Глава 1. Курт.

Подростков никогда не забирают.

Первый раз Курт Хаммел услышал эту фразу от своей подруги, пухленькой негритянки Мерседес. Это было в третьем или четвертом приюте, и к тому времени Курт только-только начал свыкаться с мыслью, что его родители никогда не откроют эти двери, не скажут "Это был всего лишь кошмарный сон, милый" и заберут его отсюда. Может, тогда кто-нибудь другой заберет его из этого замшелого промозглого склада ненужных детей? Милая супружеская пара, у которой не получилось завести своих детей, например.
Мерседес развеяла его мечтания и надежды одной фразой.
- Подростков никогда не забирают, милый, - с грустью сказала она, приобнимая Курта. - Лишь только ты выходишь из возраста глупого младенца или умильного ребенка с пухлыми щечками, о том, что кто-то заберет тебя, ты можешь забыть.

Курт не хотел верить Мерседес, но она была куда более опытной в этом - с семи лет, забранная у родителей-пьяниц социальными службами, она переходила из приюта в приют. Одинаковые учреждения начинали смазываться уже к третьему: каждый с безучастными воспитателями, прикрикивающими на детей, с мерзкой едой и холодными кроватями с панцирными сетками. С детьми с мертвыми взглядами. Ни у одного ребенка в мире не должно быть такого выражения в глазах.

Курт никогда не забудет тот день, когда пожилой врач вызвал его, свернувшегося в клубочек на жестком стуле в комнате ожидания, в свой пронзительно-белый кабинет.

- Мне очень жаль, мистер Хаммел... - и вселенная Курта разбилась на миллион кусков со следующими словами. Уже надколотая смертью матери, попавшей в автокатастрофу несколько лет назад, она была окончательно растоптана, когда приборы в палате его отца перестали пищать, и изломанная линия ритма сердцебиения на мониторе разгладилась навсегда.

Этот момент Курт помнил очень хорошо, с кристальной четкостью вплоть до мерзкого запаха хлорки, будто режущего легкие изнутри. Последующие - куда хуже. Он помнил, как задыхался, не в силах втянуть ни глотка воздуха в горло, пережатое ужасом. Он помнил, как кто-то принес ему воды. Как кто-то задавал какие-то дурацкие вопросы.

Его жизнь закончилась в тот момент, вместе с жизнью отца. Дальше началось глухое, бессмысленное существование.

Первые дни в своем первом приюте он провел, сидя на кровати и глядя на стену напротив отрешенным взглядом. Будто бы он на самом деле был не здесь, а здесь сидела лишь оболочка. Просто тело, которое зачем-то живет дальше, зачем-то гоняет кровь по венам, зачем-то втягивает воздух в легкие, зачем-то функционирует.

Если бы можно было убить себя без каких-то усилий, он бы так и сделал. Но, увы, для этого нужно было выскользнуть из-под присмотра воспитателей, найти где-нибудь крышу повыше или веревку покрепче - наверное, это было реально, но не в его состоянии.

Говорят, время лечит.

И миллиона лет не было бы достаточно для того, чтобы затянуть эти раны, но все же немного легче со временем стало. То, что Мерседес, на удивление оптимистичная и жизнерадостная для своего положения, решила, что расшевелить Курта - ее обязанность, тоже помогло.

Курт впервые улыбнулся - хрупкой и слабой улыбкой - ровно четыре месяца двенадцать дней пять часов две минуты тридцать четыре секунды спустя после смерти своего отца.

Время лечит и время неумолимо бежит вперед. Курт растет и из испуганного двенадцатилетнего мальчика с царапинами на коленках превращается в пятнадцатилетнего худого парня с непропорционально длинными конечностями. Его, конечно, никто не забирает. Его не забрали даже розовощеким хорошеньким мальчиком, а уж теперь, когда его взгляд полон опаски, как у загнанного зверька, а пугающая худоба заметна даже под несколькими слоями дешевой одежды, он точно не будет никому интересен.

