Часть II Возвращение 1 страница

Огромные белые облака из иллюминатора самолета казались пуховыми перинами, разложенными для просушки на жарком летнем солнце. Именно так поступала старая баба Настя, проветривая постели после долгой зимы и готовя их к новой зимовке. Хохол напряженно смотрел вниз, а облака все не кончались. В среднем кресле мирно спал Егорка, а рядом с ним дремала Марина, вытянув в проход больную ногу. Женька нервничал и сам не мог понять причину. Злость на Коваль, заставившую его лететь в Москву, прошла, но на душе все равно лежал камень. Что-то должно было случиться, что-то такое, чего ни изменить, ни предотвратить он, Хохол, не сможет.

Проснулась Марина, сладко потянулась всем телом, как кошка:

– Жек… долго еще?

– Нет, минут через двадцать уже сядем. Надо Егора будить.

– Пусть пока поспит. А ты чего такой мрачный, а? – Она дотянулась до его лица и погладила по щеке. – Жень…

– Да нормально все, – отмахнулся Хохол, отметив про себя, что не смог справиться с эмоциями и чуткая Коваль сразу уловила перемену в его настроении.

– Сейчас сразу к отцу, в душ, поспать – и потом поедем по Москве, я Егору обещала. – Марина снова потянулась и вернула спинку кресла в вертикальное положение. – Ты знаешь, у меня так на душе спокойно, – призналась она, глядя на Женьку широко распахнутыми глазами. – Уже давно так не было…

«Значит, с ней все будет в порядке, – с облегчением подумал Хохол. – Иначе она чувствовала бы – всегда знала, когда что-то с ней должно случиться».

И все бы ничего – и перелет, и первые шаги по трапу в Домодедово…

Однако произошло то, к чему ни Марина, ни Хохол оказались не готовы.

Коваль уже прошла таможенный контроль, выслушав от хмурого таможенника дежурное «Добро пожаловать», взяла за руку Егорку и встала чуть поодаль, ожидая Женьку. Но тот застопорился. Молодая таможенница сличала фотографию в паспорте, то и дело поднимая глаза на невозмутимого Хохла, потом смотрела куда-то под стойку, на которой лежали документы. Марина ощутила какой-то холодок и неприятное чувство, постепенно захватывающее ее всю. Она вдруг поняла, что совершила самую большую глупость в своей жизни, заставив Женьку приехать сюда.

– Мам, ну чего там папа застрял? – теребил ее за рукав плаща Егорка, но Марина не отвечала, словно парализованная страхом.

Около Хохла вдруг возникли трое в милицейской форме, старший что-то сказал, и Женька спокойно протянул руки, на которых моментально защелкнулись наручники. В его взгляде, брошенном в сторону Марины, ясно читалось – теперь все… Он уставился в лицо Коваль, давая понять, что нужно делать вид, что они незнакомы, просто попутчики – не более… Она качнулась, неловко наступив на правую ногу, оперлась на трость и закусила губу.

Народ с любопытством наблюдал за процедурой ареста, за тем, как три милиционера уводили куда-то Хохла, за тем, как Марина бессильно съехала по стене вниз, уронив трость и сумку, закрыла руками лицо. Егорка, совершенно растерянный и напуганный, крутил головенкой и пытался поднять мать на ноги, бормоча сквозь слезы по-английски:

– Мамуля… не надо, мамуля… где папа? Куда они забрали папу? Папа…

К ним подошла сотрудница аэропорта, тронула Марину за плечо и спросила:

– Мэм, я могу чем-то помочь?

– Нет, – пробормотала Коваль, вставая и приводя себя в порядок. – Грег, идем.

Взяв сына за руку, она направилась к багажной секции, сняла с транспортера чемодан и рюкзачок Егорки.

– Мама… куда ушел папа? – снова всхлипнул сын, и Марина, вдруг став снова собой, резко бросила:

– А ну не ной! Ты мужик или кто?! Папа вернется, это просто недоразумение. Мы сейчас поедем к деду, а если я услышу еще хоть звук от тебя, ты получишь, понял?

Егор обижено всхлипнул, но послушно достал платок и вытер глаза, надел рюкзак и потянулся к чемодану, вытаскивая длинную ручку:

– Я повезу.

