Зауралье

Жарким утром Марина, проснувшись необычайно рано, лежала у бассейна, подставив солнечным лучам тело, и читала привезенный ей вчера из города Никитой сборник стихов. В бассейне на большом надувном матрасе лежали Егорка и Алеша, а рядом, по грудь в воде, стоял Гена. Тот самый однорукий охранник Гена, что был с ее сыном раньше. Его привезла неделю назад Ветка, специально ездила к Марининому племяннику Кольке и уговорила временно отпустить Гену к ней. О том, что жива-здорова его любимая тетка, Ведьма распространяться не стала, решив, что лишние глаза и уши ни к чему. Гена сперва удивился – с чего бы Виола Викторовна вдруг захотела взять его к себе, но когда в машине она вкратце рассказала ему об истинной причине, на телохранителя напал ступор.

– То есть… погодите, Виола Викторовна… как это – Марина Викторовна приехала? – оторопело спросил он. – С того света?

– Гена, я все понимаю – военные туповаты, но это уже перебор, – прищурилась Ветка, уверенно ведя «Мерседес» в направлении «Парадиза». – Объясняю. Та, которую мы так дружно и с рыданиями хоронили три года назад на городском кладбище, была просто какой-то безымянной проституткой. Ну, какой был труп в морге, такой Женька и взял. Они загримировали ее так, чтобы хоть чуть-чуть напоминала Марину, похоронили – и все. А на самом деле Маринка лежала в больнице под чужим именем. И в Англию Женька улетел вместе с ней, там поставил на ноги. И вот теперь она вернулась, потому что Хохла арестовали в Москве, понимаешь? – втолковывала Ведьма так и не пришедшему в себя Гене. – И она с Егоркой у меня дома, у нас. А тебя мы решили посвятить в это дело потому, что только тебе она может доверить сына. Никому даже из наших – только тебе.

– Чертовщина какая-то… – пробормотал Гена, вытирая лоб правой рукой. – В голове не укладывается…

– Генка, прекрати! – потребовала Виола. – Это уже все границы переходит!

Встреча вышла просто душераздирающая, даже Бармалей прослезился, глядя на то, как Генка бережно взял на руки хозяйку, как она обняла его за шею и плачет, не стесняясь, как Егорка с визгом бежит по лестнице и повисает на «дяде Гене».

– Марина Викторовна… – сиплым от волнения голосом пробормотал Гена, осторожно прижимая женщину к себе. – Вот уж не думал…

– Гена, спасибо тебе за все, – сквозь слезы проговорила Коваль.

– Да за что же спасибо… живы вот – и хорошо.

Он аккуратно поставил ее на ноги и подхватил жмущегося к нему Егора:

– Ну что, пострел? Узнал? А вырос-то как! Полмужика уже!

– Конечно, узнал! – сообщил Егорка. – Как твоя рука, дядя Гена?

– Не отросла, – вздохнул телохранитель, демонстрируя черную перчатку. – Но ты не переживай, я и с одной рукой тебя в обиду не дам.

– Я, дядь Гена, теперь и сам большой. Мне папа сказал – маму защищать и беречь, – гордо объявил мальчик, вызвав улыбки у всех в комнате. – Только вот папы нет теперь, его полиция арестовала…

– Милиция, Егор, – машинально поправила Марина.

– Ну, пусть так. Но все равно – так нельзя, папа никого не обижал, наоборот…

– Все, хватит! – обрезала Коваль таким тоном, что Ветка вздрогнула от неожиданности. – Слезай с Гены и иди в комнату.

Мальчик, удивленный такой резкой переменой в настроении матери, обиженно засопел носом, но послушно выполнил все ее требования.

– Зачем ты так? – укоризненно проговорила Ветка, когда Егор скрылся на втором этаже. – Это ведь ребенок, а ты с него требуешь, как со взрослого.

– Не лезь! – отрубила Марина, хватая пачку сигарет и жестом показывая Гене, чтобы следовал за ней.

– Истеричка самовлюбленная! – пробормотала Виола, и в ответ из коридора донеслось:

– Я все слышала!

– Что-то Марина Викторовна нервная стала, – заметил Бармалей, подавая Ветке, севшей в кресло, пепельницу и сигару.

– Да ну ее! – с досадой отмахнулась хозяйка. – Совсем с катушек съехала со своим Хохлом! Слово о нем не скажи, даже ребенку не позволяет! Я все понимаю – любовь, привязанность, благодарность! Но нельзя же так реагировать!

Бармалей промолчал – его мало беспокоили все эти перипетии.

И вот спустя неделю, когда все вроде улеглось, Марина валялась в шезлонге, наблюдая за детьми из-под сдвинутых на лоб черных очков. Гена придерживал матрас, чтобы не перевернулся, а мальчики, наоборот, раскачивали его и визжали от восторга.

– Мамуля, к нам иди! – позвал Егорка, вытирая мокрое лицо ладошкой. – Смотри, какой у нас корабль! А дядя Гена как будто пират!

– А я кто буду? – улыбнулась Коваль, садясь и развязывая черное шифоновое парео, обернутое вокруг бедер.

– А ты…

– А ты будешь русалка! – перебил Алеша, прыгая на матрасе на коленях.

– Русалка, русалка! – подхватил Егорка, повторяя за приятелем его маневры.

– Тихо, капитаны! – уворачиваясь от брызг и придерживая матрас, приказал Гена. – Перевернете свой эсминец, я вас выловить не успею.

– А я плаваю! – заявил Егорка, который на самом деле, неплохо плавал, и с размаху бултыхнулся в воду.

– Егор! – крикнула Марина, но мальчик уже вынырнул и поплыл, шустро двигая руками и ногами. – Прекрати!

– Да я ж рядом, Марина Викторовна! – сказал Гена, перемещаясь ближе к плавающему Егорке.

Коваль только покачала головой, бросила очки на столик и встала. Потянувшись, она прыгнула в бассейн и поплыла под водой навстречу сыну, вынырнула у него за спиной и обхватила поперек тельца:

– Попался?

– Ну, ма-ам! – заорал Егор, шлепая по воде руками и ногами. – Пустииии!

– Не пущу!

К бассейну приближалась Виола в длинном цветастом одеянии, скорее напоминавшем халат, чем что-то другое. В руках она держала поднос, на котором возвышался большой кувшин с апельсиновым соком и стаканы. Опустив поднос на столик, Ветка сбросила свою накидку, оставшись в пестром купальнике, и присоединилась к резвящимся в воде детям и подруге с охранником.

– Весело тут у вас, – проговорила она, окунаясь и забирая у Гены Алешу. – Ты как, сынуля?

– Хорошо, – мальчик прижался к ней и обнял за шею. – Только Егор умеет плавать, а я нет.

– И ты научишься, вот только ручки и ножки у тебя чуть-чуть посильнее станут.

Марина наблюдала за их разговором с улыбкой. Если бы раньше, лет десять назад, кто-то сказал ей, что они с подругой, такие странные и непохожие на остальных женщин, начисто, как им казалось, лишенные материнского инстинкта, будут вот так стоять в бассейне, прижимая к себе сыновей, Коваль только пальцем у виска покрутила бы. Но жизнь непредсказуема, и наперед сказать, как что будет, просто невозможно. И даже Ветка с ее даром предвидения не могла этого угадать. Опять неприятно и больно кольнула мысль о погибшем муже, о том, что не дожил, не увидел, не узнал. Марина часто заморгала, смахивая непрошеные слезы, чтобы чуткий Егорка не начал приставать с расспросами.

– Ну, ты еще будешь плавать или со мной греться пойдешь? – спросила она сына, чмокнув его в мокрую макушку.

– Я не замерз, ты иди.

Мальчик оттолкнулся от нее и поплыл к Гене, а Марина выбралась из бассейна, легла в шезлонг, подставив тело солнечным лучам. Неподалеку от бассейна, в тени натянутого тента, сидел Никита в белой майке и шортах – в жару Бес не требовал от охраны соблюдения формы одежды, особенно дома, в пределах двора. Ники исподтишка наблюдал за Коваль, вытянувшей длинные ноги на полосатом матрасе шезлонга, и судорожно сглатывал слюну. Все разговоры о том, что рядом с этой женщиной находиться смертельно опасно, он считал байками и чушью. Да и возраст его особо не смущал – при чем тут годы, когда такая красота. Ему страшно хотелось прикоснуться к ней, хоть на секунду почувствовать вновь то ощущение, что охватило его, когда он нес ее на руках с кладбища. Однако Ники прекрасно понимал, что это непозволительная роскошь. Кроме того, ребята Беса буквально вчера разговаривали о том, что вот-вот здесь появится Хохол, тот самый Хохол, что за ночь вырезал в ночном клубе небольшую бригаду Реваза, а потом взорвал клуб.

