Глава XXVIII. Никакой вывески не было

Никакой вывески не было... Был захламленный, с выбитыми окнами и никогда не горевшими фонарями переулок, по которому шастали темного вида личности. Сюда и ране-то никто, кому жизнь была дорога, ночами не забредал, а ныне и подавно. Но только нужда не тетка, нужда хошь куда погонит — хошь к самому черту в пасть!..

Теперь по переулку шли трое. Первым, подметая широкими клешами мостовую — матрос, подле него ступал дородного вида мужчина с тростью, а уж за ними, чуть поодаль, брел невзрачный господин в ношеном сюртуке, подняв воротник да сунув руки глубоко в карманы.

Пусто в переулке — ни единой-то живой души. Тишина гробовая.

Цок-цок-цок!.. -стучат о булыжник подковки, что на башмаках матроса набиты — эхо звонко отражается от стен. На душе тревожно, чудится, будто из черных провалов подворотен глядят на них чьи-то недобрые глаза.

— Куда дале-то? — отчего-то шепотом спросил дородный мужчина.

— Вон туды, — указал пальцем матрос.

Прошли в щель меж домами, оказались во дворе, где вдоль стен, громоздясь друг на друга, валялся всякий выброшенный из окон и вынесенный из квартир хлам. До дворов руки советской власти покуда еще не дошли, ладно хоть с главных улиц мусор убирать начали.

Средь мусора натоптана десятками ног тропинка — видать, много кто сюда ходит. По ней и пошли друг за дружкой — мужчина с тростью впереди, за ним матрос, последним господин в сюртуке.

Крылечко какое-то да дверь. Дале хода нет...

— Здесь?

— Здеся!

Матрос отошел на шаг, стукнул в окошко, да не просто так, а условленным стуком — раз да через паузу еще три. Дрогнула, отползла на окошке занавеска — засветило в щель желтым светом керосиновой лампы. Чье-то лицо, припав к грязному стеклу, глянуло на улицу.

Вот уж и за дверью завозились. Звякнула щеколда. Приоткрылась дверь на цепочке.

— Чего вам?.. Чего шляетесь ни свет ни заря?.. Матрос выступил вперед.

— Это я, Сашка-матрос... Не узнаешь разве? К Соломону мы, дело у нас к нему...

Дверь захлопнулась, но лишь на мгновенье, дабы цепочку с гнезда сбросить, да тут же широко распахнулась.

— Заходь, коль надоть...

Первым на крыльцо ступил Сашка-матрос, за ним, вплотную наседая, мужчина с тростью, а уж за ним, воровато озираясь, господин в сюртуке.

Как зашли — дверь тут же позади захлопнулась.

— Сюда извольте.

Невидимый в полумраке человек сопроводил их по длинному коридору, который закончился комнатой, где стоял большой, с резными ножками, стол да конторка, а вдоль стен были расставлены старые, скрипучие стулья.

— Туточки пока положите. Сели. Огляделись.

Помещение темное, с единственным, в железной решетке, окошком. На полу пыль да грязь уличная комьями. Да не одни они здесь...

Пред столом, навалясь на него грудью, стоит парнишка фартового вида в сапогах гармошкой. По другую сторону, вдев в глаз большую часовую лупу, низко склонился седой человек. Подле него, на столе, горкой свалены украшения.

— Так-с, так-с, — приговаривает седой ювелир, вытягивает из кучи украшение, крутит то так, то сяк, то удаляя, то приближая к самому глазу, то поднося к свету горящей керосиновой лампы да фитиль поболе подкручивая, дабы огня прибавить.

Фартовый делано зевает, изображая равнодушие, хошь сам глаз с ювелира не спускает. Говорит:

— Чего время тянешь, Соломон, чего глядишь — разе я тебя когда дурил? Товар самый что ни на есть справный — такого боле не сыщешь!

— Ага-ага, — кивает Соломон, глядя себе дальше. — Хорош товар, нечего сказать, да только в камешках-то муть, отчего цена им иная. Да царапинки вот.

— Иде царапины? — встрепенулся, будто пчелой ужаленный, фартовый.

— Да вот-с! — указал мизинцем Соломон, вздохнул тяжко. — Уж больно глубоки, такие никак не зашлифовать.

И дале украшение в руках вертит, хоть уж все вроде оглядел.

Не утерпел фартовый.

— Сколь за него дашь-то?

— Четверть цены дам, — сказал ювелир.

— Ты что, Соломон?! — сверкнул глазищами фартовый, счас за нож схватится! — С огнем играешь? Это ж чистые брильянты!

— А иде ты их взял? — хитро глянув, спросил ювелир.

— А то тебя не касаемо! Хошь даже нашел, — махнул да хлопнул кулачищем по столу фартовый.

— Ага-ага, — сказал Соломон. — А вот еще пятна на них. Да липкие, коли их помочить да после того рукой потрогать. Да солененькие, коли лизнуть! Уж не кровь ли?

— Ну и что, ну и пущай! — заметно занервничал фартовый. — Какое твое дело?! То, может, я палец обрезал, как их тебе нес!

