Примечания. 1. Емельянов В.Г

1. Емельянов В.Г. Записки орловского краеведа (Рукопись). Орел, 1991. С.140.

2. Лихачев Д.С. Архитектура в контексте культуры//Лихачев Д.С. Земля родная. М., 1983. С.120.

3. Лихачев Д.С. Земля родная. М., 1983. С. 115, 120.

М. С. Потёмина БЕРЛИН В СОВРЕМЕННОЙ НЕМЕЦКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Рассматривается аллегорическое изображение Берлина в романах современных немецких авторов. Прослеживается, каким образом восточные и западные писатели создают в своих произведениях после 1989— 1990 гг. новые урбанистические пространства, наполненные апокалипсическими метафорами. Реализация концепта «объединенный Берлин» анализируется в контексте основных современных концепций городского ландшафта.

Берлин как место действия многих современных романов не раз становился предметом научного интереса: В. Беньямин [2] обнаружил в литературе фигуру фланера как специфического субъекта модерного города, немецкие исследователи Э. Гримм [6] и Ф. Лангер [13] изучают берлинские романы в ракурсе постмодернистской концепции городского критицизма, большое значение для понимания любого современного произведения о мегаполисе также приобретают теория гете-ротопии урбанистического пространства М. Фуко [4] и триалектика пространства А. Лефевра [15].
В основе большинства (пост)модернистских концепций городского ландшафта в литературе заложена идея «взаимозаменяемости современных метрополий»* [6, S. 18], их нереальности, моделируемости в контексте глобализации и стремительного развития новых коммуникационных и информационных технологий. Доминирующим лейтмотивом в современной литературе о мегаполисах становится напряженный конфликт между создаваемыми авторами взаимозаменяемыми картинами городов-мегаполисов и стремлением героя произведения придать пространству, с которым связаны его воспоминания о «повседневных», частных, имеющих для него идейную ценность событиях, неповторимые, индивидуальные черты.
Благодаря Объединению Германии у большинства восточных и западных немецкоязычных авторов появляется шанс сформировать новое художественное пространство. Преображенный Берлин оказывает-
* Здесь и далее перевод наш. — М. П.
© Потёмина М. С., 2013
Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. 2013. Вып. 2. С. 63 — 70.
ся центром общественно-политической и частной жизни, пристанищем для ищущих свою идентичность героев. «Берлин, — по мнению Ф. Лан-гера, — следует рассматривать как площадку для реализации постмодернистской политической парадигмы, как возможную и необходимую литературную утопию, сконструированную для ставшего атопическим в свете глобализации и плюрализации общества» [13, S. 20].
С утопическим восприятием потерянного города и воссозданием его идеальной модели в воспоминаниях связано метафорическое представление о Берлине как об Атлантиде (Й. Шпаршу «Комнатный фонтан»). Однако настоящее и будущее объединенной столицы, вполне в духе антиутопии и даже дистопии, показано писателями достаточно 64 пессимистично. Они зачастую создают неоэкспрессионистские карти-
ны жизни потерянного, раздавленного переменами человека, а также альтернативные апокалипсические сценарии Объединения. Берлин, с одной стороны, воспринимается как «не-место», «место, которого нет», а с другой — как реальное пространство, в котором сталкиваются модусы воспоминания и забвения, частного опыта и глобальных общественно-политических изменений, мгновения и вечности.
Как в теории гетеротопии М. Фуко «другие места» (кладбища, зеркала, библиотеки и пр.) и вытесненные воображаемыми пространствами воспоминания могут стать отправной точкой для критического изучения идеологизированных пространственных концепций [4], так и во многих произведениях современных немецких писателей отдельные пространства, в которых находится или внезапно обнаруживает себя герой (руины, граница, больница), дают ему ключ к расшифровке города как места историко-политической рефлексии. Эти пространства неразрывно связаны с так называемым пространством репрезентации триалектики А. Лефевра, которое включает в себя эмоционально нагруженные образы, символы и смыслы, мифы и легенды.
В этом контексте представляется интересным проанализировать основные маркеры изображения Берлина, которые встречаются в романе «Я» («Ich», 1993) Вольфганга Хильбига. Автора романа, который рассматривается исследователями как «самое комплексное выражение дискурса отчуждения» [12, S. 24] в литературе после Объединения, отличает постструктуралистский взгляд на ГДР. По мнению Сюзанны Ленданфф, в восточной части Германии тоталитарное государство долгое время создавало видимость идеального общества, некую иллюзорную реальность. Стратегия создания в сознании граждан ГДР искаженных представлений о мире выстраивается, как отмечает исследовательница, по законам логики теории симуляции Жана Бодрийара [14]. Согласно теории симулятивности действительность полностью превращается в знаковую систему сигнификатов, которые оказываются не-самотождественны и больше не имеют с ней связи [14, S. 213]. Социалистический Восток воспринимается как столица постмодернистского взгляда на жизнь как на имитацию и притворство.
В романе рассказывается о писателе, который в свое время был рабочим в одном из захолустных городков в Саксонии. Под давлением службы госбезопасности ГДР он становится неофициальным осведомителем и переезжает в Берлин. Согласившись сотрудничать со штази, ге-
рой теряет собственное «я», его имя сокращается до инициалов М. В., В. или С., во всех официальных документах он теперь значится под псевдонимом Камбер. В романе «Я» Хильбиг рассказывает о том, как потеря имени связана с потерей собственного «я». Работа в качестве негласного сотрудника госбезопасности больше не позволяет герою говорить о себе в первом лице. Когда он повествует о себе, он имеет в виду другого человека, более не идентичного его старому «я». М. В. цитирует самого себя и рассказывает о ком-то, кого больше не существует. Теперь он ведет бытие тени писателя, за которым следит и который известен ему под псевдонимом Чтец (Reader).
