Катехизис честного человека, или диалог между монахом-калогером и одним достойным человеком

² «Катехизис честного человека, или Диалог между монахом-калогером и одним достойным человеком» («Catechisme de 1'honnete homme ou Dialogue entre un Caloyer et un Homme de bien». Traduit du grec vulgare par D.J.J.R.C.D.C.D.G. 1758. Подпись составлена из первых букв слов: Dom Jean-Jacques Rousseau, ci devant citoyen de Geneve). Издан в Женеве в 1758 г. «Диалог» был осужден декретом римской курии 8 июля 1765 г.

Калогер ^{1 , 2} . Сударь, вы живете в Алеппо ³, городе, про­цветание которого создано совместным попечением людей различных религиозных убеждений. Каких же верований придерживаетесь вы сами среди всего этого разнообразия сект и вероучений? Магометанин ли вы секты Омара, или приверженец секты Али ⁴. Представитель древней религии парсов ⁵ или намного более древнего учения сабиев ⁶? По­следователь браминов, похваляющихся еще большей древностью своих догматов, или, может быть, иудей? Воз­можно, вы христианин? В таком случае, какого вероисповедования ⁷? Греческого, армянского, коптского ⁸, католического?

Честный человек. Я верую в бога, стараюсь быть справедливым и стремлюсь к познанию.

Калогер. Но вы, конечно, признаете превосходство древнееврейских книг над Зенд-Авестой ⁹, Ведами и Кора­ном?

Честный человек. Я не уверен, можно ли, обла­дая столь скудными познаниями, как мои, правильно су­дить об этих книгах, но чувствую, что я знаю достаточно, чтобы по великой книге природы научиться вере и любви к своему создателю.

Калогер. Не хотите ли вы сказать, что еврейские книги бывают иногда трудны для понимания?

Честный человек. Совершенно верно. Призна­юсь, мне стоит величайшего труда постичь то, о чем они толкуют. Я встретил в них немало несообразностей, которым мой слабый разум не в силах найти объяс­нение.

1. Мне кажется невероятным, чтобы Моисей мог в пу­стыне создать приписываемое ему Пятикнижие. Если ев­реи шли из Египта, где, по утверждению автора книги, провели 400 лет (на 200 лет он, впрочем, ошибается), то Пятикнижие скорее всего было бы написано по-египетски. Между тем нас уверяют, что оно было написано по-древ­нееврейски.

Далее. Моисей, несомненно, должен был вырезать текст своей книги на камне или на дереве — иного письма в те времена не знали. Искусство это было трудное и слож­ное, требовавшее большой подготовительной работы, так как дерево или камень надо было предварительно обте­сать, сгладив все неровности материала. Трудно пове­рить, чтобы подобное искусство оказалось возможным в пустыне, где у евреев, по словам той же книги, не из чего было сшить себе одежду и обувь и где господу богу в тече­ние целых 40 лет приходилось совершать одно чудо за дру­гим, чтобы не дать людям совсем обноситься. Повторяю, в те дни писали только на камне, и недаром автор книги Иисуса Навина рассказывает, что Иисус начертал текст Второзакония на обмазанных известью камнях алтаря, — по-видимому, запись эта была нужна Иисусу ненадолго.

2. Люди, хорошо знающие историю древности, считают, что книги эти были созданы более чем 700 лет спустя после Моисея. При этом они указывают на то, что в Пятикни­жии встречается упоминание о царях, между тем как в дей­ствительности цари появились лишь много позже Моисея; на то, что местоположение городов указано в книге непра­вильно, если поверить, будто она писалась в пустыне, и правильно, если она была написана в Иерусалиме; на то, что города и селения, о которых в ней рассказывается, бы­ли построены и получили свои названия лишь много веков спустя и т. д. и т. п.

3. В книге, автором которой считают Моисея, мне ка­жется поразительным одно обстоятельство: тексту его за­конов совершенно неизвестны такие понятия, как бессмер­тие души и загробное воздаяние за земные дела. Не стран­но ли, что Моисей подробно наставляет нас в том, как сле­дует отправлять свои естественные надобности, и нигде не упоминает о бессмертии души? Неужели боговдохновенный пророк больше заботился о наших задницах, чем о наших бессмертных душах? Как могло случиться, что он предпи­сал людям их поведение в отхожих местах израильского стана и ни единым словом не обмолвился о жизни вечной? Зороастр, живший задолго до еврейского законодателя, говорит: «Любите и почитайте родителей ваших, чтобы обрести жизнь вечную». У Моисея же в «Десяти запове­дях» сказано (Исход, гл. 20, ст. 12): «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле». Как видите, помыслы Зороастра обращены к богу, Моисей думает о земном.

4. События, о которых повествуется в Пятикнижии (Тора, или 5 книг о жизни и законах евреевБытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие), спо­собны сбить с толку всякого, кто взялся бы судить о них, неосмотрительно понадеявшись на собственный разум, и у кого этот бедный слепой разум не просветлен светом осо­бой благодати. Первая глава книги Бытия настолько пре­вышает все возможности человеческого понимания, что ев­реям, не достигшим 25 лет, запрещалось читать ее.

С некоторым удивлением мы узнаем, что каждый день в полуденное время господь бог прогуливается под тенью деревьев Едемского сада; что истоки четырех больших рек, в действительности удаленные друг от друга на гро­мадные расстояния, берут свое начало от ручья все в том же Едемском саду; что змей разговаривает с Евой чело­веческим голосом, поскольку он хитрее всех зверей, соз­данных богом, и что потом, много веков спустя, человече­ским голосом заговорила ослица, хотя ослы отнюдь не славятся своим хитроумием; что господь отделил свет от тьмы, так, словно тьма — это что-то вещественное; что свет, идущий от солнца, он сотворил раньше самого солн­ца; что, создав уже однажды мужчину и женщину, он создал женщину вторично, из ребра мужчины, а место, где было ребро, закрыл плотью; что из-за какого-то яб­лока он обрек Адама смерти, а все потомство его осудил на загробные муки в аду; что он снабдил братоубийцу Каина охранным знамением и что упомянутый Каин опа­сался, как бы люди, населявшие в то время землю, не убили его, хотя из текста Библии следует, что весь род человеческий состоял тогда только из Адама и его семьи; что разверзлись какие-то неведомые хляби небесные и затопили землю и что все скоты, чистые и нечистые, в те­чение целого года спасались в ковчеге.

