Креольские и другие смешанные языки в генеалогической классификации

Как же интерпретировать соотношение контактных языков и их лексификаторов с точки зрения сравнтельно-исторического языкознания?

Для констатации генетической связи между двумя языками необходимо наличие регулярных звуковых соответствий в базовом словаре двух языков, при этом заимствования должны быть исключены из анализируемого корпуса лексики. Иными словами, при анализе генетических отношений современного креольского языка и его лексификатора по чисто формальным соображениям мы не должны принимать во внимания слова, заимствованные в креолизвшийся пиджин из любых источников, в том числе и из лексификатора. В результате массив пригодной для анализа лексики сводится к нескольким сотням единиц, имевшимся в пиджине на этапе его стабилизации. Но и к таким словам следует подходить с большой осторожностью: если взаимодействие лексификатора и контактного языка не прекращалось, то наблюдаемая сейчас регулярность корреспонденций может быть результатом вторичного выравнивания. Особое значение для теоретической креолистики приобретают радикальные креолы, которые в период своего формирования на время или навсегда вышли из-под воздействия лексификаторов.

Анализ звуковых соответствий дает следующие результаты. Те звуки, которые в восприятии африканцев или океанийцев однозначно укладывались в привычные акустико-артикуляторные модели, получали однозначные рефлексы. Рефлексы же звуков, которые занимали промежуточное положение между типичными вариантами фонем большинства субстратных языков, дают различные рефлексы в разных единицах словаря. Вероятно, на стадии еще нестабилизировавшегося пиджина здесь имели место колебания, но в процессе стабилизации для каждой словарной единицы закрепился выбор того или иного случайного рефлекса. В дальнейшем, при переходе от единого «прапиджина» к различным функционально полноценным языкам, такие единицы наследовались уже в полном соответствии с законами компаративистики (что, конечно, не исключало позднейшей унификации фонетического облика слов под влиянием языка-лексификатора). Проиллюстрируем сказанное на материале вокализма.

Имеющиеся во французском языке передние огубленные гласные не могли найти однозначной интерпретации в субстратных вокалических подсистемах, поэтому они первоначально отсутствовали во всех без исключения атлантических креолах, тем более пиджинах. Соответствующие фонемы языков-лексификаторов либо подвергались делабиализации, либо меняли передний ряд на задний. Ср. в гаитянском: с одной стороны — koutim (< фр. coutum) ‘обычай’, le (< фр. l’heure) ‘час, время’, с другой — boule (< фр. brûler) ‘гореть’, yo (< фр. диал. yeux) ‘они’; в креоле Гвианы: с одной стороны — toti (< фр. tortue) ‘черепаха’, pe (< фр. peur) ‘страх’, dife (< фр. du feu) ‘огонь’, с другой — mizu (< фр. mesure) ‘мера’, brule (< фр. brûler) ‘гореть’, kulo (< фр. couleur) ‘цвет’, lato (< фр. la queue) ‘хвост’.

Сходная картина наблюдается и с английским вокализмом. Фонемы /i:/, / ɑ:/, /u:/ легко вписываются в «простые» вокалические системы, соответствуя, например, кардинальным точкам треугольной пятичленной системы (i, e, a, o, u). Другие гласные часто получают неоднозначные рефлексы в современных контактных языках; эти рефлексы неоднозначны при сопоставлении с языком-лексификатором, но в пределах группы родственных контактных языков они могут оказаться стандартны, что указывает на стабилизацию фонемного состава слов в «прапиджине». Так в двух англокреольских языках Меланезии, ток-писине и бислама, английское открытое /I/ переходит либо в i, либо e: pis (из англ. fish) ‘рыба’, givim (из англ. give) ‘давать’, leva (из англ. liver) ‘печень’, melek (из англ. milk) ‘молоко’. Дифтонг /oʊ/ в тех же языках монофтонгизируется то в o, то в u: kol (из англ. cold) ‘холодный’, rot (из англ. road) ‘дорога’, nus (из англ. nose) ‘нос’, bun (из англ. bone) ‘кость’.

