Рассказ о Ширли

Ширли обладала сильной волей. Она была дочерью священнослужителя. Еще в детстве ее отец, используя понятие Бога, Библию, церковь, а также с помощью физического и эмоционального насилия убедил ее, что вся ее сущность насквозь темна и греховна и что если она чувствует себя хорошей, то это признак заблужде­ния и гордыни.

Он никогда не говорил мне, что я создана по образу и подобию Бога, что Бог любит меня просто за то, что я человек. Я думала, что надо быть безупречной, иначе Бог лишит тебя Своей любви и привязанности — совсем как мой отец.

Мой отец твердо верил в необходимость телесных наказаний... Чтобы сломить и подчинить меня, он не про­сто прибегал к битью — это было истинное физическое насилие. Он срезал прутья с деревьев, что росли на улице, и бил нас по голому телу. От порки всегда оставались набухшие следы, иногда даже кровь выступала...

Когда мне было около тридцати, я начала испыты­вать сильнейший гнев по отношению к отцу, к Богу и вообще к организованным формам религии. Очевидно, я злилась за физическое насилие, однако я стала понимать, что отец и законоучители моей церкви произвели надо мной также и эмоциональное насилие. Я видела, что они сделали с моей самооценкой, с ощущением собственной значимости, я понимала, что они воспитали во мне от­вращение к самой себе. Я видела, что мой рассудок и эмоциональная жизнь ущербны — что счастливое детство прошло мимо меня.

В последующие пять лет я боролась с чувством враж­дебности по отношению к своим родителям, в особеннос­ти к отцу. Одновременно и у моего отца произошла некая переоценка. Его поразила глубина его ошибок, он сделал несколько попыток извиниться передо мной за прошлое...

Разумом я восприняла его извинения, однако в сердце продолжала держаться от него подальше. Возможно, я хотела расплатиться с ним за душевную боль, которую он причинял мне долгие годы, а может быть, близкая дружба с ним пугала меня. На том этапе я действительно не хотела общаться с отцом. Моя озлобленность стала су­щественной частью мироощущения. Я стала считать себя «жертвой насилия». В моем сознании создался упрощенный образ детства, где я была хорошей девочкой со здоровой психикой, а все кругом были больные. Теперь я вижу, что это был схематический, искаженный образ моей семьи, он преобладал в моем сознании в течение многих лет. Заняв позицию жертвы и «правильного» члена семьи, я уготови­ла себе приятную роль обвинителя и совершенно не пыта­лась заглянуть внутрь себя и собрать воедино свое разби­тое сердце. Образ семьи, который я сама придумала, поз­волил мне отвернуться от своих собственных проблем...

К тому времени мои собственные дети уже подраста­ли, и я стала понимать, что мир не выкрашен лишь в черный и белый цвет. Я начала понимать, что была сов­сем не простым ребенком — и это еще мягко сказано. Когда мне пришлось воспитывать собственного упрямого ребенка, я обнаружила, что мое терпение частенько под­ходило к самым границам. Такие впечатления стали по­степенно разрушать мое черно-белое восприятие прошло­го. Черное и белое моего детства стали смешиваться в серый цвет реализма. Я начинала понимать, что мой отец — живой человек.

И вот однажды вечером я отправилась к своему отцу и сказала, что сожалею о своем отношению к нему в прошлом... и о той враждебности, которую питала к не­му, уже будучи взрослой.

Мой отец... выслушал меня очень спокойно и, когда я закончила говорить, просто сказал: «Мне больше ничего и не требуется». И тут злость, копившаяся во мне долгие годы, вдруг исчезла. В тот момент я простила своего отца раз и навсегда. Мой отец не любит красивых слов, но этой скупой фразой он смог выразить, насколько цели­тельными для наших взаимоотношений были мои слова. Все эти годы я ждала, что он скажет или сделает что-нибудь, что сможет заживить мои душевные раны. Я игнорировала все его прошедшие попытки подружиться со мной. Я не понимала, что недостающий шаг состоял в том, что мое собственное сознание должно измениться.

Сейчас мы наслаждаемся истинной дружбой. Я спо­собна обнимать его с искренней теплотой. Когда мы го­ворим по телефону, для меня это разговоры с родным отцом, с другом. Враждебность, которой я окружала себя долгие годы, испарилась. В наших с ним отношениях нет никаких препонов. Я с радостью дарю ему любовь, и при­нимаю любовь от него.

Рассказ Ширли позволяет сделать несколько полез­ных наблюдений о ключевых принципах взаимопонима­ния. В юности она подавляла собственные чувства и старалась угодить отцу. Ее ощущения и устремления были ложными. Единственное, что интересовало ее, -это способы, которыми можно было избежать отцовско­го гнева. Чтобы выжить, она приняла его установки, однако восстала против них, когда повзрослела. Она увидела, что с помощью насилия ею манипулировали, искажая ее самосознание. Затем она поняла, что, осо­знав реальное положение дел и глубину воздействия, оказанного на нее отцом, она должна перестать мыс­лить о себе в рамках этого воздействия. Можно пони­мать серьезность насилия без того, чтобы вешать на себя ярлык «Бедняжка Ширли». Кроме того, ей стало ясно, что ее враждебность постепенно перешла свои рамки и распространилась не только на отца. Она стала отравлять ее отношения со всеми, кто напоминал ей отца. Наступил момент, когда она поняла, что отец за­блуждался по той причине, что был человеком, таким же, как она. Ему было трудно растить детей, так же, как и ей самой. В конце концов, она смогла справиться со своим прошлым, понять, что отец ее стал мудрее, и принять его любовь.

Дата добавления: 2015-08-21