Трудная мишень для ефрейтора Кердыбаева

Рядовому Колесникову не везло. Ему не везло всегда, начиная со дня его рождения. Злые языки утверждали, что все началось даже ещё раньше: до рождения. Многие помнят, что когда его матушка лежала в районной больнице с диагнозом «хроническая беременность» (вообще-то на «сохранении», но медсестра не правильно записала в карточку слова доктора), то за стеной палаты взорвался рентгеновский аппарат, сильно покалечив уборщицу и «засветив» всех присутствующих. Мать Сергея Колесникова умерла вскоре после его появления на свет от потери крови. Покойная бабушка Нюра рассказывала, что когда его крестили, пьяный батюшка умудрился дважды уронить младенца Колесникова С.И. в купель, где герой нашего рассказа чуть было не утоп. То и дело роняя ребенка, Отец Михаил грязно и богохульно ругался. А в конце таинства обряда объявил во всеуслышание своим густым и предрекающим судьбу голосом:

– Дитя у вас зело неудачное. Склизкое какое-то. Не будет от него проку. Аминь. –

С этого дня и повелось в селе Чернокнижкино считать Колесникова-младшего отпетым неудачником. Утверждалось, что везде, где появлялся Серёжа, происходили неприятные события. Происшествия бывали или с ним самим, или с теми, кто волею рока, спьяну или сдуру оказывался рядом. Четырежды, в общем-то, равнодушный ко всему, кроме коров и солёного чёрного хлеба, бык Хахаль гонялся за Колесниковым. Трижды догонял, и умело бодал. Один раз бычара, придя в исступление, даже вбежал сквозь витринное стекло и людскую очередь прямо в сельмаг: туда, где укрылся наш герой. Отец всех местных телят ворвался в торговый зал, разыскал глазами цель своего визита, и победоносно боднул забившуюся в угол жертву в мягкие части тела. Проделав это, Хахаль потерял всякий хищнический интерес к Сергею Колесникову и вернулся в лоно вегетарианства, где принялся меланхолично жевать обнаруженные на прилавке сельмага бублики. Из растоптанной очереди послышались стоны и проклятия, обращенные почему-то не преследователю, а к забоданному отроку. Корриды продолжались до тех пор, пока в последний, четвертый раз счастье общения с Сергеем Ивановичем не стало для быка фатальным: на пути погони оказался открытый настежь электрический щит, который и прервал земной путь животного. От этого, в селе на несколько дней «выбило фазу», скисло всё молоко на ферме, а электрик Осетров на радостях (или с горя) напился «в дугу». Электрическую дугу, разумеется, ведь он был электриком, а не каким-нибудь конюхом. Народ избегал Серёжи. Прятался от него в кустах. Запирался на замки и переходил на другие стороны улиц. Если люди вынужденно ехали на полевые работы в прицепе трактора вместе с Серёгой, то непременно кто-нибудь выпадал в колею или канаву. Если никто не выпадал, то трактор благополучно ломался посреди просёлка или вяз в навозной жиже. Однажды от «Беларуси», в прицепе которой так неосторожно передвигалась Серёжина бригада, отвалилось заднее колесо, которое ловко переехало четырех председательских кур и петуха, кинувшегося наперерез колесу-убийце спасать своих хохлатых наложниц. В конце концов, вокруг парня образовалась культурная пустота. Тяжёлый и липкий вакуум молчаливой неприязни усугублялся еще и тем, что был молодой человек круглым сиротой. Мать его, как вы помните, умерла родами, а отец – Иван Савельевич, по прозвищу «Дурко», вскоре тихо спился от горя. Старшие сёстры и братья Сергея обычно не доживали и до годовалого возраста, и поэтому знал он их лишь в образе маленьких холмиков на местном кладбище. Жил наш герой у тётки, которая, впрочем, его только скудно кормила, давала кров и кое-какие обноски. Все односельчане с нетерпением ждали, когда «наказанию божию» придёт срок призываться, и он навеки сгинет в армии. Либо от кулака «дедовщины», либо под гусеницей соскочившего с ручника танка Т-72, либо его смоет с палубы Малого Противолодочного Корабля «Непьющий» океанской волной. Нераскрывшийся парашют тоже не исключался, и даже приветствовался. Можно было надеяться на то, что Сергей и вовсе не вернется в село – даже в качестве «цинка», а навсегда останется служить в армии прапорщиком. Но кто-то из служивших мужиков резонно съехидничал:

