Дорогая доченька!

Мне недолго осталось я это чувствую, но не сказать тебе, что люблю, не могу. Я пишу это письмо уже в больничной палате. Я умру, но перед смертью должен раскрыть тайну. Загляни в конверт. Видишь цепочку? Кулон от неё даст тебе тот, чьи силы спасут твою жизнь. Я знаю, ты не поверишь сейчас не единому моему слову, но всё же прошу, будь осторожна. Я слишком люблю тебя, чтобы потерять.

Думаю когда-нибудь, ты узнаешь всю правду, но не сейчас. Я ухожу, но знай, я люблю тебя, и всегда любил. Прощай».

Отец

Я взяла конверт и вытряхнула содержимое на пол. Там была серебряная цепочка (если верить словам отца, то с кулоном, но… его не было). Она как-то странно, не по- настоящему переливалась. Я одела её на шею и принялась дальше изучать вещи отца. Помимо прочих вещей, там обнаружились, старые карманные часы на цепочке. Я откинула крышечку. Часы тихо отсчитывали секунды. Мне на глаза стали наворачиваться слёзы. Я вспомнила, как в детстве часто играла с ними. Чтобы не заплакать, я убрала часы в карман и захлопнула шкатулку. Как раз вовремя. В прихожей хлопнула дверь. Я быстро сунула шкатулку в мамин комод, предполагая, что заберу её позже, и вышла из комнаты. Питер бросился мне на шею. Я обняла его и снова едва не заплакала.

- Я очень рад тебя видеть, - сказал он.

- Я тоже, - ответила я, пытаясь унять дрожь в голосе.

- И надолго уехали мои родители, - спросил он, обращаясь к маме.

- На два месяца, дорогой, - ответила мама.

Я кинула на маму беглый взгляд. Так Питеру неизвестно, что его родителей больше нет? Мама ему соврала? Она права, если, Питер не знает о кончине родителей, то и говорить ему об этом незачем.

- Иди на кухню, Питер, - сказала я – нам с мамой надо поговорить.

Питер не стал спорить и покорно побрёл на кухню. Воспользовавшись моментом, я схватила маму за руку и втолкнула к ней в спальню.

- Мам, ты ему соврала, - спросила я, как только мы остались одни – ты не сказала ему?

- А как бы ты поступила на моём месте, Арти? – вопросом на вопрос ответила мама - сказала бы правду?

Я осеклась. Наверное, нет.

- С кем он был, когда ты его забрала? – решила я сменить тему разговора.

- С нашей общей знакомой, - ответила мама – с Пэм.

- А Пэм знала, что...? – спросила я, но договорить не успела.

- Ей звонил шериф, - перебила меня мама – она знала.

- Ей передали мальчика, до гибели его родителей? – спрашиваю я, ещё не совсем понимая, что мама пытается мне сказать.

- Родители его были тогда ещё живы, - пояснила мама – ребёнка они забрали из школы, а им самим нужно было быстро ехать на работу. Сама понимаешь, что отвезти сына домой они не могли. Они оставили Питера у их общей знакомой – Пэм. Уехали на работу и… не вернулись. Пэм прождала их до вечера, а потом ей позвонил шериф и сказал об аварии.

Естественно Пэм перепугалась, но поняла, что ещё одного ребёнка ей не поднять. У неё и так было четверо детей и муж. Пятого ребёнка Пэм взять не могла. И тут она вспомнила о семье миссис Бладгут, Хоть и без мужа, зато с вполне взрослой дочерью Артемидой, которой, кстати, сирота приходился двоюродным братом. Она сказала шерифу номер телефона и стала ждать, когда придут за ребёнком.

Я глубоко вздохнула и вышла из спальни. Питер сидел на диване в гостиной. Я подхожу к нему и обнимаю за плечи.

- Как дела в школе? – спрашиваю я.

- Нормально, - отвечает он.

-Давай, иди на кухню – говорю я – мама приготовила чай.

Он встаёт и идёт на кухню. Я тоже поднимаюсь.

Я не буду детально описывать дальнейшие события, потому, что, на это не хватит целой книги, скажу лишь, что месяц мы жили нормально, но потом началась суматоха.

