Часть II Возвращение 2 страница

– Успокойся, дорогая, я ничего у тебя не просила и уже не попрошу. Извини, что потревожила.

Марина оттолкнулась от подоконника и пошла к выходу, но сидевшая рядом с дверью Люся ухватила ее за руку, заставив остановиться. Коваль резко повернулась и уставилась в лицо невестки своим жестким взглядом. Людмила, однако, не смутилась и тихо проговорила:

– Сядь, пожалуйста. Нам нужно поговорить наедине.

– Не о чем нам разговаривать. И Женька мой был прав, когда говорил, что никогда мы с вами не окажемся не то что в одном мире, а даже на одной планете.

– Возможно. Но мы все люди, более того – мы с тобой родственники, нравится тебе это или нет. И уж коль скоро я приехала сюда, значит, у меня имелись для этого какие-то соображения и основания, правда? Садись, Коваль, разговаривать будем.

Людмила отпустила Маринину руку и указала на табурет напротив. Виктор Иванович поспешно поднялся и направился к двери, чуть подтолкнув Марину к столу:

– Мариша, ты послушай Люсю, ведь она в самом деле права – если бы не хотела, то и не приехала бы…

Коваль ногой отодвинула табуретку к окну, села, скрестив на груди руки, и уставилась на Людмилу. Отец вышел, прикрыв за собой дверь. Когда его шаги стихли в глубине квартиры, Люся, вынув новую сигарету, заговорила:

– Ты вправе сердиться на меня, я понимаю, сама тоже не спустила бы никому. Но сейчас у тебя просто нет возможности выгнать меня отсюда, правда? Потому что иначе ты вообще никогда больше не увидишь своего любовника. И только я в настоящий момент могу помочь тебе. И ты это понимаешь, ведь не дура, раз столько раз ухитрялась выйти сухой из воды. Раз жива вопреки всему.

Марина молчала. В словах невестки была правда… И выхода не было, все как всегда. Рассчитывать больше не на кого, если Люся не поможет, то все.

А Людмила меж тем внимательно наблюдала за ней, пытаясь понять, о чем думает сейчас сидящая перед ней женщина. Они были мало знакомы, но того, что рассказывали сын, муж и свекор, вполне было достаточно, чтобы составить себе представление о ее жизни и привычках. В душе Людмила сочувствовала ей и отчасти оправдывала. То, что она высказала сегодня насчет Николая, было правдой лишь наполовину. Она была благодарна Марине за то, что та дала сыну в руки дело, которым он занимается с удовольствием. За то, что обеспечила ему уровень жизни, которого он ни за что не достиг бы здесь, в Москве. Но близость к криминалитету все же пугала. И пусть Николай в телефонных разговорах старался убедить мать в том, что он не имеет никакого отношения к бандитским разборкам и деньгам, все равно на сердце было неспокойно.

Люся не кривила душой, когда говорила, что приехала сегодня потому, что захотела этого сама. Увидев в релизе фамилию Влащенко, а потом поговорив со свекром, она четко решила, что выполнит любую просьбу Виктора Ивановича, потому что Евгений тоже принимал участие в судьбе ее сына. И даже то, что с Дмитрием у них возникали проблемы, не уменьшило ее решимости помочь. В конце концов, муж остался жив только благодаря вмешательству Марины, это она подставилась под финку Хохла…

Людмила не была склонна идеализировать своего генерала. Прекрасно знала, что тот в пылу мог наговорить и наделать такого, что нормальному человеку в голову не пришло бы. Да и свекор рассказывал, что Дмитрий ударил сестру.

– Марина, – заговорила она снова, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты меня извини, если я тебя обидела. Слова – это только слова, ведь тебе это известно не хуже, чем мне. Важно действие, а не слово.

– Я понимаю. Просто… знаешь, я выпала из жизни на три года, это очень долгий срок, – тихо проговорила Марина, глядя куда-то в угол. – Там совсем другое все… И мы там другие. А здесь ничего не меняется. Знаешь, ведь это все из-за меня. И то, что Женька сделал там, дома, было из-за меня. Я ведь толком и не знаю, что произошло, он никогда не говорил об этом, как я ни расспрашивала. Знаю только одно – он сделал это, чтобы увезти меня, спасти. Чтобы наш ребенок не пострадал.