В креольских языках могут проявляться и такие фонетические особенности, которые совершенно нехарактерны для языков-лексификаторов, зато присутствуют в языковом сознании первых носителей пиджина. Для субстратных языков Западной Африки очень характерны лабиовелярные и преназализованные смычные, и создателями будущего сарамакка европейская последовательность /kw/ была проинтерпретирована как лабиовелярное /kp/: kpei (< голл. kwijlen) ‘слюни’, kpini (< англ. диалект. squinch) ‘сжимать’; точно так же европейская последовательность носовой + взрывной во многих креолах интерпретируется как единая преназализованная фонема. Такой процесс не представляет ничего необычного в диахронической фонетике, но наряду с ним во многих креолах нередки случаи появления звонкого преназализованного на месте гоморганных носовых и чистых взрывных (при том, что в других словах качество исконного европейского согласного остается неизменным), ср. в сарамакка: mbeti (< англ. meat) ‘мясо’, но miti (< англ. meet) ‘встречать’, ndeti (< англ. night) ‘ночь’, но neni (< англ. nine) ‘девять’.

Форма слов контактных языков во многом обусловлена фонотактическими особенностями родных языков носителей пиджина. Например, креол о. Принсипи жестко подгоняет португальские словесные оболочки под двусложную модель корня CVCV; изредка это достигается путем эпентез и метатез, но чаще трех- и четырехсложные португальские слова подвергаются достаточно бессистемному сокращению: es q ue c er > ke͂ ' se ‘забывать’, e sp elho > su ' pe ‘зеркало’, e s ten d er > se ͂' de ‘протягивать’, es f re g ar > fε ' ga ‘тереть’, c a r angueijo > ka ' ra ‘краб’, i g re j a > ' geza ‘церковь’, cr iar > ki ' rja ‘воспитывать’, d irei t o > ' detu ‘прямой’, m eni n o > ' minu ‘ребенок’, d oi s > ' dosu ‘два’, b arri g a > ' bwεga ‘живот’, um b i g o > ' bigu ‘пупок’, l evan t ar > la ' ta ‘вставать’, p ovoa ç ão > po ' sã ‘город’, c a ch orro > ka ' so ‘собака’, pa p a g aio > pa ' gε ‘попугай’ и т. д. По этим примерам видно, что и вокалические соответствия далеки от регулярности.

Компаративистика не выработала строгих критериев семантических соответсвий между единицами, признаваемыми родственными в двух языках. Структуры значений отдельных лексических и грамматических единиц, как и структуры семантических полей, в контактных языках повторяют не соответствующие структуры языков-лексификаторов, а структуры субстратных языков. Приведем несколько примеров из ток-писина. Gras, восходящее к англ. grass ‘трава’, имеет также значения ‘волосы’, ‘перья’ (правильнее было бы говорить об едином широком значении). Разумеется, при необходимости семантика может быть уточнена: gras bilong het ‘волосы на голове’, gras bilong hai ‘ресницы’. Напротив, единому английскому местоимению 1 лица мн. ч. we соответствуют инклюзивное yumi и эксклюзивное mipela для мн. ч. yumitupela и mitupela для дв. ч. Для обозначения сиблингов (братьев/сестер) используются рефлексы англ. brother и sister, но brata обозначает сиблинга того же пола (брата мужчины, сестру женщины), а susa — сиблинга противоположного пола (брата женщины, сестру мужчины). Эти примеры особенно примечательны, поскольку объем значения некоторой нестандартной с точки зрения английского языка лексемы часто совпадает со значением соответствующей единицы во многих местных языках, и реконструируется для их «законного» предка, праокеанийского. Например, gras эквивалентно *pulu, yumi — *kita, mipela — *kami и т. д. Точно такое же соотношение наблюдается и со многими грамматическими элементами ток-писина, английского и океанийских языков: план выражения восходит к английскому, а план содержания, то есть, выражаемые соответствующими единицами грамматические категории в основном соответствует структуре океанийских языков, таков, в частности, суффикс транзитивности ‑im (<англ. him), функционально чуждый и английскому, и индоевропейским языкам вообще, но имеющий параллели во всех океанийских языках.