Мерседес получает грант на обучение в школе искусств - ее богатый высокий голос замечают на одном из выступлений. Курт, конечно, рад за подругу, но теперь он остается один наедине с шепотками за спиной и дурацкими шутками вроде тюбика зубной пасты, выдавленного в постель или "псих", вырезанного на его обшарпанной прикроватной тумбочке.

Приют шумит уже пару недель - будет выступление, будут богатые гости! Конечно, есть люди, которые надеются, что кто-то из зрителей так проникнется их талантом, что усыновит или удочерит их на месте. Курт не позволяет этим наивным мыслям прокрасться в его голову. Ни за что. Надежда и последующее разочарование - это слишком больно.

Но все же он действительно доволен своим выступлением. У него получается взять даже самую высокую ноту благодаря его голосу, который и не думал ломаться, несмотря на то, что ему было уже пятнадцать лет.

Но с другой стороны, очаровать кого-то своим пением? Он не такой наивный, чтобы верить в это.

Курт смотрит в зеркало с отколотым краем перед выступлением. Болезненно-бледная кожа, разметавшаяся по лбу челка, выступающие ключицы, которые он торопливо закрывает тканью рубашки, застегивая верхние пуговицы, большие глаза, под которыми залегли темные круги. Да кому он такой нужен? Его даже другие дети сторонятся. Хаммел странный, Хаммел шизанутый, не водись с ним, а то подхватишь его сумасшествие.

Подростков никогда не забирают.

Когда он выходит на сцену под тусклый свет одинокого прожектора и начинает петь, становится немного легче. Это то, что он умеет, это то, что он любит. Он вкладывает в пение всего себя, покачиваясь с микрофонной стойкой, крепко зажатой в пальцах.

Пой так, как будто тебя никто не слышит.

"Share my life, take me for what I am..."

Он позволяет себе скользнуть взглядом по первому ряду. Денежные мешки, которые пришли посмотреть на несчастных детей. Цирк.

Его взгляд останавливается, когда он встречается глазами с кем-то, кто действительно внимательно смотрит на него. Так, как будто ему не все равно. Как будто ему действительно важно услышать каждую ноту.

Курт смотрит ему в глаза весь остаток выступления и даже задерживается на сцене лишние пару секунд, когда песня заканчивается. Затем разворачивается и уходит.

Кто-то догоняет его, когда он стягивает с себя дурацкий большой ему пиджак костюма. Курт распахивает глаза в удивлении, когда видит, что это тот самый мужчина из первого ряда. Он крепко вцепляется в ткань пиджака перед тем, как ответить.

- Курт. Курт Хаммел, - говорит он тихо.

Курт еще не знает, что его жизнь перевернется с ног на голову.

Этот момент он запомнит навсегда, как и тот, в до боли белом кабинете врача.

Его жизнь не закончилась тогда, а лишь приостановилась, отсчитывая секунды до этого момента.

Но Курт, конечно, этого пока не знает.

Дальше все разворачивается быстро, как в фильме.

Мистеру Андерсону почему-то очень нужен Курт. Именно Курт. Это кажется какой-то странной ошибкой, закравшейся в полотно жизни. Курт никому очень давно не был нужен.

Мистер Андерсон заплатил большую взятку. Мистер Андерсон обещал обязательно придти, глядя Курту прямо в глаза.

У Курта на душе затягиваются тугие узлы волнения и страха. Он одновременно хочет покинуть приют навсегда и боится это сделать. Эти знакомые сероватые стены были пусть и давящим адом, но знакомым адом. А что ждет его за этой дверью?

Три дня до встречи с мистером Андерсоном проходят одновременно очень быстро и невероятно медленно, пролетают в одну секунду вспышками радостного волнения и тянутся бесконечными липкими нитями страха.

На третий день двери распахиваются и мистер Андерсон заходит в комнату, такой же аккуратный и столь же тепло улыбающийся.