– Не надо, сама. Идем.

Они быстро взяли такси, потому что ценой Марина не поинтересовалась, ей было все равно, главное – скорее добраться до отца, взять себя в руки и здраво оценить ситуацию, чтобы принять решение.

«Значит, он и в самом деле устроил дома что-то невообразимое, раз даже в розыск его объявили… Вот дура, надо было слушаться и сидеть на Кипре! Что теперь делать, а? Я не вытащу его, это ведь ясно – кто я? Меня нет, есть только могильный холм на кладбище… твою мать! Восставшая из ада!»

– …Рассчитываться будете, или мне еще пару часов тут постоять? – вернул ее к действительности голос таксиста.

– Да, извините, я задумалась. – Марина, не глядя, сунула водителю несколько бумажек и по отражению в зеркале поняла, что переплатила.

Таксист оказался столь любезен, что помог донести чемодан до лифта и пожелал приятного отдыха.

Виктор Иванович, открывший дверь, сюрприза не ожидал, сперва не узнал гостей, а потом, приглядевшись, схватился за сердце:

– Марина, дочка! Нельзя же так!

Коваль молча впихнула в квартиру Егора и чемодан, закрыла дверь и устало опустилась на полку для обуви.

– Что… случилось? – спросил отец, видя, что она явно не в себе.

– Папа… Женьку арестовали прямо на таможне…

– Как?! За что?!

– Я не знаю, за что! Может, ты мне расскажешь?

Виктор Иванович покачал головой, потом обернулся к замершему у двери внуку:

– Егорка, как вырос-то! Узнал деда? – мальчик нерешительно кивнул, косо глянув при этом на мать. – Ну, что ж мы в коридоре-то… раздевайтесь, Мариша! – спохватился отец, помогая ей встать. – Не предупредили, я бы встретил…

– Встретили нас уже, – резко бросила дочь, вешая плащ и сбрасывая туфли. – Так встретили – никому не снилось! Пап, ты не кипешись, – попросила она, помогая Егору снять куртку. – Мы пока не голодные… да мне и не полезет сейчас ничего.

Отец покачал головой, обнял внука, легонько щелкнув при этом по носу, и повел в комнату. Марина двинулась следом, опустилась в стоящее у двери кресло и почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Такое бывало после нервного напряжения, когда приходилось концентрироваться, а потом резко наступало расслабление. Она ущипнула себя за мочку уха, а затем сильно ударила по щеке.

– Мам, ты чего? – удивленно спросил сын, вздрогнув от неожиданного звука. – Зачем ты бьешь себя?

– Уже не бью. Иди ко мне.

Егор проворно соскочил с дивана, на который успел забраться с ногами, и залез к Марине на руки, прижался всем тельцем. Коваль обняла его и уткнулась лицом в волосы. Они остались вдвоем, без Женьки, и Марина растерялась – она отвыкла быть без него. Без его заботы и опеки. Мало того – она оказалась фактически на чужой территории, без помощи, без поддержки, с ребенком и арестованным любовником. Кстати, по ее вине арестованным… Если бы еще знать, за что.

Егорка притих, словно чувствовал, что происходит нечто непонятное и мать переживает от этого. Он ощущал ее дыхание, стук ее сердца, видел, как вздрагивают тонкие пальцы обхвативших его рук.

– Мама… – прошептал он, стараясь не шевелиться. – Мам… а папа – он где сейчас? Зачем его полиция увела?

– Милиция, – автоматически поправила Марина, думая о своем.

– Ну, пусть милиция, – согласился сын. – Зачем? Разве он стрелял из ружья по машинам, как сумасшедший мистер Никсон?

Мистер Никсон был их соседом – одинокий мужчина лет пятидесяти, вечно хмурый и замкнутый. У него признали неизлечимую болезнь мозга, после чего мистер Никсон заперся в своем доме, почти две недели глушил виски, а потом вдруг открыл стрельбу с чердака по проезжавшим мимо машинам. Полиция брала дом штурмом, и это событие еще долго обсуждалось всеми соседями. Егорка же свято уверовал в то, что в полицию попадают исключительно любители стрельбы.