— Ага-ага, — понятливо закивал Соломон. — Чего не бывает, всяко бывает — шел себе да нашел, может, обронил по нечайности кто. Всю кучу-то... А как нес, палец наколол... Тока когда меня Чека про то спросит — чего я им отвечу? Отвечу, что старый безногий и слепой еврей по городу ходил, камешки драгоценные будто грибы собирал и вот такую кучу уже набрал? И вы думаете, мне поверят, вы думаете, меня не поставят к стенке? Поставят, будьте так уверены, с превеликим их удовольствием! Или я не знаю цену этим камням, или я не хотел бы дать за них больше?..

Раньше, при Николае Кровавом, я дал бы за них больше. Раньше не было Чека, раньше была полиция, которая тоже не любила евреев, но которая не стреляла их из «маузеров»! Раньше можно было торговать — теперь нет! Зачем мне деньги, если меня за них стреляют!

Если я дам полцены, то мне будет очень обидно, как меня поведут в подвал расстреливать. Я скажу себе — Соломон, разве это цена за твою жизнь, разве ты не продешевил? Если я дам четверть, мне, конечно, тоже будет горько вставать к их стене, но уже чуть меньше, потому что я буду знать, за что рисковал! Четверть!

— Но Соломон! — взревел фартовый.

— Что Соломон? Я семьдесят лет Соломон, и разве это принесло мне счастье? Четверть, и ни рубля больше!

— Треть! — твердо сказал фартовый, потянувшись было за украшением.

Да Соломон его не дал, отодвинув руки. Верно говорят — что к Соломону попало, того не вернешь!

— Ну ладно, только ради вас, потому что знаю вас за очень порядочного господина... Четверть с половинкой, — вздохнул скупщик. — Или ступайте в иное место, где вам дадут и того меньше!

— Ладно — наживайся, буржуй недорезанный!..

— Может быть, недорезанный, но почему сразу буржуй? Какой я буржуй — я пролетарий! — вздохнул Соломон. — Все евреи — пролетарии, все трудятся от зари до ночи. Или вы видели когда-нибудь еврея при чинах?

По прочим украшениям уже почти и не рядились — видно, у фартового душа огнем горела — желал он поскорей деньги получить да на марух и в карты спустить, чтоб к завтрему, без порток оставшись, вновь чью-нибудь душу безвинную загубить да сызнова к скупщику заявиться.

Соломон сбросил золото в ящик, вытащил из другого и отсчитал деньги. Обрадованный фартовый, не пересчитывая, сунул деньги в карман да бросился к двери.

Сделка была завершена к обоюдному удовольствию обеих сторон и с немалым барышом для Соломона-скупщика. А что до фартового, то ему те камешки и вовсе даром достались, отчего ему было не жаль продешевить...

Застучали шаги. Хлопнула дверь.

Соломон обернул свое лицо к сидящим на стульях посетителям.

— Если вы ко мне, так я вас внимательно слушаю... Мишель толкнул в бок Сашку-матроса.

Тот встал, подошел к столу.

— Узнаешь меня, Соломон?

— Если вас надо узнать — то я могу вас узнать, — пожал плечами ювелир. — Если вы не хотите, чтобы вас узнали, то я вас вижу первый раз в своей жизни!

— Им деньги нужны — сказал анархист.

— А кому они не нужны? — вздохнул Соломон. — Если бы мне не нужны были деньги, разве бы я сидел здесь? Я бы сидел не здесь, я бы сидел — там! — ткнул он пальцем в стену. — Если у вас есть что показать старому еврею — так покажите, если нет — идите себе и дайте старому Соломону немного отдохнуть...

— Как не быть, когда имеются, — сказал Валериан Христофорович, вытаскивая из кармана изъятые у анархистов украшения, кои одолжены были под честное слово. — Вот-с, полюбопытствуйте.

Соломон споро воткнул в глаз лупу и стал так и сяк вертеть украшения.

— И какая будет ваша цена? — равнодушно спросил Соломон. Хоть руки его чуть дрожали.

Валериан Христофорович назвал цену. Соломон назвал свою — в пятую часть запрашиваемой.

— Но ведь вы продадите их гораздо дороже! — возмутился, причем искренне, Валериан Христофорович.

— Но ведь я вас тоже не спрашиваю, откуда вы их взяли! — в свою очередь возразил Соломон. — Это ваше дело, откуда вы их взяли — это не мое дело. Вы хотите продать вещь, Соломон готов ее купить, не спрашивая, откуда она.

— Это мои фамильные украшения, — заверил его Валериан Христофорович.

— Тогда — простите великодушно, что вас не признал в потемках! — притворно всплеснул руками ювелир. — Тогда скромного еврея Соломона своим визитом почтил сам самодержец российский.

И шутейно поклонился.

Валериан Христофорович растерялся.

— Сие украшение принадлежало ранее семейству Николая Романова, и коли вы утверждаете, что оно ваше фамильное, то, выходит, вы он и есть! — сообщил ювелир. — Наш государь-император. Потому что императрица — навряд ли. Хотя теперь такое время, что может быть всякое.

