Киев встречает победителей

Конец ноября и почти весь декабрь 1648 года заняло возвращение казацкого войска в Киев. Золотые ворота, построенные еще Ярославом Мудрым в 1037 году, встре­чали многих победителей. Сейчас через эти ворота въез­жал Богдан Хмельницкий. Он мог гордиться свершенным. Земля его родины была очищена от иноземных захватчи­ков. Наступал новый период истории Украины.

Однако он прекрасно понимал — это не конец борьбы. Никто, начиная от короля и кончая последним шляхти­чем, имевшим на Украине свой хутор, не смирится с этим. В пути ему доносили, что отдельные отряды польских войск уже нападают на оставленные им гарнизоны каза­ков, снова издеваются над населением. 2 декабря 1648 года в Остроге, куда к нему прибыл королевский посол Чижовский с письмом, содержащим просьбу прекратить войну, он вынужден был издать специальный универсал к польской шляхте, чтобы не угнетали крестьян и не душили православную веру. «Желаем, — писал он, — чтобы вы не имели никакой злобы ни к своим поддан­ным, ни к русской религии, а наоборот, сохранили к нам свое благоволение и оставили нас в покое, чтобы уже больше не тешился враг. Не приведи господи, чтобы до нас дошла весть о том, что некто упрямый и злой снова начал проливать крестьянскую кровь и убивать бедных людей, чем нарушил бы покой и мир, установленный его королевским величеством и, очевидно, привел бы к еще большему разорению Речи Посполитой».

Да, войне нет конца, как нет конца вероломству шлях­ты. И снова мысль его обращалась к союзникам, на ко­торых можно было бы опереться в этой войне.

Он знал, что не все ему рады и в Киеве. И первым, кто не желал этой встречи, был преемник доброй памяти митрополита Петра Могилы нынешний митрополит киев­ский Сильвестр Носов. Ведь, казалось бы, должен он поддерживать Хмельницкого, ибо борьба против поль­ского магнатства — это и борьба против унии за веру православную. Но, видно, митрополиту личное благо бли­же и дороже народного дела. А это благо в привилеях, данных митрополиту королем и делающих его незави­симым.

Вот только что посланец от полковника Нечая рас­сказал ему, что когда в июле из Киева ушел отряд казаков, польская и часть украинской шляхты, воспользо­вавшись этим, с помощью митрополита восстановила в городе власть польского государства. А когда неделю тому назад Нечай поднял в Киеве восстание мещан и ка­заков против шляхты и повстанцами были захвачены киевский замок с пушками и боевыми припасами, а также городская ратуша, Косов отнесся к этому враждебно.

В Киеве находился иерусалимский патриарх Паисий, который неоднократно высказывал через Мужиловского свое доброе отношение к Хмельницкому и освободитель­ному движению. Было бы хорошо с его помощью догово­риться с Косовым, слово которого имело большой вес.

Перед въездом в Киев остановились в Житомире. Тут распределили, каким полкам где стоять, кому надлежит войти в Киев вместе с гетманом, приняли киевских гон­цов, которые сообщили о готовящейся торжественной встрече. Войско привело себя в порядок и двинулось дальше.

Было 17 декабря 1648 года. С утра из-за лесов, за­стывших в немом ожидании дня, среди чистого неба взо­шло алое солнце, и день обещал быть таким же светлым и ясным. Хмельницкий увидел в этом хорошее предзна­менование, и настроение стало еще более радостным. Волнение от предстоящего въезда в город и встречи с ним еще больше усилилось, когда за верхушками сосен пока­зались золоченые с крестами башни Софийского храма и других церквей, и потом, когда еще за городом за реч­кой Лыбедь надвинулась огромная толпа киевлян с ра­достными возгласами:

— Слава Хмелю, слава гетману! Слава нашему спа­сителю и освободителю!