Камбер, alias М. Б., передвигается из одного конца города в другой по подвальным лабиринтам Берлина и вечерами подслушивает высказывания писателей, обсуждающих запрещенные книги. Чтения тайно проводятся на задворках квартала Пренцлауэр Берг, известного свободомыслием жителей — представителями интеллектуальной элиты Берлина.
В романе проводятся параллели между слежкой осведомителя за своим объектом и деятельностью писателя. М. В. пытается проникнуть в суть непостижимых и загадочных событий, которые происходят одновременно во всех частях города. Тайная жизнь мегаполиса особенно активно «пульсирует» в его катакомбах, подвалах и на станциях метро. Именно здесь, под землей, в месте, где так скверно пахнет затхлостью, где каменные стены сыреют, плесневеют и отваливаются слоями, в своем разлагающемся и все же незыблемом подполье писатель чувствует себя как дома, только здесь он может смутно что-то чувствовать и пытаться размышлять. Большую часть времени Камбер, он же М. В., проводит под землей, под берлинской улицей Норманенштрассе, то есть прямо под штаб-квартирой Министерства госбезопасности ГДР, глядя на бетонную преграду, которая является продолжением Берлинской стены под землей. Так же как и крот из рассказа «Нора» Ф. Кафки, герой Хильбига чувствует себя относительно защищенным в каменном мешке подземного города, перед стеной, за которой находится недостижимый Запад и которая символизирует для него одновременно ГДР и границу его сознания, его свободы. Здесь он пытается реконструировать свою предыдущую жизнь: «...как из М. В. он превратился в Камбера, действительность — в объект слежки, опыт, взгляды и предположения — в протоколы, знаковые системы, сплошную симуляцию, проглотившую действительность?» [1].
Главный герой, вынужденный самостоятельно разбираться в симультанных перипетиях жизни города, озабоченный поисками информации, необходимой для реабилитации своего «я», чувствует себя опустошенным. Объектом его наблюдений становится в первую очередь сам город. Берлин в его представлении находится в постоянной осаде: «Когда в 18.00 продуктовые магазины закрывались, город вымирал; за какие-то полчаса между домами, которые сразу и одновременно, казалось, были заперты на засовы и на замки, устанавливалось молчание. Было ощущение, что город предупредили о нападении вражеских сил; молчащие, сбившиеся в кучу, дома застыли, словно в ожидании исполинского, разрушительного, все превращающего в развалины удара» [9, S. 121].
Маркерами города у В. Хильбига становятся такие образы, как «преисподняя», «подземный мир подвалов, каналов и котелен» [5,
65
S. 65], здесь же часто создаются любимые автором апокалипсические «пейзажи руин» («Trümmerlandschaften»).
Не только город автор считает симуляцией и параллельным миром, все, что его окружает, кажется ему зыбким и обманчивым. Писатель, за которым следит Камбер, сам оказывается неофициальным сотрудником штази и, в свою очередь, наблюдает за М. В. В конце концов становится понятным, что все действующие лица романа — сотрудники штази, которые наблюдают друг за другом. Вся жизнь граждан ГДР представлена в бесконечных протоколах, текстах, которые необходимо перепроверять через другие тексты. Мир Берлина — вымышленный «запротоколированный», а государство — «смоделированная система» 66 [18], виртуальная действительность, которая лишь выдает себя за дей-
ствительность.
В рассказе «Запах книг» («Der Geruch der Bücher», 1994) В. Хильбиг также использует привычные для своей прозы мифические образы: метафору омертвевшего города и занятых «косметикой земли» «кочегаров» — писателей [8, S. 26]. Я-рассказчик смотрит из окна своей затхлой съемной квартиры на засыпанный снегом Берлин, символически изображенный как застывшее, неподвижное и безжизненное пространство. В тексте часто встречаются символы смерти и разложения, которые отражают настроения и самоощущение главного героя.
Рассказчик живет один в пустующей квартире, предоставленной ему русским знакомым, среди книг, которые ассоциируются у него с пеплом, оставшимся после сгорания угля в кочегарке, и смертью: «Это был запах смерти» [8, S. 24]. У героя даже есть предположение, почему отсюда «сбежал» предыдущий квартиросъемщик: «Возможно, он чувствовал себя также, как и я, прибыв в этот невероятный город, книги испускали свой дух... обесцененные, они издавали смрад разложения, поскольку в своей стране они были запрещены и объявлены вне закона» [8, S. 28]. Бесполезность протестных высказываний подпольных поэтов становится очевидной в конце рассказа. Мир книг — искусственный, ненастоящий: «...высотой в вавилонскую башню мы нагромождали один трактат на другой, чтобы соорудить источник мудрости. В итоге из этого получились только такие косметически подправленные воображением метрополии, как. сверкающий огнями Манхэттен и этот Берлин» [8, S. 30].
Герои В. Хильбига пытаются вступить в борьбу за автономию писательского слова, однако их тоже перемалывает «урбанистический молох Берлина» [9, S. 20].
Образ Берлина как место военных действий и символической смерти встречается и у других авторов. Достаточно вспомнить роман «Nox» Т. Хеттхе, в котором тело персонифицированного Берлина, представшего перед читателем в образе женщины-убийцы, испещрено символами исторической памяти: «"Моя кожа — топография войны", — подумала она. — "Планы и интриги, бои в окопах, партизанские отряды, союзы и ультиматумы."» [7, S. 116]. Центр города, особенно пространство вокруг Берлинской стены, воспринимается героиней как «ничья земля», а граница, разделявшая его еще недавно на две части, — только недавно зарубцевавшейся раной: «В то время как вокруг формировались дома и улицы и как новые слои кожи отмирали, отшелушивались