День был пасмурный, казалось, что вот-вот должен был начаться дождь. Я села и окна в своей комнате и взяла любимую книгу. Чтение прервал стук в дверь. Она со скрипом отворилась, и я увидела Питера.

- Ты не занята? – робко спросил он.

Я потянулась.

- Нет, а что?

- Да, я тут подумал, Джейн предлагает на выходные сходить в лес на пикник, ты идёшь?

- Конечно, - ответила я – а куда?

- Джейн знает поляну, там, возле реки. Ну, ты возьмёшь лук и…

- Питер, пойми, мама не любит, когда я стреляю.

- Почему?

- Она этого не одобряет. Она говорит, что лук не подходит девочке. Мама не понимает, что стрельба из лука, меня успокаивает.

- Я всё понимаю, но, что если мама не узнает, - он улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ. Однако он настоящий заговорщик. А что? Неплохая идея.

- Проходи Пит, садись, - говорю я, указывая на кровать.

Питер проходит и садится рядом. Я обнимаю его и говорю:

- Слушай, Пит, когда-нибудь, я покажу тебе одно место, я очень люблю там бывать, оно находится около ручья. Там очень красиво. Отец когда-то показал мне это место. Теперь его нет, и оно служит мне напоминанием о том, кого я очень люблю.

Питер слушал меня молча. А когда я закончила, вдруг сказал:

- Я люблю тебя, Арти, и никогда не оставлю.

- Я тоже тебя люблю, Пит, - ответила я – и тоже в беде не оставлю.

На выходные, мы выбрались в лес. Расстелив покрывало, мы достали нехитрую еду. Потекла милая, но бесполезная беседа. Наконец, я сочла момент подходящим и удалилась вглубь леса.

Я шла к тому месту, где совсем недавно оставила лук и колчан со стрелами. Чем ближе, я подходила к ручью, тем больше становилось мошек и комаров. Они забивались в рот и кусали за руки и за ноги. Это было невыносимо. Наконец, я дошла до того места, где оставила лук. Я присела отдохнуть под плотной крышей из крон трёх могучих дубов. Здесь было так уютно, что я, казалось начала засыпать.

Это место создали мы с отцом. Он сделал его незабываемым для меня.

Когда-то давно, когда мне было всего шесть лет, мама уехала за границу на заработки, а папа остался дома со мной. Папа был дома, что бывало редко, для меня это было поистине праздником.

Однажды отец сказал мне, что хочет отвезти меня, туда, куда, когда-то, его свозил его отец. Я согласилась. И на следующий день, я и папа, прихватив кое-какие инструменты, выбрались на природу. Я любила смотреть, как папа работал. Он срубил пару деревьев, обработал их и сотворил скамью. Она была с ручками прекрасно обработанными и изящными. Я и по сей день люблю подолгу сидеть на ней, ведь она сохранила тепло рук отца. А на следующий день, он посадил три прекрасных дуба так, чтобы их кроны образовывали плотный навес от дождя и ветра. Я по сей день, если вдруг попадаю в лесу под дождь, то сразу ищу спасенья под кроной этих мощных деревьев.

Я взяла лук, и, не торопясь пошла по узкой тропинке вдоль ручья. Взобравшись на холм, я соорудила импровизированную мишень из травы и нескольких небольших брёвен. Я выпускала стрелы одну за другой. Несколько раз, я даже попала в «яблочко» и успокоилась. Всё же, стреляю я неплохо, но не профессионально.

За моей спиной послышались осторожные шаги. Я обернулась. Питер. Из моей груди вырвался вздох облегчения. Но Питер принёс вовсе не радостные вести:

- Джейн ищет тебя! – проговорил он – тебе лучше убираться отсюда, не то, она рано или поздно тебя отыщет и нам мало не покажется.

Я бегом понеслась вперёд. Снесла по дороге мишень, ударилась лбом о стоящее на пути дерево и в довершение поскользнулась на груде мокрых листьев и оставшейся спуск с этого пригорка преодолела, вспахивая носом землю. Чертыхаясь про себя, я, наконец, добралась до ровной земли. Вот, что я называю феерическим невезением. Мало того, что я сшибла мишень, больно ударилась лбом о ствол дерева, вспахала землю носом, так ещё и разодрала руку до крови острыми камнями.

- Задержи маму, - простонала я.