– Никита, – ворвался в его раздумья чуть хрипловатый голос Марины. – Будь другом, я забыла сигареты на барной стойке…

Ники молча рванул в дом, схватил со столика пачку «Вог» с ментолом и золотую зажигалку. Вернувшись к бассейну, опустился на корточки рядом с шезлонгом, в котором лежала Коваль, и протянул ей то, что она просила. Тонкими пальцами с длинными черными с серебристой дымкой ногтями она взяла сигарету, щелкнула зажигалкой и затянулась, прикрыв глаза. Никита взял со столика прозрачную пепельницу и на ладони, как на подставке, протянул Марине. Она усмехнулась, повернувшись в его сторону:

– Не переигрывай, мальчик.

– Почему вы видите во всем подвох, Мэриэнн? – чуть обиженно спросил Никита. – Мне приятно быть рядом с вами, и никаких задних мыслей.

– Ладно, извини, – примирительно улыбнулась Марина. – Но я на самом деле не хочу, чтобы ты страдал.

– Позвольте мне самому это решить, Мэриэнн, хорошо? Как вам книга? – перевел он разговор в другое русло, указав глазами на лежащий на столике томик.

– Нравится. Я раньше подобного не читала.

– Я ее читал совсем недавно. Потрясающе красиво. И вообще – оказывается, такая удивительная страна – Япония.

Марина сдвинула на лоб очки, которые только что надела, и посмотрела на сидящего на корточках с пепельницей в ладони Никиту:

– Ты это серьезно или чтобы мне понравиться?

– И это тоже, – честно ответил он, осторожно вынимая из ее пальцев потухшую сигарету.

– Никита…

– Не надо, – перебил он, поставив пепельницу на землю и поднося Маринину руку к губам. – Не говорите ничего, Мэриэнн… Какая у вас кожа холодная… может, принести вам что-нибудь? – Не дожидаясь ответа, он потянулся к большому полотенцу, висящему на спинке второго шезлонга, набросил его на Марину, укутав ее всю до самой шеи. – Так лучше?

– Спасибо. Коньячку бы сейчас…

– Я принесу. – Телохранителя будто ветром сдуло.

«Господи, да за что ж мне такое наказание-то? – простонала Коваль про себя. – Как мне отвязаться от этого молодого придурка? Скоро вернется Женька. А это совсем не то, что Малыш, он не простит мне даже намека на измену. Это с ментом Ромашиным он не посмел тягаться, потому что я не позволяла, а с этим пацаном не станет даже разговаривать – просто тихо завалит где-нибудь».

– Мамуля, смотри! – крикнул сын, вскарабкавшись на бортик бассейна и приняв стойку для ныряния.

– Осторожнее, Егор!

Мальчик помотал головой и нырнул, поплыл под водой к другому борту, вынырнул там и снова закричал:

– Ты видела? Видела?

– Да, родной, ты просто молодец. – Марина села, поправив чуть сползшее полотенце, и тут рядом возник Никита с подносом, на котором стояла широкая рюмка с коньяком и тарелочка с лимоном.

– Пожалуйста, Мэриэнн.

Марина с удовольствием выпила коньяк, сунула ломтик лимона в рот и чуть сморщилась от резкого кислого вкуса. Никита наблюдал за ней с обожанием, и это смущало. Коваль поймала себя на том, что впервые в жизни чувствует себя неловко под мужским взглядом, что присутствие рядом молодого человека делает ее скованной. «Старость», – со вздохом подумала она, отставляя рюмку.

– Никита, – начала она серьезно. – Я очень прошу тебя – прекрати. Мне не хочется грубить и обижать тебя, поверь, я могу сделать так, что ты и близко не подойдешь. Повторяю – этого я не хочу. Но и твой вид меня тоже не устраивает, и твое выражение лица, и то, что ты слишком уж явно меня хочешь. Не возражай! – жестом она предупредила его ответ, заставив замолчать. – Когда я говорю, все молчат и слушают. Так вот. Скоро сюда приедет мой любовник, и не дай бог тебе попасться ему на глаза со своим влюбленным взглядом. Об этом даже я не могу думать без страха, а уж меня-то напугать в этой жизни может очень немногое, поверь. Давай не будем доводить Хохла до кичи, а тебя до городского кладбища, хорошо?

Телохранитель смотрел на нее широко открытыми глазами, в которых читался отрицательный ответ на эту просьбу. Он сел прямо на траву рядом с шезлонгом, осторожно взял Маринину руку и прижался к ней лицом.

– Никита, не надо. – Марина попробовала вырваться, но он держал крепко. – Так будет только больнее, понимаешь?

– Это вы не понимаете, Мэриэнн, – пробормотал Никита, не поднимая на нее глаз. – Вы не понимаете, что это такое – видеть рядом с собой женщину и не сметь коснуться, знать, что никогда не сможешь с ней быть. Вы превратили мою жизнь в кошмар, Мэриэнн…

– Если бы ты знал, сколько раз в своей жизни я слышала эту фразу, мальчик, – грустно усмехнулась Марина и погладила его по волосам. – Я порой ненавижу себя уже за то, что просто живу, понимаешь? Просто за то, что живу…

– Не говорите этого. Хотите кофе, Мэриэнн? – переключил ее внимание Никита, однако руку так и не выпустил.

– Да, пожалуй. Егор! – крикнула она, и сын обернулся, сидя на матрасе. – Тебе не хватит?

– Ну, ма-ам! Так жарко, можно я еще чуть-чуть поплаваю?

– Если вы домой, Мэриэнн, то идите, я ведь здесь, – отозвался Гена, и Ветка, придерживая Алешу рядом с Егоркой, тоже кивнула:

– Иди, конечно, мы ведь в бассейне. А ты уже с утра на улице, тебе много нельзя.

– Пусть только в воде долго не сидит, – распорядилась Марина, вставая из шезлонга и протягивая руку к парео, небрежно брошенному на столик.

Никита подал черную поблескивающую косынку с бахромой, и Коваль повязала ее вокруг бедер, сунула ноги в плетеные шлепанцы без каблука и направилась к дому в сопровождении Никиты. У крыльца он чуть замешкался, а потом вдруг подхватил ее на руки и понес в дом. Марина не сопротивлялась, хотя понимала, что совершенно напрасно дарит парню надежду на что-то большее.

Никита принес ее в гостевую комнату, внес в маленькую ванную и поставил в кабину. Коваль насмешливо прищурилась:

– И что будешь делать дальше?

– Задвину дверку и выйду, – севшим голосом проговорил Никита.

– А ты молодец, умеешь себя в руках держать. – Она провела рукой по его щеке, и Никита уловил тонкий аромат корицы.

– Вы специально это делаете? – спросил он, перехватив эту руку и прижимаясь к ней губами.

– А сам как думаешь?

– Примерно так и думаю…

– Так что насчет кофе? – поинтересовалась Марина, отнимая руку и задвигая дверку кабины.

– Сейчас сварю.

Никита ушел вниз, а Коваль, встав под воду, расхохоталась.

– Го-о-осподиии! – простонала она, закрыв руками лицо. – Какая я сволочь! Зачем это все, к чему? Уж не к тому ли, что у вас, Марина Викторовна, давненько не было мужика? Кошмар какой! Хохол меня убьет…

В кухне Никита варил кофе в медной джезве. Даша, приехавшая сегодня, как обычно, рано утром, уже заканчивала возню с обедом и с интересом поглядывала на счастливое лицо молодого телохранителя. Но когда он потянулся к полочке со специями и вынул баночку с корицей, Даша побледнела. Она прекрасно знала, кто пьет такой кофе…

– Никита… – ахнула она, уронив на пол ложку, которую до этого взяла, чтобы перемешать что-то на сковороде. – Ты знаешь, что творишь?

– Вы о чем, Дарья Семеновна? – весело спросил Никита, не отрывая глаз от шапки пены, поднявшейся над джезвой.

– Что ты делаешь, мальчик, остановись, пока не поздно! – Даша присела, подняла ложку и, бросив ее в раковину, снова уставилась на телохранителя. – Если Женька узнает, то ее-то не тронет, а вот тебя…

– Смешная вы, Дарья Семеновна! – пожал плечами Никита, осторожно переливая кофе в чашечку и добавляя сливки. – А если я люблю ее?

– Ты – да, верю, – кивнула домработница. – А она? Как думаешь? А вот я знаю – я у нее в доме много лет проработала, всякое видела, уж поверь. Она никого не любила, кроме Егора Сергеевича. Никого – даже Женьку.

– Это его проблемы! – отрезал Никита, чуть покраснев.