Курт следует за ним, крепко сжимая в руке ремень старой, потрепанной сумки, как последнюю соломинку, как последнее привычное в мире, изменившемся в мгновение ока.

Он сжимается в салоне дорогой машины под тугим ремнем безопасности и смотрит в окно, за которым пролетают люди и дома бесконечной вереницей окон с дверьми и плащей с зонтами. Стеклянные витрины. Яркие огни. Он очень давно не видел этот город таким живым.

Может быть, это было потому что он сам не был до конца живым.

Курт стесняется, выбирая блюда в ресторане и еле выдавливает слабую улыбку в ответ на лучезарную улыбку официантки. В этом ресторане все такое дорогое, что он чувствует себя здесь совершенно не к месту в своих потертых джинсах и простой рубашке, застегнутой под горло.

Курт медленно ест, чувствуя на себе заботливый взгляд мистера Андерсона, который его немного нервирует. Вся ситуация нервирует настолько, что Курт бы не смог есть, не будь он настолько голодным.

Курт - загнанный щенок, который дрожит где-то в углу заброшенного дома, изрядно подранный жизнью на улице и боящийся доверять.
Мистер Андерсон протягивает ему руку, и щенок не уверен, стоит ли эту руку обнюхать или укусить.

После ресторана они отправляются домой к мистеру Андерсону. То есть... теперь это будет и домом Курта тоже. Высотка из красного кирпича находится где-то на границе между центром города и спальными районами.

Ключи тихо звякают и тускло сверкают в замочной скважине обитой темно-синим материалом двери.

Курт делает нерешительные шаги в прихожей. Паркет скрипит. В квартире прохладно.

Мистер Андерсон ведет его по лестнице на второй уровень, распахивает дверь, приветливо и широко улыбаясь.

- Это твоя комната. Я старался сделать ее максимально комфортной, но ты можешь менять тут все, что угодно. Мебель, обои, цвет потолка. Это должно быть место, где тебе будет совершенно уютно, хорошо? Я поставил замок, он закрывается только изнутри, и ключ будет только у тебя, так ты всегда сможешь ограждаться.

Курт неверяще смотрит вокруг. Его комната? Настоящая комната, которая будет только его, где можно будет не бояться какого-то вторжения в личное пространство каждую секунду, комната, которую можно закрыть на ключ? Наверное, ему надо ущипнуть себя. Это все - просто какой-то чересчур хороший сон.

- Спасибо огромное, - выдыхает Курт, переступая порог своей - своей! - комнаты. Он вновь пробегается по ней взглядом перед тем, как посмотреть на мистера Андерсона. - Эм-м-м... я хотел вас спросить... как мне следует вас звать?

Блейн радостно улыбается, и разве что не вбегает в комнату и не скачет на кровати, опережая самого Курта.
- Блейн. Просто Блейн. И давай на "ты". Ты взрослый человек, я не собираюсь играть твоего отца, хоть физически и мог бы им быть, мне тридцать семь. Я думаю, что мы просто найдем общий язык. Я буду рад, если тебе будет хорошо, вот и все.

- На "ты". Хорошо, - Курт кивает, несмело улыбаясь в ответ. Проводит пальцами по черному дереву стола. Смотрит в большое окно. Аккуратно опускается в большое кресло. - Я верю, что мы найдем общий язык... Блейн.

Имя звучит незнакомо и сладко на его языке, будто сладкая конфета с хрустящей вафлей, которую он попробовал впервые.

Блейн проходит в комнату за Куртом и спрашивает, кивая на кровать:
- Можно я присяду?- Конечно, - Курт ерзает на мягком кресле, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке. Ему очень непривычно, что кто-то обращается с ним с таким уважением. Хоть и очень приятно, что там.