За всем этим поразительным нагромождением небы­лиц, гораздо более неправдоподобных, чем Овидиевы «Метаморфозы», следует не менее удивительный рассказ о том, как господь бог освобождает из рабства египет­ского 600 тысяч вооруженных сынов избранного им на­рода, не считая женщин, стариков и детей; как, несмотря на самые невероятные чудеса, успешно, впрочем, воспро­изводимые египетскими волхвами, эти 600 тысяч воинов, вместо того чтобы сразиться со своими врагами, обраща­ются в бегство; как при выходе из Египта они, ведомые господом, избирают совсем не ту дорогу, которую следо­вало; как они оказываются где-то между Мемфисом и Красным морем; как волны морские по божьему слову расступаются перед ними, и они проходят по морю, аки посуху, после чего господь бог, так и не доведя их до зем­ли обетованной, оставляет их в пустыне одних погибать страшной смертью; как они в присутствии самого бога, чуть ли не на глазах у него, требуют, чтобы Аарон, брат Моисея, сделал им нового бога — золотого тельца; как за один день этого тельца отливают и отделывают; как Мои­сей сжигает тельца в огне, стирает золото в прах и прах этот дает пить народу; как левиты умерщвляют 23 тысячи человек из числа сынов израилевых в наказание за то, что последние поклонялись золотому тельцу, и как Аарон, от­ливший золотого тельца, вознаираждается за это саном первосвященника, как сначала огонь пожирает 250, а по­том еще 14 тысяч человек, домогавшихся отнять священ­ство у Aapoна, и как однажды, в другой раз, Моисей ве­лит предать смерти еще 24 тысячи своих соплеменников.

5. Если не пренебрегать элементарными сведениями из области физики и не касаться столь возвышенных пред­метов, как вмешательство божественной силы, едва ли можно поверить в существование питья, от которого не­верные жены умирали бы, а верные оставались живы.

Далее нам становится известно — и это повергает нас в немалое изумление,— что среди язычников также под­визались истинные пророки, например, Валаам.

6. Не менее поразительно известие, что в одном из селений крошечной страны Мадиан израильтяне захва­тывают 675 тысяч овец, 72 тысячи быков, 617 тысяч ослов, 32 тысячи девиц; и с невольным содроганием чи­таешь, как победители, выполняя волю господню, предали смерти всех захваченных ими мужчин, всех вдов, всех жен и матерей, пощадив одних только маленьких девочек.

7. Солнце в полдень останавливается на небе, чтобы сынам Израиля хватило времени довести до конца ис­требление аморреян, и без того почти уже истребленных каменным божьим дождем; вода в Иордане расступает­ся ¹⁰, совсем как в Красном море, и евреи переходят реку, не замочив ног, хотя без труда могли бы перейти ее вброд; рушатся от трубных звуков стены Иерихона. Право, надо убить в себе разум, надо преисполниться самой слепой ве­ры, чтобы всерьез, за истину, принимать весь этот пестрый вздор о чудесах. И к чему же привели они, эти чудеса, столько веков подряд совершавшиеся господом богом на благо любимого им народа? К тому, что почти всегда на­род этот попадал в рабство к чужеземцам.

8. История Самсона: его любовные похождения, его длинные волосы, его знаменитый лев и пресловутые 300 лисиц ¹¹ — все это скорее способно развлечь воображение, нежели преподать душеспасительный урок. От книги Иисуса Навина и рассказа об Иеффае веет варварством.

9. Вся история Царств — это непрерывная цепь крова­вых убийств и жестокостей, от которых сердце наполняет­ся ужасом. Почти все здесь неправдоподобно. Два меча — вот все сокровища, которыми обладал в начале своего правления первый царь Израиля Саул. Его преемник Да­вид оставляет после себя более 20 миллиардов наличными деньгами ¹². Вы утверждаете, что книги эти написаны самим богом. Вы знаете также, что бог не может лгать. Поэтому, если ложен хотя бы один факт,— лжива вся книга.

10. У человека, не обладающего даром проникновения в тайный и аллегорический смысл пророчеств, пророки вы­ зовут не меньшее отвращение, чем цари. С омерзением прочтет он, как Иеремия надевает себе на шею ярмо и велит связать себя веревками; как Осия, выполняя в точ­ности приказ господа бога, зачинает детей блуда с блуд­ницей, а потом то же самое повторяет с чьей-то распутной женой; как Исайя расхаживает нагой по площадям горо­да; как Иезекииль 390 дней спит на левом боку, а затем 40 — на правом, как он съедает пергаментный свиток, как печет себе хлеб на человеческом кале, а после — на коро­вьем помете, как строят себе притон блуда Огола и Оголива, пристрастившиеся, по словам господа бога, к любов­никам своим, у которых плоть — ослиная, и похоть, как у жеребцов. Конечно, если читатель несведущ в местных обычаях и в пророческой манере изъясняться, он может еще чего доброго вознегодовать и, пожалуй, не с трепетом благоговения, но с содроганием ужаса прочтет он о проро­ке Елисее, отдавшем на растерзание медведицам 40 детей, повинных лишь в том, что они дразнили его плешивым — кара, поистине, несообразная с проступком!

Вы должны поэтому извинить меня, когда я говорю, что в древнееврейских книгах не все мне понятно. Я ни мало не хотел оскорблять предмет вашего почитания. Воз­можно также, что я не совсем прав, обвиняя Ветхий завет в непристойности и безнравственности; по-видимому, в разное время на эти вещи смотрят по-разному. Я знаю: наши нравы отличаются от нравов тех далеких веков. Од­нако то предпочтение, какое вы отдаете Новому завету пе­ред Ветхим, не служит ли оно лучшим подтверждением справедливости моих сомнений? Раз вы отвергли иудей­скую религию, то сделали это, несомненно, потому, что она представлялась вам ложной. Будь она истинной, раз­ве не продолжали бы вы исповедовать ее и поныне? Но если она была ложной, в чем же заключалась тогда ее божественная сущность?

Калогер. Понимание Ветхого завета, действительно, представляет некоторые трудности. Но вы согласитесь со мной, не правда ли, что Новый завет не может вызвать тех недоуменных вопросов и упреков, какие вызывает Ветхий завет?

Честный человек. Я весьма внимательно прочел и тот и другой, и был бы вам признателен, если бы вы со­гласились сочувственно выслушать меня и разрешить мучительные сомнения, в которые повергает меня мое неве­жество.