– Ну, а как же! Его, милый, его. А станут твоими, поверь мне. Никому еще Женька не спустил попытки сблизиться с ней. И тебе не спустит. Я тебе говорю, как мать сказала бы, – отступись, это не для тебя женщина.

Никита делал вид, что его совершенно не трогают Дашины слова, спокойно раскладывал на подносе салфетку, ставил чашку. Даша только головой качала, глядя на его манипуляции.

– Дурак ты, Никитка, коль не понимаешь. Думаешь, с тобой по-другому будет? Не обольщайся. Я ее люблю как дочь родную, но и знаю, что она за человек. Покойный Егор Сергеевич столько за годы брака вынес, что не дай бог никому. У нее характер невыносимый, она своенравная, упрямая, жестокая. Уж даже если Женька от нее белугой ревел, то тебя, пацаненка, она сломает как сигаретку, если что.

– Наговорите тоже, Дарья Семеновна! Что я – ребенок? Мне двадцать девять лет!

– Ну, так до тридцати-то можешь и не дожить. – Даша только махнула рукой, поняв, что разговор с влюбленным парнем ни к чему не приведет, и решила поговорить об этом с самой Мариной Викторовной.

Никита же подхватил поднос и легко взбежал с ним по лестнице на второй этаж, постучал в дверь:

– Можно, Мэриэнн?

– Да, заходи, – раздалось из спальни.

Коваль уже немного успокоилась, причесала мокрые волосы и переоделась в черное короткое кимоно, расписанное сосновыми шишками и цветами сливы. Когда телохранитель вошел, она сидела, прислонившись спиной к высокому кованому изголовью кровати, поджав под себя ноги, укрытые светлым тонким пледом. Никита опустил поднос на край постели, сам сел прямо на пол и спросил, глядя, как Марина взяла чашку и поднесла к губам:

– Я не положил сахар, правильно?

Марина промолчала, чувствуя, что сейчас заплачет непонятно от чего. Допив кофе, она поставила на поднос чашку и поежилась:

– Здесь холодно или мне кажется?

– Здесь жарко, – удивленно протянул Никита. – А у вас горит лицо. Вы здоровы, Мэриэнн? – Не дожидаясь ее ответа, он нагнулся и коснулся губами лба: – Ого! Да у вас температура!

– Все может быть, – отозвалась она, плотнее заворачиваясь в плед. – Видимо, лишнего в воде посидела.

– Я сейчас доктора вызову.

Никита убежал, а Марина легла, свернувшись в клубок и стуча зубами. «Мне только этого не хватает! – подумала она зло, стараясь унять противную дрожь во всем теле. – Как я так умудрилась? Июль, жарища – а я простываю!»

Простуда оказалась серьезной, с высокой температурой и бредом, Марина больше недели провела в постели, перепугав всех бесовских домочадцев во главе с Виолой. На ее плечи свалилась забота не только о двух непоседливых мальчишках, но и о больной подруге.

Даша, решив все-таки поговорить с Мариной о Никите, улучила момент, когда температура у той снизилась, пришла в комнату с чашкой свежего зеленого чая и, присев на краешек кровати, заговорила, не глядя в лицо Марины:

– Марина Викторовна… если я не скажу, никто вам не скажет…

– Говори, – хриплым голосом отозвалась Коваль, отхлебнув из чашки глоток и зажмурив глаза.

– Марина Викторовна, отпустили бы вы пацана… ведь пропадет, дурачок… А ну как Женька-то узнает? Ведь живьем в землю зароет…

– Ты про Ники, что ли? Так я, Дашенька, не раз ему говорила. Не понимает.

Даша укоризненно покачала головой:

– Не обманывайте вы себя, Марина Викторовна. Если вы хотите, то можете сказать так, что человек потом не то что близко – вообще никак не подойдет. А тут… Играете вы с ним, как кошка с глупой мышью, и нравится вам эта забава. А он и не понимает, что под смертью ходит – Женька-то вот-вот вернется, и я-то знаю, вам ничего не сделает, а Никитку угробит. Пожалейте парня, Марина Викторовна – бог-то, он ведь все видит…

– Он уже и так наказал меня, твой бог! – отрезала Марина, и Даша вздрогнула. – А за что, не скажешь? За что, а? За что он отнял у меня любимого человека, отнял в тот момент, когда у нас все наконец наладилось? Не знаешь?

Марина, в принципе, понимала Дашино беспокойство и где-то даже разделяла его, прекрасно зная характер своего любовника. И Никита не был нужен ей ни в каком виде. Просто… привычка, натура, еще что-то толкало ее на флирт с молодым парнем, который и сам не против. Даша, поняв, что разговаривать бесполезно, махнула рукой и ушла к себе.

Хохол появился как раз в самый разгар Марининой болезни, когда его еще и не ждали. Приехал он ночью, и охрана, увидев перед воротами здоровенного мужика с разбитым лицом, едва не вызвала наряд милиции, однако Бармалей, страдавший в ту ночь бессонницей, решил сам отвадить обнаглевшего бича и вышел на улицу.

Хохол, расставив ноги и заложив руки за спину, стоял у самых ворот, весь кипя от гнева. Когда Бармалей направился к нему, Женька тихо присвистнул:

– Ого, раздобрел как, бычара!

– Хохол?! – не поверил своим ушам Бармалей и с ходу облапил того, крича охране, наблюдающей за этим процессом: – Чего разинулись? Ворота открывайте, топите баню, на стол пусть кто накроет!

– Тихо, не ори, оглушил совсем! – отбивался Женька. – И аккуратнее, мослы у меня все болят.

– Где ж тебя так помяли? – пропуская его впереди себя во двор, поинтересовался Бармалей.

– Где… там, где нас не шибко боятся, – усмехнулся Хохол, наблюдая, как весь двор пришел в движение. – Как тут мои-то? Как Маринка, пацан?

– Да пацан в поряде, а Мэриэнн… тьфу, ну, Марина Викторовна в смысле… приболела она, простуда сильная, неделю уже почти не встает, перекупалась в бассейне с ребятишками.

Хохол приостановился, потом вздохнул тяжело:

– Ну, нельзя оставить совсем! Как маленькая, ей-богу! Она где?

– Да в доме, где ж ей быть. Вон, видишь, окно угловое? Светильник горит…

– Ты пацанам скажи, чтобы суету не наводили – не до бани мне сейчас и не до жрачки, – сказал Хохол, входя в темную прихожую вслед за Бармалеем. – Душ приму быстро…

Бармалей понимающе хмыкнул и указал на лестницу:

– Поди, не забыл еще, как дом устроен? Хозяин на третьем этаже, а гостевые комнаты – на втором. Марина Викторовна в угловой, а Егорка – напротив.

– Спасибо, Сашка. Завтра побазарим.

Хохол взлетел по лестнице и на цыпочках прокрался к угловой спальне, тихонько открыл дверь и вошел. Марина спала, укрытая, несмотря на жаркую ночь, теплым стеганым одеялом. Женька не решился прикасаться к ней грязными руками, а потому сразу ушел в душ, наскоро помылся и вышел в полотенце, обмотанном вокруг бедер. Коваль так и не проснулась, только перевернулась на бок спиной к двери, и Женька тихонько прилег сзади, обнял и зашептал на ухо:

– Здравствуй, моя киска… вот я и с тобой снова…

Ее тело было неприятно горячим, на лбу выступила испарина, Женька видел это даже при тусклом свете ночника. Дотянувшись до тумбочки, он нащупал упаковку носовых платков, осторожно промокнул лоб, и от этого движения Марина проснулась, резко вскочила, отодвинувшись на самый край кровати. В глазах плескался испуг, спросонья она не узнала Хохла, да и как – все его лицо было разбито и напоминало сплошной синяк.

– Т-с-с-с! Это я, котенок, я… не бойся, – зашептал Женька, протягивая к ней руку, и только тогда, окончательно проснувшись, Марина узнала его, прижалась и заплакала.

– Ну-ну, ты что, моя маленькая? – поглаживая ее по горячим от температуры плечам, бормотал Хохол. – Уже все, все…

– Женя… Женечка мой… – Она вцепилась в его руки пальцами так, словно он собирался снова исчезнуть, бросить ее.

– Все, Мариш, котенок… тебе отдыхать нужно…

Марина едва отдышалась и закашлялась. Женька набросил на нее одеяло, поцеловал в шею и пробормотал:

– Ну, видишь… градусник где у тебя?

– На… на тумбочке…

Температура оказалась высокой, почти сорок, и Хохол испугался, вскочил и заметался по комнате в поисках брюк, брошенных куда-то, но Марина прохрипела:

– Ложись обратно. И дай мне аспирин, вон лежит, рядом со светильником…

– Врача надо.