– Ага. Дежурным по ядерной кнопке. Чтобы сразу, одним махом – и всем хана! –

Эти слова вызвали в обществе уныние и вселили в сердца тревогу за судьбы человечества. И когда молодых людей забирали в армию, то Серегу определили служить во внутренние войска, которым в нашей стране во все времена было много опасной работы. Граждане этому несказанно обрадовались, и поначалу даже хотели объявить райвоенкома почётным односельчанином, и даже думали поставить ему на главной площади гипсовый бюст, изображающий того верхом на лошади, разящего наотмашь повесткою поверженного интеллигента – уклониста. Все знали что, во-первых, во внутренних войсках отродясь не было никаких красных кнопок, а во-вторых, появилась надежда, что Колесникова-младшего заколет заточкой какой-нибудь «склонный к побегу» зэк. Но когда на селе узнали, что попал Сергей охранять то, что осталось от ЧАЭС – вся деревня не на шутку перепугалась. Перепугалась и не стала увековечивать райвоенкома. Факт службы солдата Колесникова вблизи разрушенной АЭС был пострашнее варианта «ядерная кнопка, плюс прапорщик Колесников». Потому, что в «атомном» случае можно было хоть как-то договориться с пострадавшими американцами или китайцами. Повиниться. Так, мол, и так: «Ошибочка вышла. Кнопка на пульте сломалась. Уже устраняем. Виновный расстрелян. Извините за конфуз». Они поймут и не станут наносить ответного удара. А тут – ужасный Чернобыль. Первая катастрофа, второй странный взрыв возле АЭС. Мутанты и жуткие сплетни о том, что Зона растёт, как раковая опухоль и «скоро доползёт досюда». Сельчане внезапно осознали, что над планетой навис неотвратимый «кирдык», раз в тех адских местах появится не менее кошмарное исчадие их села – рядовой Колесников. Местный участковый Юрьев, который слыл деревенским оракулом, ибо обладал навыками дедукции, необходимой ему для изобличения самогоноварения, зловеще предрёк:

– Ожидайте третьего взрыва! – Сказал, и запил на целую неделю «по чёрному». Запил от безысходности и бессилия изменить будущее. Все сразу вспомнили случай, когда милиционер Юрьев пророчески предсказал пенсионерке Чечёткиной скорый взрыв её самогонного аппарата. И действительно: через пару дней она уснула пьяная, не дождавшись окончания процесса варения. Чудовищной силы взрыв котла аппарата уничтожил её баньку, выбил стёкла в домах соседей и укрепил авторитет участкового нострадамуса.

И наступил день, когда призывник Колесников тяжело вздохнул, выпил прозрачного тёткиного чаю и ушёл в армию на верную погибель. И вот он уже шесть месяцев тут. И каждый час с ним происходят нелепости и неприятности. Вчера, на разводе было объявлено, что второе отделение идёт ремонтировать заграждения первого рубежа ИТСО. Само собою разумеется, что виноват во всём был рядовой Колесников по прозвищу «Кол». Ибо ни кто иной, как он, сдуру попался на глаза зампотеху, когда тот стоял на опустевшем плацу и мучительно решал – какое конкретно подразделение будет работать на периметре. А погода, скажем, была для этого занятия чрезвычайно неподходящая. Хреновая, одним словом погода: моросил мелкий осенний дождь, который то и дело норовил перерасти в ливень. Но выбора не было. Отделение мрачно построилось «в колонну по одному», и звеня кирками, лопатами, «кошками», бухтами колючей проволоки, ящиками с сейсмодатчиками и прочим ЗИП-ом к системе сигнализации, медленно потащилось к границе Зоны. Все тихонько материли свою судьбу и персонально долговязого рядового по прозвищу «Кол». Сам же «Кол» в этот момент сожалел лишь о том, что во младенчестве не захлебнулся в купели, ибо было предчувствие, что он проделает это сегодня. В грязной луже и не по своей воле. Намерение, «раз и навсегда, избавиться от батальонного геморроя» безошибочно угадывалось в глазах сослуживцев.