Рядом со мной живут в этом городе армянские христи­ане, которые почитают за грех есть заячье мясо; греки, ут­верждающие, что дух святой не исходит от сына божия ¹³; несториане, не признающие деву Марию богородицей; не­сколько католиков, кичащихся тем, что на Западе, в Евро­пе, христиане веруют совсем не так, как веруют христиане в Азии и в Африке. Мне известно, что в Европе предают друг друга анафеме десять или двенадцать религиозных сект и что здесь у нас мусульмане, хотя и живут в ладу с христианами, все же смотрят на них с презрением. Евреи питают одинаковое отвращение как к мусульманам, так и к христианам; огнепоклонники, гебры ¹⁴, гнушаются всеми, кто не исповедует их религии; а ныне уже немногочислен­ные сабии ни за что не сядут за стол с теми, кого я сейчас вам назвал; в свою очередь брамин и слышать ничего не хочет ни о сабиях, ни о гебрах, ни о христианах, ни о ма­гометанах, ни о евреях.

Сколько раз я задавался вопросом, почему Иисус Хри­стос, придя в Иудею принять воплощение, не объединил все эти секты своим вероучением? Я себя спрашивал, по­чему он — бог — не воспользовался для этого своей вла­стью божества, почему, придя искупить наши грехи, он оставил нас, как прежде, погрязшими во грехе, почему, придя просветить людей светом истины, он так и не вывел их из мрака заблуждения?

Я знаю, что я только жалкий червь, что не мне, обре­тающемуся в ничтожестве, требовать ответа от существа существ, но да будет позволено мне, подобно Иову ¹⁵, из глубины моего убожества и горести обратить к создателю благочестивую жалобу.

Чему я должен верить, когда читаю две родословные Иисуса, прямо противоречащие одна другой, и когда узнаю, что родословные эти, разительно несхожие в отношении имен и числа упоминаемых предков, оказываются на деле родословными не самого Иисуса, а лишь его отца Иосифа, который вовсе не был его отцом?

Я мучительно пытаюсь понять, как это бог может умереть. Я перечитываю священные писания «мирские книги того времени: в одной из священных книг я нахожу сообщение, что на востоке появилась новая звезда и что она привела волхвов к стопам новорожденного спасителя. Из мирских книг ни одна об этом достопримечательном событии не упоминает, хотя, казалось бы, весь мир дол­жен был обратить на него внимание и все народы должны были бы занести его в свои летописи. По рассказу еван­гелиста, до некоего царя по имени Ирод, поставленного от римлян, владык всего тогдашнего мира, править Иуде­ей, дошел слух, что где-то в стойле для скотины, родит­ся скоро младенец, который со временем станет царем иу­дейским. Но как, от кого, в связи с чем услышал Ирод столь удивительную весть? И возможно ли, чтобы царь этот, пребывавший в здравом уме, мог измыслить избиение всех младенцев своего царства в надежде погубить неведо­мое дитя вместе со всеми остальными? Известен ли миру хотя бы один пример столь чудовищного и бессмысленно­го злодейства?

Я убеждаюсь, что дошедшие до нас евангелия почти на каждой странице противоречат друг другу. Я раскрываю книгу историка Иосифа Флавия, почти современника собы­тий, Иосифа, родича убитой Иродом Мариамны ¹⁶ _, чело­века, который, несомненно, был врагом царя,— об из­биении младенцев у него нет ни слова. Он еврей, и он ни разу даже не упоминает о родившемся среди евреев Иисусе.

Сколько сомнений одолевает меня, когда я пытаюсь разрешить насущнейший из вопросов: чему я должен по­клоняться и во что должен верить! Я читаю евангелия и обнаруживаю, что Христос, в котором позднее стали ви­деть бога, сам нигде себя богом не называет; более того, я открываю нечто прямо противоположное: Иисус говорит, что отец превосходит его своим величием и что ему, отцу, ведомо то, что не ведомо сыну. И опять-таки, как понимать слова «отец» и «сын» ни языке народа, именовавше­го злодеев и нечестивцев «сынами Велиала», а людей пра­ведных — «сынами божьими»? Мне нравятся в учении Иисуса некоторые правила нравственности. Однако был ли когда-нибудь законодатель, учивший дурным нравам? И какая религия не запрещала прелюбодеяния, воровства, убийства, обмана и не вменяла в строжайшую обязанность почитание родителей, послушание законам и неукосни­тельное следование по стезе добродетели?

Чем дальше я читаю, тем все большее испытываю не­доумение. Я ищу чудесных деяний, достойных божества и засвидетельствованных всем миром. И с чистосердечием, мучительным для человека, которому претит богохульст­во, я беру на себя смелость утверждать, что вселение бесов в стадо свиней, претворение воды в вино на свадьбе, когда все и без того уже были пьяны, проклятие смоков­нице, не принесшей плодов раньше положенного срока, и т. п.— все это отнюдь не соответствует моему пред­ставлению о владыке миров, возвещающем истину и под­тверждающем ее неопровержимыми и полезными чудеса­ми. Как могу я чтить владыку вселенной в человеке, о ко­тором рассказывается, что дьявол унес его на высокую гору и оттуда показал ему все царства мира?

Я перечитываю слова, приписываемые ему. Из них я узнаю, что близится день царства божия и что оно подоб­но горчичному зерну, неводу для ловли рыб, деньгам, отданным в рост, и ужину, куда силой загоняют хромых и слепых. Иисус говорит также, что никто не вливает моло­дого вина в мехи ветхие; что никто, пивши старое вино, не захочет тотчас нового, ибо старое лучше. И это — гла­гол небес?

Наконец, как могу я признать бога в этом человеке, ко­торый вышел из черни, возмущал ее против власти, был за то осужден на смерть и перед казнью, терзаемый страхом, обливался кровавым потом? Разве такими были Платон, Сократ, Антонин, Эпиктет, Селевк ¹⁷, Солон, Конфуций? Разве то, что говорили и писали эти мудрецы, не вернее соответствует нашему понятию о мудрости? А можем ли мы судить иначе как посредством наших понятий?

Когда я говорил вам о своем согласии с некоторыми правилами Христовой морали, вы почувствовали, наверно, что далеко не все они для меня приемлемы. Болью отзы­ваются в моем сердце слова: «Не мир пришел я принести, но меч. Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее. И враги человеку домашние его». Признаюсь вам, каждый раз, когда я перечитываю эти слова, мне становится страшно и скорбь охватывает меня. В них я вижу пророчество, пророчество, которое так ужасно сбылось в раздорах среди первых христиан, в вековечных гражданских войнах, столько раз влагав­ших братоубийственный меч в христианские руки, в бес­конечных убийствах государей и правителей, в трагиче­ской судьбе тысяч семей.