– Не надо! Дай таблетку и ложись…

Хохол покачал головой, но подчинился. Осторожно устроившись у Марины за спиной, он обнял ее, прижал к себе, и Коваль развернулась к нему лицом, уткнулась в грудь и уснула мгновенно.

Утро началось с прихода Егорки. Тот всегда являлся в спальню к матери и забирался под бок, чтобы подремать еще немного. При этом он почти не просыпался, шел, как маленький лунатик, и, падая к матери, продолжал спать. Однако с тех пор, как заболела Марина, он не прибегал к своему любимому фокусу. Сегодня же нарушил строжайший запрет Ветки, пробрался в спальню и, пытаясь забраться под одеяло, обнаружил, что это совсем не мама, а потому открыл глаза и остолбенел, увидев Женьку. Он даже забыл, что за попытку попасть к больной Марине тетя Вета не помилует, – заблажил во все горло, мгновенно проснувшись:

– Па-а-па! Папуля! – и с размаху упал на лежащего на спине Хохла.

– Т-с-с! Ты чего орешь? – шепотом сонно пробормотал Женька, накрывая мальчика одеялом и обнимая рукой. – Мама болеет, а ты вопишь…

– Папа… А ты насовсем приехал? Больше тебя не заберут? – прижавшись к нему, тоже шепотом спросил мальчик. – И что у тебя с лицом? Ты ударился?

– Нет, не заберут, и не ударился. Но ты поменьше молоти языком, понял?

– Папа, тут не с кем говорить, кроме Алеши, а он мало что понимает, – серьезно ответил Егор, крепко сжав Женькины пальцы.

– Кто это?

– Ты не знаешь? Это сын тети Веты и дяди Гриши. Ему тоже пять, но он странный какой-то. Ему нельзя много ходить, нельзя бегать – вообще ничего нельзя. А дядя Гриша очень много работает, и Алеша его совсем мало видит, а ему хочется, чтобы папа с ним был, – возбужденно рассказывал Егорка, поблескивая глазенками. – Но у дяди Гриши какая-то трудная работа, он рано уезжает и приезжает поздно, мы иногда спать уже ложимся.

«Интересно, что это Бес мутит и откуда этот парнишка взялся? – подумал Женька, с удовольствием вдыхая исходящий от Егорки запах. – Усыновил, что ли?»

И тут раздался недовольный голос Марины:

– Слушайте, вы нарочно? Бубнят и бубнят…

– Привет, родная. – Женька переместил Егорку на кровать, а сам перегнулся через Маринино плечо и поцеловал ее в нос. – Как ты себя чувствуешь?

– Плохо. И тут вы еще…

– Все, котенок, мы замолчали. Егор, может, вставать будем? – Но мальчик отрицательно замотал головой:

– Нет… давай еще полежим, я по тебе соскучился. Пап, а ты со мной в бассейне поплаваешь?

– Конечно, сынок. Только попозже, ладно?

Женька заметил, что Егор снова называет его папой, повторяет это слово постоянно. Сердце его сжалось от нежности и любви к мальчику, которого он вырастил с пеленок, которого считал родным.

– Егорка… – шепнул он, погладив ребенка по голове. – Я тоже скучал по тебе, очень скучал, сынок…

– Да вы заколебали! – сиплым от простуды голосом рявкнула Коваль, садясь в постели. – Ну, что за люди? Ведь попросила же!

– Наша мамуля с утра просто ангел! – фыркнул Хохол, кладя руку ей на плечо. – Ну, прости нас, котенок, мы увлеклись.

– Мам, ну чего ты? – Егорка подполз к Марине и уткнулся носом ей в руку. – Папа приехал, его отпустили – а ты ругаешься!

Марина закашлялась, толкнула Хохла локтем, указав глазами на Егора, и Женька быстро поставил мальчика на ноги и подтолкнул в сторону двери:

– Так, все. Иди к себе, заправляй кровать, умывайся, я сейчас тоже выйду. Пойдем знакомиться с твоим другом.

Егорка убежал, а Хохол, повернувшись к Марине, притянул ее к себе и поцеловал:

– Злючка ты моя! Ну, чего с утра ругаешься? Плохо себя чувствуешь?

Марина кивнула, прижавшись к его огромному телу, обняла руками за талию. Женька встал, подхватив укутанную в одеяло Коваль, и заходил по комнате:

– Помнишь, я раньше тебя так носил? Когда ходить не могла? И потом – после операции… Котенок, я даже спасибо тебе не сказал за то, что вытащила…

– Дурак ты! Старый уже, а все дурак! Какое спасибо, что ты придумал? У меня больше никого нет, я ведь тебе говорила об этом сто раз! – Она высвободила руку из одеяла и провела по разбитому лицу. – Как отделали-то тебя…

– Да уж, не поскупились! – хмыкнул Женька. – Месили по-честному, без дураков, чтоб все натурально. Ничего, котенок, заживет рожа – подумаешь!

– Больно? – Она коснулась губами опухшей правой щеки.

– Да нет. Главное – все, я с тобой. Подлечу тебя сейчас, поправишься, поедем домой… Но сначала на Кипр, прямо до сентября.

Они втроем спустились в кухню в самый разгар завтрака, и даже Бес, против обыкновения, был дома, хотя и в воскресенье проводил полдня в мэрии. Увидев на пороге Хохла с Егоркой на шее, Гришка встал и протянул руку, давая понять, что бристольская ссора забыта. Хохол ответил на рукопожатие, поставил Егорку на пол и повернулся к Ветке, испуганно глядящей на его разбитое лицо:

– Ну, здорово, что ли, Ведьма?

Она захлопала накрашенными ресницами, встала из-за стола и подошла к Женьке вплотную:

– Господи… как тебя уделали-то…

– А-а, ерунда, заживет, – отмахнулся он.

Меж тем Коваль, которой надоела затянувшаяся процедура приветствия, уселась за стол, посадив рядом с собой Егорку, и потянулась к большой джезве, чтобы налить кофе. Однако Ветка, ухмыльнувшись, протянула ей сосуд поменьше, стоявший на плите:

– Ты что, дорогая? Это просто кофе, а вот – твой фирменный.

Марина мгновенно уловила намек, но сделала вид, что ничего не происходит:

– Вижу, в вашем доме еще не забыли моих привычек, – спокойно отозвалась она, наливая кофе в чашку и добавляя молоко.

– Ну, еще бы! – снова ухмыльнулась Ветка, и Марина бросила на нее неласковый взгляд.

– Мама, кто этот дядя? – раздался голос сидевшего до сих пор молча Алеши, и Ветка отвлеклась:

– Это, Лешенька, дядя Женя, Егоркин папа.

– Привет. – Женька протянул мальчику руку, и тот в ответ подал свою слабенькую ладошку.

У Хохла сжалось сердце, когда он рассмотрел ребенка ближе, – мальчик напоминал ангелочка с открытки, но больше всего Женьку поразили его недетские глаза и тоненькие ручки, похожие на прутики. На правой выше локтя он увидел длинный багровый рубец.

– Что это у тебя? Ударился?

– Нет. Это в детдоме дядя Витя меня толкнул, и я упал на какую-то железку. Кровь долго текла… – сказал Алеша, и Женьку передернуло:

– Как это – толкнул, за что?

– Ни за что. Я ему на дороге попался, он и толкнул…

Бес с несвойственной ему ласковой улыбкой пересадил мальчика со стула к себе на колени, прижал и попросил:

– Давай не будем больше про это вспоминать, хорошо? Ведь теперь нет никакого дяди Вити, тебя никто никогда не толкнет и не ударит. Хочешь еще пирожок? – Он дотянулся до блюда с пирожками и сунул один в ручку сына. – Ешь… Скоро вырастешь, станешь сильным…

Ветка подперла кулаком щеку и вытерла увлажнившиеся глаза. Хохол хмуро смотрел в окно, даже Егорка притих, с сочувствием глядя на приятеля. Наскоро расправившись с завтраком, он соскочил со стула и подошел к Бесу, взял Алешу за руку и предложил:

– Идем, я тебе почитаю, хочешь?

Алеша кивнул, и Ветка пошла провожать их в детскую. Когда все трое скрылись, Бес тряхнул головой, словно отгоняя неприятные мысли:

– Сука… не могу привыкнуть никак! Как только он начинает эти разговоры про детдом, я готов пару пацанов с «калашами» туда послать и перемочить на хрен и директора, и воспитателей всех! На зоне дубаки так не усердствуют, вот гадом буду! Ведь это ж дети, они и так с малолетства приговоренные! И ведь бабы там работают! Бабы, у которых у самих дети! Откуда зверство это в людях?