Значение многих лексических единиц пиджина с точки зрения языка-лексификатора может строиться с неожиданной метафорикой, в пиджинах, возникавших в условиях социального неравенства часты явно пейоративные семантические переходы. Так, в ток-писине manki (<англ. monkey ‘обезьяна’) имеет значение ‘мальчик-меланезиец’, ‘европейский мальчик’ будет обозначаться liklik masta ‘маленький европеец’, где слово masta ‘европеец’ восходит к англ. master ‘хозяин’.

В современной компаративистике эталоном базовой лексики служит стословный список Сводеша; вот как выглядят первые десять единиц этого списка в двух радикальных креолах.

Сарамакка Ток-писин

1. весь híi olgeta (<англ. all together ‘все вместе’)

2. пепел síndja (< порт. cinza) sit bilong paia (ср. англ. shit ‘испражнения’, fire ‘огонь’)

3. кора pao kakisa skin diwai (ср. англ. skin ‘кожа’)

4. живот bêè (< англ. belly) bel (<англ. belly)

5. большой gaán (< порт. grande); bígi (<англ. big) bikpela (<англ. big)

6. птица fóu (< англ. fowl ‘курица’) pisin (<англ. pigeon ‘голубь’)

7. кусать njan kaikai

8. черный baáka (< англ. black) blakpela (<англ. black)

9. кровь buúu (< голл. bloed) blut (<нем. Blut)

10. кость bónu (< англ. bone) bun (<англ. bone)

Показательны многочисленные совпадения в организации словников этих языков, указывающие на типологическое сходство в принципах их образования. В значении ‘кусать’ в обоих случаях используется слово с основным значением ‘есть’, причем само оно оба раза имеет неевропейское происхождение. Значение ‘кора’ строится описательно, оба раза буквально означая ‘ кожа дерева ’. В значении ‘кровь’ оба раза используются относительно поздние заимствования (англ. blood в качестве этимона маловероятно из-за несоответствия гласного). В родовом значении ‘птица’ используются единицы, имеющие в лексификаторе более конкретную семантику. Сходные, явно закономерные, совпадения наблюдаются в различных креольских языках и для других базисных лексических единиц [Беликов 1987]. Дело в том, что креольские языки восходят к пиджинам, состав лексикона которых диктовался довольно специфическими коммуникативными потребностями. В процессе эволюции пиджина словарь его пополнялся за счет внутренних ресурсов и заимствований. При этом многое из того, что на первый взгляд представляется закономерным наследием языка-лексификатора может оказаться заимствованным из него на достаточно поздних этапах развития контактных языков [Беликов 1991a]. В развивающемся пиджине нужда в обозначении культурных артефактов могла возникнуть раньше, чем появились стандартные способы именования многого из того, что компаративисты вполне обоснованно относят к базисной лексике. В результате в ток-писине ‘ребра’ обозначаются тем же словом, что и ‘забор’ (banis < англ. fence), а ‘сердце’ — также, как ‘часы’ (klok < англ. clock).

Переход лексики из лексификатора в пиджин, по-видимому, можно проинтерпретировать следующим образом. Для выражения некоторого смысла, существующего в лексической системе субстратного языка, подбирается внешняя фонетическая оболочка «семантически похожего» слова малознакомого языка (или случайно принятого за таковое) и просеивается через фонологическое сито родного языка-субстрата; словарная единица пиджина получает внешнее оформление в соответствии с правилами распределения аллофонов и фонотактическими нормами последнего.