Скажу еще, что у меня сердце в груди переворачива­лось от жалости и негодования, когда я читал о том, как Петр приказал верующим принести деньги и положить их к ногам апостолов. Анания и Сапфира утаили для себя некоторую часть из денег, полученных ими за свою землю, и умолчали об этом. Тогда Петр покарал обоих, и мужа и жену, мгновенной смертью. Увы! Иных чудес ожидал я от праведников, утверждавших, что они хотят не погибели грешника, но единственно его обращения. Я «мел смелость полагать, что если уж господь совершает чудо, то делает это не ради убийства, но ради исцеления людей, и не на погибель им, но им в назидание и во спа­сение; что он — бог милосердный, а не кровавый тиран-человекоубийца. Но вот что более всего остального возму­щает меня в этой истории: когда жена Анании, Сапфира, приходит к Петру, убившему перед тем ее мужа, Петр не пытается предупредить ее, не говорит ей: «Остерегись утаить хотя бы один обол, признайся, если у тебя что-ни­будь осталось, отдай все, страшись участи супруга твое­го!» Напротив, он расставляет для несчастной ловушку, и Сапфира попадает в нее; и кажется, будто Петр испыты­вает наслаждение оттого, что может погубить еще одну жертву. Верите ли, от этого рассказа у меня каждый раз волосы вставали дыбом, и он перестал меня трогать толь­ко тогда, когда я убедился во всем его неправдоподобии и смехотворной нелепости.

Раз уж вы позволили мне высказать вам мои мысли, я продолжу, добавив к сказанному ранее, что в истории Хри­ста я не обнаружил никаких следов христианства. В до­шедших до нас четырех евангелиях многие факты тракту­ются противоречиво; однако все евангелия единодушно свидетельствуют, что со дня своего рождения и до самой смерти Иисус жил по закону Моисея. Все ученики его хо­дили в синагогу; они ратовали за реформу церкви, но от­нюдь не проповедовали какой-то новой веры, и христиане лишь много времени спустя отделились от иудеев. Какой же именно день определил людям господь бог для пре­вращения из иудеев в христиан? Не ясно ли, что подобное превращение не могло произойти сразу и что догматы христианства вырабатывались постепенно, один за другим.

Если бы Христос имел в виду основать христианскую церковь, разве он не дал бы нам ее законов? Разве не установил бы всех ее обрядов? Разве не сам поведал бы нам о семи ее таинствах, о которых у него нигде ничего не сказано? Разве не возвестил бы он: «Я есмь господь рож­денный и несотворенный; дух святой не рожден от отца моего, но исходит от него подобно дыханию; у меня две воли и одна ипостась; матерь моя — матерь божия». Нет, совершенно напротив, он говорит, обращаясь к своей матери: «Что мне и тебе, жено?» Он не устанавливает ни догматов, ни обрядов, не учреждает церковной иерар­хии. Таким образом, он вовсе не является основателем своей религии.

Когда начали устанавливаться первые догматы хри­стианской веры, христиане поспешили обосновать их подложными сочинениями. Они приписали сивиллам ак­ростихи ¹⁸ о христианстве, они выдумывали немыслимо вздорные истории о чудесах. Было, например, сказание о новом, небесном Иерусалиме, окруженном стенами вы­сотою и длиною в 500 лье; рассказывалось, будто этот чудесный град всю ночь ходит по небу, а на рассвете ис­чезает; была легенда об апостоле Петре, Симоне-волхве и императоре Нероне; были и сотни других, не менее вздорных небылиц.

Сколько благоглупостей наплели тогда о чудесах, сколько возвеличили ложных мучеников, сколько сочини­ли детских побасенок!

Надо было потерять совесть, чтобы, рассказывая от имени Луки сказку под названием «Благовествование», заявить (в XXI главе): «Не прейдет еще род сей, как поколеблются силы небесные, и будут великие знамения в солнце, и в луне, и в звездах, и люди увидят Иисуса, грядущего на облаках с силою и славою великою». Ни­каких знамений, разумеется, не было, ни в солнце, ни в луне, ни в звездах, и силы небесные не поколебались, и Иисуса, грядущего на облаках с силой и славой великой, так никто и не увидел.

Как хватило дерзости у фанатика, составлявшего по­слания апостола Павла, вложить в уста Иисуса слова: «Ибо сие говорим вам словом господним, что мы, жи­вущие, оставшиеся до пришествия господня, не упредим умерших; потому что сам господь при возвещении, при гласе архангела и трубе божией сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ним восхищены будем на облаках в сретение го­споду на воздухе». Что же, сбылось ли это замечатель­ное пророчество? Был ли восхищен Павел вместе с ев­реями-христианами на облаках в сретение господу на воздухе при гласе трубы божией? И нельзя ли узнать, где и когда мог слышать Павел от Христа об этих чуде­сах, если он Христа и в глаза никогда не видел, он — го­нитель и палач Христовых учеников, приспешник тех, кто побивал камнями Стефана? Возможно, он беседовал с Иисусом, когда был восхищен до третьего неба? И что это за третье небо? Уж не Марс ли? Или, может быть, Меркурий? Поистине, при внимательном чтении вы бу­дете испытывать омерзение и страдание от каждой стра­ницы евангелия.

Калогер. Но если эта книга производит на читате­ля подобное впечатление, как могло случиться, что люди верят ей?

Честный человек. Очень просто: они никогда ее не читали. Разве по книгам убеждают 10 миллионов христиан в том, что три равно единице, что бог заключен в кусочке теста и что это тесто по воле человека внезапно исчезает и превращается в самого бога? Нет, это дости­гается беседой, проповедью, хитросплетенными уловками, игрой на легковерии женщин и детей, обманом, всевозмож­ными сказками о чудесах; чтобы собрать стадо покорных овечек, большого труда не требуется.

Среди первых христиан книги были редкостью; давать их язычникам, желавшим стать христианами, было за­прещено; посвящение в культ Христа, как некогда служе­ние Церере ¹⁹, совершалось в величайшей тайне; невеже­ственная чернь с жадностью внимала проповедникам, не только твердившим ей о равенстве всех людей, но и уве­рявшим ее, что христианин стоит выше самого римского императора. В римских владениях население жило в то время небольшими, обособленными друг от друга общи­нами. Были общины египетские, греческие, сирийские, римские, еврейские и т. д. Все это благоприятствовало быстрому успеху христианской секты среди простона­родья. Достаточно было трех-четырех горячих голов, та­ких, как Павел, чтобы увлечь темную толпу за собой. Вскоре затем явились ловкие люди и возглавили движение.

