Как возникают креольские языки

Исходной точкой развития креольского языка является пиджин — вспомогательное средство межэтнического общения с редуцированной грамматикой и словарем в несколько сотен слов, бóльшая часть которого восходит обычно к одному языку, лексификатору пиджина. На протяжении человеческой истории во всех частях света пиджины мнократно возникали для решения узких коммуникативных задач, чаще всего при торговле. В определенной ситуации пиджин может стать основным языком социума, члены которого достаточно тесно связаны между собой, и начать обслуживать все возникающие коммуникативные потребности, в частности, использоваться как язык семейного общения. При этом для нового поколения пиджин становится родным, а часто и единственным известным языком. Этот процесс называется креолизацией пиджина, а новая ступень развития контактного языка — креолом, или креольским языком. Термин креол восходит к возникшему в Бразилии португальскому crioulo, первоначально обозначавшему африканского раба, родившегося в Америке. Креолизация происходила в разных социальных условиях: в метисных семьях, возникавших в заморских береговых фортах европейцев, на плантациях рабовладельцев, среди беглых рабов (марунов), не имевших иного общего коммуникативного средства, в долговременных многоязычных трудовых коллективах, в резервациях и миссионерских центрах. Естественно, в колониях лексификаторами пиджинов и выраставших из них креолов обычно становились языки соответствующих европейских держав, но известны случаи креолизации пиджинов на неевропейской основе.

С расширением функций контактного языка увеличивается его словарный состав, усложняется фонетическая и грамматическая структура. В разных типах креолов этот процесс имел свою специфику. Креолы, возникавшие в фортах, формировалисьсь в постоянном контакте с языком-лексификатором и подвергались большему его влиянию. В условиях плантаций контактный язык быстро становился языком семьи, но общение с одноязычными ностителями лексификатора было сильно ограничено, а новые пополнения рабов при освоении ими контактного языка дестабилизировали его складывающийся стандарт, поскольку ранее нередко пользовались в своей среде иными, иногда неродственными пиджинами или креолами. В языках марунов при расширении словарного состава и усложнении грамматических средств, наоборот, сильнее всего проявлялось африканское влияние.

Наиболее драматична история креольских языков Суринама. С конца XVI века его прибрежные районы были ареной соперничества французов, голландцев и англичан. В 1651 г. здесь закрепляются англичане (плантаторы вместе со своими рабами перебираются в основном с Барбадоса). В 1664 там было разрешено поселиться 200 плантаторам-евреям, изгнанным из Бразилии[3]; языком общения их рабов был вполне развитый пиджин на португальской основе, возможно, уже креолизовавшийся. В 1667 году Суринам переходит к Нидерландам, британские колонисты вместе со своими рабами постепенно начинают покидать страну, прибывают голландские поселенцы и новые рабы. Однако процесс этот шел медленно, среди плантаторов основным языком общения в течение некоторого времени продолжал оставаться английский, а среди рабов — взаимодействовавшие англо- и португалокреольский[4]. К 1671 г., «старые» рабы, ввезенные еще при британской власти, численно преобладали (1300 против 1200 новых). В самом конце XVII века после массовых побегов с ряда «еврейских» плантаций вновь привозимых из Африки рабов, еще слабо усвоивших местный креольский язык, в джунглях по реке Сарамакка начал складываться новый этнос, делившийся на кланы, принявшие названия от фамилий своих бывших плантаторов: Мачау (<Machado), Кадосу (<Cardoso) и др. Языком нового народа стал креолизовавшийся уже в джунглях язык сарамакка, словарный фонд которого отличается сильной разнородностью и содержит самый большой африканский компонент из всех креолов Нового Света. В обиходной лексике насчитывается около 140 единиц, восходящих к киконго (семья банту) и чуть меньше — к эве (семья ква).

Сарамакка — самый яркий пример радикального креола, такого, который в процессе креолизации не испытывал воздействия языка-лексификатора. На первых этапах развития сходной была судьба распространенного на Новой Гвинее ток-писина. Вместе с еще несколькими креольскими языками юго-западной части Тихого океана он в конечном счете восходит к распространенному там в первой половине XIX века бичламару, морскому пиджину на английской основе. Этим пиджином первоначально пользовались в местах стоянок китобоев, затем — при заготовке сандалового дерева, ловле трепангов и т. п. К середине XIX в. команды в значительной мере комплектовались за счет матросов-океанийцев, так что пиджин употреблялся и на самих судах. С 1860‑х гг. начинается развитие плантационного хозяйства в Австралии и на некоторых островах Океании; в качестве рабочей силы использовались законтрактованные меланезийцы, достаточно хорошо знакомые с бичламаром, таким образом этот пиджин становится рабочим языком плантаций. После окончания контракта бывшие рабочие начинают широко применять его в межэтнических контактах на родине. И Новая Гвинея, и Самоа, где работали новогвинейцы, до Первой мировой войны были германскими колониями, поэтому здесь стабилизация пиджина и его начальная креолизация происходила без воздействия лексификатора. Позднее, правда, Новая Гвинея находилась под управлением Австралии, и английский язык оказал на ток-писин заметное вторичное влияние.