и вновь возникали, здесь была ничья земля, прожилок раны, рубцовая ткань, нечувствительная ко всему, нервы окончательно рассечены и трещины на коже открыты» [7, S. 78]. Объединение воспринимается героиней как жестокий садистский акт: «С удивлением она смотрела на то, как вдоль стены рубец, оказавшийся прямо по центру города, разошелся, как плохо зажившая ткань. Как ярко освещалось это место и торопливо вбивались в нее раневые крючки. Сверкающей сталью в мясо, чтобы теперь полностью разодрать обескровленную натяжением белесую соединительную ткань рубца» [7, S. 79]. После мучительного блуждания по городу в ночь Объединения, пройдя все «круги ада» и приняв свершившиеся изменения, в декорациях старого анатомического музея забывшая свое имя и потерявшая идентичность героиня постигает свое истинное предназначение. Объединение представлено в книге и как череда извращенных сексуальных практик, в которых принимает участие героиня (персонифицированный западный Берлин) и ее изуродованное экспериментами тоталитарного государства восточное alter ego.
Достаточно часто Берлин метафорически описывается в литературе как «[уличная] девка, распутница Вавилона» («Hure Babylon»). Так, например, в романе П. Ваверчинека «Мой Вавилон» («Mein Babylon», 1995) город изображается как объект вожделения, жертва страстного желания «чужаков» покорить его. Приезжающие сюда мечтают стать частью большого города, а с ним — и общества потребления. Восточный Берлин сатирически представлен как место, желанное провинциалами, «город мечты» [19, S. 62]. Одновременно Вавилон символизирует средоточие пороков современного мира, он «великий город», живущий по законам, ведущим его к упадку и гибели.
На первый план созданного автором исторического портрета города выдвигается жизнь главного героя-представителя искусства, которая проходит на фоне расцвета и распада субкультуры Восточного Берлина. «Мой Вавилон», по мнению С. Леданфф, — «прощальная песнь мифу, созданному вокруг квартала Пренцлауэр Берг» [14, S. 224]. В рассказе прослеживается критика отмирающего города. Едкая сатира направлена также на его жителей — представителей богемы, считающих себя исключительными, избранными личностями. Похожая тема поднимается Райнхардом Йирглем в романе «Собачьи ночи» («Hundsnächte», 1997). Берлин у него — «чванливый монстр, спазматирующий на все, что кажется ему провинциальным» [10, S. 219].
Городские жители Вавилона П. Ваверчинека предаются излишествам, ведут жизнь, ориентированную не на созидание, а на потребление. Заключительным аккордом распада города становятся картины Берлина, фиксируемые рассказчиком. Отличительная характеристика города — давящая на героя пустота, мертвая тишина и скука.
В рассказе «Соль и кровь» («Salz im Blut», 1990) А. Ноймайстер рассматривает Берлин как символ, аккумулирующий в себе все изменения, связанные с разделением и объединением Германии. Рассказчик отмечает: «Я рассматриваю всю Германию как Берлин, ГДР — как Восточный Берлин, ФРГ — как Западный Берлин. В Потсдаме, скорее всего, достаточно быстро решили, как следует разделить главную часть двенадцатилетнего рейха: пролетская треть города на прокуренном Вос-
67
68
токе — русским, другие чистенькие две трети — западным союзникам. Даю голову на отсечение, что это соответствует правде!» [17, Б. 61].
Если Берлин — центр немецкой Вселенной, то и «каждый берлинец автоматически становится специалистом в немецких обстоятельствах» [16, Б. 119], — считает герой романа Андреаса Ноймайстера «Растолкование» («Ашде^сЬеп», 1994). Для рассказчика это повод 1 октября 1990 г. отправиться со своим фотоаппаратом туда, где в данный момент «происходит история». Он отсчитывает последние часы жизни Восточного и Западного Берлина и фиксирует свои впечатления на бумаге. Правда, сам исторический момент — празднование Объединения — он опускает в своем описании, ограничиваясь лишь упоминанием фейерверка, устроенного в честь столь важного исторического события: «Последние часы Западного Берлина как Западного Берлина. Вскоре он станет западной частью Берлина. Пироман не откажет себе в фейерверке. Двадцать четыре ноль ноль, в этот момент сталкиваются два дня, и только один останется в итоге. Вот и все.
Третьего заснул, четвертого выспался. Пятого обратно к живым» [16, Б. 25].
Пробел в тексте говорит о том, что повествователь не может или не хочет рассказывать о дне Объединения. Такая визуальная организация текста — стилистический прием, часто используемый представителями неоавангардного направления в искусстве. Пробелы в конкретной поэзии, например, могут пониматься как нежелание позитивно высказаться по поводу события. Сдержанность языкового выражения переживаемого в полной мере соответствует общему настроению героя. Избегая описания празднования Объединения перед Рейхстагом и у Бранденбургских ворот, он игнорирует как кульминацию общественно-политических перемен, так и значение этого исторического события для него самого [16, Б. 135]. С другой стороны, пропуск в тексте выполняет и выделяющую функцию, которая не позволяет читателю «перепрыгнуть» через пустоты, обладающие серьезным семантическим потенциалом. Благодаря пробелу в тексте ночь 3 октября 1990 г. все же воспринимается как нечто значительное и особенное.
Как и его предшественники, А. Ноймайстер использует «любовную метафорику» при описании процесса воссоединения Восточного и Западного Берлина. Проблемы, сопровождающие процесс слияния ГДР и ФРГ, иронически показаны через аллюзию на известное высказывание В. Брацдта: «Как-нибудь вместе срастется то, что некоторым образом составляет одно целое» [16, Б. 72]. Добавленное в оригинальное высказывание бывшего канцлера ФРГ словосочетания «как-нибудь» и «некоторым образом» дают понять, что единство нации и сближение восточных и западных немцев все еще остается утопией.