Когда дошли до места, то увидели, что прошедший на днях шквал повалил метров тридцать забора и выкорчевал вышку, на макушке которой был присобачен инфракрасный прожектор. Рядовой Колесников взял лопату за черенок и, не глядя, воткнул её, как он считал, в грунт. Вместо последнего почему-то оказалась нога зазевавшегося сержанта Кириченко, о чем тот незамедлительно и громко поведал окрестностям. Ворона, сидевшая на проводах упала в обморок, а солдаты машинально выполнили упражнение «вспышка сзади». Если бы не жёсткий сапог и непомерная тупость лопаты, то пальцы командира отделения уже не составляли бы с ним единого организма. Кириченко попрыгал на одной ноге пару минут, просто крича букву «а», а потом, враз вспомнив все слова, скопившиеся в его генетической памяти по мужской линии, он набросился на виновника торжества. «Кол» понял, что вот-вот его несуразной жизни придёт закономерный исход. И поняв, никак не захотел принимать этого. Младший командир, раненый в героическую ногу метким ударом тупой штыковой лопаты приближался. Во гневе своём он был очень похож на безвременно усопшего быка Хахаля. Кулаки его были сжаты в два булыжника, размером с голову обидчика каждый. В глазах горела решимость избавить мир от козней гения зла, коим представлялся ему рядовой первого года службы Колесников С.И. «Кол» инстинктивно попятился. Он пятился и пятился. Ему что-то кричали и отчаянно махали руками, но он никого не понимал, и ничего вокруг себя не видел. Вот уже и сержант Кириченко боле не орал и опустил долу гневные кулаки. Но Сергей все пятился. И очнулся лишь только тогда, когда понял, что «допятился до ручки»: он обнаружил себя стоящим посреди минного поля. Спина упиралась во вкопанную табличку с надписью «МИНЫ». Похоже, что полоса невезения, наконец, должна была закончиться красивым фейерверком. Подумалось, что тринадцатое ноября в селе Чернокнижкино будет объявлено всенародным праздником и выходным днём.

Но всё это осталось в прошлом. Сегодня уже нету никакого рядового Колесникова, а есть дезертир Колесников. Постояв в окружении противопехотной смерти какое-то время, Сергей плюнул на всё, развернулся, и пошёл уверенным шагом прямо по минному полю внутрь смертоносной Зоны, чьи берега ещё недавно охранял. Он шёл, не глядя себе под ноги и не оборачиваясь на прожитую, такую короткую и такую корявую жизнь. Он был уверен, что мина непременно должна забрать его тело – ведь он такой неудачник. Однако вот уже и поле кончилось, а ничего не происходило.

– Издеваетесь? – язвительно спросил Сергей воображаемого «вершителя судеб». И в этот момент вокруг него заплясали чечётку фонтаны мокрой земли. Он стоял и с неподдельным интересом наблюдал, как в грязь с визгом и чавканьем врезались крупнокалиберные пули, обдавая его лепешками мокрого чернозема. Наблюдал он это безо всякого страха, ибо все происходящие воспринимал не иначе, как сон. Страшный, но интересный сон. Внезапно стрельба прекратилась. Он повернулся и увидел, что часовой на вышке суетится, судорожно и безуспешно пытаясь разобрать заклинивший пулемет. Стрелком был ефрейтор Кердыбаев, которому было совершенно «по фигу» в кого стрелять. Хоть в родного брата. Потому что: во-первых, согласно приказу, врагом внезапно мог стать любой военнослужащий, «захваченный в управление «Контроллером»" – хоть генерал, хоть прапорщик. (Надо уточнить что, в отношении начальника столовой, прапорщика Пасюка были сомнения, в силу поразительной его безмозглости). Во-вторых, за «ликвидацию прорыва» полагался отпуск на родину. Ну а в-третьих, как истинному «джигиту», Кердыбаеву просто очень уж хотелось пострелять из тяжёлого КПВ.

