Часть первая. Итак, мы с вами добрались теперь до короля Генриха Восьмого

Итак, мы с вами добрались теперь до короля Генриха Восьмого, которого принято было величать Толстощеким Хэлом, Жирным Гарри и прочими не менее звучными именами, я же возьму на себя смелость назвать его без всяких оговорок одним из величайших злодеев, когда-либо живших на белом свете. Вы сами сможете судить, справедлива ли такая оценка, даже прежде, чем мы узнаем о его жизни все.

Генриху Восьмому едва минуло восемнадцать, когда он взошел на престол. Говорят, тогда он был красавцем, но я в это не верю. Повзрослев (если знаменитейший Ганс Гольбейн уловил сходство), король превратился в наглого здоровяка, толстомордого, с глазками-щелочками и двойным подбородком — вылитого борова, да и вообще невозможно себе представить, чтобы столь отвратительная сущность могла скрываться за располагающей наружностью.

Генриху хотелось, чтобы народ его полюбил, а народу, уже давным-давно разочаровавшемуся в предыдущем короле, хотелось верить, что новый правитель заслуживает любви. Король и его подданные обожали всякие празднества и церемонии, а потому бракосочетание, а также коронация Генриха и принцессы Екатерины превратились в величайшее торжество. Кроме того, король участвовал во всевозможнейших турнирах, неизменно выходя из них победителем (о чем не забывали заранее позаботиться придворные), так что все наперебой стали восхвалять его как человека совершенно выдающегося. Эмпсона, Дадли и их сторонников обвинили во всех смертных грехах, кроме тех, что за ними на самом деле водились: несчастных выставили к позорному столбу, потом возили верхом на лошади, усадив лицом к хвосту, избивали и, наконец, обезглавили, на радость народу и для пополнения королевской казны.

Римский папа совершенно себя не щадил, если в мире назревала очередная заваруха, не смог он остаться в стороне, и когда в континентальной Европе разгорелась война между мелкими враждующими итальянскими государствами, чьи правители были так или иначе связаны родственными узами с членами королевских семей других стран, также пожелавшими отхватить себе кусок полакомей от этих земель. Генрих Восьмой, воспылав внезапной любовью к папе, направил своего посла к французскому королю, велев объяснить тому, что негоже идти войной на его святейшество, отца всех христиан. Но французского короля такое родство нисколько не трогало, к тому же он не захотел удовлетворить притязания английского короля на некоторые французские владения, и страны вступили в войну.

Генрих Восьмой. С портрета работы Ганса Гольбейна

Не стоит перегружать эту историю перечислением всех козней и уловок, которыми не брезговали участвовавшие в ней правители, скажу лишь, что Англия заключила скоропалительный союз с Испанией, а та обвела ее вокруг пальца и сговорилась с Францией. Сэр Эдвард Говард, бесстрашный адмирал, сын графа Суррея, особо отличился своей храбростью в стычке с французами, но, увы, смелость не заменила ему разума: приплыв во французский порт Брест с несколькими гребными лодками, он попытался (желая отомстить за поражение и гибель сэра Томаса Нивета, еще одного бесстрашного английского адмирала) захватить несколько больших французских кораблей, стоявших под защитой пушечной батареи. В итоге, когда отгремела пальба, он очутился на борту одного из них вместе с оставшейся от всей его команды дюжиной моряков, был сброшен в море и утонул. Правда, до этого сэр Томас снял с груди золотую цепь и золотой свисток — знаки адмиральского достоинства — и швырнул в воду, чтобы они не стали вражеским трофеем. После такого поистине сокрушительного разгрома — ведь сэр Эдвард Говард был прославленным героем — король решил, что сам завоюет Францию. Казнив, на всякий случай, ненадежного графа Суффолка, запертого его отцом в Тауэр, он поручил королеве Екатерине управлять страной в его отсутствие. Генрих приплыл в Кале, где к нему присоединился император Германии Максимилиан, прикинувшийся его солдатом и принимавший от него жалование: подобная чепуха льстила тщеславию самодовольного задиры. Король умел, конечно, побеждать в турнирах, если противники ему поддавались, и потому решил, что настоящее сражение — это когда раскидывают шатры из яркого шелка, которые валит на землю бесстыжий ветер, и вывешивают пестрые знамена и шитый золотом штандарт. Однако удача сопутствовала ему, хоть он этого и не заслуживал: потратив уйму времени на расстановку шатров, развешивание знамен, шитого золотом штандарта и прочий маскарад, он схватился с французами в месте под названием Гингейт, и те, охваченные непередаваемой паникой, пустились наутек с такой стремительностью, что сражение с тех пор называют в Англии «Битвой шпор». Но Генрих не воспользовался своей победой и, решив, что с него уже хватит настоящей войны, возвратился домой.