Почти все религиозные направления утверждались подобным образом. Исключение составляет одно лишь магометанство, выделяющееся среди них своим блестя­щим положением. Магометанская религия, пожалуй, единственное из человеческих учреждений, о котором можно было бы сказать, что со дня своего возникновения оно находится под божьим покровительством, ибо никогда за всю свою историю не ведало поражений.

Замечу, кроме того, что прошло уже 1200 лет, а му­сульманская религия все та же, какой была при жизни своего основателя,— она не претерпела никаких измене­ний. Законы, написанные Магометом, сохраняются и по­ныне во всей своей неприкосновенности. В Персии Коран его чтут так же благоговейно, как и в Турции, и в Афри­ке точно так же, как в Индии; его предписания повсюду выполняются буквально и неукоснительно; и лишь вопрос о праве преемства вызывает несогласия между сторонни­ками Али и Омара.

Христианство же, напротив, резко отличается от ре­лигии, которую исповедовал Иисус Христос. Этот сын деревенского плотника не написал в своей жизни ни строчки, да, наверное, и не умел ни читать, ни писать. Он родился, жил и умер евреем, строго соблюдая все еврей­ские религиозные обряды; он был подвергнут обрезанию, совершал жертвоприношения по закону Моисея, ел пас­хального агнца с приправой из латука и никогда не ел свинины, иксиона и грифа, а равным образом и зайца, ибо по Моисееву закону заяц — животное жвачное и не­парнокопытное. Вы же, наоборот, предерзостно полагаете, что заяц — животное парнокопытное и нежвачное и храб­ро его поедаете; вы зажарите и грифа и иксиона, если только вам удастся когда-нибудь их раздобыть; вы не об­резаны; вы не совершаете жертвоприношений; ни один из ваших праздников не был учрежден Иисусом. Что же у вас общего с ним?

Калогер. Вы правы, и я был бы наглым обманщи­ком, когда бы решился утверждать, будто современное христианство походит на христианство первоначальное, а христианство первоначальное — на религию, которую исповедовал Христос. Но вы согласитесь, наверное, со мною, что все эти изменения могли совершиться и по воле божией?

Честный человек. Изменения по воле божией! Преобразования по воле божией! Такая мысль кажется мне богохульством. Как! Бог создал солнце — и оно неизменно и вечно, а созданная им религия почему-то должна непрестанно меняться? Неужели вы хотите, что­бы господь походил на те жалкие правительства, которые каждый день издают новые законы, противоречащие ста­рым? Если согласиться с вами, надо поверить, что Адаму господь дал один закон, Сифу— другой, Ною — третий, Аврааму — четвертый, Моисею — пятый, Иисусу — шес­той, а потом совсем уже другие законы — каждому все­ленскому собору, и что, начиная с запрета вкушать ябло­ки с древа познания добра и зла и кончая буллой Unigenitus иезуита Телье ²⁰, он только и делал, что изменял все свои установления. Смотрите, как бы вам не прогневить бога, приписывая ему столько непостоянства и бессилия, столько противоречий и нелепостей, более того — столько злобы!

Калогер. Пусть все эти изменения — дело рук че­ловеческих, но вы, конечно, не станете отрицать, что законы морали — божественного происхождения, ибо они всегда и везде одинаковы?

Честный человек. Что ж, будем придерживать­ся этих законов. Однако посмотрите, как христиане их извратили! Как жестоко надругались они над тем естест­венным законом, которому учили нас все великие законо­датели, над нравственным законом, запечатленным в сердце каждого человека!

Если Христос и говорил об этом законе, древнем, как мир, и равно священном для гурона и для китайца, о за­коне, гласящем: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», то христиане знали только один закон: «Вознена­видь ближнего твоего, как самого себя». Сторонники Афанасия! Преследуйте евсевиан ²¹, и они пусть пресле­дуют вас! Приверженцы Кирилла! Хватайте младенцев-несториан. Головой их об стену! Гвельфы и гибеллины! Разжигайте в течение 500 лет гражданские войны, надо же выяснить, наконец, правда ли, что Иисус уполномочил мнимого наместника Симона Бар-Иона свергать с пре­столов королей и императоров и действительно ли вру­чил Константин свою империю папе Сильвестру! Паписты! Жгите на кострах, вешайте на виселицах высотой в 30 футов, терзайте и мучайте несчастных, не желающих верить, что голос какого-то капуцина или францискан­ца ²² может превратить в бога кусочек лепешки, кото­рую после позабывают на алтаре в открытой дароно­сице на съеденье мышам! Польтро, Бальтазар Жерар, Жак Клеман, Шатель, Гйньяр, Равальяк ²³! Точите ваши святые кинжалы, заряжайте ваши богоугодные пистоле­ты! Европа залита кровью. И что же? Наместник божий на земле, папа Александр VI, убийца и отравитель, поко­ится в объятиях своей дочери Лукреции; Лев X предается наслаждениям и веселью; Павел III осыпает своего не­законнорожденного сына сокровищами, отнятыми у наро­дов; Юлий III ²⁴ возводит в сан кардинала слугу, ходивше­го за его обезьянкой (сан, более приличный для обезьяны, нежели для слуги); Пий V отдает Рим на поток и раз­грабление своему бастарду Буон-Компаньо; Климент VIII, отпуская грехи великому Генриху IV, вместо него сечет розгами кардиналов Досса и Дюперрена. Нагромож­дайте друг на друга паясничанье ваших итальянских фарсов и ваши разбойничьи зверства, а после отправляйте в Китай брата Триго и брата Бовэ ²⁵ проповедовать ки­тайцам «благую весть!»

Калогер Я не смею осуждать вас за эти обвине­ния. Бесполезно опровергать неопровержимое, и я вынуж­ден согласиться со многим из того, о чем вы сейчас гово­рили. Но сознайтесь, среди всех этих преступлений встре­чались и великие доблести. Неужели злоупотребления на­столько ожесточили вас, что вы уже не хотите видеть бла­готворности самих законов? Вот, например, чудеса, свиде­тельствующие о божественности Христа...

