|
Великая радость посетила шахский дворец!
Едва только русский лекарь, что любимую жену господина Зарину смотрел, ушел, — та поправляться стала. Видно, снадобья, что лекарь ей дал, чудодейственную силу имели, или он какие заговоры особые знал, что злые недуги из нутра вон выгоняют.
Сперва Зарина пить начала, после — есть попросила, а потом уж встала!
Обрадованный ее счастливым излечением Надир Кули Хан повелел объявить в городе праздник, да из-за радости великой всех злодеев, что были приговорены к насаживанию на кол, помиловал, повелев их повесить, дабы не омрачать радость их смертными криками и проклятьями. Вознеся хвалу милосердию шаха, злодеи умерли, открыв тем общее веселье.
На площадях в старом и новом городе выкатили арбы, полные яств, которые раздавали бедноте, а разосланные во все стороны визири бросали в толпу мелкие монетки, за что горожане должны были возносить хвалу Аллаху. Больным, калекам, старикам и иным убогим, чей вид вызывал жалость и скорбь, запретили, под страхом смерти, выходить из домов своих. Умерших же было приказано не хоронить, дабы вид скорбных процессий и вой женщин, оплакивающих своих усопших родственников, не мешали празднику.
Несколько дней веселились горожане, громогласно славя милость Аллаха и шаха своего! Вполне искренне. Ибо восточная мудрость гласит, что самая бедная свадьба лучше самых пышных похорон! Коли бы любимая жена шаха не выздоровела, тот с расстройства мог закрыть в городе все базары, кофейни, лавки и ворота, повелев горожанам десять дней и ночей рыдать по покойнице, и уж не одних только приговоренных злодеев на колья посадил бы, но и нерадивых лекарей, половину евнухов и заодно всех бродяг и должников, не выплативших в казну подати.
Никого-то не обошел Надир Кули Хан милостью своей, но более других обласкал главного евнуха гарема своего, Джафар-Сефи, пожаловав ему золота, сколь тот сам весил, да сверх того табун скакунов.
Зарине же, что на ложе любовном одарила господина своего ласками столь пылкими да горячими, что расплавилось под ними сердце его, шах поднес перстень с рубином величины необычайной да колье восьмиконечное с четырьмя алмазами по краям да еще одним в центре. Да сказал при том:
— Камни сии не простые, а из страны Индии привезены, где принадлежали великому радже, а до того были глазами бога Шивы в храме индусском, и молились, в них глядя, паломники, и монахи, и цари, отчего вобрали они в себя всю силу их и будто бы обрели магические свойства. И коли носить их не снимая, то ничего худого с хозяином их не приключится, а если снять — то жди беды! Так не снимай же их с себя, Зарина!..
И, одарив драгоценностями любимицу свою, сверх того пообещал шах исполнить любую просьбу ее, что б она только ни пожелала! Но не атласов с парчой и не масел благовонных попросила Зарина, а встав на колени и поцеловав край одежд господина своего, попросила назначить визиря Аббаса Абу-Али главным казначеем и хранителем шахской печати! Подивился шах... Да разгневался! — Как же можешь просить ты за визиря, лица которого по положению своему не могла видеть, а голоса слышать?! — вскричал он. — Или не верна ты мне?! Испугалась Зарина да повинилась.
— Видела я Аббаса Абу-Али, да не теперь только, не женой твоей и не наложницей, а пленницей татарской, приведенной в Персию. Ведь это он меня тебе, господин мой, подарил, за что хочу я отблагодарить его! Ибо если бы не он — не познала бы я великого счастья видеть тебя, господин мой, и любить!
И сказав то, вновь упала Зарина на колени и стала целовать туфли господина своего! Успокоился шах. Да сказал:
— Будь по твоему!
И повелел тут же назначить визиря Аббаса Абу-Али главным казначеем и хранителем шахской печати!
И случилось так, как хотел того Джафар-Сефи!
Да только, получив желанное, не возрадовался главный евнух, а опечалился, ибо пришел к нему Яков да потребовал, чтоб помог он теперь Зарине бежать из гарема шахского!