В чистый, морозный воздух полетели шапки. Его се­ребристо-белый чистокровный конь, убранный в дорогую украшенную каменьями сбрую, шарахнулся в сторону, но, зажатый с обеих сторон толпами людей, попятился назад и, почувствовав сильную руку седока, раздвинул толпу грудью и пошел вперед. За ним — остальные. А толпа все увеличивалась, и гул ее нарастал с каждой минутой.

Статная фигура гетмана, облаченная в расшитый зо­лотом малиновый венецианского бархата кунтуш, из-под которого был виден дорогой жупан и широкий турецкий шелковый пояс с заткнутой за него булавой, гордо воз­вышалась над толпой.

Рядом с гетманом на поджаром жеребце ехал юный розовощекий удалец — сын Тимош. Он был в роскош­ном казацком наряде. Слева свисала сверкающая золо­тым убором турецкая сабля, подарок отца.

За ними ехали генеральные хорунжие, каждый из которых держал распущенное кармазино-белое знамя. Рядом с ними — бунчужные с серебряными гривами бун­чуков. А далее — генеральный писарь Выговский, стар­шина и есаулы. За ними стройные массы полков.

Хмельницкий, улыбаясь, смотрел на толпу, и законная гордость переполняла его. Сквозь сплошной гул и воз­гласы ему что-то радостно прокричал Тимош, он хотел обернуться, но в это время из-за руин Золотых ворот, где толпилась самая густая масса людей, выехали широ­кие сани, за которыми спешили вооруженные всадники. Когда сани подъехали ближе, он увидел в них Сильве­стра Косова. Суровые глаза его были устремлены на Хмельницкого, а губы зло произносили какие-то слова, стараясь, чтобы они доходили до ушей сидевшего рядом старика, среднего роста, широкого в плечах, с длинной, черной без проседи бородой, бодро улыбающегося.

«Это же патриарх Паисий! — пронеслась радостная мысль, и Хмельницкий пришпорил лошадь. — Какая великая честь! Это много значит для нашего дела. Об этом еще долго будет говорить вся Украина!»

Хмельницкий подъехал к саням и, спешившись, при­ложился к протянутой патриархом крепкой жилистой руке. Потом поцеловал протянутую руку Косова, который указал ему на место в санях по правую от себя руку. Когда он садился в патриаршие сани, в Киеве зазвенели все колокола, и радостный звон их разнесся далеко в ок­рестностях. Громче всех звучал большой колокол Софий­ской звонницы. За колоколами загремели пушки.

Развернувшись, сани медленно двигались к руинам Золотых ворот, густо облепленным людьми, а со всех сторон неслись, перекрывая все другие выкрики, воз­гласы:

— Слава Хмелю!

— Слава гетману Богдану Хмельницкому!

Около Золотых ворот их встретили войт — глава городского магистрата, райцы[75] и речники[76] киевских це­хов с хлебом-солью. Бурмистр под бессвязную речь, в ко­торой только и можно было разобрать «вождь из вождей» да «благовестпик свободы», на драгоценном блюде поднес гетману ключи от города. Хмельницкий принял их и пе­редал обозному. Потом горячо обнял и расцеловал го­родских представителей.

И снова отовсюду неслось нескончаемое: «Слава! Слава!»

Под эти возгласы, гром пушек и звон колоколов сани с патриархом, митрополитом и гетманом, сопровождаемые старшиной и казаками, проехали Золотые ворота и при­близились к храму Софии.

Когда вышли из саней и направились к храму, их приветствовало все киевское духовенство, желая гетману и его войску многие лета.

Хмельницкий еле сдерживал волнение. Сквозь возгла­сы народа до него доносился густой бас патриарха, что-то не переставая говорившего ему, но он не слышал ни слова. Однако знал, всем сердцем чувствовал, что тот говорит что-то доброе, во славу его и всего дела, и со­гласно кивал головой. А вокруг неслось: «Батько наш! Вызволите ль!»