– Кстати, о ребенке, – обрадовалась возможности сменить тему Люся. – Он Женькин сын?

– Нет, Люся, – вздохнула Коваль, обхватив себя за плечи. – Он и не мой сын, если уж говорить начистоту. Разве ты не знала? – Людмила отрицательно качнула головой. – Егор – сын моего мужа, его мать погибла, и я сделала все, чтобы его считали моим. Я не могу иметь детей, так сложилось, но Егор – все, что есть ценного в моей жизни. Я воспитываю его с десятимесячного возраста, он мне родной. Он как две капли похож на моего мужа – как же я могла позволить ему попасть в детдом, скажи? Наверное, я не образец материнства, но все равно ребенку лучше жить в семье, чем в детской тюрьме, правда?

Она перевела взгляд на замершую от неожиданности Людмилу, ожидая от нее реакции. Та молчала, пораженная признанием. Да, разумеется, она знала, что у Марины есть сын, но о том, что он не родной ей, даже не догадывалась. Вот тебе и миф о жестокой женщине, не знающей жалости и слабости…

– Да-а! – протянула Люся наконец. – Санта-Барбара… Слушай, как ты решилась-то, в своем положении, ребенком обзавестись? Ведь страшно…

– Страшно. Но я по-другому просто не могла, понимаешь? Он сын Егора… для меня не было на тот момент ничего важнее. Я слишком сильно любила своего мужа, слишком многим была обязана ему и слишком много горя причинила. Он погиб вместо меня – что еще? Эта вина будет преследовать меня до последнего вздоха, до конца жизни. И самое малое, что я могу сделать, это воспитать его сына человеком, дать ему образование и достойную жизнь.

Коваль откинула назад голову, стараясь подавить зарождающиеся слезы. Она уже давно ни с кем, кроме Хохла, не разговаривала на эту тему, никогда не открывала душу перед едва знакомым человеком. Люся поднялась с табуретки, подошла и прижала Марину к себе, уткнувшись лицом в ее волосы:

– Прости меня… я наговорила лишнего, знаю, но ты прости меня, Маринка, это было сказано в порыве… Я знаю, что нужно сделать. Женьке положено свидание, нет закона, запрещающего ему встречу с родственниками. Мы наймем адвоката, у меня есть знакомый, специализирующийся по уголовным делам, он и не таких вытаскивал. В конце концов, можно ведь добиться минимального срока, отсидит – вернется. А свидание я вам организую, обещаю. И с адвокатом сведу тебя прямо завтра, вечером приедем с ним сюда, и вы переговорите.

– Спасибо, Люся… – прошептала Марина, проникнувшись благодарностью к этой женщине. – Я не знаю, чем мне отплатить тебе…

– А вот это прекрати! – жестко потребовала Людмила, отстраняя ее от себя. – Прекрати, слышишь? Ты моего сына устроила в жизни так, как никогда не смогли бы мы с Димкой! Всем, что он имеет, он обязан тебе, и этого сверх меры! Так что…

– Как он живет? – глуховато спросила Марина, вытирая глаза.

Люся включила чайник, села за стол и улыбнулась:

– Очень хорошо. Даже боюсь говорить, чтоб не сглазить. Женился на хорошей, спокойной девочке, неизбалованной, скромной. Верочкой зовут. Он ее так и называет – Верочка, никак иначе. – Люся потянулась за чайником, налила кипяток в две чашки, одну подвинула Марине. – Я к ним в гости ездила, когда Маринка родилась. Думала, может, помочь чем нужно будет, а там и без меня помощников хватает. Твоя бывшая домработница у них живет, и охранник – однорукий, здоровый такой, Гена.