Я попыталась встать, но не тут-то было. На раненую руку опереться было невозможно. Кровь лилась из раны, обагряя камни. Кое-как, мне удалось встать. Левая рука отказывалась мне повиноваться. Здоровой рукой я схватила лук и колчан со стрелами.

Я бегом добежала до своей «палатки» и сложила лук и колчан в отведённом им месте. Рука невыносимо болела. Я достала из своей походной сумки стерильный бинт, йод и упаковку ватных дисков, которые ношу, чтобы избежать непредвиденных травм. Достав пустую бутылку, я пошла к ручью и набрала воды. Войдя вновь под крону деревьев, я щедро вылила на рану воды, чтобы промыть и поморщилась. Затем я взяла йод и ватный диск, вылив на ватный диск немного йода, я приложила его к раненому месту и чуть не заорала от боли. Кое-как справившись с болью, я тщательно забинтовала рану. Ну вот, теперь можно идти.

Я пошла по тропинке. В голову лезли совсем уж неприятные мысли. Не замечая ничего вокруг, я добралась до поляны, на которой совсем недавно мы седели и мило беседовали. Я опустилась на траву и принялась думать, что сказать маме. Придумать ничего я не успела, потому, что пришла мама и села рядом. С минуту сидели молча. Я даже немного успокоилась. Но тут мама спросила меня:

- Ты ведь снова стреляла, Артемида, - в её словах звучала угроза.

Меня передёрнуло. Мама никогда не называла меня моим полным именем, а если уж назвала – жди беды. Стрельбу из лука, она запрещала мне, исключительно из соображений безопасности. Я не знала, что опасного в том, что я хорошо стреляю. Это помогает мне успокоиться и обрести трезвость мыслей. Как говорит мой друг Генри Стайт: «В твоих жилах течёт кровь богини Артемиды, или ты просто зависишь от лука и стрельбы». Я лишь посмеиваюсь над ним, ну а может он прав. Может, я завишу от моего лука.

- Ты снова стреляла? – повторила мама свой вопрос.

Я вжала голову в плечи. Ну вот, сейчас начнётся. Не подумайте, что я трусиха просто, я не могу противостоять маме ни словом, ни делом. Вообще говоря, я не даю людям повода себя оклеветать или выругать особенно, если это люди примерно моего возраста. Как говорит Генри: «Язык, как плеть – бьёт больно и всегда в цель». Что ж, возможно.

- Артемида, - позвала меня мама – не молчи.

Не знаю, откуда, но у меня появились силы. Я встала и выпрямилась. А в голове проносился вопрос: Что она имеет против моей страсти. Я отогнала неприятные мысли и гордо ответила:

- Да.

Мама видимо не ожидала прямого ответа, и приготовилась уже отругать меня, но, по-видимому, её план сорвался, нет, провалился с треском.

Мама открывала и закрывала рот. Но уже через секунду, она разразилась гневной тирадой, по поводу того, как, трудно воспитывать строптивого ребёнка. Но я не стала дослушивать «песню» до конца. Поймите меня правильно, я не люблю семейных ссор. Фраза: «Худой мир, лучше доброй ссоры», Это про меня. Поэтому сейчас, я постаралась уйти, нет, скорее убежать от разговора.

Я бежала, запутываясь в траве и отбиваясь от назойливых мошек, так и норовящих залезть в рот. За мной послышались приглушённые шаги. Я обернулась, но никого не увидела. От бега, я начала задыхаться, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет, но остановиться, я не могла. Я ненавижу быть объектом, чьего-то гнева. У меня сразу включается система самозащиты, обычно это мой язык, но в случае с мамой – ноги. Я побежала ещё быстрее. Вдалеке показалось моё убежище. Добежав до него, я остановилась и раздвинула ветви деревьев.

Сев, я, наконец, перевела дух. Сердце бешено колотилось. Послышался шорох. Я резко повернула голову.

- Я не мог оставить тебя одну, - сказал Питер, входя.

Я выдохнула. Питер подошёл и сел рядом.

- Извини, это я предложил тебе стрелять втайне от Джейн, - сказал он.

- Да ты, я вижу, ещё и устроил за мной слежку, - засмеялась я.

Питер замялся. Я решила переменить тему разговора:

- Я очень люблю это место. Оно многое для меня значит. Мама не знает о моём убежище.