Побледнел Джафар-Сефи, затрясся да, на колени упав, взмолился!
— Видно, не ведаешь ты, чужеземец, чего просишь! Коли прознает всемилостивейший шах, о чем замыслил ты, то разгневается да велит предать тебя, сестру твою и меня, несчастного, что тебе поверил, лютой смерти! Отступись от помыслов своих, коли жизнь тебе дорога.
Но упорствует Яков.
— А мне жизнь моя без сестры — не в радость! Коли не поможешь ты, то откроюсь я шаху да про хитрость твою расскажу и про то, как в гарем его я проник! А коли поможешь, на себя всю вину возьму! А что выбрать — сам теперь решай!
Вовсе голову со страха потерял Джафар-Сефи. Завыл в голос, да стал головой об пол стучась, Якова о пощаде молить, богатства ему несметные суля. Да только что тому богатства, коль ему не злато с серебром нужны — а Дуняша одна!
— Мое слово твердо! — сказал Яков да ногой топнул. — Коль откажешь мне, счас во дворец пойду! Мне тебя не жаль — мне сестрицу свою жаль!
Видит евнух — некуда ему деваться, да, согласившись Якову помочь, молвил:
— Ладно — пусть будет по-твоему! Но только просто так из гарема, где всяк за другим смотрит, не сбежать. Надо дождаться, как призовет шах сестру твою Зарину на ложе любви, да останутся они вдвоем. А как останутся да от утех любовных устанут, да уснет шах, сестра твоя пусть даст ему снадобье из пузырька, что я ей передам! В пузырьке том настой из трав сонных, от которых спать он будет сном беспробудным! А как уснет — пусть она через потайную дверцу, что я ей укажу, из опочивальни выйдет да ходами тайными из дворца к самым городским воротам идет, где тебе ее ждать надлежит.
Только сам с ней я не пойду, а научу тебя, как стражу, что гарем господина нашего денно и нощно стережет, обойти, а ты записку сестре своей со слов моих напишешь, и я ее ей тотчас передам!
И будет у вас, до того, как шах проснется, целая ночь и все утро!
А что дале делать — то забота уж твоя! Сверх того, что обещал я, — как ты меня о том ни проси и чем ни пугай, не сделаю! Лучше на кол сяду!..
Сказал так главный евнух, да пухлые руки на груди своей женской скрестив, замер, слова Якова ожидая!
И понял Яков, что так оно и будет — что из дворца он Дуняше путь укажет, а сверх того ничего делать не станет!
Хитер Джафар-Сефи — уж так хитер, аки шакал! Хочет, побег учинив, сам в стороне от него остаться! И покуда Яков с Дуняшей бежать будут, жизнями своими рискуя, сам он в кофейне где-нибудь при стечении людей сидеть станет, дабы оправдание пред шахом иметь!
Да делать-то нечего — ведь самое-то главное, чтоб евнух Дуню из дворца вывел, чего Яков никак не сможет! А уж дальше, бог милостив, как-нибудь все устроится! Коней Яков подготовит, а документы князь Григорий Алексеич выправит, чай не откажет! В гаремной одежде Дуню по Персии не повезешь — больно приметная она, но можно в халат и паранджу ее облачить, дабы лица ее видно не было. А того лучше — в мужской костюм одеть покроя европейского, чтоб сошла она видом за мальчика безусого. Тогда уж верно никто ее не признает! Сесть на коней, да айда погонять!..
Эх, им бы только до границы добраться, а уж дальше, как Русь пойдет, им сам черт не страшен!
Так решил Яков. Да поспешил тут же к послу русскому князю Григорию Алексеичу Голицыну, просить его о великой помощи, от коей жизнь уж не только Дуни зависела, но и его тоже, и евнуха шахского!..
А как выходил Яков из дома, Джафар-Сефи, у окна встав, вслед ему из-за занавески приподнятой долго глядел, перстами четки перебирая. Да сам при том улыбался...
Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава XXXIV | | | Глава XXXVI |