Король Шотландии, шурин Генриха, в этой войне пошел против него. Граф Суррей, английский полководец, двинулся ему наперерез, покинул границы своих владений и перешел через реку Твид. Две армии сошлись, после того, как шотландский король переправился через реку Тилл и встал лагерем на Флодденском холме, последнем в гряде Чевиот. Час сражения пробил: армия англичан расположилась внизу, в долине. А шотландцы, поделившись на пять отрядов большой численности, стали бесшумно спускаться вниз. Так и вышли они навстречу английской армии, выстроившейся в одну длинную шеренгу, и отряд копьеносцев во главе с лордом Хоумом бросился в атаку. Сперва шотландцы взяли было верх над англичанами, но те сопротивлялись отчаянно и дрались как звери, так что шотландский король, чуть не захвативший вначале английский королевский штандарт, пал в бою, а шотландское войско было разбито наголову. Тысячи шотландских воинов полегли в тот день на Флодденском поле, и было среди них очень много людей благородного звания. Еще долгое время крестьяне в Шотландии не хотели верить, что их король погиб в этом сражении, — ведь англичане не нашли железного пояса, который он носил в наказание за то, что не был любящим и преданным сыном. Но куда бы ни запропастился этот самый пояс, англичане завладели мечом короля, его кинжалом и перстнем, не говоря уже об израненном теле. В общем, никаких сомнений тут быть не может, тем более, что многие знатные англичане, не раз встречавшиеся с королем Шотландии, опознали его.

Генрих Восьмой подумывал о возобновлении войны с Францией, но французский король желал мира. Его королева была в то время при смерти, и, хотя королю перевалило за пятьдесят, он решил посвататься к сестре Генриха, принцессе Марии, несмотря на то, что ей только исполнилось шестнадцать и она была помолвлена с герцогом Суффолком. Молоденьких принцесс отдавали замуж, невзирая на их предпочтения, брак был заключен, и несчастную девушку отправили во Францию, позволив ей взять с собой из всей свиты лишь одну-единственную англичанку. Эта англичанка, прелестная юная особа по имени Анна Болейн, была племянницей графа Суррея, ставшего после победы при Флоддене герцогом Норфолком. Анна Болейн — имя, которое, как вы вскоре убедитесь, следует взять на заметку.

Так вот, король Франции, необычайно гордившийся своей молодой женой, надеялся долгие годы наслаждаться своим счастьем, избранница его, как мне кажется, приготовилась так же долго страдать, но через три месяца он взял да умер, оставив ее молодой вдовой. Новый французский монарх, Франциск Первый, быстро смекнул, что в его интересах выдать ее теперь за англичанина и посоветовал ее первому возлюбленному, герцогу Суффолку — его Генрих отправил за сестрой во Францию — жениться на ней. Сама принцесса так любила герцога, что тоже потребовала, чтобы он тотчас на ней женился, пригрозив, что иначе он потеряет ее навеки, и они обвенчались. Генрих же впоследствии их простил. Чтобы расположить к себе короля, герцог Суффолк обратился к его всесильному фавориту и советчику Томасу Уолси — личности, равно прославившейся в истории и своим взлетом, и падением.

Уолси, сын почтенного мясника из Ипсвича в графстве Суффолк, получил столь блестящее образование, что стал наставником в семье маркиза Дорсета, благодаря которому был затем назначен одним из капелланов покойного короля. После восшествия на престол Генриха Восьмого Уолси пошел в гору и завоевал безграничное доверие короля. Он был теперь архиепископом Йоркским, кроме того, папа произвел его в кардиналы, и любой, кто хотел добиться в Англии влияния, а также благосклонности короля — будь то иноземный монарх или английский дворянин — должен был подружиться с всемогущим кардиналом Уолси.