Коваль грустно улыбнулась, вспомнив хлопотливую, заботливую Дашу, молчаливого, надежного Гену, свой дом… Уже никогда не будет все так, как прежде. Она знала, что Женька продал коттедж Малыша, а ее собственный, в «Роще», принадлежал Кольке. Бывший дом Мастифа, находившийся рядом, пустовал, однако его ни Хохол, ни племянник трогать не решились. Женька как чувствовал, что нельзя обрубать совсем уж все концы, что должно остаться что-то, связывающее их с Россией. Конечно, если бы у Марины было право выбора, то она оставила бы дом в «Парадизе», а не берлогу старого лиса, но в тот момент она никаких решений принимать не могла.

– Так что? Ты подумаешь над моим предложением? – с нажимом спросила Люся и отпила глоток из чашки. – Я ручаюсь – адвокат очень хороший, потому и дорогой.

– Дело не в деньгах, – откликнулась Марина, возвращаясь к действительности из своих воспоминаний. – Лишь бы он не отказался, узнав, с кем дело имеет.

– Ему нет разницы, с кого брать деньги. Он не гнушается ничем и никем.

Разговор перешел в деловое русло, они обсудили все детали предстоящей встречи с адвокатом, и Людмила засобиралась домой. Марина вышла в коридор вслед за ней, на звук шагов из зала появились Егор и Виктор Иванович:

– Уже уходишь, Люсенька?

– Ничего себе – «уже»! – усмехнулась Людмила, набрасывая китель. – Ночь почти! Жалко, с тобой, парень, не пообщались, – она присела на корточки перед Егоркой и взяла его за руку. – Но ведь ты еще здесь побудешь?

Мальчик кивнул, не сводя внимательного взгляда с лица новой знакомой. Такой красивой и толстой косы он еще никогда не видел, а потому спросил шепотом:

– А волосы у вас настоящие?

Людмила сначала опешила, а потом захохотала:

– Ну, ты меня в тупик загнал, ребенок! Никто не спрашивал, ты первый! Неужели ненатурально выглядит?

Егор совсем смутился и покраснел, но на помощь пришел дед:

– Ну, подумаешь, спросил! Может, он такого не видел? В Англии кос не носят, это русское…

– Просто я длинные волосы люблю, – пробормотал Егорка, исподлобья глядя на взрослых. – У мамули вон какие были…

– А ты помнишь? – удивилась Марина. – Я же в Англии все время стриженая хожу… И с длинными ты меня только маленьким видел.

– Помню! – уперся Егор. – У тебя черные волосы были, длинные-длинные, и ты в них такие шпильки вставляла – черные, с камушками… а папа их вытаскивал, когда ты домой с работы приезжала… – Сказав это, мальчик вдруг закрыл ладошками лицо и убежал в комнату, чтобы никто не видел, как он плачет. Отец всегда говорил ему – мужики не рыдают при людях…

– Что это с ним? – недоуменно спросила Люся, и Коваль пробормотала:

– Отца вспомнил… я пойду, а то он плачет… До свидания, Люся.

– Да, до свидания, – машинально отозвалась Людмила уже в спину вошедшей в комнату Марины.

Егор забился в самый угол дивана, лицом к спинке, и его тельце сотрясалось от приглушенных рыданий. Марина села рядом, молча, с силой, потянула сына на себя и взяла на руки, прижав к груди. Он уцепился за ее халат и продолжал плакать. Коваль слегка раскачивалась из стороны в сторону, не говоря ни слова, не утешая, не уговаривая. Она понимала, что это такая реакция на испытанный утром шок, организм избавляется от отрицательных эмоций, а потому не мешала Егору плакать. Он уже и сам понемногу успокаивался, вздыхал прерывисто, и наконец, рыдания совсем прекратились. Марина прикоснулась губами к его лбу и прошептала:

– Вот и все… пойдем, умоем лицо? Холодненькой водичкой, да? Идем, я тебя отнесу…

– Те-тебе не-нельзя… – выдохнул, заикаясь, Егорка, совсем как Хохол, когда Марина пыталась взять сына на руки. – Я… тяжелый…

Он слез с ее колен и взял за руку, крепко стиснув пальцы маленькой влажной ладошкой:

– Мамуля… ты мне только пообещай, что никуда не уйдешь! – Он требовательно взглянул ей в лицо все еще мокрыми глазами, и Марина кивнула:

– Конечно, нет. Куда я уйду – без тебя?