Вперед вышли воспитанники Киевской академии в чер­ных долгополых свитках. Ректор взмахнул рукой, и они хором начали декламировать латинский вирш, сложенный в честь Хмельницкого. Вирш был витиеватый и длинный. 13 нем он сравнивался с Македонским и назывался храбрейшим в мире. Хмельницкий молча почтительно выслу­шал его и сдавленным от волнения голосом искренне поблагодарил студиев и их наставников. Торжественно отслужили молебен в стенах древней Софии, на котором патриарх благословил Хмельницкого на брань с неверны­ми, на защиту греческой церкви от папизма.

Звонили в честь гетмана-освободителя колокола, и хор пел: «В сей день, его же сотвори господь, возрадуемся и возвеселимся!»

Из дневника львовского подкомория В. Мясковского: «Сам патриарх с тысячью всадников выезжал к нему на­встречу из города, и местный митрополит дал ему около себя место в санях с правой стороны. Весь народ, выйдя из города, вся чернь приветствовала его. Академия при­ветствовала его речами и выкриками, как Моисея, спа­сителя и освободителя народа от польского рабства, видя в имени Богдан добрый знак и называя его: богом дан­ный. Патриарх дал ему титул светлейшего князя. Изо всех пушек и другого оружия в замке и в городе гремела стрельба...»

После встречи, обеден, пиров Хмельницкий уединился с патриархом в его покоях. Ровно горели свечи, освещая тусклым светом большой зал. Патриарх Паисий сидел в резном кресле в просторном облачении, слегка накло­нившись к собеседнику. Видно было, что в молодости это был статный широкоплечий мужчина с красивым воле­вым лицом, наделенный глубоким умом и рассудитель­ностью. Но годы сделали свое: ссутулили стройную когда-то фигуру и широкие плечи, высушили и покрыли глубокими морщинами лицо. Но этим и кончилась власть лет. В каждом движении патриарха чувствовалась сила и воля, в голосе — уверенность. Он не сводил присталь­ного взгляда с Хмельницкого, оценивая кивком головы все сказанное им, словно утверждая этим его, Богдана, правоту.

— Отче мой, говорю так, ибо чувствую, что разделя­ешь и одобряешь содеянное мною во имя веры и народа нашего православного. Знаю, скажешь, что много христианской крови пролито, но в том не мы виноваты. Ляхи и сегодня умышляют новые злодейства против нас, и мы вынуждены будем бороться.

— Знаю, сын мой, — патриарх зябко поежился всем телом, словно в зале стоял холод, и продолжил: — Но христианской крови не было бы так много пролито, если бы ты не соединился с бусурманами, а обратился к цар­скому величеству.

Хмельницкий на это горько усмехнулся:

— Не раз государю о помощи писал, чтобы он помощь против поляков велел учинить и войною на них пошел, и свои города, которые от Московского государства к по­лякам отошли, у них отнял. А я со своей стороны с войском на поляков пошел бы и ему, государю, везде помогать стал бы. Если бы государь на то изволил, я бы все города со Смоленском под государеву руку отдал. Но он, великий государь, помощи нам учинить и городов у ляхов взять не изволил.

Говорили на латыни, без переводчика, откровенно и свободно. Как писал очевидец, «на протяжении несколь­ких дней патриарх вел с Хмельницким тайные пере­говоры». Больше о самом главном, о том, что не вечной быть этой борьбе, устанет народ, утратит силу и тогда станет вечным рабом завоевателя. И Хмельницкий просил Паисия, путь которого пролегал в Москву, к русскому царю, использовать весь свой авторитет, все свое влияние, чтобы добиться от царя, чтобы принял народ украинский под свою высокую руку. Жить им тогда довеку «вольно и едино». Если разорвет он, русский царь, договор с Польшей, тогда не страшны им ни хан, ни король, ни султан турецкий. Нужно, чтобы царь сделал все, дабы «поляки не наступали на казаков и в православной христианской вере им насилования не чинили», так как «ему, государю, за единоверных не вступиться нельзя». Паисий уверил Хмельницкого, что сделает все, что в его силах.