Любой, кто хотел добиться в Англии влияния, должен был подружиться с всемогущим кардиналом Уолси

У кардинала был веселый нрав: он любил потанцевать и пошутить, спеть песню и выпить, а это был самый надежный способ завоевать такое большое с виду сердце короля Генриха. Уолси, как и король, обожал пышность и блеск. Он был великим знатоком богословской науки своего времени, где самым главным было умение находить убедительные оправдания и объяснения неправедным делам, доказывая, что черное — это белое или какое-нибудь еще. Такая ученость устраивала короля. По многим сходным причинам кардинал был у короля в большой милости и, превосходя его умом, необычайно ловко вертел им, наподобие хитрого укротителя, который умеет усмирить льва, тигра, да и вообще любого злого и коварного зверя, готового в любой миг наброситься и растерзать. Никто до милорда кардинала не жил в Англии в такой роскоши. Богатство его было баснословным, и, как говорили, могло сравниться лишь с сокровищницей короны. Дворцы кардинала не уступали своим великолепием дворцам короля, а в свите его состояло на восемьсот человек больше. Уолси, в пламенно-алых одеждах, в золотых туфлях, разукрашенных драгоценными камнями, повелевал своими придворными. Сопровождавшие его всадники выезжали на чистопородных скакунах, а сам кардинал трусил на муле в седле из красного бархата, держась за золотую уздечку, вставив ноги в золотые стремена. и являя собой образец отменнейшего лицемерия.

При посредничестве этого влиятельнейшего священника велись переговоры о встрече французского и английского королей во Франции, но на территории, принадлежавшей Англии. Грандиозное представление готовилось в доказательство дружбы, равно как и радости, по поводу грядущего события. По всем важнейшим городам Европы разослали герольдов с медными трубами, поручив им объявить, что в такой-то день король Англии и король Франции как союзники и братья по оружию и три дюжины их оруженосцев — по полторы на каждого — сразятся на турнире со всеми рыцарями, которые пожелают приехать.

Карл, новый германский император (старый к тому времени умер), решив помешать чрезмерно сердечному союзу двух властителей, явился в Англию до отъезда Генриха к месту встречи и успел не только произвести хорошее впечатление на короля, но и заручиться дружбой Уолси, пообещав тому употребить свое влияние и возвести его на папский престол, как только он освободится. В тот самый день, когда император покинул Англию, король вместе со всем двором переправился в Кале, а оттуда в местечко между Ардром и Гисне, получившее название «Лагерь из золотой парчи». Праздник был устроен на широкую ногу, многие рыцари и дворяне разоделись с таким шиком, что про них говорили, будто они носят на себе все свое состояние.

Тут выросли бутафорские дворцы и часовни до самого неба, забили фонтаны, а огромные погреба наполнились вином, которое всякий мог пить бесплатно, как воду. Шелковые шатры были разукрашены золотым кружевом, узорами из золотых листьев, позолоченными львами и еще бог знает чем, но и среди всего этого великолепия богатый кардинал затмевал роскошью и блеском всех вельмож и дворян. После того как два короля со всей торжественностью заключили договор, который оба они якобы собирались выполнять, были открыты арены для турнира, протянувшиеся на девятьсот футов в длину и на триста двадцать в ширину. Королевы Франции и Англии сидели в окружении несметного числа знатных дам и господ. Десять дней подряд два монарха бились ежедневно в пяти поединках и побеждали всякий раз своих учтивых противников. Сохранилась, правда, запись о том, что король английский как-то раз, будучи сбит с ног королем французским, обрушил на брата по оружию свой царственный гнев и едва не затеял ссору. Известна и еще одна замечательная история про этот самый «Лагерь из золотой парчи», свидетельствующая о том, как недоверчиво относились англичане к французам, а французы к англичанам, пока одним чудесным утром Франциск не подъехал один к шатру Генриха, не вошел к нему, пока тот еще нежился в постели, и не сказал в шутку, что теперь английский король его пленник. Тут якобы Генрих, вскочив с постели, обнял Франциска, а тот помог ему одеться, согрев предварительно его белье, и тогда Генрих подарил ему чудесное ожерелье, украшенный драгоценными каменьями, а Франциск в ответ подарил ему бесценный браслет. В те времена (впрочем, и в последующие тоже) про этот случай столько писали, рассказывали и сочиняли песни, так что в конце концов он у всех на зубах навяз.

