Поход на молдавию

Над Субботовом раскинулось синее звездное небо. Да­леко за полночь. Прохладный ветерок пробегает по ли­стьям деревьев, приятно охлаждает тело. Хмельницкий в одной сорочке вышел из душной светлицы на крыльцо подышать воздухом, да так и остался здесь, присев на ступеньку. Расхотелось возвращаться в хату, и он пошел в сад.

Не раз уже докладывал ему Тимофей о подозритель­ных связях гетманши с шляхетскими посланцами, о том, что пошла нехорошая молва о ее любовных связях с львовским часовщиком. Хотелось Богдану все высказать Елене, но он воздержался: боялся потерять ее, уж очень любил...

И все же, отбросив все личное, Богдан стал думать о будущих делах. Когда это началось? Конечно, намеки де­лались и раньше, но откровенно было сказано после Зборова. Тогда они с ханом остались вдвоем в шатре. Перед тем как разъехаться, хотели еще переговорить с глазу на глаз о будущих отношениях и планах. Он тогда был кровно обижен и зол на хана за его предательство под Зборовом, но не подавал виду.

Ислам-Гирей был благодушен, считая, что сделал доброе дело, помирив его с королем да еще на таких достойных условиях. Вот тогда хан и сказал ему, что на­добно теперь выступить против Московского государст­ва, что лучшего времени, чем сейчас, не будет.

Долго убеждал он крымского царя, «чтоб Московское государство не воевал». Тот нехотя согласился и, недо­вольный упорством Хмельницкого, поехал к орде.

Но потом хан в посланиях к гетману постоянно воз­вращался к этой мысли. Даже предпринял поход против донских казаков. Хмельницкому пришлось отправить на Дон войска во главе с сыном Тимофеем и запорожским атаманом. Посылал он их как бы в помощь татарам, а на самом деле дал наказ попытаться сдержать их воен­ный пыл.

В сентябре 1650 года, будучи в Москве, атаман Вой­ска Донского Андрей Евсевьев говорил в Посольском приказе, что, когда они спросили пришедших запорожских казаков, пойдут ли они по велению крымского ца­ря «на них, донских казаков,...одноверных православных христиан», те ответили, что не пойдут и «дурна им никакого чинить не будут. А будет-де крымский царь велит им идти войною не токмо что на них, донских казаков, а и на государевы ближние городы, и они не пойдут». Когда же у пришедших запорожцев кончились припасы, донские казаки, хотя у них тоже было голодно, послали! «к гетманову сыну да к атаману по осьмине проса толченого, да сухарей пшеничных по осьмине ж, да по 2 подставки вина. И гетманов-де сын и атаман то приняли с честью...»

В жаркое лето 1650 года выгорела степь, лишив вой­ска подножного корма, и хан отказался от похода. Про­шел год, и Ислам-Гирей прислал из Бахчисарая новое письмо с предложением идти войной на Москву. Он пи­сал, что брата своего калгу Куни Черана уже посылает в поход. И грозил «разорить дружбу», если Запорожское Войско к нему не присоединится.

Хмельницкий догадывался, что такая настойчивость крымского хана была вызвана не только его личным же­ланием. На войну с Россией его подбивало польское пра­вительство, которое во чтобы то ни стало хотело столк­нуть Хмельницкого с Москвой и таким образом ослабить его силы в борьбе с Польшей.

Перед взором Хмельницкого предстали все страшные последствия этого нового заговора против Украины. Угро­за усилилась еще и тем, что 30 июля 1650 года умер ко­ронный канцлер Юрий Оссолинский. Известие об этом очень огорчило Хмельницкого: хоть они и были против­никами, но это был единственный трезво мыслящий де­ятель в Польше. После его смерти теперь никто не по­мешает своре польских магнатов с Украины делать свое черное дело.

Хмельницкий медленно прошел через сад и вышел к обрыву. Снизу, от реки, тянуло прохладой и покоем. Не хотелось думать о том, что требовало немедленного ре­шения с ханом. А тут вчера его тайный осведомитель со­общил, что польские магнаты с их верным союзником молдавским господарем Василе Лупу затевают что-то про­тив Украины. Хмельницкий знал этого хитреца еще по Константинополю. Выходец из Албании, стамбульский торговец, он еще во время господарства в Молдавии Мои­сея Могилы поселился здесь и с помощью больших денег вскоре достиг чина великого «дворника» (канцлера). Ра­но умершая его жена-венецианка оставила ему двух до­черей: Елену и Роксанду.

Тогда говорили: «Кто больше даст турку, тот и гос­подарь». И Лупу не пожалел денег на подарки султану и его вельможам. В 1634 году его утвердили в звании мол­давского господаря. И хотя приходилось и дальше слать золото в Стамбул, но теперь он его брал у подданных. Богатство Василе Лупу все возрастало. Двор его утопал в роскоши.