– О, господин мэр, в вас заговорил гуманист, – усмехнулась Марина, делая очередной глоток кофе. – Так наведи порядок – в чем проблема? Ты теперь в государственном авторитете. Городской пахан, можно сказать!

– Не изгаляйся, а? – попросил Бес хмуро. – Ты бы знала, что мы пережили, когда выяснилось, что Лешка болен…

– Вот-вот, я все время хочу спросить, но никак не решаюсь, – подхватила Марина. – Но раз уж ты сам заговорил… Как получилось, что из всех детей в городе вы усыновили именно этого? Неужели ты со своими возможностями не догадался взять с собой врача и обследовать ребенка перед тем, как оформлять документы?

Бес подскочил так, словно его ужалила змея:

– Ты соображаешь, что несешь?!

– А что? – не поняла Марина, с удивлением глядя на родственника.

– У тебя вообще ничего святого нет! Это ведь ребенок, а не торт в магазине – хочу вот этот, нет, вон тот, с розочками! Увидели – и взяли этого, потому что Ветка так сказала. И не смей больше…

– Так, вот это уже лишнее! – с угрозой в голосе сказала Марина, отодвинув от себя чашку с остатками кофе. – Забыл, видимо, что мне никто не указывает, что и как говорить?

– Да это ты все на хрен попутала в своей Англии! А здесь все по-старому, ничего не поменялось! – Гришка вскочил и метнулся к окну, отдернул легкую занавеску, посмотрел во двор, потом повернулся к Марине, уже немного успокоившись. – Я тебя прошу, Наковальня, не смей заговаривать на эту тему с Виолой. Она и так переживает, а если еще и ты начнешь…

Марина кивнула, в душе уже пожалев, что вообще заговорила об Алеше и его болезнях. Но она на самом деле не понимала, как Гришка, имея возможность усыновить здорового ребенка, не предусмотрел всех нюансов.

«Воистину, это чисто русское – создать себе проблему, а потом решать ее героическими усилиями!»

Хохол хмуро молчал, крутил в руках вилку, пытаясь успокоиться. Ему тоже не понравились слова Марины, но спорить с любимой женщиной в первый день после разлуки он не хотел. Протянув руку, он пощупал ее лоб:

– Котенок, тебе не пора полежать? Горячая опять.

Бес фыркнул:

– Ага, сходи, охлади ее немного.

– Ты не зарвался, родственник? – поинтересовалась Коваль, прищурившись.

Бес заржал еще громче:

– Ну, Жека, я тебе не завидую! Это не баба, а…

– Так, хватит! – отсек Хохол. – Других тем нет?

Он поднялся и потянул Марину за руку:

– Идем, померим температуру.

В комнате Коваль опустилась на кровать, сбросив шлепанцы, а Женька сунул ей под мышку градусник.

– Может, тебя накрыть? – Он погладил ее бедро, открытое разошедшимися полами халата.

– Боишься не удержаться?

– Уже… – пробормотал он, перемещаясь к ее ногам. – Только не мешай мне…

– У меня градусник…

– Ну и что? Вот и держи, чтоб не выпал.

«Господи… я и не знала, что прикосновение губ к колену так заводит…» – подумала она про себя, закрывая глаза и выгибаясь от удовольствия.

– Да, Женечка… О, черт! – взвизгнула она вслух, когда Хохол добрался до живота и впился в него губами со всей силы.

– Больно?

– Синяк будет!

– И пусть… пусть синяк, – не прекращая своего занятия, пробормотал Женька. – Повернись…

– Да не могу я – градусник! – простонала Марина, и Хохол заржал:

– Давай его сюда… Ну-ка, посмотрим… Ого, тридцать девять почти! Сейчас таблетку…

– Не надо! – схватив за руку, Марина вернула его обратно на постель и развязала свой халат, под которым не было ничего, кроме тонких голубых трусиков, но и их Женька мгновенно разорвал. – Женя, ну по-другому нельзя, что ли?

– Нет. Иди сюда…

…Температуру, оказывается, можно лечить и нетрадиционным методом…

После обеда Женька, заставив Марину надеть спортивный костюм, вывел ее на улицу, усадил в шезлонг под тентом и сам пристроился рядом, взял ее руку в свою. Егорка и Алеша играли в большой песочнице под присмотром Гены и няни Карины, Виола уехала в город, а Бес отдыхал в гамаке, подвешенном между двух больших сосен. Было так тихо и спокойно, что даже тонкий писк комаров слышался отчетливо. Дети сосредоточенно строили что-то высокое, Гена помогал, а Карина не сводила глаз с маленького Леши.

– Ты посмотри, котенок, – наш-то как будто старше, уступает, помогает, – заметил Женька, кивнув в сторону играющих мальчиков. – Надо же, как отличаются…

– Конечно. Наш рос дома, его любили, баловали, носили на руках, целовали на ночь или когда коленку разбивал… А у Лешки никого не было. Я ведь знаю, как это – когда никто тебя не пожалеет, не поцелует, просто по голове не погладит… – вздохнула Коваль, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца. – Жек, я очки забыла…

– Я принесу, Мэриэнн, – раздался за спиной голос Никиты, и Марина вздрогнула:

– Ты здесь откуда?

Телохранитель вышел из тени, приблизился к шезлонгам и, не обращая внимания на откровенно-неприязненный взгляд вмиг подобравшегося Хохла, спросил:

– На балконе?

– Да… – растерянным тоном отозвалась совершенно деморализованная Коваль.

– Сейчас.

Никита своей пружинящей походкой пошел к дому, провожаемый все тем же недобрым взглядом Женьки. Когда высокая, крепкая фигура в белых джинсах и майке скрылась, Хохол тоном, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался, нервно сунув в рот сигарету:

– Это что еще за фокусы?

Он видел, что обычно нахальная и самоуверенная Марина вдруг растерялась и никак не может прийти в себя, и понимал, что причина этого, скорее всего, вот этот молодой красавчик, хотя подобная мужская внешность никогда не привлекала Коваль. И то, что сейчас она медлит с ответом, тоже говорило в пользу этой догадки.

– Что молчишь, котенок? Сказать нечего или есть, что скрыть?

Она мотнула головой, но опять промолчала. И Женька завелся не на шутку, вскочил и рявкнул, забыв, что рядом дети и охранник с няней:

– Что, успел тебя отоварить парнишка?! То-то я и гляжу – в кустах сидит, зыркает! Где он, на хрен?! Башку, сука, отрежу!

Коваль опомнилась только после этих слов, вскочила на ноги и закатила разъяренному любовнику оплеуху:

– Спятил?! Ты с кем разговариваешь?! – И не рассчитала – Хохол, развернувшись, ударил ее наотмашь по щеке так, что она упала…

– Ма-ама! – заорал Егорка, метнувшись из песочницы к матери, но на полдороги развернулся и вдруг с размаху ударил Хохла кулачком в бедро – куда достал.

Женька удивленно уставился на него сверху вниз, но Егор, задрав головенку, сжал кулаки и не отвел взгляда. Из Хохла словно выпустили воздух, он рухнул рядом с Мариной на колени и попытался поднять ее, но Егор толкнул его:

– Не трогай! Это моя мама, не трогай ее больше! Ты ее не любишь, ты ее ударил! – Голос задрожал, и мальчик, не выдержав, расплакался.

– Не надо, сынок. – Марина села, вытирая кровь, каплями стекающую из рассеченной губы. – Иди ко мне. Не надо плакать, все хорошо…

От шума и криков проснулся в гамаке Бес, выбрался и бросился к песочнице, где Карина пыталась успокоить плачущего от испуга Алешу, потом развернулся и подскочил к Марине и Хохлу:

– Ты охренел, сволочь?! На глазах у детей бабу бить?!

– Займись своими делами! – неласково посоветовала Марина, вставая на ноги и беря за руку Егорку.

– Нет, стой! – Он перехватил Марину за рукав костюма, однако она так резанула его взглядом, что Гришка невольно отступил. – Ты… чего?

– Меня сегодня уже били по лицу, хватит! Идем домой, Егор.

Марина, держа сына за руку, пошла к дому, а Хохол взвыл и кинулся было следом, но наперерез ему шел Гена, а сзади оказался Бес.

– Жека… не глупи, не трогай ее сейчас, – взяв его под руку, сказал Гена. – Пусть немного уляжется. Ну, что устроил-то, ей-богу?

– Мою женщину никто не будет трогать, кроме меня!

– А ее никто и не трогал – она ведь не шалава подзаборная.

– Придурок ты ревнивый, – присолил Бес, беря со столика сигарету и зажигалку. – Да только за то, как она тебя с кичи тянула, ее уже на руках носить всю жизнь! А ты – по лицу при сыне… Идиот отмороженный.