Понятное дело, благие побуждения привели к возобновлению войны между Англией и Францией, и в ее ходе оба венценосньх союзника и брата по оружию не жалели сил, чтобы друг другу насолить. Но, прежде чем войне вспыхнуть вновь, на Тауэр-Хилле состоялась позорная казнь: герцога Бекингема по доносу уволенного им слуги лишили жизни только за то, что он имел глупость поверить некому монаху по имени Хопкинс, который объявил себя пророком и среди прочего вздора, который он нес, предрекал сыну герцога высокое положение в Англии, якобы уготованное ему самой судьбой. Говорили, будто несчастный герцог оскорбил кардинала, открыто осудив событие, состоявшееся в «Лагере из золотой парчи», и непомерную расточительность его участников. Так или иначе, Бекингему, как я уже сказал, отрубили голову ни за что. Из негодующей толпы раздавались возгласы, что казнь — дело рук «мясникова сына».

Следующая война оказалась короткой, хотя герцог Суррей, снова вторгшись во Францию, нанес этой стране немалый урон. Все закончилось новым мирным договором между двумя странами, к тому же выяснилось, что германский император совсем не такой верный друг Англии, каким прикидывался. Не сдержал он и своего обещания порадеть Уолси и сделать того папой, хотя король его уговаривал. Два папы умерли один за другим, но слишком многие священники в других странах были против кардинала и оттерли его от папского престола. Итак, кардинал и король, убедившись, что германский император не заслуживает доверия, разорвали помолвку дочери короля принцессы Уэльской с этим монархом и стали прикидывать, за кого им выдать эту юную особу — за самого короля Франциска или за его старшего сына.

В это самое время в Германии, в Виттенберге, прозвучал голос великого вдохновителя тех огромных перемен, которые ожидали Англию, перемены эти назывались Реформацией, и благодаря им люди перестали быть рабами священников. А голос этот принадлежал ученому, доктору Мартину Лютеру — он знал о священниках все, потому что сам был не просто священником, а монахом. Проповеди и сочинения Уиклифа заставили людей о многом задуматься, и Лютер, узнав в один прекрасный день, к своему большому удивлению, о такой книге, как Новый Завет, которую священники запрещали читать, ибо она содержала неугодные им истины, пошел против всего духовного сословия, начиная с самого папы. Случилось так, что когда Лютер только приступил к своему титаническому труду по пробуждению нации, один бесстыжий субъект по имени Тетцель, монах с весьма подмоченной репутацией, явился в те места и стал продавать индульгенции целыми пачками, чтобы собрать деньги на украшение громаднейшего собора Святого Петра в Риме. Считалось, что всякий, кто купит себе папскую индульгенцию, избежит наказания за грехи на Небесах. Лютер объяснял людям, что эти индульгенции — обычные клочки бумаги, ничего не значащие Господа, а Тетцель и его хозяева — кучка жуликов, готовых облапошить всех подряд.

Короля и кардинала донельзя возмутила дерзость Лютера, и король (с помощью сэра Томаса Мора, мудреца, которому он впоследствии отрубил в благодарность голову) даже посвятил спору с ним целый труд и так угодил папе, что тот пожаловал ему звание Защитника Веры. Король и кардинал обращались к людям с пылкими воззваниями, предостерегавшими от чтения Лютеровых книг под страхом отлучения от церкви. Но книги все равно читали, и земля полнилась слухами про то, что было в них написано.

Пока происходили все эти невиданные перемены, король успел себя показать. Анна Болейн, очаровательная девушка, та, что уезжала в свое время с его сестрой во Францию, превратилась теперь в настоящую красавицу и занимала должность одной из фрейлин королевы Екатерины. А королева Екатерина, признаться, успела утратить и красоту и молодость, да и нрав, судя по всему, был у нее неласковый. Будучи довольно нелюдимой от природы, она совсем ушла в себя, потеряв четырех из своих детей, умерших в младенчестве. Короче говоря, король влюбился в прелестную Анну Болейн и спросил себя: «Как бы мне половчее избавиться от опостылевшей супруги и жениться на Анне?»

Вы помните, что королева Екатерина была сперва женой Генрихова брата. Так вот, пораскинув мозгами, король не придумал ничего лучше, чем призвать к себе любимых своих священников и посетовать на то, что, видите ли, разум его в смятении и душа не на месте, оттого что женился он на королеве не по закону! Ни у одного из этих священников не хватило мужества хоть полюбопытствовать, отчего король не подумал об этом прежде, долгие годы мыслил вполне трезво и нисколечко не похудел, терзаясь тревогой. Напротив, все, как один, заахали и согласились, что положение серьезное, и наилучшим выходом его величества был бы развод! Король ответил, что он согласен, так и впрямь будет лучше, и вместе они дружно взялись за дело.