Честный человек. Чудеса? Праведное небо! Да где вы видели религию без чудес? Весь античный мир стоит на чудесах. Как! Вы не доверяете чудесным рассказам Геродотов и Титов Ливиев, не доверяете десяткам антич­ных писателей, пользовавшихся уважением своих народов, и верите басням, записанным для нас, как утверждают, Иоанном и Марком и объединенным в книги, о которых ни греки, ни римляне на протяжении целых трехсот лет ничего не слыхали! Стоит вам только перечесть страницы этих книг, кишащие самыми несообразными противоре­чиями, и вы убедитесь со всей несомненностью, что они были написаны многие годы спустя после разрушения Иерусалима. Вот, например, в евангелии от Матфея гово­рится о Захарии ²⁶, сыне Варахиина, убитом между храмом и жертвенником; в книге Иосифа Флавия мы читаем, что Захарии, действительно, был убит между храмом и жертвенником во время осады Иерусалима Титом. Из это­го следует, что евангелие было написано уже после Тита. Да и к чему же послужили все совершенные Христом чу­деса? Только к тому, что евреи распяли его. Как! Он вос­крешал мертвецов, и единственной наградой за это ему была смерть, позорная смерть на кресте! Совершая свои чудеса, он, очевидно, желал явить людям свое божествен­ное естество. Но подумайте, не значит ли это обвинять бога в том, что он напрасно пришел на землю в образе че­ловека и что он воскрешал мертвых лишь для того, чтобы самому быть распятым. Как! Чудо за чудом совершается ради евреев, а они ввергнуты в рабство; чудо за чудом совершает Иисус — и умирает на кресте! Нужно быть глупцом, чтобы верить в этот вздор, и преступным безумцем, чтобы, не веря в него, все же его пропове­довать!

Калогер. Нельзя не признать обоснованности ваших возражений, и я чувствую — слова ваши идут от чистого сердца. Но согласитесь, что в конце концов люди нуждают­ся в религии.

Честный человек. Да, несомненно, религия — хлеб нашей души, но зачем хлеб этот превращать в яд? Зачем погребать простодушную веру под грудой низкой лжи и обмана? Зачем отстаивать эту ложь огнем и ме­чом? Не адское ли это злодейство? О! Будь ваша религия от бога, разве пришлось бы вам защищать ее рукой па­лача? Разве нужно геометру подкреплять свои теоремы словами: «Веруй, или я убью тебя!» Религиозные отно­шения между человеком и богом находят выражение в вере и в стремлении к добродетели; отношения между го­сударем и его подданными становятся политикой; между людьми эти отношения слишком часто превращаются в мошенничество. Так станем же веровать в бога чистосер­дечно и просто и никого не будем обманывать. Да, рели­гия необходима, но она должна быть чистой, разумной, единой для всего человечества; она должна быть, как солнце, которое светит для всех, а не для какого-то одно­го маленького избранного народа. Противно всякому смыслу, чудовищно и недопустимо представление, будто господь собственноручно зажигает свет жизни в очах всех новорожденных и сам погружает чуть ли не все челове­ческие души во мрак небытия.

В мире существует только одна истина, поэтому и религия может быть только одна. В чем она заключается? Вам это известно: в том, чтобы чтить бога и быть справедливым ²⁷.

Калогер. Но как вы представляете себе возникно­вение той религии, которую исповедую я?

Честный человек. Она возникла, как и все прочие. Человек с живым воображением увлекает за со­бой нескольких других, чье воображение не столь пылко. Толпа последователей быстро растет. Начинается с фана­тизма — кончается мошенничеством: является человек сильной воли, он видит людское стадо, уже взнузданное, уже оседланное; он садится в седло и гонит скотинку, ку­да ему заблагорассудится. Когда же новая религия бу­дет, наконец, признана государством в качестве официальной, властям останется лишь поставить вне закона все то, что способствовало ее утверждению. Она возникла на тайных сборищах — их запрещают. Апостолы были посланы, чтобы изгонять бесов — теперь даже поминать бесов не разрешается; апостолы брали деньги у новообра­щенных — теперь всякий, кого уличат в подобном вымога­тельстве, подвергается наказанию; апостолы говорили, что должно повиноваться больше богу, нежели челове­кам, и под этим предлогом оказывали неповиновение закону — теперь высшая власть утверждает, что проти­вящийся закону противится божию установлению. Одним словом, политика все время стремится согласовать уза­коненное заблуждение с интересом государственной власти.

Калогер. Но вы отправляетесь в Европу, и вам по­неволе придется принять то или иное из существующих там вероисповеданий.

Честный человек. Почему же? Разве не смогу я жить в Европе так же, как живу здесь: мирно почитая создателя миров, бога всех людей, того, кто преисполнил мое сердце любовью к истине и справедливости?

Калогер. О нет! Это было бы для вас слишком опасно. Европа разделилась на враждебные партии, и вам придется примкнуть к одной из них.

Честный человек. Партии? Партии, когда речь идет о вселенской истине, когда речь идет о боге?

Калогер. Такова злая участь людей. Надо либо поступать, как поступают они, либо бежать от них. Я со­ветую вам отдать предпочтение греческой церкви.

Честный человек. Греческая церковь — рабыня

Калогер. Быть может, вы остановите свой выбор на римско-католической церкви?

Честный человек. В ней властвует дух тира­нии. Я не хочу подчиняться ни патриарху-святокупцу, за деньги приобретающему свой опозоренный сан у великого визиря, ни пастырю, который вот уже 700 лет почитает себя сюзереном светских государей.

Калогер. Мне, монаху, не пристало говорить вам о преимуществах протестантской веры.

Честный человек. Однако именно ее предпо­чел бы я любой другой, если бы по несчастью был вы­нужден примкнуть к какой-либо партии.

Калогер. Почему вы не хотите избрать религию более древнюю, чем протестантская?

Честный человек. Мне думается, протестант­ское вероисповедание намного старше римско-католиче­ской церкви.

Калогер. Как можете вы утверждать, что Лютер, Цвингли, Эколампадий, Кальвин ²⁸ и церковные рефор­маторы Англии, Дании, Швеции и других стран старше апостола Петра?

Честный человек. Мне кажется, что проте­стантская религия отнюдь не есть изобретение Лютера или Цвингли. На мой взгляд, она гораздо ближе, чем церковь римско-католическая, стоит к своему первона­чальному источнику, ибо отвергает все то, чего нет в христианском евангелии и, в отличие от католицизма, не отягощает религиозного культа нововведенным ритуалом и догматикой. Взгляните на евангелие без предвзятости, и вы увидите, что божественный законоучитель христиан не устанавливал никаких праздников, не повелевал поклоняться святым мощам и образам, не продавал ин­дульгенций ²⁹, не получал доходов с церковных владений, не жаловал никого бенефициями ³⁰, не был облечен мир­ской властью, не учреждал инквизиции ³¹ для защиты своих законов, не подкреплял своего авторитета топором палача. Протестантами все эти позорные, роковые ново­введения были решительно осуждены. И, в то время как римская церковь вот уже 800 лет воюет со светской властью, церковь протестантская повсеместно этой свет­ской власти подчинена. Пусть протестанты, как и все остальные, заблуждаются в главном, зато они меньше других ошибаются в выводах. И раз уж приходится иметь дело с людьми, я предпочитаю тех, кто меньше обманы­вает.