– Ну что, «накрылся» твой отпуск? И тебе сегодня не повезло? – весело крикнул Колесников горе-пулеметчику так громко, как позволяла пересохшая глотка. «…повезлооо…» – ответило эхо из близлежащего леса. «…злооо…» – отразилось эхо от высокой стены, окружающей Зону.

– А это мы еще проверим, где оно – это зло. Внутри или снаружи? – громко и серьёзно сказал человек с лопатой на плече. Ему внезапно вспомнилось всё, что он претерпел там: «снаружи». Все неприятности. Всё непонимание и всю ненависть, которую испытывали к нему окружающие, будто он был прокажённым изгоем. Вспомнилось, и тут же забылось, как несмешной и глупый анекдот. Он переложил лопату на другое плечо, поднял ворот шинели и, не оглядываясь, уверенно, зашагал внутрь Зоны. Туда, где на горизонте угадывались уродливые очертания саркофага и мелькали малиновые молнии.

Никто не знает, почему Зона приняла Колесникова, как родного. Он прошел почти до эпицентра, ни разу не встретив никого из мутантов. Лишь однажды крысы попытались приблизиться, но передумали. Путник и сам не понимал, каким образом он выбирал свой путь, который не привёл его ни к одной из опасных аномалий. И когда прямо перед ним открылся полевой лагерь учёных, никто там, конечно же, не ожидал его. Десятка полтора людей в блестящих скафандрах медленно и печально передвигались по лугу, держа перед собой миноискатели. Они явно что-то искали под землёй и были полностью поглощены этим занятием. Поэтому и не заметили они появления долговязого солдата в грязной шинели, который открыто, как на параде шагал с лопатой на плече. Солдатик просто подошёл к одному из учёных и вежливо сказал:

– Здравствуйте, дяденька! –

«Дяденька», который на самом деле был доцентом, подпрыгнул от неожиданности и окаменел. Даже сквозь дымчатое стекло шлема были видны его отвисшая от удивления челюсть и выпученные глаза.

– Чего ищем? – участливо поинтересовался Сергей Иванович.

– Мэ…ээ, эта… – скупо ответил исследователь и замолчал.

– Понятно – произнес Сергей и состроил серьёзное лицо. – Военная тайна – догадался он.

– Может, помочь чем? У меня и лопата есть. Вот! – он показал ошалевшему учёному лопату, на которую тот стал таращиться так, словно это была вовсе и не лопата, а деталь двигателя летающей тарелки. Не отрывая взгляда от лопаты, и находясь в полной прострации, доцент радиофизического факультета Филиппов, начал лепетать солдату нечто напоминающее сбивчивые оправдания или доклад строгому начальству:

– Мы, эта. Не виноваты. Потеряли. Самописец потеряли. Две недели назад закопали его где-то тут. Чтобы он выброс зафиксировал. А те, кто ставили – все погибли. Позавчера погибли. А нам его не найти. Оранжевый, такой. Уф! – Закончил учёный свой сбивчивый рассказ, и сделал неуклюжую попытку почесать затылок прямо через шлем. Почесаться не удалось.

– Ага. – Солдат отошёл на несколько метров в сторону и воткнул лопату в землю. Через минуту он выкопал ярко-оранжевый шар, величиной с футбольный мяч.

– Ну нихрена себе! – удивлённо сказали учёные, увидевшие, что какой-то военнослужащий вынимает из неглубокой ямы искомый «чёрный ящик» оранжевого цвета.

