Мальчишка с индейкой 5

Рэфи внимательно глядел на мальчишку, желая узнать, как отреагирует тот на рассказанную ему историю. Наступило молчание.

– Как вы все это узнали?

– Сложили сегодня из обрывков того, что рассказали его домашние и коллеги.

– А с Гейбом вы не говорили?

– Раньше и очень коротко. Он должен прибыть к нам в отделение.

– И вы утром заезжали к Лу домой?

– Да.

– И дома его не было?

– Ни малейшего следа. Хотя постель, на которой он лежал, была еще теплая.

– Вы все это придумали?

– Ни слова не придумал.

– Считаете, что я вам поверю?

– Нет, не считаю.

– Так зачем тогда это все?

– Рассказчик рассказывает, а верить ему или нет – дело слушателей. Рассказчику это все равно.

– Но сам-то рассказчик верить должен?

– Должен он только рассказывать, – и Рэфи подмигнул мальчику.

– Но вы верите?

Рэфи оглядел комнату, проверяя, не пробрался ли в нее кто-нибудь без его ведома. Смущенно пожал плечами, покачивая головой.

– Один ведет рассказ об уроке, полученном кем-то другим, а сам рассказ может стать уроком еще кому-то.

– Ну и что это значит?

Рэфи попробовал избежать ответа, отхлебнув вместо этого кофе.

– Вы сказали, что это урок. Какой же?

– Ну, если ты настаиваешь, мальчик мой… – Рэфи сделал большие глаза.

– Давайте, выкладывайте!

– Урок в том, чтобы дорожить теми, кого любишь, – смущенно начал Рэфи. – Понять, кто в жизни для тебя главный и что действительно важно, и сосредоточиться на этом. – Он кашлянул и отвел глаза, непривычный к тому, чтобы поучать и произносить проповеди.

Мальчишка закатил глаза и притворно зевнул.

И Рэфи, отбросив смущение, уцепился за последнюю возможность достучаться до подростка, прежде чем сдаться окончательно и прекратить разговор. Лучше бы ему отправиться домой, чтобы поспеть к рождественскому ужину, хотя бы ко второй перемене, вместо того чтобы торчать здесь с этим трудным парнишкой.

Он наклонился к столу.

– Гейб сделал Лу подарок, подарок особый и очень ценный. Я не стану мучить тебя загадками, потому что собираюсь уехать и оставить тебя поразмышлять в одиночестве над тем, что ты сделал. Но если ты пропустишь мимо ушей мои слова, то так и останешься до конца своих дней обозленным на весь мир, так и пойдешь по жизни.

– Ладно, – сказал мальчишка и выпрямился, словно готовясь к обороне, словно перед учителем, собирающимся сделать ему выговор.

– Гейб подарил Лу время, сынок. Мальчишка сморщил нос.

– О, тебе сейчас четырнадцать, и ты думаешь, что времени у тебя в запасе навалом. Но это не так. Времени нам всем не хватает. А тратим мы его напропалую, тратим нещадно, с энергией и неразборчивостью покупателей на рождественской распродаже. Начиная с этого дня они станут толпиться на улицах и осаждать магазины, они раскроют кошельки и вытрясут оттуда все до последнего. – На секунду Рэфи словно бы уполз в свою скорлупу, как черепаха в свой защитный панцирь, спрятал глаза за густыми седоватыми бровями.

Мальчишка подался вперед и взглянул на него со злорадством: это внезапное проявление чувства лишь позабавило его.

– Но денег можно заработать вновь, и все это знают.

Рэфи тут же опомнился и поднял глаза на мальчика, словно только сейчас заметил его присутствие в комнате.

– Вот почему время и ценнее, не так ли? Оно дороже денег, дороже всего на свете. Время нельзя заработать вновь. Прошедший час, прошедшие недели, месяцы, годы уже не вернешь. Лу Сафферну не хватало времени, и Гейб добавил ему еще немного, чтобы помочь ему завершить все дела как положено. Вот в чем состоял его подарок. – Сердце у Рэфи колотилось как бешеное. Он опустил глаза к чашке с кофе и отодвинул ее, чувствуя, как в груди опять что-то сжалось. – Чтобы можно было все исправить и наладить, прежде чем…

Задыхаясь, он ждал, пока отпустит спазм.

– Думаете, сейчас уже поздно? Ну, вы понимаете… – Мальчишка повертел в руках завязку капюшона и смущенно пробормотал: – Ну, чтобы мне исправить все с моим…

– С твоим отцом?

Мальчишка пожал плечами и отвел глаза, не желая ответить утвердительно.

– Исправить никогда не поздно. – Рэфи неожиданно осекся, словно от какой-то внезапной мысли, потом кивнул, как бы окончательно с ней соглашаясь. Шаркая ногами по полу, он отодвинулся на своем стуле, встал:

– Погодите, куда это вы?

– Наладить кое-что, сынок. Исправить. Хорошо бы ты сделал то же самое, когда появится твоя мама.

В ответ на это голубые глаза парнишки заморгали, и в них сверкнуло детское наивное простодушие, ранее заслоненное гневом и смятением.

Рэфи шел по коридору, на ходу ослабляя галстук. Он слышал, что его окликнули, но не остановился. Вышел из служебных помещений в приемную, пустовавшую в этот рождественский день.

– Рэфи! – Его догоняла Джессика.