Питер кивнул. Вид у него был задумчивый.

- А знаешь, Артемида, - спустя минуту сказал он – если бы, у тебя была возможность стрелять, когда тебе вздумается, ты была бы счастлива?

Я замешкалась. Ну вот, что ему ответить?

- Наверное, моя жизнь не была бы такой весёлой, - хихикнула я.

Питер засмеялся. Я улыбнулась.

- Пошли, - сказала я – не то и тебе устроят головомойку.

- А я сбегу, - отбил мяч Питер.

Я встала и вышла. Питер тенью шмыгнул за мной.

Прошёл ещё месяц. Жизнь текла своим чередом. Странно холодный март сменил ласковый, лучистый апрель. Всё было хорошо, лишь стрелять я больше не выходила, опасаясь гнева матери. Питер начал волноваться. Его родители никак не могли вернуться. Ну скажите мне, разве можно вернуться с того света? Но, как говорится - одна ложь неминуемо тянет за собой другую. Мама вновь сумела запудрить моему брату мозги. На этот раз, его родители вынуждены были задержаться за границей ещё на четыре месяца. Я стала беспокоиться о том, как сказать брату о гибели его родителей (ведь это бремя неминуемо ляжет на меня).

Но произошло ещё одно событие, начисто выбившее меня из колеи.

На глаза падал яркий луч утреннего солнца. Мои веки дрогнули. Я распахнула глаза и встала с постели.

Мамы не было. Питер сказал, что она уехала на две недели в командировку. Может, вы посчитаете меня эгоисткой, но я несказанно этому обрадовалась.

Умывшись и одевшись, я, наконец, выбралась в лес. Питера я с собой не взяла. Отбиваясь от мошек, крутящихся около ручья, я добралась до трёх деревьев, взяла там лук и стрелы и отправилась на холм.

Вдоволь настрелявшись, я решила прогуляться по лесу. Проверив в походной сумке запасы еды, я стала спускаться с холма. Быстрым шагом, я направилась по еле видной тропинке вдоль ручья.

Я долго шла вдоль деревьев. Ноги гудели, глаза слипались, рот раздирала зевота. Одним словом – усталость. Я села на траву и вдохнула свежий незагрязнённый машинами воздух. Где-то вдалеке пели птицы. От их сладкого напева, мне захотелось спать ещё больше. Мои глаза закрылись, и я погрузилась в сон.

Разбудил меня, какой-то непонятный шорох в траве. Я вскочила на ноги и огляделась. Никого. Может птица? Вздохнув, я взяла лук, повесила на плечо колчан со стрелами и поторопилась дальше. Вдруг желудок болезненно сжался. Решив, что за час дома ничего не случится, я вновь уселась на траве. Заглянув в сумку, я расстроилась. Да уж, в сумке оказался примерно такой запас продуктов: пачка печенья, хлеб, пять-шесть яблок, бутылка воды, немного соли. Я горестно вздохнула. Мой желудок требовал мяса, а его не было. Подумав, что яблоки будут прекрасным дополнением к жареной на костре дикой утке, я снова схватила лук. Этот лес хоть и мал, но дичи в нём хоть отбавляй, так что, проблем с уткой у меня не возникло. Подстрелив птицу, я стала быстро продвигаться к поляне, где оставила походную сумку.

Набрав дров, я порылась в сумке в поисках спичек. Уже через минуту на моём лице танцевали блики огня. Отыскав в сумке небольшой котелок, я налила в него воды и поставила на огонь. Кое-как освежевав добычу, я сняла с огня котелок. Налив в стакан воды, я вкинула туда пакетик чая.

Хоть как-то успокоив бунтующий желудок, я стала ждать. Через полтора часа, утка была готова.

Поев, я направилась дальше по лесу. Я шла, спотыкаясь о камни, которые всё чаще попадались на пути.

