Часть первая. Вся страна вздохнула с облегчением, когда члены совета отправились в Хатфилд

Вся страна вздохнула с облегчением, когда члены совета отправились в Хатфилд, чтобы провозгласить новой королевой Англии принцессу Елизавету. Уставший от варварского правления Марии народ с надеждой и радостью взирал на новую повелительницу. Нация словно очнулась от страшного сна, и небо, надолго скрывшееся за дымом костров, на которых людей поджаривали живьем, снова просветлело.

Двадцатипятилетняя королева Елизавета ехала на коронацию по улицам Лондона из Тауэра в Вестминстерское аббатство. Лицо ее выражало озабоченность, однако на нем читались решимость и достоинство. была она рыжеволосая, возможно, с немного длинноватым и слишком острым для женщины носом. Конечно, Елизавету нельзя было назвать красавицей, за какую хотели выдать ее придворные, но все же была она недурна собой, тем более по сравнению со смуглой и неприветливой Марией. Елизавета получила хорошее образование, правда писала, как бог на душу положит, была груба и не выбирала выражений. Умная, но вероломная и лживая, она к тому же унаследовала отцовскую вспыльчивость. Я останавливаюсь на этом сразу, потому что эту королеву одни хвалили взахлеб, другие поносили последними словами, и понять, чем отличалось ее правление, невозможно, не узнав сперва, что она была за женщина.

Первыми своими успехами Елизавета во многом бьыа обязана умному и осторожному министру, сэру Уильяму Сесилу, — его она впоследствии сделала лордом Барли. В общем, причин радоваться у людей стало больше, чем обычно, и для уличных шествий хотя бы появился повод. Повсюду давали представления, на крышу Темпл-Бара взгромоздили Гога и Магога, и (что было куда разумнее) корпорация с благодарностью вручила королеве сумму, равную десяти тысячам золотых марок, причем подарок оказался до того увесистым, что она еле дотащила его до кареты двумя руками. Коронация прошла великолепно, а на следующий день один из придворных, согласно обычаю, подал Елизавете прошение об освобождении нескольких узников и среди них четырех евангелистов: Матфея, Марка, Луки и Иоанна, а также святого Павла, коих некоторое время вынуждали изъясняться на таком странном языке, что народ их совсем разучился понимать.

Но королева ответила, что лучше сперва узнать у самих святых, хотят ли они на свободу, и тогда в Вестминстерском аббатстве было назначено грандиозное публичное обсуждение — своего рода религиозный турнир — с участием некоторых виднейших поборников той и другой веры. Как вы понимаете, все здравомыслящие люди быстро додумались до того, что повторять и читать стоит только понятные слова. В связи с этим было решено проводить церковную службу на доступном всем английском языке, а также были приняты другие законы и правила, возродившие важнейшее дело Реформации. Тем не менее католических епископов и приверженцев римской церкви травить не стали, и королевские министры проявили благоразумие и милосердие.

Елизавета. С портрета работы Ганса Гольбейна

Нашелся однако и в это царствование один возмутитель спокойствия, по чьей вине случилось в стране большинство беспорядков и кровопролитий, и была это Мария Стюарт, королева Шотландии. Мы постараемся разобраться возможно быстрее, кто была Мария, какая она была и почему она вечно, точно заноза в пальце, мешала королеве Елизавете.

А была она дочерью Марии Гиз, королевы-регентши Шотландии. Совсем девочкой ее выдали замуж за дофина, сына и наследника французского короля. Его святейшество папа полагал, что без его милостивого соизволения никто не вправе носить английскую корону, и потому ни в какую не желал признать Елизавету, которая правила без этого самого соизволения. Но Мария Шотландская унаследовала бы корону по праву своего рождения, если бы английский парламент не изменил порядка престолонаследия, поэтому папа, а вместе с ним и большинство недовольных, настаивали на том, что Мария — законная королева Англии, а Елизавета — нет. Не будь Мария связана тесными узами с Францией и не испытывай Франция зависти к Англии, не стояла бы за ней такая великая сила и не исходила бы от нее такая грозная опасность. А уж когда ее муж после смерти своего отца стал королем Франции Франциском Вторым, дело стало и того хуже. Молодые супруги именовали себя королем и королевой Англии, а папа был готов ради них на что угодно.