— Вы уверены? — не утерпел, спросил Мишель.

— Также, как в том, что я Соломон, — утвердительно ответил ювелир. — Я полвека имею дело с драгоценностями, был поставщиком двора его величества, и мне ли не знать, что я им продавал.

Ах вот оно в чем дело!

— Поверьте — я даю хорошую цену! Наверное, Николаю Романову дал бы больше, вам — не могу-с. Или я не знаю настоящую цену?.. Или вы не знаете, какие неприятности я буду иметь, если меня возьмет Чека?

Или мы будем теперь торговаться за такие пустяки?

— Ну хорошо, — махнул рукой Валериан Христофорович. Тем более что зачем торговаться, коли он ничего не собирался продавать.

Ударили по рукам...

А как Соломон взял украшения да дал за них деньги, тут-то все и произошло!

Мишель подошел к столу и, вытащив из кармана мандат, громко, хоть никого здесь посторонних не было, сказал:

— Милиция, граждане! Оставайтесь все на своих местах!

При его словах у ювелира из глаза выпала и покатилась по столу лупа.

— Так я и знал! — сокрушенно сказал он. — Теперь никому верить нельзя, даже порядочным на вид людям!

Где-то в коридоре грохнула входная дверь, выпала из косяков, и в комнату ввалился Паша-кочегар, держа на вытянутой руке болтающего ногами фартового.

— Он это, утечь хотел, так я его пымал.

— Молодцом! — похвалил Мишель. — А теперь, не в службу, а в дружбу — сходите, сыщите где-нибудь понятых, дабы нам теперь обыск учинить и опись составить.

То, что кочегар найдет понятых, Мишель не сомневался. Такому только скажи, он полгорода сюда доставит!

— Я счас, мигом, — заверил Паша, выбегая вон.

— Погодите, не надо понятых! — вдруг крикнул ему вслед Соломон, хоть поздно уж было. — Догоните его!.. Зачем нам с вами лишний шум? Он вам нужен? Или мне нужен? Или мы не можем поладить миром?..

Мишель удивленно оглянулся на скупщика краденых драгоценностей. Никак он ему взятку посулить хочет?

— Ежели вы относительно откупа, так это зря, я мзды никогда не брал и ныне не собираюсь, — твердо сказал Мишель, дабы расставить все точки над i. — Но коли вы отдадите присвоенные вами ценности добровольно, вам это непременно зачтется.

А покуда он так говорил, Валериан Христофорович зашел за стол да открыл ящик конторки. Открыл да присвистнул.

— Полюбопытствуйте, милостивый государь!

А и было чем! В ящике лежал снаряженный «маузер», а подле него две гранаты. Не прост ювелир-то!

Мишель потянулся было к гранатам...

— Оставьте все на своих местах, — вдруг иным, приказным тоном сказал Соломон. — И послушайте доброго совета старого еврея — ступайте себе подобру-поздорову!

Это было уже внове — чтобы преступники словивших их сыщиков подобру-поздорову отпускали!

— Вы, как видно, плохо представляете, что вам за все за это может быть! — качая головой, строго сказал Мишель.

— Это вы плохо представляете... — вздохнул ювелир. — Ну да как желаете-с!..

И, сунув в рот два пальца, будто откусить их хотел, оглушительно свистнул.

И тут враз все переменилось! Потому что в комнату влетел, вышибив спиной дверь да перекувырнувшись через голову, Паша-кочегар. Влетел, кувыркнулся да головой об стол стукнулся так, что дух из него вон! А уж за ним из дверей и из подсобки, что за столом была, полезли какие-то вооруженные люди, тыча в Мишеля, Валериана Христофоровича и Сашку-матроса револьверами.

— Ложись! На пол ложись, не то враз стрельнем! Сопротивляться было бесполезно, потому что поздно.

Мишель, как есть, хлопнулся на живот, прикрыв голову руками. Услышал, как рядом, так что половицы вздрогнули, рухнул всем своим весом Валериан Христофорович.

Подле его лица прошлись чужие башмаки, чьи-то невидимые руки, обшарив карманы, бесцеремонно выдрали из них оружие и мандат, охлопали бока.

И ничего-то не было понятно! Вот как вышло-то!.. Только что они обыск учинять собирались, а ныне лежат лицами в грязь, под уставленными на них «наганами», не чая живыми остаться. Кто ж знал, что Соломона целая шайка бережет!

Рядом зашевелился Валериан Христофорович.

— А ну — не возись! — прикрикнули на него. — Не то счас пристукнем!

Мишель, чуть повернувшись, скосил взгляд в сторону. Увидел сплющенное, прижатое к половицам лицо Валериана Христофоровича. Его обращенный к нему страдальческий взгляд...

— Теперь все, теперь, сударь, нас непременно прибьют! — тихо, одними губами, прошептал Валериан Христофорович.

И ведь верно — прибьют! Непременно прибьют! До смерти! Вот прямо теперь!

И зачем только они сюда заявились!.. Да еще втроем?..

Зачем?!

Дата добавления: 2015-08-21