Нарушение строго закономерных звуковых корреспонденций — явление хорошо известное сравнительно-историческому языкознанию. Но в тех случаях, когда преемственность языковой традиции в истории языка не вызывает сомнений, такие факты не носят массового характера и находят объяснение во взаимовлиянии родственных языковых традиций при их контактировании; регулярные же соответствия пронизывают весь словарный состав языка. Иное дело — связь креола с лексификатором, осуществляющаяся лишь через тонкий слой в несколько сот слов, присутствовавших в пиджине. Даже если рассматриваемые соответствия целиком регулярны (что, конечно же, может иметь место, если фонетические системы субстрата и лексификатора типологически близки), говорить о закономерном родстве франкокреольских языков с французским или англокреольских с английским в том смысле, как мы говорим о родстве романских языков с латынью или русского и польского с праславянским, нельзя. (Подробнее см. [Беликов 1991b].)

Путь креольских языков — не единственный вид конвергентной эволюции языков.

Ярким примером совершенно иного способа слияния разнородных языковых традиций служит язык мичиф, распространенный по обе стороны американо-канадской границы в Сев. Дакоте и Саскачеване. Он возник в начале XIX века среди потомков от браков индейских женщин с французскими торговцами мехами, называвшими себя voyageurs или coureurs du bois. Число говорящих на мичифе составляет сейчас несколько сот человек, и он обречен на скорое вымирание, поскольку говорят на нем только старики. Для всех их мичиф — родной язык и часто единственный, который был им известен в детстве. Сейчас все говорящие на мичифе двуязычны и владеют английским, заимствования из которого проникают в современный мичиф. Вклад в мичиф алгонкинского языка кри, французского и английского иллюстрируется следующим примером:

Un vieux opahikê-t ê-nôhcihcikê-t, êkwa un matin ê-waniskâ-t ahkosi-w, but kêyapit ana wî-nitawi wâpaht-am ses pièges. Sipwêhtê-w. Mêkwat êkotê tasîhkê-t, une tempête. Maci-kîsikâ-w. Pas moyen si-misk-ahk son shack. Wanisi-n.

‘ Один старик был-охотником, охотился и однажды утром проснулся, заболел, но все же он хотел-идти-смотреть свои ловушки. Он пошел. Тем-временем там, [пока-]он-был-занят, [случилась] буря. Плохо-распогодилось. Нет способа найти-ему его хижину. Он-потерялся’. [Bakker, Papen 1996: 1174]

Внешне текст напоминает смешанние кодов при двуязычии, однако носители языка не могут выразиться на нем иначе. «Коротко говоря, мичиф — язык с французскими существительными, числительными, артиклями и прилагательными, в то время как глаголы, указательные местоимения, послелоги, вопросительные слова происходят из кри» [Bakker, Papen 1996: 1172]. В разных общинах доля французских существительных колеблется от 83 до 94%, а глаголов кри — от 88 до 99% [Arends et al. 1994: 45]. В действительности к кри восходит вся сложная глагольная система языка, а грамматически малонагруженные в тексте имена — французские; это хорошо видно на примере, где именная составляющая инкопорируется внутрь глагольной словоформы: Kî-nipi-yi-wa son frère aspin kâ- la-petite-fille -iwi-t. ‘ Ее брат умер, когда она-была- маленькой-девочкой ’ [Arends et al. 1994: 45].

Каково же место языка мичиф в генеалогической классификации? Формальная компаративистика для признания языкового родства требует регулярности фонетических соответствий в рамках основного словарного фонда; наличие и степень родства между языками принято оценивать по числу закономерных совпадений в списке Сводеша. Сходство грамматических формантов желательно, но совсем не обязательно (ср. [Бурлак, Старостин 2001]). Регулярность звуковых соответствий между мичифом и французским, равно как и между мичифом и кри, сомнению не подлежит. Остается выяснить, чей вклад в базисную лексику «основнее». Поскольку в стословном списке существительные и прилагательные занимают в сумме около 70%, французский компонент в мичифе автоматически становится более приоритетным, и инкорпрорирующий мичиф невольно оказывается близкородственным французскому романским языком[6]. Вряд ли романисты встретят такое решение с большим энтузиазмом.