Надо сказать, реформированная религия под руководством упорного и влиятельного проповедника по имени Джон Нокс и его соратников стремительно завоевывала Шотландию. Страна эта тогда была еще довольно дикая, здесь часто совершались убийства, а восстания никогда не прекращались, но реформаторы, вместо того чтобы искоренить это зло, что было бы разумно, стали действовать варварскими способами, исстари здесь принятыми: крушили церкви и часовни, вытаскивали оттуда картины и алтари и притесняли Серых братьев, Черньх братьев, Белых братьев и вообще братьев любых орденов и всех расцветок везде и всюду. Такой непримиримый и воинственный дух шотландских реформаторов (а шотландцы всегда были строги и суровы в вопросах веры) возмутил французский католический двор, и страна эта двинула армию на Шотландию, чтобы сперва помочь вышеупомянутым разношерстным братьям подняться с колен, а потом, завоевав и эту землю, и английскую, раз и навсегда покончить с Реформацией. Шотландские реформаторы образовали великую лигу, которую они назвали Конгрегацией Господней, и тайком внушали Елизавете, — мол, если реформированной религии придет конец у нас, не поздоровится ей и в Англии. И тогда Елизавета, по чьим понятиям короли и королевы имели право делать, что хотят, послала в Шотландию армию на помощь реформаторам, поднявшим оружие на свою правительницу. Кончилось тем, что в Эдинбурге подписали мирный договор, согласно которому французам надлежало покинуть королевство. По отдельному договору Мария и ее молодой муж обещали отказаться от титула короля и королевы английских. Но этого обязательства они так никогда и не выполнили.

Дела только уладились, и тут французский король отошел в мир иной, оставив Марию молодой вдовой. Тогда шотландские подданные пригласили свою королеву возвратиться домой и править страной, и она, больше не чувствуя себя счастливой во Франции, через некоторое время согласилась.

Елизавета правила уже три года, когда Мария, королева шотландская, села на корабль в Кале, чтобы отплыть на свою неласковую, раздираемую распрями родину. Когда корабль покидал гавань она увидела, как волна поглотила лодку, и сказала: «О, Господи, какой дурной знак перед дорогой!» Она очень любила Францию и, оставляя ее, сидела на палубе до темноты, плакала и оглядывалась назад. Отходя ко сну, Мария приказала разбудить ее на рассвете, если французский берег все еще будет виден. Ей хотелось взглянуть на него на прощанье. Утро выдалось ясным, приказ королевы исполнили, и она еще раз смогла оплакать страну, которую покидала, и все повторяла и повторяла: «Прощай, Франция! Прощай, Франция! Больше я никогда тебя не увижу». Эти ее слова долго потом вспоминали, находя их необычными и слишком печальными для прелестной девятнадцатилетней королевы. Но мне все-таки кажется, что постепенно все пережитые королевой Марией несчастья, и в их числе разлука с Францией, стали вызывать больше сочувствия, чем заслуживали.

Добравшись до Шотландии и поселившись в замке Холируд, в Эдинбурге, Мария очутилась в совершенно чужом для нее окружении, а здешние нравы, необузданные и суровые, были совсем иные, чем при французском дворе. Люди, заверявшие королеву в своей любви, не дав ей отдохнуть после утомительной дороги, так оглушили ее музыкой — подозреваю, это был пронзительный вой волынок, — что у нее чуть голова не раскололась, а потом ей и ее свите пришлось трусить до самого дворца на низкорослых шотландских лошадках, к тому же давно не кормленных. Среди тех, кто Марию не любил, были влиятельнейшие деятели реформированной церкви, осуждавшие ее вполне невинные развлечения и объявившие музыку и танцы измышлениями дьявола. Нередко сам Джон Нокс с горячностью отчитывал ее и отравлял ей жизнь, чем мог. Поэтому Мария, пуще прежнего возненавидев реформированную веру, повела себя недальновидно в отношении Англии и неосмотрительно в отношении самой себя, торжественно поклявшись иерархам римской церкви возродить их веру, если когда-нибудь получит английскую корону. Читая историю ее несчастливой жизни, вы должны помнить об этом и знать, что поборники этой веры всегда ссорили Марию с королевой Елизаветой.

Елизавета Марию недолюбливала, это очевидно. Королева была честолюбива, ревнива, к тому же терпеть не могла женатых мужчин и замужних женщин. Она бесчеловечно поступила с леди Кэтрин Грей, сестрой обезглавленной леди Джейн Грей, только потому, что эта женщина тайно вступила в брак, и та умерла, а муж ее разорился. Поэтому не исключено, что слухи, будто Мария снова собирается замуж, пробудили в Елизавете еще большую неприязнь к ней. Дело заключалось вовсе не в том, что королеве не хватало женихов: те валом валили из Испании, из Австрии, из Швеции, не говоря уж об Англии. В это время у Елизаветы был английский возлюбленный, — сердце ее завоевал лорд Роберт Дадли, граф Лестер, — он тоже тайком женился на Эми Робсарт, дочери английского дворянина, а потом, как подозревали, подстроил ее убийство в своем загородном поместье в Берире, в Кум-нор-Холле, чтобы жениться на королеве. Эта история легла в основу одного из лучших романов великого писателя Вальтера Скотта. Однако Елизавета, вскружив голову своему красавцу фавориту из тщеславия и ради удовольствия, дала ему отставку, не уронив достоинства, так что и его предложение, как и все прочие, было ею отвергнуто. Елизавета не раз говорила, коротко и ясно, что не станет выходить замуж, а проживет свою жизнь и умрет короле-вой-девственницей. Намерение ее представляется мне прекрасным и похвальным, но о нем столько трещали и трубили на все лады, что добавить, ей-богу, нечего.