– Вы меня за лоха держите, что ли? – мрачно поинтересовался Хохол, трясущейся рукой пытаясь прикурить сигарету. – А вот этот пижон молодой – он кто?

– Он – телохранитель Ветки, – отчитался Гришка с усмешкой.

– Во-от! Если не знали, я расскажу – я тоже не сразу был парень свободный! Серегу Строгача охранял, когда ее первый раз увидел. – Женька сплюнул, снова затянулся сигаретой. – И когда началось у нас с ней все, и потом, когда Сереги не стало, и когда Малыш вернулся – я был телохранителем. И только после похорон твоего брата стал тем, кем стал.

Бес смотрел на разошедшегося Женьку почти с жалостью. Хохол перешагнул тот рубеж, после которого мужчина получает основания подозревать более молодую и все еще привлекательную спутницу в измене. А если учесть, что Наковальне, при ее тридцати восьми, никто не давал больше двадцати восьми – тридцати… Что ж, Жеку можно было понять.

– Успокойся, я тебе отвечаю – ничего у нее с Ники не было, она ж с ребенком постоянно, на шаг не отпускала. – Бес не был так уж уверен в сказанном, потому что Ветка как-то ночью вроде бы смехом рассказала ему о влюбленности телохранителя. Однако черт ее разберет, Наковальню эту! Вечно у мужиков мозги от нее набекрень.

– Я предупредил – пусть твой Ники держится от нее подальше! – процедил Хохол.

Бес только головой покачал. Гена же понял, что сейчас Женьку нельзя пускать в дом, потому что там Никита, а Хохол в припадке ревности совершенно не контролирует себя и способен сделать что угодно. Заметив, что Гришка занялся Алешей, совершенно потеряв интерес к разговору, Гена потянул Женьку за рукав в сторону шезлонгов:

– Пойдем посидим – жарко.

Хохол послушно последовал за ним, опустился на полосатый матрас и обхватил руками голову. Гена налил в стакан минералку, протянул Женьке, но тот отказался.

– Жека, не грузись. Сейчас все уляжется, извинишься…

– Да дело не в Марине даже, – скривившись, вывернул Женька. – Она и не вспомнит через час. Дело в другом – пацан… Я никогда при нем себе не позволял, у нас с ним и так отношения в последнее время натянутые… И тут это еще! Как теперь вывернуться, даже не знаю.

– А что с Егором-то? – удивленно спросил Гена, зная, как трогательно относился Женька к мальчику, когда Марина лежала в больнице.

– Он нашел свидетельство о рождении, а там ведь написано, – со вздохом признался Хохол. – Прочитал – и началось… «Ты мне не родной, ты не отец, у меня был другой папа»… Перестал меня называть вообще как-то, только на «ты» – и все, ни имени, ничего. Потом Маринка как-то его переубедила, ну, а в Москве, когда меня закрыли, он на весь зал кричал «папа, папа»… Только все наладилось – и на тебе, выступил! – Он махнул рукой и отвернулся.

Гена только головой покачал. Что тут скажешь…

В доме Марина сразу прошла наверх, в ванную, достала из шкафчика перекись и вату, приложила к кровоточащей губе. Егорка, прибежавший следом, прижался к ней сзади, обняв за талию, и высунул мордашку сбоку:

– Тебе больно?

– Нет, Егор, нормально. Кровь остановилась, скоро все заживет.

– Ты теперь его выгонишь?

– Кого?

– Женю.

Марина развернулась, села на край ванны и притянула Егора к себе, зажала его между колен и серьезно посмотрела в глаза:

– Егор! Я же просила – никогда не зови отца по имени. То, что произошло сегодня, никак тебя не касается. Это мои отношения с папой, ясно?

– Я не хочу, чтобы он тебя бил, – буркнул Егорка.

– Повторяю – это не твое дело. Хотя мне, разумеется, очень приятна твоя защита и забота. Ты у меня настоящий мужчина.

– Я никогда не буду бить свою жену.

– И молодец, – кивнула Марина, целуя его в щеку. – Женщину бить нельзя.

– Тогда почему Женя тебя ударил?

«А-а-а, боже мой! – простонала Коваль про себя. – Ну, не могу же я тебе объяснить, что твоя мама вообще не женщина в том смысле, какой принято вкладывать в это слово? Да и вообще – сегодня вполне за дело…»

– Егор. Давай договоримся с тобой, хорошо? Ты не зовешь папу Женей, а папа больше меня не трогает. Так пойдет?

– Он не сдержит слово, я знаю.

– Егор!

– Мама! – мальчик топнул ногой и уставился ей в лицо исподлобья.

С минуту они смотрели так друг на друга, потом Марина не выдержала и засмеялась:

– Ты еще хуже, чем я! Прекрати так смотреть, я все-таки твоя мама!

Егорка обнял ее за шею и прошептал на ухо:

– Я не буду звать папу Женей, но если он тебя еще раз ударит, я его убью.

Получив шлепок под зад, мальчик фыркнул и выскочил из ванной, уже с лестницы крикнув, что идет к Алеше и Карине, читать книгу. Марина направилась к себе и возле комнаты столкнулась с Никитой. В руках он держал ее темные очки:

– Вот, еле нашел… Они не на балконе, а на террасе были.

– Спасибо. Можешь идти, – забирая у него из рук очки, холодно сказала Коваль.

– Что у вас с губой, Мэриэнн? – заметил телохранитель, задержав ее.

– Не твое дело! – рявкнула Марина. – И если не хочешь, чтобы твоя морда была похожа на пляжный резиновый мяч, советую не попадаться на глаза моему любовнику!

Она вырвалась и ушла наверх, швырнула очки на комод, а сама вышла на балкон, села в кресло-качалку и закурила. Сквозь высокие решетки перил ей хорошо был виден бассейн и площадка, где стояли шезлонги. Марина наблюдала за тем, как беседуют о чем-то Хохол и Гена, как Женька что-то пламенно рассказывает, а охранник внимательно слушает.

Зла на любовника за пощечину она уже не держала – во-первых, это, как ни крути, была ее вина, нечего расслабляться, а во-вторых, случилось не впервые. И последующее развитие событий она тоже знала до мелочей. Несдержанный и вспыльчивый Хохол сейчас переживает и мучается, ему стыдно, что он поднял руку на женщину, как последний отморозок. Дело закончится букетом хризантем, пенной ванной и прочими радостями жизни. Единственный момент, осложнявший все, – Егорка, то, что все произошло на его глазах. Никогда прежде, в любом гневе и в любом взвинченном состоянии Женька не позволял себе при Егоре даже голоса повысить на Марину, а тут… Она понимала, что все это еще и результат пребывания в Бутырке, и последующего «освобождения» – нервы сдали, но объяснить это Егору она вряд ли сумеет. Да и нужно ли это пятилетнему ребенку?

– Вот ты где! – раздался в комнате голос Ветки, и Марина повернулась. – Что произошло? – Виола стремительно выбежала на балкон и, увидев лицо подруги, ахнула: – Ну, ни фига себе! Вот это синяк!

– Что, скула заплывает? – Коваль потрогала пальцами онемевшую левую скулу и удивилась, что почти не чувствует боли.

– Заплывает, – кивнула Ветка, разворачивая лицо подруги к свету. – М-да… Хохол подвесил? Знакомо… За что?

– За твоего поганца Ники! – фыркнула Марина.

Ветка подозрительно посмотрела на нее и усмехнулась:

– Что, дорогая, не хватает острых ощущений? Хочешь нервишки пощекотать себе и Женьке?

Марина покачала головой, не отрывая взгляда от сгорбленных плеч любовника, по-прежнему сидевшего в компании Гены возле бассейна. Она действительно не хотела вызывать ревность Хохла присутствием Никиты. Проверять свои отношения с Женькой ей не было нужды, в его любви она никогда не сомневалась.

– Где дети? – поинтересовалась Ветка, выглядывая во двор.

– С Кариной читают книжку на террасе.

– У тебя температура, кстати, – Ветка пощупала Маринин лоб и заторопилась: – Ну-ка, марш в постель, разгулялась тут!

Почти силой заставив подругу лечь, Ведьма укрыла ее одеялом, сунула под мышку градусник и пошла вниз. В просторной кухне никого не было, и Ветка принялась за приготовление какого-то ей одной ведомого настоя от простуды. По помещению распространился странный травяной запах, в кастрюльке кипела, булькая, коричневатая жидкость. Ветка подумала секунду, отставила сахарницу, которую взяла было в руки. «Ничего, так еще лучше – горькое…»

Перелив отвар в стакан, она понесла его наверх, в комнату Марины. Коваль лежала, прикрыв глаза, обведенные темными кругами, левая скула отливала синевой. «Надо примочку какую-нибудь сделать, – подумала Ветка, опускаясь на край кровати и ставя стакан на тумбочку. – Она ж теперь из дома не выйдет с таким лицом».