Сын кивнул и потянул ее за собой в ванную.

Виктор Иванович убирал со стола, как-то совсем уж по-стариковски сгорбив спину. На звук шагов он обернулся, и Марина отрицательно качнула головой, давая понять, что комментировать зареванное лицо внука нежелательно.

Спать они улеглись поздно, и Егор категорически отказался лечь отдельно от матери, пусть даже в той же комнате. Марина не возражала – ей и самой мысль о том, что ребенка не будет под боком, была невыносима. Они уютно устроились на большом диване в бывшей комнате Дмитрия, где ночевали всякий раз, когда раньше приезжали сюда, обнялись, и Егорка моментально уснул, вцепившись в Маринину руку. Коваль же долго лежала без сна и дума о том, где и как сейчас Женька. Конечно, Хохол сел не впервые, но Марине раньше никогда не доводилось думать об этом. Она совершенно растерялась, отвыкнув за три года решать что-то, рассчитывать только на себя. И вот снова жизнь заставляла вспоминать так хорошо забытые навыки.

…– Марина, ты зря все это затеяла. – Виктор Иванович расхаживал по кухне и пытался как-то повлиять на невозмутимо накладывающую макияж дочь. – Ты пойми, сейчас другое время, и за взятку…

– Папа, не мелькай! – попросила она, рисуя на веках аккуратные черные стрелки. – Я обо всем уже договорилась с Лаврентием Шалвовичем, никаких взяток, все по закону…

Она внимательно осмотрела лицо в небольшом зеркале, взяла тюбик туши и принялась наносить ее на ресницы уверенными взмахами щеточки. Сегодня внешность как никогда была важна для нее, как никогда ей хотелось выглядеть яркой, уверенной и независимой, чтобы и Хохол понял, что все хорошо, что все под контролем.

Людмила сдержала слово и буквально через пару дней привезла прямо домой адвоката – маленького, круглого мужчину лет пятидесяти, с головой, похожей на бильярдный шар, обрамленный седоватыми кудрями. Он поцеловал Марине руку и сразу представился, не дожидаясь, пока это сделает замешкавшаяся Люся:

– Лаврентий Шалвович Бакурия, адвокат. Вы, я так понимаю, клиентка?

– Не дай бог! – ухмыльнулась Коваль, изучающе разглядывая адвоката.

Лысина Лаврентия Шалвовича поблескивала, словно отполированная, серый в тонкую полоску костюм обтягивал выпирающий животик, а мизинец правой руки украшал золотой перстень с квадратно ограненным бриллиантом.

– Зовут вас… – вопросительно посмотрел адвокат, и Марина представилась. – Так вот, Мариночка…

– Мэриэнн, – жестко поправила Коваль, устремив на него взгляд синих глаз, и Лаврентий Шалвович почувствовал себя неуютно.

– Да, простите… Так вот, Мэриэнн, я так понял, что проблемка у нас весьма существенная – федеральный розыск, документы на другое имя, британское подданство и обвинение в разбое с убийством?

– Типа того, – кивнула она. – Вы присаживайтесь, что ж мы стоя-то разговариваем.

Они сели за круглый стол, Виктор Иванович, заглянув в дверь, предложил кофе и поманил пальцем притаившегося на диване Егорку. Тот отрицательно замотал головой, но Марина сурово глянула на него и указала глазами на выход. Мальчик нехотя слез с дивана и побрел в кухню к деду и Людмиле.

Адвокат сразу приступил к расспросам, быстро и ловко выудил всю интересующую его информацию. Марина последовала совету невестки и не скрыла ничего, выложив все, что знала.

– Ну, я еще дело посмотрю, выясню, какие обвинения предъявлены, а там решим, что и как, – подытожил Лаврентий Шалвович, разглаживая пухлой ладошкой складку на скатерти. – Насчет свидания не волнуйтесь – хоть завтра.

– Прекрасно! Тогда завтра.

Лаврентий Шалвович выразительно посмотрел на сидящую перед ним женщину и недвусмысленно изобразил пальцами жест, означающий «позолоти ручку».