Большую дружбу он завел с польской шляхтой. Старшую дочь Елену выдал замуж за князя Радзивилла. Не­мало было претендентов и на руку Роксанды. Петр По­тоцкий, Дмитрий Вишневецкий, брат семиградского кня­зя Ракоци Сигизмунд — все они не прочь были пород­ниться с Лупу. Но он не спешил, выжидая своего ча­са, стремясь угодить и хану, и королю, и даже московско­му государю в надежде заполучить себе союзников против турок, которые мешали ему подчинить себе Вала­хию. Поскольку Украина не могла быть ему полезной в этом, Лупу готов был выступить вместе с Польшей про­тив Украины.

В это время правительство Речи Посполитой, возглав­ляемое после смерти канцлера Оссолинского магнатами Вишневецким и Потоцким, добилось объявления сеймом нового «посполитого рушения» против Украины и набора 54-тысячного войска. На стороне Речи Посполитой против восставшей Украины готовились выступить и молдавские феодалы.

Хмельницкому было ясно, что нужно во что бы то ни стало разрубить этот узел. И чем быстрее, тем лучше. А что если привлечь к этому делу татар? Как раз в Чигирине снова сидит посол с очередным требованием хана идти совместно на Москву. В случае отказа Ислам-Гирей угрожал разрывом отношений и даже назначил дату вы­ступления против России — 15 августа 1650 года. Что­бы избежать этого братоубийственного похода, есть толь­ко один выход — направить воинственные устремления татар на коварного Лупу.

На следующий день Хмельницкий предложил ханско­му послу сообщить хану, чтобы готовился в поход против молдавского господаря. Тот сначала был непреклонен, но, подумав, решил, что поход против славившегося своим богатством Лупу куда выгоднее, чем чреватое большой опасностью нападение на Русское государство, и согла­сился с Хмельницким.

Из статейного списка царского посланника Арсения Суханова от 6 ноября 1650 г.: «И говорил писарь (Иван Выговский. — В. З.) с клятвою, что крымский хан со всею ордою выступил было на Москву и присылал к гет­ману трижды, чтоб с ним шел на Москву, а если-де не пойдешь со мною на Москву, и я тебя также не послу­шаю, и гетману то стало за великую скорбь, и говорил-де гетман: лучше-де мне смерть, нежели на Московское государство идти... и так хана великую силу от Москвы отворотил».

Хану предложение пришлось по душе. Уже в августе он направил свои орды к Днестру. Туда же двинулся со своим войском и Хмельницкий. Полки гетмана насчиты­вали около 70 тысяч.

Лупу не ожидал нападения. Он едва успел бежать из Ясс в Сучаву. Многие молдавские солдаты переходили на сторону казаков. Не имея возможности сдержать татар­ские и казацкие войска, Лупу обратился за помощью к Потоцкому. Узнав об этом, Хмельницкий послал к По­тоцкому, расположившему свои войска на границе с Ук­раиной, Ивана Кравченко с письмом, в котором предупре­ждал коронного гетмана, что если он поможет Лупу, то будет иметь дело со всем Запорожским Войском и «крым­скими воинскими людьми», Потоцкий испугался и отка­зал Лупу.

Оставшись без поддержки, Лупу пишет письмо Хмель­ницкому и просит о мире. Гетман согласился на перего­воры. Послом назначил полковника Джеджелия. Перед отъездом позвал его к себе. Старые друзья и побратимы понимали друг друга с полуслова. Окинув Джеджелия теплым взглядом, Хмельницкий сказал:

— Ты, Филоне, Лупу говори, что он войну зачал на себя сам, потому что поступает, забыв бога и православ­ную христианскую веру, снюхался с поляками и мыслил на меня, гетмана, и Войско Запорожское всякое дурно.

Хмельницкий передал также через посла свое жела­ние женить своего Тимоша на дочери Лупу Роксанде.

Из «Вестовой» записки послов русского правительства на Украину П. Протасъева и Г. Богданова, 7 ноября 1650 г.: «И валахский-де господарь до гетмана присылал послов своих и ему, гетману, да бил челом и прислал к нему в дар шубу соболью под золотом, да жеребца со всем конским нарядом, да саблю, оправленную золотом с каменьем. Да он же-де, валахский господарь, сговорил дочь свою за гетманского сына и прислал запись за своею рукою и за печатью под присягою, что ему дочь свою за его гетманова сына дать. И быть с ним в вечной дружбе и любви, и против всякого неприятеля стоять с ним, гет­маном, заодно, и друг другу помогать, а с ляхами ему, валахскому государю, впредь не складываться, и дурна никакова на Войско Запорожское не мыслить».