Калогер. Похоже, что религию вы себе выбираете так, как люди выбирают в лавках подходящую ткань: вы идете туда, где можно купить дешевле.

Честный человек. Я уже говорил вам, что я предпочел бы, если, бы мне предложили сделать выбор в соответствии с человеческим здравым смыслом, но ведь речь идет не о моих отношениях с людьми — речь идёт о моем отношении к богу. Бог обращается ко всем челове­ческим сердцам; и всем нам дано равное право слышать его. Совесть, которой он одинаково наделил всех людей, является нашим общечеловеческим законом. На двух противоположных точках земного шара люди одинаково испытывают потребность быть справедливыми, почитать родителей, помогать другим людям и выполнять свои обещания. Законы эти даны нам от бога; а то, что их искажает,— внесено людьми. Религии отличаются одна от другой, как отличаются друг от друга правительства. Но все они существуют с соизволения бога. Я полагаю, что внешние формы поклонения божеству, если только в них нет суеверия по отношению к нему и варварской не­нависти к другим людям, сами по себе едва ли могут быть приятны для него или оскорбительны.

Но разве мы не оскорбляем бога, когда верим, будто он, желая сокрушить другие народы, особо отметил своей любовью один какой-то маленький народ, и будто убийца Урии был его избранником, в то время как благочести­вый Антонин внушал ему омерзение? Не величайшее ли неразумие думать, будто верховное существо осудит на вечные муки монаха-калогера за то, что он отведает зайца, а турка за то, что он поест свинины? Говорят, были народы, обожествлявшие обыкновенную луковицу и посклонявшиеся ей; были и другие, твердо убежденные в том, что кусочек хлеба превращается точно в такое коли­чество богов, какое в этом хлебе количество крошек. Оба эти проявления человеческой глупости достойны одинако­вого сожаления. Ужасно другое: люди, исповедующие по­добные бредни, осмеливаются подвергать гонениям тех, кто не желает в них верить. Древние парсы, сабии, егип­тяне, греки — все верили в ад; этот ад существует, он — на земле, и гонители инакомыслящих — его демоны.

Калoreр. Религиозные преследования и насилие над совестью возмущают меня не меньше, чем вас. Бла­годарение богу, турки, среди которых я живу,— я уже го­ворил вам об этом — никого не преследуют.

Честный человек. Ах, если бы все народы Ев­ропы поступали так же, как турки!

Калогер. Но я все же хотел бы повторить, что как монах-калогер не могу рекомендовать вам иной религии, кроме той, какая исповедуется на Афоне ³².

Честный человек. А я как человек хотел бы предложить вам религию, приемлемую для всех людей. Это религия библейских патриархов и религия всех муд­рецов античности, она вменяет нам в обязанность едино­божие, справедливость, любовь к ближнему, терпимость к чужим заблуждениям и благотворительность, благотво­рительность всегда и везде. Вот единственная религия, достойная бога, и ее лишь одну запечатлел он в наших сердцах. И, разумеется, никогда не запечатлевал он в них, будто три может быть равно единице, будто предвеч­ный — это кусочек хлеба и будто Валаамова ослица гово­рила человеческим голосом.

Калогер. Позвольте мне, однако, остаться мона­хом.

Честный человек. А вы мне — быть честным человеком.

Калогер. Я служу господу по обычаям нашего мо­настыря.

Честный человек. А я — по велению своей со­вести, которая внушает мне страшиться божьего гнева, любить калогеров, дервишей ³³, буддийских бонз, талапуанов и во всех людях видеть братьев.

Калогер. Отлично сказано! Я хотя и калогер, но думаю точно так же, как вы.

Честный человек. Благослови, небо, этого доброго калогера!

Калогер. Благослови, небо, этого честного чело­века!

¹ Калогер, выступающий собесед­ником,— греческий монах ордена св. Василия. ³ Алеппо (Халеб) — город в Северной Сирии.

⁴ Секта Омара и секта Али — представители двух основных направлений в исламе — сунниты и шииты. Сунниты призна­вали, наряду с Кораном, также Сунну — мусульманское священ­ное предание, составлявшееся из хадисов (рассказов о действиях или изречениях Мухаммеда). Шииты отвергают Сунну и при­знают только Коран. Суннитских халифов они считают незаконными правителями и признают своими повелителями только потомков четвертого «праведного» халифа — Али (656—661), двоюродного брата пророка Мухаммеда и мужа его дочери Фатимы. Омар — второй халиф (634—644), преемник Абу-Бекра. ⁵ Религия парсов — парсизм, или зороастризм,— религия древних персов, созданная легендарным пророком Зороастром (Заратуштрой). В основе ее лежит идея дуализма, существования двух начал: светлого и темного (добра и зла), причем в отличие от манихейства, признававшего мирскую жизнь порождением темного, злого начала, зороастризм признавал существующий порядок и государственный строй светлым началом. ⁶ Сабии (крещальники, арабск.), или христиане св. Иоанна — члены секты мандеев, сложившейся на базе сектантства, иудаизма и языче­ства. Мандеи почитали Иоанна Предтечу (Крестителя) и счита­ли главным религиозным обрядом обряд крещения.

⁷ Христианская церковь никогда не была единой. Древнейший памятник христианской литературы — Апокалипсис — упоминает о пяти враждовавших между собой церквах. Особенности исторического развития отдельных стран обусловили возникно­вение различных церковных организаций. В Западной Европе сложилась католическая церковь, подчиненная римскому папе. В Византии сложилась православная (греческая) церковь, подчи­ненная светской власти (императору). Имеются некоторые (несу­щественные) различия между православием и католичеством и в содержании вероучения и в церковных обрядах. ⁸ Копты — еги­петские христиане. До арабского завоевания копты были монофизитами. После арабского завоевания большое влияние на коптскую церковь оказывает ислам. В Армении сложилась монофизитская церковь (основателем ее считается св. Григорий, поэтому ее называют армяно-григорианской церковью). Часть армянских христиан в дальнейшем подчинилась римскому папе.