Герой романа Ноймайстера «Растолкование» приезжает в Берлин, чтобы понять его, но так и не осваивается, не становится его частью. Он занимается поисками дополнительной информации о городе и пытается составить свое представление о нем, но читатель так ничего и не узнает из рассказа героя об атмосфере, царящей в Берлине, или о его облике. Отношение героя к городу — это игра, основанная на притяжении и отторжении, чувствах, которые он испытывает, думая о нем. Ему
кажется, что сам он «принимает» город, а вот мегаполис не только не открывает ему свои объятия, но и забирает у него последние силы. В тексте часто встречаются слова-антонимы, означающие близость и дистанцию, движение и стагнацию.
Поскольку рассказчик — фотограф, его восприятие города связано с профессиональным интересом. Вместо вербального описания, он документирует происходящее и передает свои впечатления через медиум фотографии. Техника моментального снимка переносится и на литературную форму представления событий, что создает впечатление поверхностно-легкомысленного, «плакатного» восприятия действительности героем. Предложения комбинируются произвольно, стоят обособленно, не имеют внутренней связи. Как мотивы фотографа, так и темы, которые поднимает рассказчик, часто сменяются, отрывочности запечатленного на фотографии мгновения жизни соответствует фрагментарность структуры текста. Цели, которые ставят перед собой фотограф и автор текста, схожи. Посредством технических коммуникативных средств они пытаются удержать мгновение, зафиксировать впечатления и таким образом сохранить от забвения окружающие их картины и образы.
«Фотографии должны быть четкими, а правда убедительной», — считает герой [16, Б. 109]. Тем не менее не все у него получается, как задумывалось. Его постоянно преследуют мелкие неудачи — то неправильное освещение мешает сделать четкий кадр, то замерзший растворитель в фотоаппарате не позволяет зафиксировать важный исторический момент. Неудачные фотографии, по мнению У. Бремер, показывают, что фотограф не в состоянии зафиксировать все как есть, да и вообще любой вид репродукции истории и ощущений свидетелей ее изменений невозможен [3, Б. 136]. Ни через технику, ни вербально герой не может выразить свои ощущения. Картины Берлина изменяются или сменяются другими моментально. Город находится в постоянном движении. Цель героя — запечатлеть в фотографии Берлин в момент «исторического перелома» — оказывается недостижимой.
Для ряда современных авторов характерно символическое представление Берлина. Писатели используют неоэкспрессионистский стиль повествования, создают урбанистические пространства; герои произведений, как правило, предаются рефлексии по поводу общественно-исторических изменений в стране и поиску собственной идентичности.
Критический разбор настоящего и прошлого восточными писателями не ограничивается темой меланхолического прощания с ГДР, которая так часто поднималась в ранних романах Объединения. Напротив, они принимают и перерабатывают свое прошлое, создавая поис-тине апокалипсические сценарии прошлого, настоящего и будущего мегаполиса. Берлин изображается ими с помощью заряженных негативными коннотациями метафор.
У западных писателей в изображении Берлина часто превалируют иронические интонации. Авторы «играют» с городскими артефактами, в том числе с вариантами названий Берлина, их герои открывают для себя различные грани «незнакомого» города, трансформируют и деформируют его
69
ландшафты. Важные для восточных немцев исторические события западными писателями часто нивелируются, их значение преуменьшается.
Берлин, таким образом, приобретает в современной немецкой литературе неповторимую идентичность. Благодаря воздвижению Берлинской стены и ее последующему разрушению город получает уникальный статус, позволяющий ему еще долгое время занимать как в культурном, так и в литературном ландшафте особое место в ряду безликих современных мегаполисов.
Список литературы
70 1. Baumgart R. Quasi Stasi. Wolfgang Hilbigs Vermutungen über die Welt und
sein Roman «Ich». URL: http://www. zeit. de/1993/41/quasi-stasi (дата обращения: 05.12.2012).
2. Benjamin W. Das Passagenwerk. Frankfurt a/M., 1983.
3. Bremer U. Visionen der Wende. Eine textanalytische Untersuchung erzählerischer Prosa junger deutscher Autoren zur Wiedervereinigung. Osnabrück, 2002.
4. Foucault M. Die Heteropien. Der utopische Körper. Frankfurt а/М., 2005.
5. Grimm E. Im Abraum der Städte. Wolfgang Hilbigs topographische „Ich" — Erkundung // Text und Kritik. München, 1994. H. 123: Wolfgang Hilbig.
6. Grimm E. Semiopolis. Prosa der Moderne und Nachmoderne im Zeichen der Stadt. Bielefeld: Aisthesis, 2001
7. Hettche T. Nox. Köln, 2002.
8. Hilbig W. Der Geruch der Bücher // Text und Kritik. München, 1994. H. 123: Wolfgang Hilbig.
9. Hilbig W. Ich. Frankfurt а/M, 1993.
10. Jirgl R. Hundsnächte. München, 1997.
11. Jung W. Idylle und Terrordrom. Berliner Mythen der neunziger Jahre // Das Argument. Jg. 40, H. 6. Berlin, 1998.
12. Jung W. Welch eine Simulation war doch diese Wirklichkeit // Text und Kritik. München, 1994. H. 123: Wolfgang Hilbig.
13. Langer Ph. Kein Ort. Überall. Die Einschreibung von «Berlin» in die deutsche Literatur. Berlin, 2002.
14. Ledanff S. Hauptstadtphantasien. Berliner Stadtlektüren in der Gegenwartsliteratur 1989—2008. Bielefeld, 2009.
15. Lefebvre H. The Production of Space. Oxford, 1991.
16. Neumeister А. Ausdeutschen. Suhrkamp Verlag Frankfurt а/M., 1994.
17. Neumeister А. Salz und Blut. Frankfurt a/M., 1990.
18. Pfeiffer J. Wolfgang Hilbigs Roman «Ich» und die Tradition des romantischen Künstlerromans. URL: https://home. ph-freiburg. de/pfeifferfr/hilbig.htm
19. Wawerzinek P. Mein Babylon. Berlin, 1995.
Об авторе
Марина Сергеевна Потёмина — канд. филол. наук, доц., Балтийский федеральный университет им И. Канта, Калининград.
E-mail: [e-mail].
Author
Marina Potyomina — PhD, Ass. Prof., I. Kant Baltic Federal University, Kaliningrad. E-mail: [e-mail]