Уже начало смеркаться, когда я набрела на старый, ветхий дом. Было видно, что там никто не жил. Не знаю как, но я оказалась рядом с ним. Мне стало страшно. Я уже хотела идти домой, как рука потянулась к чудом, оставшейся на своём месте ручке. Дверь тихонько скрипнула. Ледяной страх сжал сердце. Я невольно вспомнила папину сказку о старом доме, который заманивает любопытных, и как только любопытный человек делает шаг внутрь дома, то ему уже нет возврата к свету. Меня передёрнуло. Ну вот, ещё папиных сказок тут не хватало. Я уже хотела закрыть дверь, но любопытство было сильнее страха и я, сделала шаг. К моему удивлению, дом оказался огромным и достаточно чистым. Я испугалась собственных предчувствий: мне казалось, дом был жилым. Но он ведь был не заперт. В голове вновь всплыла байка отца. Руки затряслись, ноги подкосились, а дальше темнота…

- Эй, - прорвался сквозь завесу темноты крик – поднимайся.

Я распахнула глаза. Передо мной присела женщина. Её карие глаза смотрели на меня в упор.

- Что ты тут делаешь? – задала вопрос она, помогая мне встать – нельзя же так.

Я закашлялась.

- Извините, что вот так вторглась к вам, но…

Я задумалась. Вдруг живот резко закололо. Я, наверное, упала бы, если бы не руки девушки поддерживающие меня. Она усадила меня в кресло стоящие неподалёку и ушла вглубь дома.

Минут через пять она вернулась, держа стакан с какой-то странной, коричневой жидкостью. Протянув его мне, она сказала:

- Выпей, это поможет.

Я взяла стакан. Жидкость пахла травами. Сделав небольшой глоток, я скривилась. Напиток был горьким и вязким, однако он помог. Уже через несколько минут я почувствовала себя просто превосходно. Словно почувствовав это, незнакомка угрожающе произнесла:

-Или ты мне сейчас же говоришь, как оказалась тут, или…

- Я всё расскажу, - перебила я её.

- Рассказывай, но не вздумай сказать хоть слово лжи, - предостерегла она.

Я вздохнула и завела рассказ. Не знаю почему, но я выложила незнакомой девушке всё. И про Питера и про отца, про шкатулку, письмо, часы. Про маму, которая запретила мне соваться в лес, и наконец, про то, как я оказалась здесь.

Когда мой рассказ иссяк, девушка ещё пять минут сидела, молча вглядываясь вдаль. Я уже начала терять терпение, как она заговорила:

- Я никому не скажу о твоём тайном походе в лес, но и ты должна пообещать мне кое-что.

- Что же? – это был один из тех ненавистных мною моментов, когда я чувствую себя, как бы это сказать… не в своей тарелке.

- Без приглашения больше сюда не суйся, - голос её звучал так угрожающе, так холодно, что я невольно поёжилась.

- Хорошо, - еле слушающимся языком проговорила я.

Какая-то неведомая сила заставила меня вскочить и выбежать из дома. Ноги сами понесли меня вглубь леса, туда, откуда я пришла. Я бежала, не оборачиваясь, но по спине бежали мурашки от столь пристального взгляда холодных и внимательных глаз.

Отдышаться и унять сердцебиение я смогла лишь придя домой. Я забежала в свою комнату, заперла дверь на ключ и прислонилась к ней спиной, пытаясь сгрести в кучу свои мысли. А что, если незнакомка не сдержит своего слова, что меня ждёт тогда? Закрываю глаза и стараюсь не думать об этом. Кажется, что весь этот огромный мир меня ненавидит. Стараясь успокоиться, делаю глубокий вдох и медленно выпускаю воздух ртом. Сердцебиение, наконец, приходит в норму, тяжёлые мысли отступают, и я успокаиваюсь.

Снимаю куртку и швыряю её на стул. Сил у меня не осталось, я чувствую себя опустошенной. Валюсь на кровать, мгновенно засыпаю.

Будит меня настойчивый стук в дверь. С усилием разлепляю веки и бросаю взгляд на часы. Пять часов тридцать минут. Быстро вскакиваю и бегу к двери. По дороге смотрю на своё отражение в зеркале и ужасаюсь. В целом во мне ничего не изменилось, но что же так меня напугало? Всё как обычно: рыжие кудрявые волосы, белая кожа, алые губы, карие глаза… Глаза! Вот что меня так испугало! Сразу в памяти всплывает холодный пристальный взгляд карих глаз. В своих глазах я вижу глаза той девушки из леса, но есть что-то, чего нет в её глазах, в её глазах нет страха! Всю жизнь мне казалось, что я уже ничего и никогда не испугаюсь, но я ошиблась, я была слишком самоуверенна. Настойчивый стук в дверь повторяется. Я, наконец, выныриваю из своих мыслей и отпираю дверь. На пороге моей комнаты стоит Питер. Вид у него более чем странный: лицо и волосы испачканы, одежда порвана, волосы стоят дыбом.