Если бы я стал перечислять все интриги и заговоры и рассказывать про все те усилия, которые были приложены, чтобы развести Генриха с женой, то «История Англии» показалась бы вам самой скучной в мире книгой. Поэтому скажу только, что после бесконечных переговоров и великого торга папа дал поручение кардиналам Уолси и Кампеджио (последнего он прислал специально этого из Италии) уладить дело с разводом в Англии. Как мне кажется, есть все основания полагать, что Уолси был врагом королевы, потому что она тоже порицала его за тщеславие и расточительность. Но сперва даже он не знал, что король хочет жениться на Анне Болейн, а узнав, ползал перед ним на коленях, умоляя отказаться от затеи.

Кардиналы открыли судебное заседание в монастыре доминиканцев Блэкфраэрз, который находился примерно там, где теперь в Лондоне мост с тем же названием, а король и королева, чтобы быть поблизости, переехали во дворец Брайдуэлл, — ныне его заменил никуда не годный исправительный дом. Когда суд начался, и короля с королевой вызвали, несчастная оболганная королева, державшаяся твердо, с достоинством и вместе с тем с истинной женственностью, которая всегда вызывает восхищение, пав ниц перед королем, сказала, что приехала в его владения чужестранкой, но двадцать лет была ему хорошей и верной женой и потому не признает за кардиналами права решать, по закону ли стала она его избранницей и может ли оставаться ею впредь. А потом, поднявшись, королева покинула суд и больше ни разу сюда не приходила.

Король сделал вид, что глубоко огорчен, и, волнуясь, сказал, что милорды и джентльмены сами видят, какая королева замечательная женщина, и он, король, был бы счастлив прожить с ней до самой смерти, если бы не замучили его чудовищные сомнения, измотавшие его до предела! Итак, судебный процесс пошел своим ходом, и болтовня не стихала два месяца. Потом кардинал Кампеджио, которому папа поручил оттянуть решение, продлил его еще надва месяца, а когда и это время подошло к концу сам папа, отложив суд на неопределенный срок, потребовал, чтоб король и королева прибыли в Рим и он продолжился там. И тут королю повезло: несколько преданных ему людей доложили ему, что случайно встретились за ужином с неким Томасом Кранмером, ученым богословом из Кембриджа, и тот берется убедить папу в незаконности брака, призвав на помощь докторов богословия и епископов со всего света. Король, сгоравший от нетерпения в ожидании свадьбы с Анной Болейн, немедленно послал за Кранмером, а лорду Рошфору, отцу Анны, приказал: «Отвези этого ученого доктора в свой замок и предоставь ему там кабинет и все книги, необходимые, чтобы доказать, что я могу жениться на твоей дочери». Лорд Рошфор был совсем не против, устроил ученого доктора со всеми удобствами, и ученый доктор погрузился в работу. Между тем, король и Анна Болейн почти ежедневно обменивались письмами, и оба они признавались, что ждут не дождутся окончания суда. И мне кажется, Анна Болейн вполне заслужила своим поведением ту участь, что была ей уготована.

Кардинал Уолси навредил себе, позволив Кранмеру оказать помощь королю. Еще больше он навредил себе, отговаривая короля жениться на Анне Болейн. Слуга, подобный ему, почти наверняка попал бы в немилость к хозяину, подобному Генриху, но опала Уолси стала неожиданной и жестокой, благодаря застарелой, но вспыхнувшей с новой силой, ненависти сторонников королевы. Однажды, когда кардинал вошел в Канцлерский суд, — а он был тогда его председателем, встретившие его там герцоги Норфолк и Суффолк посоветовали ему оставить должность и удалиться без лишнего шума в свой дом в Эшере, в Суррее. Но кардинал заартачился, и они, отправившись к королю, назавтра принесли письмо, прочитав которое, Уолси был вынужден сдаться. была составлена опись всех сокровищ кардинальского дворца на Йорк-Плейс (теперь на этом месте Уайтхолл), и он, глубоко опечаленный, поплыл на своей барке вверх по Темзе в Патни. Кардинал, несмотря на свое величие, был ничтожеством: нагнав его на пути к дворцу в Эшере, один из королевских камергеров вручил ему любезное письмо от хозяина и его перстень, после чего Уолси, спешившись с мула, снял шляпу и грохнулся на колени прямо в грязь. Бедняга которого кардинал в дни своего могущества держал при своем дворе, повел себя куда достойнее. Когда Уолси сказал камергеру, что у него нет при себе другого подарка короля, кроме этого замечательного дурака, шестеро крепких йоменов еле оттащили от него верного шута.