Сравнительно-историческое языкознание покоилось на идее постепенной дивергенции языковых традиций, восходящих к языку-основе. «Потом выяснилось, что такой путь сравнительно редок. Обычно диалекты, разграничиваясь в один период, снова сближаются впоследствии» [Шайкевич 1995: 206]. Факты показывают, что в рамках двуязычного языкового коллектива конвергировать могут и неродственные языки. Если уровень владения обоими языками достаточно высок (как это, несомненно, было при возниконвении мичифа), то каждая из языковых «пратрадиций» прослеживается в результирующем языке вполне отчетливо. Если же эффективного двуязычия не было, результатом является достаточно причудливая (но по-своему систематическая) смесь типа пиджина, который может перерасти в радикальный креол. В последующей истории при «благоприятных» обстоятельствах ничто не мешает пиджину или радикальному креолу конвергировать со своим языком-лексификатором, «регуляризируя» при этом пережде довольно случайные фонетические соответствия. Синхронно результат может оказаться неотличим от непродолжительного дивергентного развития диалектов, бурная социолингвистическая история останется неизвестной, а оценка генетических связей лексификатора и креола будет покоиться на результатах вторичного (и по сути, случайного) воздействия первого на второй.

Изложенные факты позволяют сделать два вывода. Во-первых, романокреольские (германокреольские и т. п.) языки не являются подлинно романскими (германскими и т. п.). Во-вторых, реконструкции праязыковых состояний и их последующей эволюции обоснованы далеко не так бесспорно, как это обычно считается: чем более отдаленным является родство языков, тем меньше шансов на то, что мы имеем дело исключительно с дивергентными моделями развития, постулируемыми традиционным сравнительно-историческим языкознанием.

Литература

Беликов В. И. Лексические замены в креольских языках: ана­лиз стословного списка // Возникновение и функционирование контактных языков. Материалы рабочего совещания. М., 1987.

Беликов В. И. Роль заимствований в становлении неомеланезийских языков // Лексические заимствования в языках зарубежного Востока. Социолингвистический аспект. М., «Наука», 1991.

Беликов В. И. Компаративистика и креольские языки // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Лексическая реконструкция. Реконструкция исчезнувших языков. М., «Наука», 1991.

Беликов В. И. Пиджины и креольские языки Океании. Социолингвистический очерк. М., «Наука», 1998.

Бурлак С. А., Старостин С. А. Лингвистическая компаративистика. М., УРСС, 2001 [в печати].

Шайкевич А. Я. Введение в лингвистику. М., Российский открытый университет, 1995.

Arends J. Demographic factors in the formation of Sranan. A paper read at 11^th Int. Conf. on Historical Linguistics, Univ. of California, Los Angeles, 16—21 Aug. 1993.

Arends J., Muysken P., Smith N. (eds.) Pidgins and creoles: An introduction. Amsterdam—Philadelphia, 1994.

Bakker P., Papen R. A. Michif and other languages of the Canadian Métis // Wurm S. A.., Mühlhäusler P., Tryon D. (eds.) Atlas of the languages of intercultural communication in the Pacific, Asia, and the Americas. Vol. II.2. Texts. Mouton de Gruyter, Berlin—New York, 1996.

Dalphinis M. French creoles in the Caribbean and Britain // Sutcliffe D., Wong A. (eds.) The language of the Black experience. Oxford, Basil Blackwell, 1986.

Ehrhart-Kneher S., Corne Ch. The Creole language Tayo and language contact in the ‘Far South’ region of New Caledonia // Wurm S. A.., Mühlhäusler P., Tryon D. (eds.) Atlas of the languages of intercultural communication in the Pacific, Asia, and the Americas. Vol. II.1. Texts. Berlin—New York, Mouton de Gruyter, 1996.

Fergusson Ch. Diglossia // Word. 1959. No. 4.

Golovko E. V., Vakhtin N. B. Aleut in contact: the CIA enigmga // Acta Linguistica Hafniensia, vol. 22, 1990.

Green J. N. Romance Creole // M. Harris, N. Vincent (eds.). The Romance languages, N. Y., Oxf. Univ. Press, 1988.

Holm J. A. Pidgins and Creoles. Vol 2. Reference Survey. Cambridge, Camb. Univ. Press, 1989.