Разные принцы сватались и к Марии, но у английского двора имелись основания относиться ко всем ним с большой опаской, и ей из политических соображений даже предложили выйти за того самого графа Лестера, что размечтался жениться на Елизавете. В конце концов, попытать счастья в Холируде с согласия Елизаветы отправился лорд Дарнли, сын графа Леннокса, выходец из королевской семьи Шотландии. Был он долговязый недоумок, умел танцевать и бренчать на гитаре, но я затрудняюсь сказать, что он умел кроме этого, — ну разве что напиваться, чревоугодничать и откалывать всякие недостойные и глупые номера. Тем не менее Дарнли завоевал сердце Марии, не побрезговав помощью одного из ее секретарей, Дэвида Риччио, которому она очень доверяла. Вскоре он на ней женился. Само по себе это замужество шотландской королевы не делает ей чести, а уж то, что за ним последовало, и подавно.

Брат Марии, граф Меррей, один из главных поборников протестантизма в Шотландии, противился этому браку отчасти из религиозных соображений, но главным образом из презрения к ничтожному жениху. Настояв на своем, при поддержке самых влиятельных лордов, Мария отправила Меррея в ссылку за его строптивость, когда же он и его люди с оружием в руках поднялись на защиту своей веры, она сама, спустя какой-то месяц после свадьбы, выехала им навстречу в доспехах и с заряженными пистолетами у седла. Изгнанные из Шотландии повстанцы явились к Елизавете, и та, верная своему природному двуличию, называла их прилюдно изменниками и тайком им помогала.

Пробыв замужем совсем недолго, Мария возненавидела своего супруга, а тот, в свою очередь, возненавидел Дэвида Риччио, того самого человека, с чьей помощью он завоевал благосклонность жены. Теперь он заподозрил их в любовной связи. Ненависть Дарнли к Риччио дошла до того, что он задумал убить его, взяв в сообщники лорда Рутвена и еще троих лордов. Этот свой гнусный план они под большим секретом обсудили первого марта 1560 года, а в субботу вечером, девятого, Дарнли провел своих сообщников по потайной лестнице, крутой и темной, к покоям Марии, где вместе с ней за ужином сидели ее сестра леди Аргайл и тот, кого они приговорили к смерти. Войдя в комнату, Дарнли обнял королеву за талию, а лорд Рутвен, поднявшийся с одра болезни, чтобы поучаствовать в этой расправе, вырос пред ними, будто привидение, опираясь на двух товарищей. Риччио кинулся к королеве, надеясь укрыться за ее спиной.

— Пусть Риччио покинет комнату, — приказал лорд Рутвен.

— Он не уйдет, — ответила королева, — у вас на лице написано, что он в опасности, и я настаиваю, чтоб он остался здесь.

Тогда заговорщики набросились на Риччио, затеяли с ним борьбу, опрокинули стол, выволокли несчастного из комнаты и прикончили пятьюдесятью ножевыми ударами. Узнав, что Риччио мертв, королева сказала:

— Никаких слез. Я буду думать об отмщении!

Заговорщики набросились на Риччио и прикончили его

Двух дней не прошло, и Мария убедила своего долговязого идиота мужа бросить заговорщиков и бежать с ней в Данбар. Там он подписал прокламацию, лживо и подло отрицая свою причастность к недавнему кровавому событию. Потом туда же явились граф Босуэл и еще несколько дворян. Собрав с их помощью восьмитысячное войско, беглецы возвратились в Эдинбург, а убийц отправили в Англию. Мария вскоре родила сына, но о мести она не забыла.