- Что с тобой случилось? – спрашиваю я – не говори мне, что подрался.

- А я и не дрался, - обиженно пробурчал брат.

- И что же с тобой произошло, позволь спросить.

- Упал с пригорка в лесу, - серьёзно ответил Питер.

Я уже хотела выругать негодного мальчишку, за то, что тот убежал в лес, но прикусила язык. Посмотри на себя мисс, тоже хороша, сама поступила бы точно так же. Ругать Питера не было смысла, и я сбавила тон:

- Что ты там делал?

- Искал тебя, - ответил Питер, потрагивая ушибленный локоть – тебя долго не было и я начал волноваться. Пошёл на тот пригорок, где ты обычно стреляешь, там тебя не нашел, стал спускаться оступился и упал.

Я невольно улыбнулась, но лишь на секунду.

- Иди, вымойся, - говорю я, снова делая лицо суровым (насколько это возможно, конечно).

Питер кивает и идёт в сторону ванной, но оборачивается и говорит:

- Я кое-что нашёл в лесу для тебя.

Я киваю и указываю Питеру на дверь ванной. Он на секунду останавливается и бросает что-то мне. Я мгновенно ловлю вещицу. Питер уходит, а я вновь вхожу в комнату и сажусь на кровать. С минуту сижу в задумчивости. Потом валюсь на кровать и развязываю небольшой холщовый мешочек. Из него мне на ладонь выпадает красивый прозрачный камень. Минут пять смотрю на мягкие переливы света в его кристаллах. Мне кажется, что этот камень светится изнутри, что я что-то в нём вижу, что-то чудесное, волшебное, что-то такое, чего не видела раньше. Наконец отрываю взгляд от камня и кладу его обратно в мешок. Глубоко вздохнув, вспоминаю про часы отца, что остались в кармане моих брюк и про шкатулку, которую, кстати, так и не забрала из комнаты матери.

Аккуратно открываю дверь и выхожу из комнаты, почему-то опасливо оглядываясь на дверь ванной. Захожу в спальню матери и тихо прикрываю дверь. Подхожу к комоду, достаю шкатулку и откидываю крышку. Долго смотрю на фото, помещённое на крышке. Оно изображает счастливою семью: молодая и счастливая мама с маленькой дочуркой Артемидой на руках и светящейся от радости папа. Перемещаю взгляд ниже и вижу надпись: «Жена Джейн с малюткой дочкой. 1997 год». Семейная идиллия.

Горестно вздыхаю. Теперь этой идиллии нет. Мама стала нервной и дёрганной со смертью отца, а я больше не та милая малышка, что изображена на снимке. Таковой я была пятнадцать лет назад. Закрываю крышку и выглядываю за дверь. Никого.

Словно кошка захожу к себе и снова запираю дверь на ключ. Прохожу в комнату и сажусь на подоконник, шкатулку кладу себе на колени и снова берусь перечитывать те письма, что отец писал мне, когда был за границей. Так далеко от меня.

Перечитывая те письма, что отец писал мне из многочисленных заграничных поездок, я будто вернулась в то время, когда ждала от него вестей, каждый день, карауля на улице почтальона. Тут я заметила то, чего не ожидала тут увидеть – письмо в новеньком снежно-белом конверте. Стараясь сделать так, чтобы руки не дрожали, аккуратно достаю письмо и бережно раскрываю конверт. Долго смотрю на сложенный вдвое тетрадный листок, не осмеливаясь его развернуть. Наконец разворачиваю и смотрю на неровные прыгающие буквы. В мою душу закрадывается сомнение: я хорошо знаю почерк отца и это… писал не мой отец. Пробегаю по тексту глазами, и через минуту мне всё становится ясно. За точность текста я не ручаюсь, но отец писал примерно так:

«Дорогая Артемида,

Писать я уже не способен, но я попросил медсестру, что ухаживала за мной записать это письмо – мою последнюю надежду что-либо рассказать, чему-либо научить тебя. Я не знаю всей правды, но хотя бы приоткрою завесу тайны. До всего остального ты должна будешь дойти сама. А теперь читай внимательнее.