Дочь валахского господаря Василия Лупу молдавская княжна Роксанда была, по словам современника, «краси­ва, как весна». Неисчислимые богатства ее отца «придава­ли вес ее красоте». Роксанда должна была выйти замуж за одного из польских магнатов, чтобы еще больше скре­пить союз Молдавии и Польши. Когда весть о сватовстве Тимофея к Роксанде распространилась в Польше, подня­лась в гневе вся шляхетская молодежь. «Не отдадим княжны хлопу! Встанем как один за княжну!» — крича­ли они, бряцая оружием. Но дальше этого дело не по­шло. К тому же Хмельницкий прислал Лупу гневное письмо, в котором угрожал: «Если ты не отдашь своей дочери за моего сына, то я пошлю к тебе 100 тысяч сва­тов».

Вскоре было улажено и это важное для Хмельницкого дело. Подождав немного, пока татары уйдут с молдавской земли, а тех, которые «зашли в чатех для добычи[86]в даль­ние места», поручив выдворить полковнику Данилу Не-чаю, Хмельницкий возвратился домой. Этим победонос­ным походом, как заключает Самовидец, Хмельницкий «и у турского царя снискал себе протекцию, и татар от во­енного на Великороссийское государство похода удер­жал». А в народе об этом пели:

То пан Хмельницкий добре учинив:

Польшу засмутив,

Волхву победив,

Гетьманщину звесилив!

В той час була честь, слава,

Віськова справа —

Сама себе на сміх не давала

Неприятеля под ноги топтала.

В Чигирине Хмельницкого ожидал посол русского правительства Василий Унковский.

Дело было важное. Нужно было договориться с гет­маном о выдаче самозванца Анкудинова, который в это время жил в Чигирине, и проведать о дальнейших пла­нах Хмельницкого.

Тимошка Анкудинов, сын стрельца, подьячий Прика­за Новой чети, бежал в 1643 году через Польшу в Царь-град, где и объявил себя царевичем Иваном, внуком Ва­силия Шуйского. В начале 1650 года он появился на Украине и развил здесь свою деятельность.

24 мая 1650 года донской атаман Яков Жуков доста­вил в Москву обращение Анкудинова к донским казакам, в котором тот, называя себя «имянем царя Василия Ивановича сыном», собирался, прибыв на Дон, «казаков-де приводить к себе к присяге и поднимать полки и итти на Астрахань». В Москву поступали сообщения о связях Анкудинова с восставшими псковичами, которые надея­лись, что он придет к ним на помощь во главе донских и запорожских казаков.

К тому же русское правительство учитывало, что по­явление самозванца на Украине в столь сложное время может быть использовано польско-шляхетским лагерем для разных авантюр против России и Украины.

Необходимо было срочно заполучить этого так назы­ваемого «внука Шуйского» и обезвредить его. 15 сентяб­ря 1650 года Унковский был принят гетманом. Беседа продолжалась несколько дней. Лишь 21 сентября Унков­ский уехал в Москву. Он вез с собой новое подтвержде­ние, что гетман и все Войско Запорожское готовы и да­лее служить великому государю, и доказали это своим походом в Валахскую землю.

Гетман просил передать государю и то, что «меж на­ми и меж поляками миру состояться немочно». Из это­го посол сделал вывод, что казакам новой войны не мино­вать и она не за горами.

Что же касается самозванца Тимошки Анкудинова, то Хмельницкий обещал прислать его со временем царю. Сейчас же этого сделать было нельзя. Это нарушило бы существующую среди казаков традицию — не выдавать беглецов.

— Если только случится, что отдадим, тогда вся чернь и войска восстанут и послов побьют, — отвечал Хмельницкий Унковскому, с чем тот и уехал.

А вскоре Тимошка Анкудинов, почувствовав опас­ность, выехал с Украины. Весной 1651 года его видели в Семиградье, затем в Швеции, Пруссии и Голштинии. Голштинский герцог Фридрих выдал Анкудинова русско­му правительству. В конце 1653 года его привезли в Москву, где он и был казнен.

В октябре 1650 года гетман выдавал замуж свою младшую дочь Елену. Старшая, любимица Катерина, уже была замужем за младшим братом Ивана Виговского Да­нилой. Жили дружно, хотя и бездетно. Хмельницкий, чтобы сделать Катерине приятное, всячески отличал Да­нилу и вскоре дал важный пост в войсковой канцелярии. За Данилой и Иваном Выговским в Чигирин потянулась и вся их родня. Генеральный писарь благодаря своей бли­зости к гетману сумел пристроить в Чигирине и своего родича Тетерю, который вскоре сделался переяславским полковником. Пробиться к гетману через этот заслон Выговских и их родственников было непросто.

Елена выходила замуж за младшего брата брацлавского полковника Данила Нечая Ивана. Выговским это бы­ло не по душе. Они боялись влияния Нечая на Хмель­ницкого. Но Нечай пользовался особым расположением гетмана. Честный и горячий, отстаивающий до конца интересы голытьбы, которая видела в нем своего заступ­ника перед богатой старшиной, он был как бы послом от народа. И Хмельницкий это ценил. Гетман знал, что по­ка на границе с Речью Посполитой стоит со своим полком Данило Нечай, королевские жолнеры не смогут внезап­но напасть на Украину.

Дата добавления: 2015-08-21