Марина открыла глаза:

– Я не сплю, Ветуля, просто глаза прикрыла – солнце…

– Закрыть штору?

– Не надо, пусть… Где Егор?

– Да с няней они, не переживай. На-ка вот, выпей.

– Что это? – недоверчиво понюхав содержимое стакана, спросила Марина.

– Это трава, от простуды. Что, не доверяешь? – усмехнулась Виола.

– Почему? – Коваль сделала глоток, поморщилась, но заставила себя выпить все. – Если я не буду доверять тебе – то кому еще? Просто помню твою привычку разводить меня, как тогда. Ты тоже поила меня какой-то дрянью и жгла кругом свечки со странным запахом. А назавтра Женька так меня высек, что я даже открытое платье не смогла надеть на твою свадьбу. Помнишь?

– Ты этого не рассказывала. Прости…

– За что?

– За все.

Они обнялись и замерли. У Ветки возникло вдруг странное ощущение, словно очень скоро им предстоит расстаться, и вовсе не потому, что Марина улетит в свою Англию…

Ведьма вздрогнула всем телом, попыталась отогнать странные мысли, но они не улетучивались, наоборот – все настойчивее стучали в виски.

– Мне надо выпить, – пробормотала она, отрываясь от подруги. – Я сейчас вернусь…

Виола убежала вниз так стремительно, что Марина даже не сразу поняла, что произошло. «Чудит Ветка…» – подумала она, сворачиваясь под одеялом. По телу разлилось тепло, голова перестала болеть, а на душе почему-то стало легче, как будто принесенный Веткой отвар смог решить все проблемы. Коваль крепко уснула, а к вечеру, когда открыла глаза, почувствовала, что практически здорова. Она сбросила одеяло и пошла в душ, постояла под теплой водой, растерлась полотенцем и, накинув длинный махровый халат, вышла на балкон. На постриженном зеленом газоне Егорка и Гена гоняли мяч, Алеша наблюдал за ними, лежа на толстом коврике, расстеленном прямо на траве. Рядом с ним сидела няня, а чуть поодаль – Хохол.

– Дядя Гена, ты хитрый такой! – кричал Егорка, бегая за телохранителем и пытаясь отнять у того мяч, но Гена ловко обманывал ребенка, не давая даже прикоснуться.

– А ты отбирай, отбирай! – смеялся Гена, вновь увернувшись от Егора.

– Егор, Егор, догони его! – возбужденно «болел» Алеша, нетерпеливо шлепая ладошками по одеялу.

Гена наконец устал и пнул мяч далеко в кусты, распластался на траве рядом с Алешей:

– Все, Егор, дядя Гена сдулся…

Мальчик, недолго думая, тоже лег возле своего телохранителя, сделав «звездочку». Задрав головенку, он увидел на балконе Марину и закричал:

– Мамуля! Иди к нам!

Она отрицательно покачала головой. Хохол тоже повернулся и смотрел собачьими глазами, потом встал и направился к дому.

«Все ясно, идет мириться, – усмехнулась про себя Марина, возвращаясь в спальню. – Интересно, что сегодня расскажет. Хотя я и так знаю».

Он даже не постучал, просто вошел и бухнулся на колени, обхватив ее ноги и прижавшись к ним лицом.

– Ты становишься предсказуемым, – бесцветным голосом проговорила Марина, не прикасаясь к нему.

– Маринка…

– Не надо, Женя. Я, видимо, старею – раньше, посмей ты поднять на меня руку, уже не стоял бы здесь и не смел бы пальцем коснуться больше. Но теперь…

– Не говори так! – Хохол поднял глаза и еще крепче обнял ее ноги, так, что она покачнулась. – Ты прекрасно знаешь, почему это произошло, – не финти, Маринка, ведь я видел, как он смотрел на тебя! Я видел, как он тебя хотел. Молодой парень, стелился тут, наверное, под ноги, кофе варил с утра…

– Хохол, да ты ревнуешь? – грустно усмехнулась Коваль, опуская руку на его затылок.

– А ты впервые об этом слышишь? – тоже невесело отозвался Женька. – Да, я ревную, не просто ревную – убил бы обоих, вот честно! Скажи – было что?

Марина покачала головой:

– Нет, Женька, не было. И не могло – он моложе почти на десять лет.

– Только это и остановило?

– Только это, – кивнула Коваль, поглаживая пальцами разбитое Женькино лицо. – Ну, что так смотришь? Сам спросил, я не тянула за язык.

– Ох, Маринка-Маринка, издеваешься ты надо мной похуже, чем ОМОН на учениях! – вздохнул Хохол, вставая и подхватывая ее на руки. – Покажи-ка… – Он поднес ее к балкону, к свету и осмотрел посиневшую скулу. – Н-да… печально. Болит? – спросил, осторожно прикасаясь губами.

– Уже нет. Отпусти меня.

– Нет. Как ты себя чувствуешь?

– Когда ты бил меня, то не спрашивал, – поддела Марина, и Женька слегка укусил ее за ухо.

– Прекрати! Я серьезно…

– Ты знаешь, как ни странно, абсолютно нормально. Ветка напоила меня какой-то травой, я поспала, и все прошло.

– Поцелуй меня, котенок, – попросил Женька тихим, смиренным голосом, и Марина фыркнула:

– Тебе не идет такое выражение лица. Ты сразу теряешь всю свою привлекательность, дорогой. Но я тебя поцелую, разумеется, – как могу отказать?

Они соприкоснулись губами, замерли, и тут раздался возмущенный голос Егорки:

– Зачем ты целуешься с ним? Он тебя ударил, а ты его целуешь?!

Марина вздрогнула и оторвалась от Женькиных губ, гневно взглянув на сына:

– А ты не соплив еще, чтобы мне указывать? И вспомни, о чем мы с тобой говорили! Научись держать слово, иначе какой ты мужик?

Егор насупился и смотрел исподлобья на мать, словно не замечая державшего ее на руках Женьку. Потом молча развернулся и выбежал из комнаты. Женька опустил Марину на пол, поправил халат и сказал:

– Сейчас догоню и поговорю.

Он вышел из комнаты, огляделся по сторонам и направился в комнату Алеши. Но там было пусто, и тогда Женька вышел на улицу. Навстречу попался Гена:

– Ты чего, Жека?

– Егора не видел?

– Видел, он в беседку побежал. Что случилось?

Хохол только рукой махнул и пошел в дальний угол двора, где стояла маленькая деревянная беседка. Егорка сидел на лавочке, отвернувшись от входа, и его плечи вздрагивали. Женька вошел внутрь и сел рядом, крепко взяв Егора за плечо. Тот дернулся, но Хохол решительно поднял его с лавки и усадил на колени, обняв и прижав к себе.

– Егор, сынок… ты меня прости… Я себя неправильно повел, ужасно, ты прав на все сто. Никогда нельзя поднимать руку на женщину. Я не сумел удержаться… но ты пойми – я не хочу, чтобы кто-то приближался к нашей маме. Она ведь только наша, правда? Только твоя и моя.

Егорка тяжело вздохнул, вытер глаза и посмотрел в лицо Хохла недоверчивым взглядом:

– И что – ты ее потому ударил, что ей Никита хотел очки принести?

– Егор, ты пока не поймешь этого. Но когда вырастешь, я тебе объясню. А сейчас просто постарайся простить меня, ладно? Я тебе обещаю, что никогда больше не ударю маму.

– А мама тебя простила?

– Ну, ты ж видел, – смущенно улыбнулся Женька, погладив мальчика по голове.

– Тогда… давай ее порадуем чем-нибудь, – предложил Егор. – Чтобы она не грустила.

Хохол засмеялся, чмокнул мальчика в макушку и поставил на ноги.

– Какие идеи?

– Не знаю… может, цветы? Мамочка любит цветы…

– Слушай, а ведь еще не поздно, можно съездить в город! – задумчиво протянул Хохол. – Пойдем-ка, попросим у дяди Гриши машину с водителем, да и прокатимся.

Егорка радостно запрыгал, уже забыв, что совсем недавно сердился на отца и не хотел разговаривать с ним. Перспектива порадовать мать подарком заслонила все его обиды.