Научная библиотека КиберЛенинка: http://cyberleninka.ru/article/n/berlin-v-sovremennoy-nemetskoy-literature#ixzz3LgXMjPBi

С момента постройки в 1961 году и до падения в 1989 году Берлинская стена была самым ярким и убедительным символом моральной и материальной несостоятельности коммунизма. Другие диктатуры — от Албании до Северной Кореи — в попытке не допустить бегства своего угнетенного населения на свободу проводили минирование и натягивали колючую проволоку. Но по сравнению с Берлинской стеной никакой другой символ лишения свободы не был столь очевидным и порочащим своих создателей Она представляла собой жуткое и уродливое сооружение длиной в 156 километров, объединявшее в себе наблюдательные вышки, прожекторы, противотанковые заграждения, патрулей с собаками и траншеи, которые разрезали на части когда-то шумный и оживленный центр исторической столицы Германии.

Пограничники Восточной Германии по приказу своего руководства, поддерживаемого Советским Союзом, открывали стрельбу, в результате чего были убиты десятки людей, пытавшихся прорваться через стену. За весь 28-летний период существования стены было застрелено 136 человек непосредственно рядом со стеной. На совести этих преступников и смерть многих людей, убитых при других обстоятельствах. Сотни других граждан были убиты при попытке пересечь внутреннюю границу, которая разделяла Восточную Германию (Германскую Демократическую Германию или ГДР) и Западную Германию. Уже в самом конце, компартия ГДР начала упорно распространять наглую ложь о том, что официальных приказов стрелять в тех, кто пытался сбежать из страны, не было, и что стена служила исключительно для того, чтобы защититься от нападения «империалистического» Запада.