- Прости, если я тебе мешаю, ты прямо говори. Ты должен освоиться, все такое. Ванная и туалет тут по коридору. Есть еще на первом этаже. Ко мне приходят убирать два раза в неделю, и готовить через день. Расскажешь тогда, что ты любишь есть. Может, у нас совпадут вкусы... и вообще, нам очень многое нужно обсудить, на самом деле. Школа. Увлечения. Режим дня... Ух, - Блейн с улыбкой вздыхает.
- Как насчет встретиться через пару часов в гостиной, и обсудить все? Там в шкафу есть минимальный набор вещей вроде белья, пижам, рубашек, джинс и футболок. Но послезавтра у меня выходной, и мы можем поехать тебе за одеждой, если это не очень тебя напрягает.

- Вы... Ты мне не мешаешь, - Курт сжимает руки в замок. - Честно. Я просто все еще не могу свыкнуться с мыслью, что моя жизнь настолько изменилась.

Он кивает. На губах снова нервная улыбка, теперь чуть шире. Курт думает о всей модной одежде, о которой он мог лишь мечтать и вздыхать, перелистывая украденный кем-то давно номер Vogue, на котором младшие дети проявляли свои недюжинные художественные способности, добавляя простым платьям неожиданные флоральные принты, а моделям - модные усы.

- Я только за, - в конце концов говорит он, вспомнив о том, что Блейн все еще ждет его ответа.

- Ты любишь вещи? - Блейн почти выкрикивает это, поднимая руки к потолку.
- О, счастье! Я уж думал, ты будешь ненавидеть меня за это пристрастие. Я обожаю покупать вещи. На работе я в вечном костюме, зато на выходных.. Может, это и странно, в моем-то возрасте, но я готов часами напролет бродить по бутикам. Жаль только, что я невысокого роста, и не все брюки мне идут. А вот тебе повезло. Мы обязательно должны купить что-то у Кляйна, у него модели на тебя похожи. И сумку Марка Джейкобса. Я надеюсь, тебе нравится Джейкобс, потому что лично я готов молиться на его последнюю коллекцию! Хочешь чай? У меня пирог есть вишневый, - Блейн улыбается и чувствует себя ровесником этого мальчика. Чувствует себя совершенно комфортно и уютно рядом с ним, словно они знакомы всю жизнь. Он не думает о том, что его жизнь больше, чем в два раза, длиннее жизни Курта.

- Мне нравится Джейкобс? Нет. Я боготворю Джейкобса! - выдыхает Курт с горящими глазами, моментально забывая о всей неловкости и наклоняясь вперед, улыбаясь Блейну. - Его кожаные сумки хоть и простые, но смотрятся невероятно изысканно. Чай с вишневым пирогом за обсуждением последних модных коллекций? Я всегда буду там, где это происходит, - Курт рассмеялся перед тем, как быстро убрать непослушную челку со лба. Блейн смог сказать именно то, что Курт хотел услышать. То, что ему надо было услышать. И может быть, Блейн действительно сможет стать ему другом.

- Пойдем! - радостно говорит Блейн, а потом словно вспоминает, и кивает на гору коробок:
- Там есть ноутбук, планшет, и мобильный телефон, и еще разная хрень. Я знаю, насколько подростки всем этим увлечены, так что ты не будешь нуждаться в электронных новинках, они у тебя будут, - Блейн улыбается мягко и тепло и ведет Курта вниз, на кухню, где ставит чайник и достает из буфета еще не разрезанный пирог с вишней.
- Иногда мне говорят, что я, как представитель компании, должен выглядеть более презентабельно и не так увлекаться сладким. Так что, боюсь, тебе придется съедать часть моей порции, чтобы меня не выгнали с работы.

Курт не очень интересуется электроникой, но все равно вежливо благодарит Блейна перед тем, как спуститься в уютную кухню, залитую теплым светом лампы в желтой люстре.
- C удовольствием возьму на себя эту почетную обязанность, - говорит Курт, усаживаясь поудобнее на стуле перед тем, как подхватить кусок пирога. 
Пирог на вкус, наверное, похуже, чем те, которые делала его мама. Но он все равно вкусный и пахнет домом. 
У Курта есть ощущение, что он пришел домой. Что это место - место, где он может захотеть остаться навсегда.