– Мам! Но ведь у папы, – продолжал он, старясь заглянуть в лицо матери, – у папы же не было ружья!

«Твоему папе оно и не нужно было никогда, – грустно подумала Марина. – Он мог убить руками или финкой, на худой конец…»

– Ну, что ты молчишь, мамуля? – донимал сын, желая выяснить причину столь странного исчезновения отца.

– Грег, это недоразумение. Папу просто с кем-то перепутали. Скоро все выяснится, и его отпустят, – уверенно, насколько это было возможно, произнесла Марина. – Только давай договоримся – ты не будешь задавать мне вопросов, ладно?

– А мне можно разговаривать с дедушкой по-русски? – поинтересовался Егор шепотом.

Коваль только рукой махнула – знала, что бесполезно что-то запрещать этим двоим, все равно сделают так, как сами захотят.

Виктор Иванович подмигнул внуку, а тот скорчил мордашку в ответ.

– Ну, пойдем, внучек, на кухню, пусть мама отдохнет и в душ сходит, а мы с тобой пока завтрак сообразим.

Егорка радостно спрыгнул с материнских колен и последовал за дедом, прыгая на одной ножке.

– Пап, конфет только не давай ему! – крикнула Марина вдогонку, не особенно, правда, рассчитывая на понимание.

Она посидела в кресле еще какое-то время, пока не поняла, что нужно вставать и что-то делать.

Встав под прохладную воду в душе, она немного расслабилась, а мысли обрели ясность.

«Поеду сейчас к Димке, – думала Марина, нанося на короткие волосы шампунь. – Перешагну через свое обещание больше никогда его не видеть и ни о чем не просить – черт с ними, с моими прошлыми понтами, я ведь другая теперь… И не ради себя я это делаю, не ради своего интереса – мне Женьку нужно спасать, Хохла, подставившего голову из-за меня. Неужели Димка не поймет?»

Она выключила воду и вышла из-за шторки, очутившись перед большим зеркалом, висящим на двери. Коваль замерла, разглядывая себя, и вдруг поняла, что за эти несколько часов постарела и стала выглядеть намного старше, чем была… Ее тридцать восемь сейчас были написаны на лице, ни годом меньше… Оказывается, страдания и переживания способны наложить отпечаток так быстро и так бесповоротно…

«Все, на фиг, хватит себя жалеть! – решительно встряхнула она головой и взялась за висящий на крючке фен. – Толку от этого? Надо брать себя в руки, надо вспоминать все, что я умела в той жизни. Я должна сделать это ради Женьки, он не задумался бы…»

В кухне шла работа – Егорка, забравшись на табурет с ногами, готовил тосты в тостере, Виктор Иванович резал зелень для салата и время от времени помешивал на большой сковороде ризотто. Марина потрепала сына по волосам и спросила, садясь на табуретку напротив:

– Ты спать не хочешь?

– Нет. Смотри, сколько я уже тостов поджарил! – с гордостью отозвался мальчик, демонстрируя матери большую плетеную корзинку, полную поджаристых хлебцев. – Мне дедушка разрешил!

– Молодец, помогаешь. Папа, – обратилась она к отцу. – А чем нынче мой братец занимается?

Виктор Иванович отложил нож, потянулся за солонкой. Марина ждала, покачивая ногой, а отец все медлил с ответом, делал вид, что занят приготовлением салата.

– Папа…

– А? О чем ты спросила, Мариша? – словно очнулся он, виновато глянув на дочь. – О Димке?

– Что происходит, а? – подозрительно спросила Коваль, чувствуя неладное.

– Да ничего, доченька, – вздохнул отец. – Просто я не думаю, что стоит с ним встречаться. Во-первых, он сейчас занимает довольно высокий пост в охране одного крупного банка, а во-вторых, он ведь не в курсе того, что ты жива, – как ты представляешь себе эту встречу?

– Решит, что у него алкогольный бред, – пожала плечами Марина, понимая, что на помощь брата особо рассчитывать не приходится. – Пап, ну, связи-то остались у него? Неужели откажется помочь? Как-никак, а жизнью все же мне обязан. Женька не промахнулся бы, я-то знаю.