Jeanty E. A., Brown O. C. Parol granmoun: Haitian popular wisdom. Port-au-Prince, Editions Learning Center, 1976.

Lee-Smith M. W. The Ejnu language // Wurm S. A.., Mühlhäusler P., Tryon D. (eds.) Atlas of the languages of intercultural communication in the Pacific, Asia, and the Americas. Vol. II.2. Texts. Berlin—New York, Mouton de Gruyter, 1996.

Pouchkine A. Mozart ek Salieri. Tradwi par Joe Seetohul. M., “Radouga”, 1988.

Shnukal A. Broken: an introduction to the creole language of Torres Strait. Pacific Linguistics, C-107. Canberra, 1988.

В хронику:

В. И. Беликов в докладе „Креольские языки и их европейские «предки»“…

Креольские языки являются результатом развития пиджинов — вспомогательных языков, предназначенных для решения элементарных коммуникативных задач, имеющих редуцированную грамматику и ограниченный словарь, бóльшая часть которого восходит обычно к одному языку, лексификатору пиджина.

В определенной ситуации пиджин может стать основным языком социума, члены которого достаточно тесно связаны между собой, и начать обслуживать все возникающие коммуникативные потребности, в частности, использоваться как язык семейного общения. При этом его словарь и грамматика обогащаются, структура стабилизируется. Для нового поколения пиджин становится родным, а часто и единственным известным языком. Этот процесс называется креолизацией пиджина, а новая ступень развития контактного языка — креолом, или креольским языком.

Большинство современных креолов внешне напоминает свои языки- лексификаторы (французский, португальский, английский и др.), но если не отвлечься от заимствований и результатов позднейших изменений под влиянием лексификаторов, фонетические соответствия между языками-лексификаторами и креолами окажутся крайне нерегулярными. Соотношение грамматических категорий и семантики соответствующих языков также мало напоминает связи между родственными языками. Особенно отчетливо это проявляется там, где контакты между креолом и его лексификатором прервались на стадии креолизации, наиболее яркий пример такого типа — язык сарамакка в Суринаме. Традиционные принципы сравнительно-исторического языкознания оказываются не применимы к изучению взаимоотношения креольских языков с их европейскими «предками».

[1] Первый отрывок — перевод заключительного монолога из пушкинского «Моцарта и Сальери» на маврикийский креол; переводчик Joe Seetohul [Pouchkine 1988]. Напомню оригинал:

Сальери: До свиданья.

(Один.)

Ты заснешь

Надолго, Моцарт! Но ужель оне прав,

И я не гений? Гений и злодейство

Две вещи несовместные. Неправда:

А Бонаротти? или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы — и не был

Убийцею создатель Ватикана?

Второй отрывок — начало монолога Марка Антония из шекспировского «Юлий Цезарь» (акт 1, сцена 2) в переводе на англокреольский брокен; переводчики — Frank Kaigey, Marriot Mabo [Shnukal, 1988:327]. Перевод с брокена: Друзья, римляне, простые люди, слушайте меня; / Я пришел хоронить Цезаря, я не хочу восхвалять его. / Зло, рожденное людьми, с ними не исчезает; / Добро вы хороните вместе с их костями. / Пусть так будет с Цезарем. Вот как выглядит этот текст в оригинале (справа — русский перевод М. Зенкевича, цит по изд.: У. Шекспир. Собр. соч. в 8 тт. Том 5. М., «Искусство», 1959, стр. 278):

Mark Antony: Frends, Romans, countryman, lend me your ears; Друзья, сограждане, внемлите мне.

I come to bury Cesar, not to praise him. Не восхвалять я Цезаря пришел,

The evel, that men do, lives after them; А хоронить. Ведь зло переживает

The good is oft interred with their bones. Людей. Добро же погребают с ними.

So let it be with Caesar. Пусть с Цезарем так будет.

[2] В соответствии со сложившейся традицией, герой афроамериканских сказок по-русски называется Братцем Кроликом; во франкокреольских языках он обычно именуется [kõpé], ‘кум’.