Жизнь в Восточном секторе Берлина сопровождалась ощущением физической изоляции, засильем закостенелых идеологических стереотипов и проходила в мрачной атмосфере безысходности. Совершенно иную картину можно было наблюдать в Западном секторе, там политическая деятельность отличалась активностью и отсутствием шаблонов, культурная жизнь бурлила, а материальные условия были благоприятными. Гуляя по оживленным и ярко освещенным улицам Западного Берлина, человек видел, что это один из лучших городов Европы. А там, за стеной, всего лишь в нескольких сотнях метров, на безмолвных, погруженных в кромешную тьму, улицах, Восточного Берлина на которых почти не встретишь ни машин, ни пешеходов, возникали сомнения в том, что это части одного и того же города.

Все три книги, о которых пойдет речь, выходят в свет в честь 25-й годовщины падения Берлинской стены 9 ноября 1989 года, поэтому читатели смогут ознакомиться с каждой из них и открыть для себя много нового. Мари-Элиз Саротт (Mary Elise Sarotte), приглашенный профессор истории Гарвардского университета и специалист по вопросам недавней холодной войны, предлагает читателю достоверное и динамичное описание событий, которые привели к падению стены. Петер Шнайдер (Peter Schneider), романист и эссеист, который, подобно немногим ныне живущим немецким писателям, знает и любит Берлин, предлагает очень личный рассказ о преображении города после объединения двух частей Германии в 1990 году. И, наконец, Эстер Вайцей (Hester Vaizey), которая читает лекции по современной истории Германии в Кембридже. В своей книге она описывает жизнь восьми бывших граждан ГДР, чтобы, спустя четверть века после объединения страны, показать ту огромную разницу в поведении и мировоззрении, которая до сих пор разъединяет немцев, выросших по разные стороны тогдашней границы.

В книге «Крах» (The Collapse) Саротт, получившая премию за написанную в 2009 году книгу «1989-й: Борьба во имя созидания Европы после холодной войны» (1989: The Struggle to Create Post-Cold War Europe), описывает историческую обстановку, что позволяет понять, почему к 1989 году коммунизм в Восточной Германии оказался в тупике. Угроза существованию стены была связана с рядом событий: в 1985 году к власти в СССР пришел реформатор Михаил Горбачев, в Польше и Венгрии произошли демократические преобразования, экономика ГДР пришла в упадок, валютный долг страны вырос, а население было недовольно фальсификацией результатов местных выборов в мае 1989 года. И, самое главное, летом того же года была открыта граница между Венгрией и Австрией.

К августу примерно 200 тысяч жителей ГДР, воспользовавшись возможностью беспрепятственно ездить в страны социалистического лагеря, устремились в Венгрию в надежде перебраться оттуда на запад. А когда власти ГДР запретили поездки в Венгрию, тысячи желающих уехать заполнили приемные посольств Западной Германии в Праге и Варшаве. Была достигнута договоренность, чтобы позволить этим людям выехать в Западную Германию поездом через территорию ГДР. Однако это вызвало массовые протесты жителей Дрездена (где молодой Владимир Путин был агентом советского КГБ), во время которых тысячи граждан страны штурмовали вокзал в отчаянной попытке сесть в один из поездов и вырваться на свободу.

В своей книге Саротт дополняет повествование подробностями, позволяющими восстановить все обстоятельства становления мирной оппозиции, зародившейся и окрепшей в конце 80-х в Лейпциге при содействии протестантской церкви, предоставлявшей свои помещения для работы. К 9 октября 1989 года, когда для проведения марша на улицах Лейпцига собралось не менее 100 тысяч демократически настроенных демонстрантов, существовала опасность, что власти ГДР возьмут пример со своих китайских товарищей и так же, как это было за четыре месяца до этого на площади Тяньаньмэнь, расстреляют сотни безоружных протестующих.