– Ну нихрена себе! – удивлённо подумал сталкер Котов по прозвищу «Кошак», лежавший в кустарнике на холме и развлекавшийся наблюдением в полевой бинокль за четырёхчасовыми мучениями учёных.

– Ну нихрьена себье! – удивлённо подумал вражеский сталкер – шпион Джон Смит (John R. Smith), следивший за учёными с противолежащего от «Кошака» холма. Подумал и стал часто-часто щёлкать затвором цифровой камеры, снимая через телеобъектив крупным планом – то простое лицо солдата, то оранжевый шар в его руках.

– Как это вам удалось? – строго спросил Колесникова подошедший старичок – руководитель группы.

– Ну, повезло, наверное. – ответил тот. – Вообще-то, мы в деревне часто копали картошку… Может быть, я там и научился? – робко предположил он, не особо веря в свои слова. – А когда у вас ужин? – Перевёл Сергей разговор в другое русло и кивнул головой в сторону палаточного лагеря. – А то про картошку вспомнили, а я с утра не евши хожу. – обосновал он свой вопрос «про ужин» и сглотнул слюну. – Как от патруля своего отстал, так и шатаюсь тут один. Заблудился я. – жалостным голосом соврал он старичку.

– И какой же кретин тебе в патруль вместо автомата лопату выдал? – мрачно спросил нашего солдата здоровенный, вооружённый до зубов мужик в камуфляже, видимо состоящий при учёных то ли охранником, то ли проводником. Спросил и хитро, по-ленински, прищурился на один глаз. Тем не менее, Сергея отвели в лагерь и накормили разогретыми консервами. Во время ужина он рассказал старичку, который, кстати, оказался профессором, всю историю своей никудышной жизни. От начала до конца, умолчав, тем не менее, лишь об утренних событиях и ноге сержанта Кириченко. Поев, он «закемарил» в ядовито-жёлтой палатке профессора, покорно позволив перед этим проверить себя какими-то мудрёными приборами. Прежде, чем провалиться в сон Серёжа хотел было снять сапоги, чтобы просушить портянки но, подумав, не стал этого делать, чтобы не задушить непривычного к казарменным запахам хозяина жилища. Так и уснул на надувном матраце: в сапогах, накрывшись своей уютной шинелькой и с лопатой в обнимку. Но спал он недолго: вечером в палатку вбежал взъерошенный человек с пачкой бумаг в руках. В глазах его был ужас, и он прямо с порога сунул одну, дырчатую по краям, бумажку под нос профессору. Затем громко проговорил много непонятных Сергею научных слов. В общем, рассказ его сводился к тому, что, судя по «графику нарастания», выковырянному из найденного Серёжей оранжевого «глобуса», не позднее чем через час, тут ожидается какой-то «локальный выброс», и мол, всем надо спешно уматывать. Именно так и сказал: «уматывать на север», и ткнул пальцем куда-то поверх Серёжиной головы. Сергей машинально оглянулся в указанном направлении, и сонный взгляд его упёрся в мягкую стену палатки. Внезапно все вокруг забегали, собирая манатки и натыкаясь друг на друга, как застигнутые врасплох кухонные тараканы. Профессор крикнул сонному Сергею, чтобы тот надевал свою шинель и драпал бегом в сторону леса, на расстояние не менее трёх километров отсюда. Крикнул и исчез в сумерках.

– А не пошли бы вы все сами? Вместе со своими вонючими зонами и выбросами! Знаете куда? – крикнул Колесников в пустоту и повалился обратно – в тёплое гнездо резинового матраца. А, засыпая под убаюкивающее гудение фильтро-вентиляционой установки, нагнетающей очищенный воздух в палатку, он уточнил-таки место, куда всем надлежало удалиться. И слово, которое он пробурчал, не было однокоренным ни слову «лес», ни слову «север».