– Сколько?

– Пять.

– Пять – чего? – нетерпеливо уточнила Марина. – Вы же понимаете – я давно живу не в России, расценок ваших уже не представляю, а в Англии за взятку сажают и тех, и других.

Адвокат заколыхался всем телом, издавая звуки, весьма отдаленно напоминающие смех, потом, резко оборвав их, сказал совершенно нормальным голосом:

– Пять тысяч рублей.

– Всего? Дешево нынче, – усмехнулась Коваль.

– Ну, я ведь не на свободу его выпускаю, всего лишь организую вам свидание на час-другой. И поверьте – это совсем не дешево.

– Это мы обсуждать не будем. Деньги вам, я так понимаю, нужны сейчас? – Когда адвокат утвердительно кивнул, Марина на секунду задумалась, а потом вышла в кухню.

Отец, Людмила и Егорка сидели за столом и пили чай с тортом, привезенным Люсей. Мальчик сразу же соскочил со стула и подбежал к матери, схватил ее за руку и прижался лицом к запястью. Марина потрепала его по волосам:

– Ну, ты чего?

– Ты почему так долго?

– Потерпи еще немного, я скоро закончу. Папа, можно тебя на секунду?

Виктор Иванович вышел вслед за дочерью в кабинет.

– Что случилось?

– Пап… – Марина замялась – никогда прежде ей не доводилось просить у кого-то денег, пусть взаймы и у родного отца.

– Деньги нужны? – моментально понял он. – Ну, что ж ты мнешься, я ведь не чужой! Сколько?

– Мне нужно пять тысяч до завтра, у меня ведь все в валюте и на карте, я ж из дома не выходила…

– Ох, сложная ты! – покачал головой Виктор Иванович и полез в ящик письменного стола, отсчитал из конверта пять бумажек и протянул дочери. – Возьми.

– Спасибо, пап, я завтра сниму и верну.

– Разберемся, – отмахнулся он. – Главное, чтоб с пользой…

Адвокат, получив сумму, оставил на столе договор о сотрудничестве и откланялся, пообещав позвонить после десяти и сказать, куда и во сколько подъехать.

– Утрясли? – коротко поинтересовалась Людмила, когда Марина, проводив Лаврентия Шалвовича, вернулась в кухню и села рядом с Егоркой.

– Да, – так же коротко отозвалась Коваль, наливая себе чай.

Сын тут же подвинул ей блюдце с тортом, заботливо положил прямо под руку ложечку и вообще всячески старался оказать матери знаки внимания. Он как будто чувствовал, что Марина напряжена, нервничает, и хотел отвлечь ее от тяжелых мыслей.

Коваль почти машинально погладила сына по макушке, однако к торту даже не притронулась, обняла пальцами кружку с чаем и уставилась в стену перед собой. Она была уже не здесь, в уютной отцовской кухне, где пахнет ванилью и шоколадом, а в насквозь пропахшем смрадом и грязью помещении СИЗО. В том, что московский изолятор ничем не отличается от любого другого в стране, она не сомневалась, а то, как выглядит это учреждение изнутри, хорошо знала не понаслышке, а по личному опыту. И Женька – там, в тесной, почти невентилируемой камере, среди сорока с лишним рож… Хотя что кривить душой – Хохол и там не потеряется с его-то авторитетом и умением «вести базар по понятиям».

…– Ну все, я готова. – Марина сгребла все свои тюбики и баночки со стола в косметичку и встала. – Пап, посмотри, там такси не подошло?

Виктор Иванович выглянул в окно и покачал головой. Ему все меньше нравилась идея дочери пойти на свидание в тюрьму. Конечно, ей ничего не угрожает, и документы у нее в порядке, однако… Никто не предскажет наперед, как все обернется.

Марина же казалась абсолютно уверенной в себе и спокойной. Она, чуть заметно прихрамывая, неторопливо прошлась по кухне, поправила воротничок строгой белой блузки, выглядывавший из-под черного пиджака, улыбнулась каким-то своим мыслям.