Вскоре, некогда могущественный, а ныне опальный кардинал, принялся засыпать своего бессердечного господина униженными письмами, а тот, в зависимости от настроения, то обдавал его в ответ презрением, то обнадеживал и, в конце концов, приказал ему удалиться в йоркскую епархию. Уолси жаловался на бедность, но я не понимаю, почему: он взял с собой сто шестьдесят слуг и семьдесят две подводы, груженные пожитками, вином и съестными припасами. Большую часть года он проводил теперь в тех краях, а невзгоды изменили его к лучшему, и, став кротким и миролюбивым, он подкупил многие сердца. Надо сказать, что и будучи в силе, он сделал немало полезного для науки и образования. Кончилось дело тем, что кардинал был взят под стражу как государственный изменник Ему было велено явиться в Лондон, но добрался он только до Лестера. В Лестерское аббатство Уолси приехал затемно и чувствовал себя совсем разбитым. Он сказал монахам, встретившим его у ворот с горящими факелами, что спешил сюда, чтобы они предам его прах земле. Так оно и случилось: больного уложили в постель, с которой он уже и не поднялся. Последние слова его были: «Если бы служил я Господу с тем же усердием, что и королю, он бы не отринул меня в старости. Но я вознагражден за старания мои и служение не Богом, а государем». Весть о смерти кардинала быстро дошла до короля, развлекавшегося стрельбой из лука в саду чудеснейшего дворца Хэмптон-Корт, подаренного ему все тем же Уолси. Утрата столь преданного, но обесчещенного им слуги задела в королевской душе одну-единственную струну, — Генриху захотелось завладеть теми пятнадцатью сотнями фунтов, которые, как говорили, кардинал где-то спрятал.

Соображения ученых докторов и епископов наконец подытожили, и, так как большинство из них высказалось в пользу короля, предъявили их папе, настоятельно попросив того решить теперь вопрос положительно. Незадачливый папа был человек нерешительный, опасался лишиться своего влияния в Англии, пойдя наперекор Генриху, и в то же время обидеть германского императора, племянника королевы Екатерины. Пребывая в растерянности, он медлил. Тогда Томас Кромвель, некогда один из ближайших сподвижников Уолси, не предавший кардинала после его падения, посоветовал королю взять все в свои руки, объявив себя главой церкви в Англии. Король, взявшись за дело, пустился во все тяжкие. Священников он умаслил, позволив им сжигать столько единомышленников Лютера, сколько им захочется. Вы, должно быть, помните, что сэр Томас Мор, умнейший человек, тот, кто помогал королю писать книгу, заменил Уолси на посту канцлера. Он был искренне предан церкви, невзирая на все ее злоупотребления, но тут он подал в отставку.

Исполненный решимости избавиться от королевы Екатерины и жениться на Анне Болейн без дальнейших проволочек, король назначил Кранмера на должность архиепископа Кентерберийского, а королеве приказал покинуть двор. Екатерина повиновалась, сказав ему, правда, что остается и всегда будет оставаться королевой Англии, где бы ни находилась. Тогда король тайно женился на Анне Болейн, а спустя полгода новый архиепископ Кентерберийский объявил недействительным его брак с королевой Екатериной и короновал Анну Болейн.

Анне Болейн следовало подумать о том, что зло наказуемо и что жирный негодяй, вероломно и жестоко предавший первую жену, обойдется со второй куда хуже. Она могла бы это понять, потому что король, даже по уши влюбившись в нее, повел себя как презренный трус, дрожавший за собственную шкуру: сбежал подальше от ее дома, когда несколько домочадцев Анны заразились страшной болезнью и умерли, и ей самой тоже грозила опасность. Но прозрение Анны Болейн было запоздалым, и заплатила она за него слишком дорогую цену. Ее неудачный брак с дурным человеком завершился так, как и следовало ожидать. А ожидать следовало, и очень скоро мы об этом узнаем, что умрет она не своей смертью.

Глава XXVIII. Англия времен Генриха Восьмого (1533 г. — 1547 г.)

Дата добавления: 2015-09-03