[3] Еврейские плантаторы происходили из так называемой Новой Голландии, территории на северо-востоке Бразилии с центром в Морицстадте (совр. Ресифи), которую Нидерланды удерживали за собой в 1630—1654 гг. Евреи-марраны (внешне принявшие христианство) селились в Бразилии с 1580; здесь они искали убежища, опасаясь религиозных преследований на Пиренейском полуострове. При голландской власти они открыто вернулись к иудаизму; тогда же сюда перебрались многие евреи-сефарды, изгнанные из Испании и Португалии и нашедшие временный приют в итальянском городе Ливорно и в Нидерландах. С возвратом этих земель Португалии новые колонисты были вынуждены покинуть страну. Они эмигрировали сначала в Кайену, а затем в Суринам и Кюрасао.

[4] Нет сомнения, что на плантациях пиджины кроолизовались достаточно быстро, но это еще не означало, что в повседневном общении преобладала стабильная форма контактного языка. В 1684 г. на 0,9 тыс. детей до 12 лет в Суринаме приходилось 1,3 тыс. более взрослых рабов; ясно, что среди последних также было немало «недавних детей», то есть, местные контактные языки были родными для бóльшей части рабов. Однако развитие плантационного хозяйства при высокой смертности и низкой рождаемости, обусловленной диспропорцией полов, требовали постоянного притока новой рабочей силы из Африки. Через 20 лет количество детей и взрослых составляло в Суринаме, соответственно, 1,2 тыс. и 7,0 тыс. [Arends 1993]; по мнению Ж. Арендса, в первые десятилетия XVIII в. до 70—80% суринамских рабов были уроженцами Африки. Ситуация в Суринаме не была исключительной: во всех американских колониях в течение многих десятилетий контактные языки в креолизовавшейся форме существовали лишь среди незначительной части своих носителей, большинство же пользовалось не вполне стабильными пиджинами, словари которых легко подвергались изменениям.

[5] Не случайно Ч. Фергусон, формулируя понятие диглоссии [Fergusson 1959], анализировал языковую ситуацию на Гаити.

[6] Смешанные языки такого рода редки, но не уникальны. Упомяну «тюрко-иранский» язык эйну, который с фонологической и грамматической точек зрения вполне укладывается в рамки уйгурского языка, диалектом которого эйну и считался одно время. Но благодаря значительному пласту персидской лексики он совершенно непонятен уйгурам. Используется эйну только во внутригрупповых контактах небольшой двуязычной этнической общности на крайнем западе КНР [Lee-Smith 1996]. Из единиц стословного списка в процитированной работе встречается 16 персидских и 5 уйгурских. При таком соотношении эйну, с его ярко выраженной агглютинацией и сингармонизмом, также придется признать индоевропейским (а именно, иранским) языком.

В этом контексте стоит вспомнить и язык острова Медный (Командорские острова). Не смотря на значительное количество русских заимствований, нет сомнения, что это диалект алеутского языка, впрочем, полностью утративший исконную глагольную систему. Вся глагольная морфология заимствована из русского, хотя сами глагольные корни обычно алеутские, ср. [Golovko, Vakhtin 1990: 118—119, «русский компонент» записан кириллицей]:

Тысяча девятьсот двадцать четвёрты года я ag –ал Mīdnam ila. Aba-qalī- ла-я када вуяна -х tin [=себя] аyugn- ил. И вот я man akītax aba- ю. Пенсия– m kuga ū- ю, и всё равно я abā- ю. Ну, aníyun у меня тоже qalagíit. Ну, huzúŋi они aŋunā- ют щас. Ígluŋ у меня ū -ют.

‘Я родилась в 1924 году на острове Медном. Работать-начала я, когда война началась. И вот я с того-времени работаю. Пенсию получаю, и всё равно я работаю. Ну, детей у меня тоже много. Ну, все они большими-становятся сейчас. Внуки у меня есть.’

Дата добавления: 2015-08-21