– Да. – Он наконец обернулся, чуть запыхавшись.

– Вы хорошо себя чувствуете? У вас вид, как будто вы привидение увидели. Что-нибудь с сердцем? Все в порядке?

– Я прекрасно себя чувствую, – сказал он. – Все нормально. Что ты так взбаламутилась?

Джессика, прищурившись, смерила его взглядом. Она догадывалась, что он лжет.

– Это мальчишка так вас расстроил?

– Нет. С ним все в порядке. Теперь он ласков, как котенок.

– Тогда куда вы так припустили?

– Куда? – Он посмотрел на дверь, готовясь придумать еще одну ложь, подобную тем, что он говорил всем уже десятый год. Но вздохнув долгим вздохом с облегчением, в котором он отказывал себе все эти годы, он сдался, и правдивый ответ, впервые сорвавшись с языка, смутил его и в то же время снял с него огромный груз.

– Я собираюсь домой, – сказал он, внезапно словно постарев. – Я хочу сегодня закруглиться пораньше, чтобы поспеть домой к жене. И к дочке.

– У вас есть дочь? – с удивлением спросила она.

– Да, – просто, но с чувством ответил он. – Есть. Она живет там, наверху, в Хоуте. Вот почему вечерами я там патрулирую. Чтобы видеть ее. Хотя она этого и не знает.

Они глядели друг на друга, чувствуя, что этим утром в жизнь их вторглось нечто странное, навсегда изменившее их обоих.

– А у меня муж был, – наконец выговорила она. – До автокатастрофы. Я была там. Держала его за руку. Как и сегодня утром. – Она проглотила комок в горле и понизила голос. – Я всегда говорила, что отдала бы все на свете, чтобы подарить ему еще хоть несколько часов. – И тут она решилась: – Я дала Лу таблетку, – сказала она твердо, глядя теперь прямо ему в глаза. – Я знаю, что не должна была этого делать, но таблетку я ему дала. Не знаю, правда или нет все, что нам наговорили об этих таблетках, – найти Гейба нам так и не удалось, – но если я помогла этим Лу провести еще несколько часов с семьей, то я счастлива и сделаю это вновь, если кто-то меня попросит.

Рэфи лишь кивнул, оценив оба ее признания. Он должен будет поместить все это в их совместный рапорт, но предупреждать ее об этом было излишне. Она и так это знала.

Они лишь глядели друг на друга, глядели пристально, но невидящим взглядом. Мысли их были далеко, обращенные в прошлое, к времени, которого не вернуть.

– Где мой сын? – тишину прервал нетерпеливый женский голос. Дверь открылась. Темнота озарилась светом. С ним в помещение проник холод улицы. На волосах женщины таяли снежинки. Когда она топнула ногой, с ботинок посыпался снег. – Он же еще ребенок! – со слезами в голосе вскричала она. – Ему только четырнадцать лет! – Голос ее задрожал. – Я послала его купить концентрат для подливки. А теперь индейка пропала! – Она говорила бессвязно, точно в бреду.

– Я займусь этим. – Джессика кивнула Рэфи. – А вы поезжайте.

Он так и сделал.

Бывают важные вещи, затрагивающие лишь немногих. И наоборот, какая-нибудь мелочь может затронуть большое число людей. Но и мелочь, и важное событие способны оказывать влияние на группы людей, образуя из них некую цепь. Происшествия могут сплачивать нас воедино – ведь все мы в общем-то из одного теста. Когда что-то случается, в нас пробуждается наша общность, соединяя нас с другими людьми гирляндой свечей на рождественском древе – оно может крениться, ломаться, но будет держать эту гирлянду свечей. Какие-то из них могут гаснуть, другие мигать, но прочие – гореть ярко и красиво, ибо все мы в единой цепи.

В начале нашего повествования было сказано, что это история о человеке, познающем людей. О человеке, который раскрывается и обнажает свою сущность перед всеми, кому это важно. И те, кто важен ему, раскрываются в свой черед. Вы подумали, что речь идет о Лу Сафферне, не так ли? Нет, речь идет о вас.

Урок сведен к общему знаменателю. Знаменатель найден: все мы соединены общей цепью. На кончике цепи болтаются часы, на циферблате которых отсчитывается время. Мы слышим негромкое тиканье этих часов, взрывающих тишину, мы видим и циферблат, но часто не чувствуем бега времени. Каждая прожитая секунда оставляет свою отметину на каждом из нас; она приходит и уходит незаметно, скромно, тает в воздухе, как пар от горячего рождественского пудинга. Обилие времени обдает нас жаром, время уходит, и нам становится зябко. Время, оно драгоценнее золота, дороже бриллиантов, дороже нефти, дороже всех земных сокровищ. Времени нам никогда не хватает, мы отвоевываем его в борьбе с самим собой, и потому мы должны тратить его с толком. Его не запакуешь в красивую коробку, не перевяжешь ленточкой, не положишь под деревцем под Рождество. Подарить его кому-то нельзя, но уделить, разделить с кем-то можно.

^[1] Перевод Б. Заходера.

^[2] Укол (фр.), принятый в фехтовании термин.

^[3] В оригинале перевода было “нещадно жмя на газ”. Поправил, не вынеся такого надругательства над русским языком (комм. SeNS-а).

^[4] Гусиная печенка (фр.).

Дата добавления: 2015-08-21