Ближе к полудню, из леса на поляну выпорхнули первые робкие гайки с привязанными к ним верёвочками. Это учёная братия возвращалась в свой полевой лагерь из эвакуации. Как ни странно, все были живыми, включая неуклюжего и невооружённого профессора. Одна лаборантка, правда, чуть не задохнулась в страстных объятиях своего скафандра, но вовремя подоспевший доцент Филиппов ловко сорвал с неё шлем, и отругал за небрежное отношение к правилам замены воздушного фильтра. Но в принципе, ночь закончилась без человеческих потерь. Когда люди увидели место, где еще вчера всей толпой резвились с миноискателями, то их обуяла оторопь. Окружающий ландшафт представлял собою жуткое зрелище. Маленькое болотце, в котором накануне резвились местные эндемики – шестилапые жабы-мутанты, полностью выкипело. Безобидные земноводные, которые не давали спать по ночам своими жуткими песнями, напоминавшими стон скручиваемых и рвущихся стальных балок, теперь валялись вокруг в живописных и ужасных позах. Все они были сваренными заживо. Поодаль, из земли вертикально вверх торчали обгорелые ноги какого-то копытного животного. С деревьев была сорвана не только жёлтая последняя листва, но и вся кора, а ветви обуглились. Довершали картину развалины полевого лагеря. Антенна типа «волновой канал», накануне имевшая направление на восток, теперь удивлённо глазела в густое небо, будто намеревалась связаться с внеземными цивилизациями, или, на худой конец, с космонавтами, бороздившими орбиту. Единственный объект, который остался в полной целости и сохранности был жёлтой палаткой профессора. Войдя в палатку, вернувшиеся обнаружили на надувном матраце листок бумаги. На нем, по-детски крупным, не сформировавшимся ещё почерком было написано письмо. Пожилой профессор взял его в руки, прочёл, а прочитав тихо промолвил:

– А ведь паренёк спас всем нам жизнь. Если бы не его странное появление, то мы бы не нашли самописца вовремя, и погибли бы все сегодня ночью. Прямо тут, не просыпаясь. – учёный снял шлем и раскурил трубку. – Видимо здесь, в Зоне, где как бы «всем не везёт», патологическое и мощнейшее невезение Сергея сменило свой знак и превратилось в «абсолютное везение». Минус с минусом – обращаются в плюс. Жаль, что сам парень этого не понял. – профессор сунул письмо в руки Филиппову и вышел из палатки. Доцент принялся читать письмо вслух. Приведу написанное без купюр. Вот оно:

«Здравствуйте уважаемый академик Семён Борисович. Пишет вам дизертир рядовой Сергей Иванович Колесников. Если вы читаете это письмо, то значит что вы живой. Если не читаете, то знайте – погибли вы из-за меня. Ведь там где я – там и неприятность. Такая уж моя тяжолая сутьба – приносить всем людям и скотине горе и напасти. Спасибо вам за ужин и что невыгнали, а дали согреться. И Филипову спасибо передайте, и всем, если они живые. О чем я сомневаюсь, потомучто, когда я утром вышел из полатки, то всё вокруг было порушено. Только не подумайте, что я это делаю нарочно. Чесное слово – оно само так получается. Просто таким уж я уродился, что меня даже крысы боятся и убегают кто куда. А сечас я ухожу куда глаза глядят, а точнее – буду жить один. Я видел ничейную избу в лесу за бугром. Починю забор и крышу. Стану садить в огороде картошку и лук. Там даже колодец есть. И яблоня. Напишите, не встречали ли вы в этих местах одичавшую скотину? Поросёнка или тёлку – я бы принял в хозяйство. А ещё говорят, что тут водятся собаки. Я бы взял одного щенка потомучто без него жить одиноко и страшно. Извените, что взял у вас в полатке вещмешок, ножик, топор и консервы. Я потом отдам. Чесное слово отдам. А пока – досвиданье. С уважением к вам рядовой Сергей Колесников».

Дата добавления: 2015-08-21