⁹ Зенд-Авеста — толкование Авесты — собрания священных книг, приписываемых легендарному основателю зороастризма — Зороастру (Заратуштре). В действительности они сложились на про­тяжении более тысячелетия (IX в. до н. э.— III в. н. э.) в раз­личных странах — в Закавказье, Средней Азии, Персии. Веды (буквально «знания») — сборники религиозных гимнов, молитв и заклинаний добуддийского периода в Индии, составленные в III—II тысячелетиях до н. э. ¹⁰ Иордан (Нахр-Эш-Шария) — река в Палестине, впадающая в Мертвое море. По библейской легенде, воды реки расступились, и Иисус Навин провел по ней евреев как «посуху».

¹¹ Самсон — по библейской легенде, судья израильский, прославившийся борьбой с филистимлянами; он имел длинные волосы, ко­торые якобы придавали ему богатырскую силу. Безоружный, он убил льва, разорвав его пасть, связал 300 лисиц хвост с хвостом, привязал между каждыми двумя хвостами по факелу и пустил лисиц на поля филистимлян, совершил и другие подвиги. Но затем, нарушив обет, Самсон воспылал страстью к коварной Далиле, которая обрезала его волосы и этим лишила его источ­ника силы, что позволило филистимлянам захватить его в плен. Легенда рассказывает, что в плену у него снова отросли волосы, и Самсон обрушил колонны, под развалинами которых погибло много филистимлян. ¹² По библейской легенде, израильский царь Давид (XI в. до н. э.), собравший большие сокровища за счет войн с филистимлянами, моавитянами, сирийцами, идумеями, скопил к концу царствова­ния 100 тысяч талантов золота и миллион талантов серебра. Та­лант = 50 минам = 42,5 кг.

¹³ Одним из пунктов расхождений между католической и православной церковью был вопрос о «филиокве», т. е. «исхождении свя­того духа». Православная церковь учит, что «святой дух» исхо­дит только от бога-отца, католическая церковь считает, что он ис­ходит от бога-отца и от сына божия. Борьба по этому вопросу послужила формальным предлогом для окончательного разделе­ния в 1054 г. обеих церквей. В действительности это разделение было вызвано особенностями развития феодализма на Западе и на Востоке и политическими противоречиями. ¹⁴ Гебры — последователи зороастризма. Они почитали огонь, воздух, воду и землю.

¹⁵ Иов — библейский праведник, которого бог, для испытания его благочестия, разорил, лишил детей и подверг жестоким болезням. Покинутый друзьями, Иов воззвал к богу, спрашивая, почему он так страдает, если не совершил никаких грехов.

¹⁶ Мариамна — жена иудейского царя Ирода, которую он убил вместе с сыновьями.

¹⁷ Селевк — Селевк I Никатор (Победитель; около 358—280 до н. э.) — основатель эллинистического государства Селевкидов, включавшего почти всю территорию империи Александра Маке­донского.

¹⁸ Акростих — стих, в котором первые буквы строк, при чтении сверху вниз, составляют слово или фразу. ¹⁹ Церера (у древних греков Деметра) — в древнеримской мифологии богиня плодородия и земледелия.

²⁰ Булла Unigenitus — указ римского папы Климента XI, осуждавший учение Пасхалия Кенеля и других янсенистов. Издана в 1713 г. Булла была принята во Франции по настоянию Мишеля Ле Телье (1643—1719), иезуита и духовника Людовика XIV, и вопреки сопротивлению части высшего духовенства во главе с архиепископом Парижским, кардиналом Ноайлем.

²¹ Евсевиане — последователи Евсевия Памфила (263—340), примыкавшего к арианам.

²² Капуцины — католический монашеский орден, выделившийся из Ордена францисканцев (миноритов). Основан в Италии около 1528 г, для борьбы с Реформацией. В настоящее время один из оплотов реакционной политики папства. Францисканцы — католический монашеский орден, основанный в начале XIII в. на принципе братства нищенствующих монахов Франциска Ассиз­ского. Орден нищенствующих монахов вскоре стал одним из самых богатых монашеских орденов.

²³ Жан Польтро де Мере — гугенот, в 1563 г. убил герцога Лотарингского Франсуа Гиза, организатора бойни в Васси, положившей начало религиозным войнам. Бальтазар Жерар — католик-фана­тик, в 1584 г. убил штатгальтера Голландии, Зеландии и Утрехта, принца Вильгельма Оранского. Жак Клеман — доминиканский монах, в 1589 г. убил французского короля Генриха III, склонив­шегося к гугенотам. Убит свитой короля. Шотель Жан — в 1594 г. в Лувре совершил покушение на французского короля Генриха IV. Гиньяр Жан — иезуит, призывавший к убийству Генриха III и Генриха IV. Равальяк Франсуа — иезуит, в 1610 г. убил французского короля Генриха IV, был казнен.

²⁴ Павел III — римский папа (1534—1549). Юлий III — римский папа (1550—1555).

²⁵ Триго и Бовэ — иезуиты, возглавившие католическую миссию в Китае.

²⁶ Захарий — по христианской легенде, сын Варахиина, убитый иудеями за обличительные проповеди против них.

²⁷ «Чтить бога и быть справедливым» — формула деистов. Здесь и далее Вольтер развивает свои деистические воззрения.

²⁸ Эколампадий — псевдоним немецкого реформатора начала XVI в. Гейсгена, безуспешно пытавшегося примирить учение Цвингли и Лютера. Кальвин Жан (1509—1564) — французский реформа­тор, выражавший интересы самой передовой части тогдашней буржуазии. Придал реформированной церкви республиканскую организацию. Свою реформаторскую деятельность проводил в Женеве, где жестоко преследовал передовых ученых и предста­вителей народной реформации.

²⁹ Индульгенции — папские грамоты, дававшие (обычно за деньги) отпущение грехов. Весьма доходная для пап торговля индуль­генциями мотивировалась тем, что Христос и святые добрыми делами и «сверх должными» заслугами создали церкви запас «божественной благодати», которую церковь может дарить или продавать для искупления грехов, т. е. для освобождения от на­казания в загробном мире.

³⁰ Бенефиции — доходные статьи и земельные владения, связанные с церковной должностью. Бенефиции не могли отчуждаться.

³¹ Инквизиция — церковный суд по делам еретиков, учрежденный в XIII в. Особенно она свирепствовала с конца XV в. в Испании, где, по словам К. Маркса, «благодаря инквизиции церковь пре­вратилась в самое несокрушимое орудие абсолютизма» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 431).

³² Афон — полуостров в Греции, в Эгейском море, отданный византийским императором Константином Погонатом монахам. Позд­нее там возник и русский монастырь.

³³ Дервиши — мусульманские монахи-аскеты, приверженцы суфизма.

Дата добавления: 2015-08-21