?

– Как будто ты собирался продавать!

– Слушай, мне жаль, что у вас с Петаром так вышло.

Никки сделала глоток и пожала плечами.

– Бывает. Грустно, но так бывает, – сказала она, верная своему убеждению, что стакан наполовину полон. – Я надеялась, что мы сможем остаться друзьями.

– Ага, я тоже.

– Врунишка.

Рук вспомнил историю о контрабанде, но рассказывать не стал, просто улыбнулся.

– Ну, не знаю. По-моему, нормальный парень.

– На врунишке горят штанишки, – хихикнула Никки, перебираясь в гостиную.

– Эй, ты куда? Я как раз собирался сделать первый заход.

Никки устроилась на диване.

– Первый заход сделай на ноутбук. Давай послушаем стук клавиш, мистер Рук. Желаю видеть имя Никки Хит во всех газетных киосках.

Он немного постучал по клавишам и спросил:

– Тебе не скучно?

– Нет, ты пиши, а я тут почитаю.

– Что-то стоящее?

– Хм, – отозвалась Никки, – кажется, сносно. Называется «Ее вечный рыцарь». – Рук вскочил с места прежде, чем она добавила: – Некой Виктории Сент-Клер.

– Что значит «сносно»? Это качественный, профессионально написанный роман!

Он подсел к Никки и прочитал с открытой страницы: «Она сокрылась в убежище его раскинутых рук, на широкой груди, и он обнял ее».

Никки отложила книгу.

– Терпимо.

– Следующая будет еще лучше, – пообещал Рук. – Все, что мне требуется, – немного вдохновения.

– Правда?

– Ну конечно!

Хит уронила книжку на пол и, откинувшись на диван, привлекла его к себе. Рук поцеловал ее, и она ответила. Когда журналист дал волю рукам, Никки бросила на него лукавый взгляд.

– Смелее! Порви мой корсаж!

Дата добавления: 2015-08-21