Восточные православные патриархи, в том числе и иерусалимский патриарх Паисий, всегда с сочувствием относились к борьбе украинского народа против шляхетской Польши. Эта борьба ослабляла позиции Ватикана, католицизма, орудием которого выступала Польша. Паи­сий надеялся, кроме того, что его помощь в воссоединении Украины с Россией укрепит силы братских народов, ус­корит освобождение православных от тяжкого владычества Оттоманской империи и укрепит его, Паисия, авто­ритет, что немаловажно для его борьбы с врагами христианства. Поэтому он старался приблизить к себе Хмельницкого, уверить в добром к нему отношении. Поэтому патриарх пошел на отдельные отступления от церковных порядков, отпустив прилюдно все совершен­ные и будущие грехи Хмельницкого без исповеди и об­венчав его с женой Чаплинского Еленой, хотя она в это иремя проживала в Чигирине.

В Киеве Хмельницкий жил в замке, помещавшемся за оградой над Подольским обрывом. Здесь и принимал он всех, кто приезжал к нему с посольством. Сюда при­бывали посланцы и от польского короля, и от Великого княжества Литовского, и из других государств, которые стремились заключить с Хмельницким союз. Во всех этих делах лучшим советчиком ему был Паисий. Вдвоем они и решили, что вместе с патриархом в Москву должен поехать человек Хмельницкого, который бы доложил ца­рю все просьбы, а его святейшество патриарх Паисий всемерно поддержит их перед царем. Хмельницкий сказал, что хотел бы послать своего сына Тимофея, но, к сожа­лению, он еще мал. Тогда решили, что первое казацкое посольство к русскому царю для переговоров о помощи и воссоединении Украины с Россией возглавит полковник Силуян Мужиловский.

Патриарх поддержал это предложение. Он уже хорошо узнал этого умного, рассудительного и грамотного чело­века, искренне преданного освободительному делу. Они с ним о многом переговорили, когда ехали из Молдавии в Киев, и сейчас Паисию лучшего спутника по дороге в Москву нечего было и желать. К тому же был уверен, что именно Мужиловский отлично справится с возложен­ной на него миссией.

2 января 1649 года патриарх Паисий с большой свитой и посольство Силуяна Мужиловского выехали из Киева в Москву и 5 января уже были в Путивле.

Из отписки, путивлъского воеводы Никифора Плещеева царю Алексею Михайловичу не ранее 14 декабря 1649 го­да: «И генваря, государь, в 5 день приехал в Путивль иерусалимский патриарх Паисий, а с ним, патриархом, архимандрит его Филимон, да келарь старец Афанасий_г Да черный поп казначей Иоасаф, архидьякон Парфений, Да черный поп головщик Даниил, да уставщик старец Арсений, да два дьякона черных Максим да Парфений, да два старца келейники Мелентий, Иоаким, да его патриарший племянник белец Харитон Иванов, да прежнех иерусалимского патриарха Феофана племянник же белец Павел Иванов, да ево патриарших детей боярских и слуг 25 человек... Да с ним же, государь, патриархом, приехал вместе запорожских черкас гетмана Богдана Хмельницкого полковник Силуян Андреев сын Мужиловский, а с ним 5 человек казаков, да людей его 5 же человек...

А как-де, государь, он, полковник, поехал из Киева в Путивль с патриархом, и их-де, государь, гетман Хмельницкий провожал до реки Днепра. И как они переехали Днепр-реку, и к гетману Хмельницкому пришли от ко­роля и от разных панов посланцы, а с каким делом пришли, тово он, полковник, не ведает. А, проводя пат­риарха, гетман Хмельницкий пошел в город Чигирин...»

Дата добавления: 2015-08-21