Егорка, вертевшийся тут же, смотрел на мать широко распахнутыми глазенками, в которых читалось восхищение и любовь. Он вообще не отходил от нее ни на шаг, едва только она присаживалась где-то, сразу забирался на руки и под любым предлогом старался быть единственным объектом ее внимания. Сегодня он караулил с самого утра, поняв, что она собирается уходить, и только разговор с дедом немного успокоил его и убедил в том, что мама не бросит его, вернется.

Убедившись, что сын успокоился и не плачет, Марина поднялась на ноги и пошла в коридор, проверила сумку, поставила у двери трость, хотя и сомневалась, что ей разрешат пронести ее с собой на территорию СИЗО. Наконец позвонила диспетчер такси и сообщила, что машина у подъезда. Коваль поцеловала сына в щеку, кивнула отцу и пошла вниз.

Таксист оказался молодым, нагловатым парнем в чуть сдвинутой на правую бровь серой кепке. Услышав адрес, он развернулся к пассажирке и оценивающе глянул на нее:

– Что, родственник на киче парится?

Коваль промолчала, решив не связываться. Однако парень, видимо, решил, что, напугав хорошо одетую дамочку, направляющуюся в Бутырку, сможет взять с нее побольше. Но нарвался не на ту, чего, естественно, даже предположить не мог.

Выруливая из двора, он поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть сидящую на заднем сиденье пассажирку, и начал:

– Что, бикса, к полосатику своему на харево едешь?

Марина едва сдержалась, чтобы не фыркнуть – уж чем-чем, а «феней» она владела едва ли не лучше этого молодого отморозка.

– Чего молчишь, не доперла? – оскалился он и продолжал в том же духе до тех пор, пока Марина не вспылила и не проговорила, имитируя Женькины интонации с оттяжкой:

– Слышь, ты, чувак захарчеванный! Звякало свое подвяжи, а то огорчу, пожалуй. Вперь зенки в дорогу и баранку поворачивай, больше от тебя ничего не требуется.

Бедолага-водитель выпучил глаза и лишился дара речи минут на десять, как раз до ворот Бутырки. Коваль всю дорогу давилась от смеха, искоса наблюдая за его мимикой. Разумеется, откуда парню было знать, что в свое время эта вполне приличная женщина возглавляла одну из самых крупных группировок за Уралом и ответить любому урке на его языке могла без проблем.

Когда машина остановилась, водитель боялся повернуться.

– Ну, башли-то забирай, – куражилась Марина. – Намантулил как-никак.

Она сунула ему пару купюр и вышла, хлопнув дверкой. Таксист рванул с места с такой скоростью, словно опасался, что странная дама соберется ехать с ним обратно.

Коваль покурила, отправила окурок в урну и, достав из сумки телефон, набрала номер человека, который должен был провести ее.

В небольшой комнате с зарешеченным окном Марину оставили одну, не проверив ни содержимое сумки, ни карманов.

«Замечательно! – с сарказмом подумала Коваль, усаживаясь на ободранный стул. – Так и пулемет сюда можно пронести, пожалуй».

Она напряженно ждала, вытянувшись в струнку на стуле у зарешеченного окна. Шаги по коридору… нет, мимо, не сюда.

«Господи, да что ж так долго-то?! Я ведь с ума сойду, пока сижу здесь совершенно одна…»

Дверь распахнулась, и конвоир втолкнул Хохла, снял наручники и вышел, гремя ключами. Замок сухо щелкнул, отрезая их от внешнего мира, охраняя купленное уединение. Марина поднялась, схватившись за спинку стула, Хохол мрачно смотрел под ноги, и это было странно и удивительно – чтобы Женька не бросился к ней, не схватил, не поднял на руки…

Она сама пошла к нему, прижалась лицом к рубахе, уже впитавшей тюремный запах. Хохол не пошевелился, так и стоял, как столб, и молчал. Марина подняла голову и встретилась с ним взглядом. С минуту они смотрели друг на друга, потом Женька, вздохнув, взял ее за подбородок и, наклонившись, впился в ярко накрашенный рот. Она чуть выгнулась, сильнее прижимаясь к нему, провела руками по спине. Хохол оторвался наконец от ее губ, рукавом вытер со своего лица помаду и отошел к окну, встал, ухватившись за решетки.