Тщательно изучив архивы и особенно документы секретной полиции Штази, а также опросив десятки участников событий, Саротт показывает, что кровавой бойни удалось избежать, главным образом, благодаря функционеру из Лейпцига, рядовому члену компартии по имени Гельмут Хакенберг (Helmut Hackenberg). В ту ночь он дежурил, и ему хватило смелости отказаться от обычного метода силового подавления демонстрации. Как пишет Саротт, позже, во время переворота 17-18 октября, Эгон Кренц (Egon Krenz) — член политбюро и вероятный преемник старого лидера компартии ГДР Эриха Хонекера (Erich Honecker), выступил с заявлением в оправдание руководства. Однако никаких серьезных доказательств того, что сам Кренц или кто-то из высокопоставленных чиновников ГДР приказывали отвести войска, не было найдено. Более того, министр внутренних дел Фридрих Дикель (Friedrich Dickel) с возмутительной жестокостью заявил, что намерен приехать в Лейпциг и превратить демонстрантов в такое месиво, что «одежду надевать будет не на кого».

Немецкие ученые знакомы со многими из этих материалов. Однако ценность этой книги заключается в том, что Саротт показала, что, вне всякого сомнения, Берлинская стена пала отнюдь не в результате тайных замыслов западных, советских или восточногерманских политиков или благодаря какому-то хитрому плану быстро окрепшей оппозиции в ГДР. Скорее всего, падение стены было обусловлено «удачным сочетанием участников и событий» в тот вечер 9 ноября. «Они собрались и оказались в нужном месте в очень точной, хотя и случайной, последовательности». Точнее говоря, все дело было в роковой ошибке члена политбюро Гюнтера Шабовски (Günter Schabowski), который на пресс-конференции по ошибке заявил, что власти ГДР решили разрешить гражданам немедленно и беспрепятственно выезжать за границу. Если бы не эта оплошность, вряд ли бы в тот вечер многотысячная толпа граждан ГДР, с нетерпением ждавших выезда, хлынула к стене на Борнхольмштрассе и заставила пограничников открыть погранпереход.

А то, что случилось потом, описано уже в книге «Берлин сегодня» (Berlin Now) — Шнайдер посвятил ее своему городу, который, по его словам, «производит впечатление того места, где все и вся постоянно куда-то движется, и где больше ощущается прошлое и будущее, нежели настоящее». Автор написанной в 1982 году книги «Прыгающий со стены» (Der Mauerspringer — The Wall Jumper), в которой блестяще описана «стена в сознании», вокруг которой формировался менталитет жителей обеих частей Германии, показывает, что противостояние коммунизма и капитализма в лучших традициях Стены породило новые формы городской напряженности и враждебности, многие из которых связаны с недостаточной способностью иммигрантов–мусульман приспосабливаться к жизни в Германии и к убогим государственным школам в бедных кварталах.

Современный Берлин невероятно популярен среди путешествующей молодежи: город отличается толерантным отношением к образу жизни, в целом безопасен и пестрит этническим разнообразием людей, приехавших со всех концов света. Здесь расположено несколько лучших в мире ночных клубов (во всяком случае, так утверждает сам Шнайдер — бодрый молодой человек, который в свои 70 с хвостиком захаживает в некоторые из этих клубов далеко за полночь).

Разрушенный в результате бомбардировок, проводившихся союзными войсками, а потом обезображенный усилиями тупоголовых градостроителей по обе стороны от стены, Берлин не может похвастаться такой же красотой, как Париж или Рим. Шнайдер называет его «золушкой среди европейских столиц». Берлин отличается от Лондона или Нью-Йорка тем, что в нем нет финансовых районов, а цены на недвижимость не достигают характерных для таких районов астрономических высот. Но, по мнению Шнайдера, когда-нибудь все изменится. Говоря о будущем города, он считает, что когда Берлин станет «таким же величественным, шикарным, дорогим и скучным городом, как большинство столиц западного мира», вместо него самым модным городом Европы станет Бухарест или Сараево.

В Берлине процветает искусство, это подходящее место для развития бизнеса в сфере интернет-технологий, а после ужасов эпохи фашизма и коммунистической диктатуры ГДР создается впечатление, что город, как говорится, вновь обрел свое будущее. При этом Шнайдер напоминает, что отголоски исторического прошлое никуда не исчезают, и это хорошо чувствуется при посещении мемориалов еврейского наследия и Холокоста.

А еще Берлин оказался в центре одного из крупнейших управленческих скандалов за весь период после объединения: правительство не смогло уложиться в бюджет и сроки при строительстве нового международного аэропорта. «Одна из парадоксальных особенностей Берлина заключается в том, что эти проекты были креативными, уникальными и удачными по определению, беда в том, что эти грандиозные планы по созданию столицы мирового уровня погрязли в провинциализме и дилетантстве», — пишет Шнайдер. При этом он с иронией добавляет, что аэропорт, открытие которого намечалось на 2011 год, и степень готовности которого совершенно никакая, «пребывает в состоянии долгостроя, что вполне устраивает городскую власть и очень ей нравится».