Отец оперся спиной о столешницу и посмотрел на сидящую напротив дочь. Она изменилась за те три года, что он не видел ее, и дело было даже не в прическе и цвете волос. Она изменилась внутри, стала совсем другой, и Виктор Иванович никак не мог понять, принимает он такую Марину или нет.

Он понимал, чем вызван ее внезапный интерес к брату, понимал и то, что вряд ли Дмитрий согласится помочь. Да и вообще – он считает сестру мертвой, и как отреагирует на известие о ее «воскрешении», тоже неизвестно.

– Мариша… может, мне лучше самому сначала переговорить с Дмитрием, как-то подготовить его к тому, что ты…

– Папа, я не привыкла взваливать что-либо на чужие плечи, – на удивление мягко перебила Коваль. – Грег, пойди, пожалуйста, в большую комнату, я хочу покурить.

Мальчик послушно слез со стула и направился в зал, хотя больше всего ему, конечно, хотелось побыть в кухне и послушать, о чем разговаривают мать и дед. Но спорить и возражать было чревато последствиями, а потому пришлось включить телевизор и найти канал, где показывали мультфильмы.

Проводив сына взглядом, Марина закурила и снова повернулась к отцу:

– Так вот, папа. Я ценю твое желание смягчить мне процесс встречи с братом, но времени на реверансы у меня нет. Значит, я должна действовать в лоб. Он живет… где?

– Год назад снова сошелся с Люсей, – после паузы ответил отец. – Пить стал меньше намного, должность обязывает. Ну, Люсенька его простила, теперь снова вместе живут. Николай совсем не приезжает, женился, ребеночка родили вот недавно… девочку. Маринкой назвал…

Коваль удивленно захлопала ресницами, пораженная таким решением племянника. Надо же, всего три года – а кажется, что целая жизнь прошла.

– Это что же, я, выходит, бабка уже? – улыбнулась она уголком губ, стараясь не заплакать от неожиданно нахлынувших воспоминаний. – Здорово…

– Не расстраивайся, Мариша, все наладится. Если за Евгением ничего нет…

– Да в том-то и дело, что наверняка есть! – перебила Коваль, затягиваясь сигаретой. – Папа, я не обольщаюсь насчет своего Женьки, прекрасно знаю, что он провернул нечто незаконное, если не сказать – уголовно наказуемое, когда вывозил меня в Англию. Ты, по чистой случайности, не в курсе, а? – Она ткнула окурок в пепельницу и уставилась в лицо отца.

Но Виктор Иванович в самом деле не знал, что случилось перед тем, как Евгений объявился здесь с Мариной на носилках и с сопровождающим их доктором. Спрашивать было некогда, да и не сказал бы Хохол ничего…

– Понятно… – Марина вздохнула и откинулась на стену, взяла из корзинки тост и почти машинально откусила кусочек. – Пап, ну, неужели Димка откажется? Я ведь пока не прошу слишком много, мне нужно только получить свидание с Женькой, поговорить с ним хоть пять минут.

– Тогда тебе проще обратиться к Люсе. Она сейчас заместитель начальника пресс-службы ГУИН. С ней тебе будет проще договориться.

– Я почти не знаю ее, не помню, – призналась Марина, глядя на стол, на котором отец расставлял тарелки. – Как я могу обратиться к незнакомому человеку с такой просьбой, папа? Я подданная Великобритании, у меня другое имя и фамилия, у меня даже внешность другая… – Она вцепилась в волосы и застонала. – Если бы не мое тупое упрямство, мы сейчас лежали бы на пляже на Кипре, пили текилу и ни о чем не думали! И Женька был бы со мной, а не на киче… твою мать!

Отец обнял ее, погладил по вздрагивающим плечам:

– Мариша, успокойся. Мы можем сделать по-другому – я позвоню Люсе и попрошу ее приехать сюда. Думаю, что здесь тебе будет легче разговаривать с ней.

– Не знаю… даже не знаю, папа… Когда же я научусь слышать кого-то, кроме себя? – Марина прижалась лицом к отцовской руке и всхлипнула. – Пап, что же мне теперь делать? Я не могу уехать отсюда без Женьки, просто не могу! Я обязана ему слишком многим…

– На какой срок у тебя виза?