Твоя жизнь это – бесконечная череда непонятных для тебя событий, а всё потому, что ты – необычный ребёнок, Артемида, ты должна перевернуть мир…» Письмо испачкано так, что невозможно прочитать больше не строчки. Складываю письмо обратно в конверт и долго смотрю в окно. Над городом начинают сгущаться сумерки, он засыпает. Открываю окно и вдыхаю вечерний воздух, пахнущий фиалками. Сердце одолевает неприятная тоска. Со смертью отца жизнь изменилась. Изменилась я. Слажу с подоконника и снова подхожу к зеркалу. Собираю волосы в хвост и долго смотрю на своё отражение. Я изменилась, определённо: лицо приобрело более ясные очертания, я вытянулась и что самое главное – похудела. Со смертью отца я изменилась не только внешне, но и внутренне. В сердце образовалась дыра, которую я уже год не могу ничем заполнить. Я практически перестала смеяться и чувствую себя свободной лишь тогда, когда держу в руках лук и стрелы.

Быстро отхожу от зеркала и наскоро натягиваю куртку. Я знаю лишь одно место, которое может привести меня в чувство. Включаю лампу и оглядываю комнату, Затем срываю с кровати покрывало и стараюсь сложить одеяло так, чтобы оно хотя бы отдалённо напоминало силуэт человека. Когда дело сделано придирчиво оглядываю то, что у меня получилось. Убедившись, что всё в порядке тихо прохожу к двери и отпираю её. После этого как можно тише выскакиваю через окно на улицу…

В глаза бьёт невыносимый солнечный свет. Открываю глаза и жмурюсь. Окно открыто и по комнате в данный момент гуляет тёплый весенний ветерок. В кипящей голове проскальзывают смутные воспоминания: вот я закрываюсь в своей комнате и читаю письма отца, от чего на меня невыносимо начинает давить усталость вперемешку с тоской и горем утраты. Чтобы хоть как-то успокоить себя, я отправляюсь в лес пострелять из лука, но, чтобы не привлекать внимания выпрыгиваю через окно и… всё. Тут я присматриваюсь и обнаруживаю, что я вовсе не у себя в комнате, я в больнице. Я потрясенно таращусь в выкрашенный белой краской потолок не в силах пошевелить головой. Когда я всё же набираюсь сил и резко поворачиваю голову, то от боли чуть не подпрыгиваю на кровати. Чрез несколько секунд невероятно сильных, почти невыносимых мук, боль понемногу стихаёт, и я уже в состоянии довольно чётко видеть мою палату. Белые стены палаты вызывают у меня боль в глазах, я закрываю их и пару секунд лежу так, позволяя отдохнуть моему телу, перед новым безжалостным толчком. Стараясь дышать неглубоко, чтобы раньше времени не потревожить боль, я собираюсь с силами и поднимаю голову. Боль быстрыми толчками поднимается из глубины моего сознания и накрывает с головой. Я вижу лишь то, что в палате открыта форточка, а напротив моей кровати стоит пустующая постель. В глазах у меня темнеет, и я в бессилии падаю на подушку, вызывая этим новую волну боли, она набирает силу и я, наконец, теряю сознание.

Просыпаюсь я в мёртвой тишине больничной палаты, лишь из открытой форточки доносится приглушённый, почти неслышный лай собак. Невыносимо болит голова и очень хочется пить, но такое ощущение, что всё здание больницы словно вымерло. Мне кажется, что стоит мне пошевелиться, как меня тут же ударяют током. Новая волна боли начинает набирать силу и мне приходится снова расслабить всё тело. Но вот боль начинает сокрушать моё сознание, и я вновь впадаю в блаженное забытье. Я не буду утомлять читателя ненужными подробностями, а расскажу лишь, о том случае, впоследствии которого я попала в больницу. Дело было так:

Когда я выпрыгнула в окно, то неверно сгруппировалась и сломала три ребра, получила сотрясение мозга и ушибла руку.

[1] Событие с Питером произошло год назад

Дата добавления: 2015-08-21