– Женя…

– Ты зря приехала сюда, – проговорил он, не оборачиваясь. – И адвоката зря наняла, он не поможет. Уезжай обратно в Англию, Маринка, там ты будешь в безопасности.

– О чем ты говоришь?! Какая Англия, когда ты здесь?! – возмутилась Коваль, но Женька, развернувшись, схватил ее за плечи и зашипел в лицо:

– Я сказал – заткнись и послушай меня хоть раз в жизни! Забирай Егора и сваливай из этой страны, никогда больше не появляйся здесь, поняла?! Мне ты уже все равно ничем не поможешь, мне столько предъявили, что на пожизненное хватит, так что и смысла нет барахтаться с адвокатами. Но ты должна уехать отсюда, тогда я спокойно признаю все и не буду затягивать это дело.

– Ты…ты… – задохнулась Марина, рванув ворот блузки. – Ты… вообще соображаешь?!

– Я же сказал тебе – послушай меня хоть раз! – Он отшвырнул ее от себя с такой силой, что Марина отлетела к противоположной стене, врезавшись в нее плечом. – Неужели ты до сих пор не понимаешь, что от твоего упрямства одни проблемы?! Хватит с меня! Ты была права, когда говорила как-то, что есть люди, которые просто не хотят, чтобы их спасали! Надо было прислушаться и не лезть, но я слишком любил тебя… люблю, – поправился он, запнувшись на этом слове. – Слишком, настолько, что даже о себе забыл. Ну, об этом не жалею – не каждому такое счастье выпадало. Ну, вот оно и закончилось, счастье это.

– Женя…

– Помолчи. Неужели ты не понимаешь, что я с тобой прощаюсь? Так дай мне хоть раз сказать то, что я думаю!

– Нет! – завизжала она, топнув ногой. – Этого не будет! Я не дам тебе уйти вот так, бросить меня!

– Ты опять говоришь о себе, – усмехнулся Хохол, подходя ближе и обнимая ее. – Опять о себе – и никогда обо мне. Я устал. Думаю, теперь у меня будет достаточно времени, чтобы отдохнуть и все пережить заново. В тюрьме ночи дли-инные…

Марина подняла на него глаза и тихо, обессиленно спросила:

– За что? Чем я заслужила это все?

– И она еще спрашивает! – опять усмехнулся Женька, наклоняясь и целуя ее. – Я тебя прошу – давай не будем портить это время разговорами. Сколько тебе пообещали? Час? Два?

– Два, – машинально ответила она.

– Ну, у нас полно времени. Иди ко мне…

Старый деревянный стол скрипел так, что его, наверное, слышала вся тюрьма, но Коваль не думала об этом. У нее в мозгу накрепко засела фраза «Я прощаюсь с тобой», брошенная Женькой походя, так, словно он уже давно принял это решение и теперь только поставил в известность ее, Марину.

Когда наконец, зарычав и выгнувшись в экстазе, Хохол отпустил ее, потянулся за пачкой сигарет, она, сев прямо на свои мятые уже брюки, валяющиеся здесь же, на столе, спросила, не глядя на него:

– Зачем ты сказал это?

– Сказал – что? – спросил он, глубоко и жадно затягиваясь сигаретой.

– Не прикидывайся, – попросила Марина, и Женька вдруг захохотал:

– Что, киска, раз в жизни Хохла за человека посчитала? Приняла всерьез? Ты всегда чувствуешь, когда жареным пахнет.

Он обнял ее за плечи, прижал к разгоряченному еще телу и поднес к губам сигарету. Марина затянулась, закашлялась от крепкого табака, но Женька задрал ее голову и поцеловал, слегка укусив за губу.

– Отвыкла от меня? Я давно таким не был, да?

– Мне все равно, какой ты. Я любого тебя люблю, – пробормотала Марина, обхватывая руками его талию и пряча лицо на груди.