Понятное дело, трусость и предательство мужа заставили королеву испытать к нему еще большее отвращение. Очень похоже, что она влюбилась в Босуэла, и вместе с ним обдумывала, как избавиться от Дарнли. Босуэлу она прямо-таки в рот смотрела, и он убедил ее простить убийц Риччио. Подготовка к крещению маленького принца тоже легла на Босуэла, он же был одним из самых почетнык гостей на церемонии, во время которой младенец был наречен Яковом, а его крестной матерью стала Елизавета, хотя лично она и не присутствовала. Спустя неделю Дарнли вынужден был покинуть Марию: он заболел оспой и перебрался в Глазго, в дом отца, куда королева отправила к нему своего доктора. Понятное дело, за этим крьтось одно притворство да хитрость, потому как всего через месяц Босуэл с ее ведома предложил одному из прикончивших Риччио заговорщиков убить Дарнли, сославшись на высказанное королевой пожелание «устранить его». Известно, что в один и тот же день она проклинала мужа в письме к своему послу во Франции, а потом поехала в Глазго, сделав вид, будто места себе не находит от волнения и любви. Если королева Мария хотела, чтобы Дарнли оказался в ее власти, то тут все получилось как нельзя кстати: она убедила мужа вернуться с ней в Эдинбург и пожить пока не во дворце, а в доме, который стоял одиноко у городской окраины и назывался Кирк-оф-Филд. Здесь Дарнли оставался около недели. Одним воскресным вечером королева, побыв с мужем до десяти, поехала затем в Холируд, — ее ждали на свадебном торжестве одной из ее любимых придворных дам. Через два часа после полуночи город сотрясся от взрыва, и Кирк-оф-Филд взлетел на воздух.

Тело Дарнли обнаружилось на следующий день в некотором отдалении, под деревом. Никто не знает, откуда оно там взялось, не изуродованное и не опаленное порохом, и почему это преступление было таким необычным и диким. Лживость Елизаветы и лживость Марии затемняют почти все страницы их совместной истории, лишая ее достоверности. Но у меня есть серьезные опасения, что Мария участвовала в убийстве мужа и отомстила ему, как обещала. Вся Шотландия держалась такого мнения. По ночам на улицах Эдинбурга звучали голоса, требовавшие возмездия убийцы. Чьи-то неведомые руки вывешивали в людньх местах воззвания, клеймившие Босуэла как преступника, а королеву как его сообщницу, а когда уж он на ней женился (хотя у него была жена), разыграв сперва настоящую комедию и якобы взяв королеву в плен, людскому возмущению не было предела. Говорят, больше всего ополчились на королеву женщины, улюлюкавшие ей вслед и проклинавшие ее на улицах.

Но порочным союзам редко сопутствует удача. Муж и жена побыли всего какой-то месяц под одной крышей и бьли вынуждены разлучиться навеки стараниями кучки знатных шотландцев, ополчившихся против них ради безопасности маленького принца. Босуэл хвастал направо и налево, что избавится от мальчика, и если бы не достойная уважения преданность графа Мара, взявшего на себя заботы о нем, наверняка убил бы его. Перепугавшись, Босуэл удрал за границу и умер там, прожив девять лет пленником и безумцем. Объединившись, лорды поняли, что Мария обманывает их при каждой возможности, и заперли ее в замок Лохлевен, куда добраться можно бьло только лодкой, поскольку стоял он посреди озера. Там некий лорд Линдсей, такой редкостный грубиян, что уж лучше бы лорды отправили послом к королеве кого попроще, вынудил ее подписать отречение и назначить регентом Шотландии Меррея. Там же Меррей видел королеву, опечаленную и униженную.

Лучше бы Мария осталась в замке Лохлевен, хоть и был он унылой темницей, куда долетал только шум озерной воды, плескавшейся у его подножья, отбрасывая пляшущие тени на стены комнат. Но ей не хотелось здесь оставаться, и она не раз пыталась бежать. Первая попытка почти удалась: королева переоделась в платье своей прачки, но разоблачила себя, придержав рукой вуаль, которую захотел приподнять один из гребцов. Гребца насторожила белизна ее кожи, и он отвез королеву назад. Вскоре после того Мария очаровала служившего в замке пажа по прозвищу Маленький Дуглас, и тот, украв ключи от главных ворот, пока его семья сидела за ужином, пробрался тайком к королеве и, заперев эти ворота снаружи, переправил ее на лодке через озеро, а ключи утопил по дороге. На берегу Марию поджидал еще один Дуглас и несколько лордов, в их компании она поскакала верхом в Гамильтон, и там на ее защиту поднялись три тысячи человек. Здесь же она издала прокламацию, заявив, что отречение, подписанное ею в тюрьме, недействительно и регент обязан повиноваться законной королеве. Бывалый солдат Меррей ни капли не растерялся, хотя у него в подчинении не было армии, сделал вид, будто согласен, и, собрав войско вдвое меньше числом, чем у Марии, дал ей бой. Всего четверть часа понадобилось ему, чтобы развеять по ветру ее надежды. И снова королева проделала верхом долгий, длиною в шестьдесят длинных шотландских миль, путь и укрылась в аббатстве Дандреннан, откуда большей безопасности перебралась во владения Елизаветы.

Мария Шотландская приехала в Англию — себе на погибель, на горе королевству и на беду многим его жителям — в 1568 году. О том, как она покинула эту страну и этот мир через двадцать лет, мы с вами скоро узнаем.

Дата добавления: 2015-09-03