Сценарий возникновения радикальных креолов показывает, что становление таких контактных языков было сложным процессом, где от демографо-языковых характеристик тех, кто оказывался вовлечен в сферу их использования, зависело будущее самих языков: креолизовавшийся язык с уже стабильной грамматической структурой и богатым словарем часто подвергался декреолизации под воздействием пытавшегося усваивать его нового контингента говорящих, численно превосходившего сложившийся ранее языковой коллектив. «Новые» начинающие билингвы могли и до этого владеть пиджином (или разными пиджинами), независимо возникшим на той же лексической основе, что и креольский язык, который они пытались освоить. В результате складывался новый пиджин, который в дальнейшем креолизовался; такой процесс мог повторяться несколько раз.

В сравнительно редких случаях в процесс выработки стандарта креольского языка с самого начала включались носители языка-лексификатора. Это происходило, когда определенная группа европейцев, «бедные белые», оказывалась в территориальной изоляции от основной массы своих сородичей в метрополии и в социальной изоляции от колониальной рабовладельческой или административной верхушки в колонии, находясь в то же время в постоянном бытовом контакте с носителями креола. Если такая европейская группа численно сопоставима с креольской группой, результатом их коммуникативного взаимодействия является промежуточное койне, которое со временем становится родным для обоих языковых коллективов, даже если между ними не происходит значительной метизации. Такой «полукреол» может быть относительно единообразным (как на Каймановых о-вах в Вест-Индии), в других случаях диалекты белых и креолов могут сохранять некоторое своеобразие (франкокреольский язык о‑ва Реюньон в Индийском океане).

Иная ситуация складывалась там, где бóльшая часть европейцев была двуязычна и хорошо владела креолом, но социальный и культурный барьеры, отделявшие их от рабов и их потомков, были достаточно сильны. Общаясь лишь с домашними рабами, эти европейцы не могли оказывать влияния на общекреольский стандарт, при этом их собственный родной язык испытывал воздействие со стороны креола. В условиях рабовладения такой процесс особенно активно шел через подрастающие поколения белых; подчас дети больше общались с няньками, слугами, сверстниками-рабами, чем с собственными родителями. Такое общение вело к диффузии между языковыми системами разных социальных слоев. Этот процесс оказал влияние на формирование некоторых региональных вариантов европейских языков (диалект белых Южных штатов США, луизианский французский, некоторые разновидности португальского языка Бразилии). Считается, что в сходных условиях вырабатывалась специфика языка африкаанс по сравнению с голландским.

В ХIХ и особенно в ХХ веке в креологоворящих сообществах произошли значительные социальные изменения. Широкие массы населения в той или иной степени получили возможность овладевать официальными языками соответствующих территорий. Когда такой суперстратный язык оказывался отличным от языка-лексификатора (голландский в Суринаме или английский на Сейшельских о‑вах), его влияние ограничивалось лексикой и отчасти синтаксисом. Но там, где в повседневном употреблении язык-лексификатор начинает конкурировать с креольским языком, последний испытывает его фонетическое, грамматическое, семантическое воздействие. Обычно в такой ситуации происходит регуляризация фонетических соответствий между креолом и языком-лексификатором. Поскольку интенсивность такого взаимодействия в разных социальных слоях креологоворящего сообщества различается, относительно единый прежде креол начинает дробиться на социальные варианты, более всего при этом противопоставляются городские и сельские социолекты.

Речь большинства носителей креола становится диглоссной[5]: в повседневном общении используются базилектные разновидности (наиболее удаленные от лексификатора), в социально маркированных ситуациях — акролектные, по возможности приближающиеся к языку-лексификатору. При этом базилекты отдельных лиц, как и их акролекты, заметно разнятся между собой, образуя относительно равномерный посткреольский континуум. Пути эволюции таких континуумов различны; нередко индивидуальные акролекты унифицируются, и вторичное воздействие языка-лексификатора на складывающийся посткреольский престижный стандарт может оказаться столь значительным, что последний по существу переходит на положение регионального варианта лексификатора. Базилеткные варианты креола также могут «подтягиваться» к языку-лексификатору и производить впечатления его диалектов.

В результате массового двуязычия креольский язык может терять свои позиции и там, где с ним конкурирует язык, отличный от лексификатора. Так, некоторые бывшие французские владения на Антильских островах (Доминика, Сент-Люсия, Гренада и др.) еще в XVIII веке перешли под британское управление, и здесь доминирующее положение занял английский язык. Естественно, посткреольский континуум при таких обстоятельствах возникнуть не мог. Но в наши дни в результат контактов с английским языком в местном речевом узусе с предложениями типа Gas la ka mãzhe pimã ‘Мальчик ест перец’ конкурируют варианты вроде Bɔi la ka it pimã и даже Bɔi la dɔz it pεpə, где от исходного франкокреольского остается дишь постпозитивный артикль la [Dalphinis 1986]. Это явление не имеет отношения к креолистике, здесь на лицо результат смешения кодов при так называемом смешанном двуязычии (ср. классический пример Л. В. Щербы из речи русских немцев: Bring die банка mit варенье von der полка im чулан).

Дата добавления: 2015-08-21