– Не ври. И не говори того, чего не чувствуешь. Это не любовь – это благодарность. А мне не надо подачек. Да не дергайся ты! – чуть повысил голос Женька, почувствовав, как она рванулась из его объятий. – Не дергайся, все равно я скажу все, что хотел, а уж потом сама думай. Но предупреждаю – больше мы не увидимся, Маринка, как бы ты ни старалась.

– Да? И что же ты сделаешь, интересно? – приглушенным голосом спросила она.

– А я больше не выйду на свидание, даже можешь деньги не палить. В карцер сяду. И на зоне тоже так будет, предупреждаю – смысла нет мотаться из Англии сюда.

– Я не вернусь в Англию, – вдруг выдала Марина, сама удивившись своим словам. – Я поеду домой.

– Ага, сейчас! – рявкнул Хохол, отталкивая ее. – Домой она поедет! А он есть у тебя, дом-то?! Или к племяннику на постой?

– Есть коттедж Мастифа, туда и поеду, – спокойно и решительно заявила она, набрасывая блузку и ежась. – И потом – деньги и здесь никто не отменил, а их, слава богу, еще и Егору не потратить. Могу себе позволить хоть коттедж, хоть квартиру в центре.

– Дура! – заблажил Хохол еще громче. – Да я… я… – Он сжал кулаки, и в глазах появилось то самое выражение, за которым – Марина хорошо знала это – обычно следует жестокий удар, валящий с ног мужика. Мужика – но не ее, потому что Хохол не решится сейчас, и это она тоже знала.

– Что? Ну, что ты сделаешь, любимый? – Марина поднялась со стола и обняла замершего посреди кабинета Хохла. – Ничего… ничего, правда? Потому что ты никогда не мог сделать что-то, чего я не хотела, правда?

Она прикоснулась к его губам, забросила ногу на бедро, и Женька не вынес, подхватил ее и закружил по тесной комнате:

– Сучка ты, Маринка… люблю же я тебя, так люблю, аж в груди все болит…

– Тогда не упрямься и позволь мне сделать все, что я задумала. Вытащить тебя отсюда без суда я вряд ли смогу, но срок уменьшить – реально, адвокат сказал. И я буду ждать тебя, сколько надо, – она говорила это, целуя его, и Женька таял от ее губ, прикасающихся к небритым щекам. – Я виновата перед тобой, это ведь из-за меня ты здесь…

– Глупости! – отверг он. – Здесь я из-за того, что сделал…

– А кстати – что именно? – мгновенно прицепилась к словам Коваль, прекращая свои поцелуи и пальцем разглаживая морщину между Женькиных бровей. – Теперь-то расскажи, уже все равно узнаю. Так пусть от тебя…

– Мариш… я прошу тебя – давай не будем об этом. – Женька уселся на стол и усадил Марину лицом к себе, так, чтобы видеть ее глаза. – У нас так мало времени осталось, и неизвестно, будет ли еще возможность остаться вот так, вдвоем… Какая разница, за что срок мотать!

Он водил пальцами по ее шее, выгнутой чуть назад, потом вдруг наклонился и впился губами куда-то за ухо, открытое короткой стрижкой. Марина вздрогнула и прошептала:

– Синяк останется… пойду как шлюха из пивной…

– Тебя и это не испортит, – промычал он, увлеченный своим занятием. – Замерзла? – Женька прижал ее к себе, словно хотел впечатать в свою грудь и не разлучаться больше. – Как сын там?

– Испугался, – вздохнула она. – На шаг меня не отпускает, сегодня еле удалось выскользнуть, и то потому, что отец пообещал ему в зоопарк поехать. Спит со мной, вцепится, как клещ, и проверяет всю ночь – на месте или нет. Даже покурить не могу встать, так и лежу всю ночь, если проснусь.

Хохол помрачнел, встал со стола и поставил Марину на ноги, помог одеться.

– Ты ему скажешь, что меня видела?

– Конечно. Он просил тебя поцеловать.

– Ты его тоже поцелуй. – Женька чуть скривился, потом махнул рукой, словно отгоняя грустные мысли. – И, Маринка… не гноби пацана, не ругай. Пусть делает, что хочет. Он умный у тебя, все понимает, такого не свернешь с дороги.

Дата добавления: 2015-09-03