- Что насчет школы? Понимаешь, есть два варианта. Либо мы запишем тебя в частную гимназию с дорогой формой и улыбающимися учителями, либо в ту, что ближе всего к дому. Я не могу решать это за тебя. В свое время у меня не было выбора, и я перевелся. Но ты можешь сделать выбор сейчас, и избежать многих проблем. Хотя, с другой стороны, в обычных школах есть то, чего не найдешь нигде больше. Девочки чирлидеры в коротких юбках чего только стоят, - он улыбается, потому что надеется, что Курта не обидит разговор о его гипотетической личной жизни.

Курт не хочет говорить Блейну о том, что девушки-чирлидеры в нем не вызывают никаких чувств. Во-первых, может быть, это были какие-то не те девушки, и он еще не нашел ту самую, которая заставит его испытывать все те чувства, о которых говорят в книжках. Во-вторых, признаваться, что тебя не интересуют девушки кому-то, кто только что усыновил тебя, наверное, не совсем разумно.

- Я хочу пойти в обычную школу, - говорит Курт скромно. Он знает о ценах на обучение в частных школах и не может просить такого у Блейна. К тому же, наверное, ему будет неплохо и в обычной школе.

- Хорошо. Но ты в любой момент можешь перевестись. Не волнуйся ни о чем. Ты можешь рассказывать мне абсолютно все. Серьезно. Школа, друзья, здоровье. Я понимаю, что мне непросто будет заслужить твое доверие, но ты не должен чего-то бояться. И никогда не волнуйся о материальном. Если ты сломаешь телефон, - я просто куплю тебе новый. А вот если ты сломаешь ногу, - придется послушать скучную лекцию о том, как важно быть осторожным. Во сколько ты привык ложиться спать?

Курт сжимает в пальцах чашку с чаем и слушает теплые слова, опустив глаза и улыбаясь.
- Ближе к полуночи. Вообще-то отбой был в десять, но я читал под одеялом с фонариком, когда большая часть людей засыпала... у меня проблемы со сном, на самом деле. Бессонница. Кошмары, - признается он тихим голосом перед тем, как сделать глоток из чашки.

- У тебя в комнате есть ночник, - он борется с желанием сжать руку Курта, и вместо этого легко сжимает его плечо, подбадривая.
- Ты можешь читать сколько угодно, если потом не будешь страдать, вставая в школу. И моя спальня всегда открыта. Просто входи и говори: "Эй, ты, Блейн, а ну приготовь мне мятный чай!" И я буду делать это. Ты можешь включать телевизор... Ну и не закрывай тогда комнату на ночь, я смогу приходить, если услышу, что ты кричишь. И все же, я надеюсь, что все будет хорошо. Не хочу грузить тебя в первый день, так что доедай, сбрасывай посуду в посудомоечную и обустраивайся в новом доме.
Блейн снова не удерживается от того, чтобы провести рукой по светло-каштановым волосам, подмигивает Курту, и одними губами желает ему спокойной ночи, прежде чем уйти наверх.

Курт несколько секунд улыбается сам себе перед тем, как подойти к посудомоечной машине. Он несколько минут разбирается с тем, как открыть ее, загружает посуду внутрь и надеется, что все сделал правильно и машина не переколотит тарелки вместо того, чтобы помыть их.

Курт поднимается в свою комнату и наугад выбирает книгу с книжной полки, собираясь провести с ней тихий вечер, но засыпает, лишь стоит его голове коснуться подушки, прямо на покрывале.

Он не уверен, просыпается ли он ночью или это ему только приснилось, он не уверен, была ли прохладная рука на его лбу на самом деле, шептал ли ему тихий голос что-то успокоительное или нет. 

Но просыпается он, укрытый одеялом, а книга, выбранная им вчера, аккуратно лежит на столе.

Дата добавления: 2015-09-02