Они поднялись на третий этаж, где находился кабинет Беса, вошли и расположились в больших мягких креслах. Гришка что-то читал, нацепив на кончик носа очки. По всему столу были разложены бумаги, папки, какие-то блокноты и записные книжки, в пепельнице дымилась сигарета, рядом стояла чашка уже остывшего чая. Дав знак вошедшим не мешать, Бес продолжил изучение какого-то документа. Хохол наблюдал за этим процессом с легкой ухмылкой – помнил, чем раньше Гриша Бес зарабатывал на жизнь, и это нынешнее его качество очень веселило ехидного Женьку.

Наконец Гришка закончил с бумагами, убрал их в стол и, сняв очки, сунул дужку в рот и вопросительно посмотрел на племянника.

– Чего, Егор?

– Дядя Гриша, а можно, мы с папой машину возьмем? – спросил Егорка, болтая ногами. – Мы хотим маме цветов купить.

Однако Бес не одобрил их решения, недовольно глянул на Хохла и пробурчал:

– Не можешь без выкрутасов? Куда тебе с такой рожей в город соваться?

– Так я потому и прошу водителя, чтобы самому не светить свою морду.

– Ох, любишь ты по лезвию ходить! И Маринка твоя такая же. Езжайте, куда хотите, сейчас позвоню охране, скажу Семену, чтобы с вами поехал.

Гришка снял трубку стилизованного под старину телефона и распорядился выгнать из гаража свой старый джип. В ответ на удивленный взгляд Женьки пояснил:

– Ты ж понимаешь, что номера всех моих машин известны каждой собаке в этом городе. А «крузак» старенький, его уже никто и не помнит. Тебе ведь афиши тоже ни к чему. А машина в порядке, на ходу, парни за этим следят. Куда рванете-то?

– Поедем мамуле букет покупать, – сказал Егорка, держа Хохла за руку.

– А-а! – протянул Гришка. – Дело хорошее. Долго не мотайтесь, ночь скоро.

«Надо же, как тут все поменялось, – думал Хохол, вглядываясь в тонированное стекло «крузера». – Не узнать городок. О, вот наше казино, стоит еще, и название прежнее. Эх, прогуляться бы сейчас по набережной с Маринкой! Так редко удавалось…»

Джип затормозил у огромного цветочного павильона, Хохол проинструктировал Семена, какой именно букет покупать, но Егорка, обеспокоенный тем, что дядя Сеня может перепутать, тоже пошел с охранником.

– Как думаешь, мамуля обрадуется? – спросил он у отца, когда они вернулись с огромным букетом хризантем и машина направилась в сторону большого супермаркета.

– Думаю, что да, но с нашей мамой никогда наверняка не скажешь. Сейчас купим клубнику и сливки в баллончике, это она тоже любит.

Хохол нацепил очки, натянул автомобильные перчатки и поднял воротник ветровки, чтобы меньше привлекать внимание своим разбитым лицом.

Они быстро нашли то, что искали, выбрали упаковку самой крупной клубники и баллончик взбитых сливок с корицей.

Домой они вернулись, когда уже стемнело. Ветка встретила руганью, дескать, ребенку пора ужинать и спать, а его где-то носит.

– Я выбирал маме подарок! – возмутился мальчик, и Ветка отступилась:

– Ох, испортят тебя твои родители, Егор!

– Нет, они меня любят, – сообщил он, направляясь на второй этаж. – Пап, ну, ты чего встал?

– Да, иду.

Они поднялись в спальню, где Марина сидела на балконе с сигаретой, и Егорка позвал:

– Мамуль, иди к нам!

– Вы где были? Я испугалась. – Марина вышла из-за прозрачной шторы и укоризненно посмотрела на Хохла, присевшего на постель.

– Ты папу не ругай, это я его в город позвал, – героически взял на себя всю вину Егорка. – Мы тебе купили подарки.

– Подарки? – удивилась Коваль, тоже забираясь на кровать и поджимая ноги.

Хохол заговорщицки переглянулся с Егоркой, и тот велел:

– Мамуля, закрой глаза!

Заинтригованная, она подчинилась, прислушиваясь к скрипу двери и шуршанию оберточной бумаги, а потом на колени ей легло что-то огромное и знакомо пахнущее… Открыв глаза, она ахнула и прижала к груди большущий букет.

– Мам, нравится? Нравится? – нетерпеливо прыгая на одной ноге, спрашивал Егорка, пытаясь заглянуть ей в лицо.

– Очень нравится, родной, спасибо и тебе, и папе.

Коваль нагнулась и поцеловала Егорку, потом повернулась к развалившемуся на кровати Хохлу – тот улыбался.

Егорка тут же забрался между родителями, повозился немного и наконец устроился, взяв обоих за руки.

– Ребенок, а тебе не пора ужинать и спать, а? – поинтересовался Хохол, мечтая как можно скорее оказаться наедине с Мариной.

– Ну, пап!

– Что – «пап»? Ужинать, говорю, давно пора и спать ложиться. Ты ужинала? – повернулся Женька к Марине, и та отрицательно покачала головой:

– Нет, я вас ждала. А там сегодня такие вкусности…

– Какие? – с любопытством спросил Егорка, полюбивший то, что готовили в этом доме.

– Там пирожки с мясом, запеканка из печени и твое любимое желе с ягодами. Пойдем?

– А ты-то что есть будешь? – Хохол подал ей руку, помогая встать.

– Суши, родной. Бес специально гонял охранников в город, – улыбнулась она, буквально на мгновение прильнув к нему всем телом и окутав ароматом духов.

«Господи, чем я заслужил это? – подумал Женька, наблюдая за тем, как Марина поправляет перед зеркалом прическу. – Чем? За что мне досталась эта женщина? Ведь по идее я и близко не должен к ней подходить… Но почему-то она моя».

Они поужинали втроем, потом так же дружно пошли укладывать Егорку спать. Пока мальчик шумел водой в ванной, принимая душ, Марина с Женькой самозабвенно целовались на его кровати.

– Потерпи, дурачок. – Коваль пыталась избавиться от настойчивых попыток Хохла добраться до ее груди, однако это ей удавалось с трудом.

– Т-с-с, тихо… я быстро… – шептал он, заводя ее руки за спину и целуя в открывшуюся в вырезе халата ложбинку. – М-м-м… ну, что он там возится? – простонал готовый уже на все Хохол, имея в виду застрявшего в ванной Егора.

Но мальчик как раз вышел, уже переодетый в пижаму, и быстро забрался в постель, протянув руки к матери. Марина обняла его и поцеловала в щеку:

– Спокойной ночи, родной.

– И тебе.

Такого быстрого и бешеного секса прежде у них никогда не было, и сейчас они лежали, обнявшись, и переживали новые ощущения. Хохол гладил прохладное плечо Марины, прильнувшей к нему, и делал частые затяжки сигаретой.

– Дай мне, – попросила Коваль, чуть выпятив губы.

Женька набрал дыма и наклонился, выдохнув его в рот Марины. Та закрыла глаза и пробормотала:

– Что случилось сегодня? Что ты сделал со мной, а? Это было… так… так… прекрасно.

– Тебе не холодно? – Хохол сунул окурок в пепельницу и набросил на Марину одеяло. – Вот так, мой котенок… сейчас согреешься.

Она уснула почти мгновенно, и Женька даже не успел сказать ей, как сильно любит ее. Он еще долго не спал, смотрел на спящую женщину и чувствовал, как его переполняет нежность. Это странное и нехарактерное для него чувство возникало всякий раз, когда он видел Марину беззащитной. В такие моменты Хохол понимал, что все в его жизни подчинено только одному – быть с ней, любить ее и оберегать от всего.

«Девочка моя, – думал он, стараясь не потревожить ее сна неловким движением. – Я так виноват… но что поделать – ты настолько хороша, что вокруг постоянно кто-то увивается, а мне не нравится это, понимаешь, родная? Все что угодно – но не это. Не знаю, как терпел твой Малыш, как он мог видеть мою рожу каждый день и знать, что между нами что-то было и есть. Я не могу так. Я знаю, что тебе это не нравится, но не могу, уж такой я…»

Коваль проснулась затемно, до утра еще было далеко. Она села, натянув на грудь одеяло, и взглянула на безмятежно раскинувшегося рядом с ней Хохла. Он чему-то улыбался во сне, и его лицо в этот момент было почти привлекательным. Марина не сдержалась и прильнула губами к его губам, обняла руками мощные плечи, прижалась к разгоряченному сном телу.

– Чудовище неугомонное… – пробормотал Женька, обнимая ее и переворачиваясь на бок. – Дай поспать…

– Спи, родной… – Она перехватила его руку и прижалась к ней губами.

– Да какой сон с тобой рядом? – вздохнул он, перемещая свободную руку на тугую грудь. – Ну, видишь? Все, я проснулся… – последнее он шепнул ей на ухо.

Дата добавления: 2015-09-03