Хотя времена Демократической Республики уже в прошлом, она оставила после себя глубокие шрамы. Вайцей, автор книги «Рожденные в ГДР», цитирует слова психолога Ханса-Йоахима Мааца (Hans-Joachim Maaz), который говорил: «В эмоциональном плане мы все жили за стеной, поскольку наша страна была физически отрезана от внешнего мира по ту сторону Берлинской стены». Оказалось, что выходцам из Восточной Германии чрезвычайно трудно кому-либо доверять, иногда даже самым близким. Дело в том, что агенты Штази умели обманным путем заставить доносить друг на друга членов семьи и друзей.

Вайцей рассказывает о человеке по имени Марио, которого в 80-е годы бросили в тюрьму, где его допрашивали агенты Штази. После объединения страны он нашел работу и продавал сигары в универмаге KDW в Западном Берлине. И вот однажды в 1999 году, обслуживая покупателя, он узнал в нем одного из своих мучителей из секретной службы. «Вы должны попросить у меня прощения», — обратился он к покупателю. «Ничего я тебе не должен. Ты был преступником», — ответил тот.

По словам Вайцей, не все бывшие граждане ГДР вспоминают Восточную Германию как полицейское государство, хотя, на мой взгляд, именно такой эта страна и была — самой страшной в Восточной Европе, если не считать Румынию с ее Николае Чаушеску. Почти каждый шестой человек в той или иной форме сотрудничал со Штази, и в период с 1961 по 1989 годы более 200 тысяч жителей ГДР сидели в тюрьме по политическим мотивам, в основном, за так называемую «измену родине в виде побега из страны» (Republikflucht).

Некоторые люди, с которыми беседовала Вайцей, отмечают, что, как выходцы из ГДР, они не приемлют условий объединения Германии. По их мнению, в результате этого объединения пострадала их национальная идентичность, поскольку тем самым была опорочена и унижена их родина, которую теперь следует выбросить на свалку истории. В некотором смысле, у многих из них по-прежнему сохранилось чувство родины, они ощущают себя ГДР-овцами, узнают друг друга, предпочитают общаться со «своими». «Стены рушатся, правительства сменяют друг друга, но привычки, образ жизни, поведение, формировавшиеся на протяжении долгих лет, конечно же, меняются гораздо дольше», — делает вывод автор.

Но при этом очень немногие выходцы из бывшей ГДР хотят вернуться в родные места. А зачем? Ведь многие из них уже привыкли к тому уровню жизни, о котором раньше могли только мечтать. Они живут в условиях демократии. В рамках своих финансовых возможностей они могут беспрепятственно ездить, куда угодно. В европейской истории судьба ГДР волнует людей меньше всего, и с сожалением вспоминают эту страну совсем немногие. А с такой статистикой особо не поспоришь.

Рецензі

Сонячна алея - твір німецького автора Томаса Бруссіга - це розповідь про життя німецького народу, поділеного Берлінською стіною очима підростаючого покоління. Розповідь переважно йдеться про події, які відбувалися безпосередньо з героями твору, а не з самою країною, проте можна відчути постійний вплив на їхню свідомість Берлінської стіни, адже вона - це епіцентр, навколо якого обертається доля кожного, хто жив біля неї. Наприклад, жителі Сонячної алеї - вулиці, що іронією долі опинилася на схід Берлінської стіни. І відтепер ця вулиця стала особливою в Німеччині, адже саме тут розпочинається рух опору і непокори діючому режимові. Можливо навіть тому, що колись давно на ній жив підліток Міха (головний герой твору) та його друзі, які ні в чому не поступалися своїм принципам, а завзято йшли до головної мети - об'єднати Німеччину і зруйнувати стіну, яка її розділила. Вони постійно виказують свою непокору, слухаючи "найзабороненішу" музику, не піддаються спокусі забезпечити собі легке життя: за "недостойну поведінку" їх виганяють зі школи, проте вони тільки раді цьому. Вони розуміють, що буде складно, адже ніхто їм не допоможе у боротьбі, але ніхто й не перешкодить: їх ув'язнювали, гнобили, ламали життя і навіть посягали на нього, проте це все ставилося в ніщо перед мрією звільнитися. Читаючи цю книгу я зрозумів, що таке - свобода, і що таке - боротьба за неї... І необов'язково досягнути першого, головне - що ви спромоглися досягти другого...
Книга перекладена з німецької мови Софією Онуфрів. Переклад, на мою думку, чудово передає ту атмосферу, яку намагався відобразити автор.

---

Дата добавления: 2015-08-21