– На месяц. Я ведь планировала съездить домой…

– Это неразумно! – повысил голос отец. – Ты это понимаешь? Ты и так уже сделала большую ошибку, приехав сюда. Не хватало еще…

– Это я решу сама! – отрезала она, вытирая слезы. – Позвони, пожалуйста, Люсе, пусть она приедет, как сможет.

Виктор Иванович уже научился понимать, когда стоит настаивать на продолжении разговора, а когда нужно отступить и замолчать. В том, что дочь не изменит своего решения и в родной город все-таки поедет, сомнений у него не было, однако он решил, что настоит на том, чтобы Егор остался в Москве. Сейчас лучше было перевести разговор в другое русло. Кроме того, старому журналисту очень не хотелось, чтобы Марина узнала, как постыдно повел себя ее племянник, о том, какое интервью он дал местной прессе и телевидению и как полил грязью мертвую, по его мнению, тетку. Как ни старался Николай объяснить свой поступок безвыходным положением, как ни ссылался на угрозы в свой адрес – дед не верил ни единому слову и считал, что он предал Марину.

– Заболтались мы с тобой, Мариша, а ребенок голодный. Пойду позову, ты пока еду раскладывай.

Виктор Иванович ушел, а Марина машинально взяла стоящую рядом тарелку и начала накладывать в нее салат. Отец вернулся, улыбаясь, прикрыл дверь кухни и проговорил негромко:

– Уснул наш герой, умаялся, так на диване и пригрелся. Пусть поспит, я его пледом накрыл. Давай пока поедим, чайку попьем.

Марина без аппетита ковыряла вилкой в салате, никакого желания есть у нее не было, а потому она прекратила попытки и отодвинула тарелку, виновато глянув на отца. Тот покачал головой, но ничего не сказал. Наскоро покончив с импровизированной трапезой, он налил чай и достал из шкафа вазочку с конфетами:

– Эх, Егорка спит и не знает, какие тут сокровища пропадают. Ну, что замерла? Хоть чаю выпей, совсем ведь голодом тоже нельзя!

Марина послушно глотнула чаю, обхватила кружку пальцами и замерла, уставившись в одну точку. Она сидит в теплой кухне, пьет чай… а Женька где-то в Бутырках. Из-за нее, из-за нее…

– Не казнись, дочка, – словно подслушал ее мысли отец, коснувшись рукой ее плеча. – Все образуется, вот увидишь. Если Женя ни в чем не виноват, его непременно отпустят.

– Мы уже говорили об этом. Если бы он не был виноват, его не объявили бы в розыск и не развесили бы его фотографии во всех аэропортах, – устало сказала Марина, поднимая кружку и приникая к ней губами. – В том-то и дело, понимаешь? За ним есть что-то серьезное, а что именно – не знаю даже я. Но узнаю. Мне бы только увидеться с ним хоть на двадцать минут…

Виктор Иванович вздохнул и потянулся к телефонной трубке, лежащей на подоконнике.

– Алло, Люсенька? Здравствуй, дорогая. Как у вас? Ну, и прекрасно. И я ничего, все по-старому – скриплю потихоньку. У меня просьба – ты не могла бы заскочить ко мне сегодня после работы? Да, очень нужно. Нет, Дмитрия можешь не привозить, я хочу пообщаться только с тобой. Нет, я здоров, не беспокойся. Хорошо, жду.

Пока отец разговаривал с невесткой, Марина теребила в пальцах незажженную сигарету и заметно нервничала. Уже давно ей не приходилось просить кого-то о помощи, да еще в таком деле. А самое главное заключалось в том, что действовать приходилось фактически наощупь, так как истинной картины случившегося она не знала. И предстоящая встреча с Людмилой тревожила…

– Иди-ка ты полежи, – заметил ее побледневшее лицо отец. – Столько нервов, перелет – свалишься. Ложись, Мариша.

И она послушно ушла в зал, осторожно легла на диван рядом с Егоркой, спокойно посапывавшим носиком, обняла его и закрыла глаза, надеясь, что сон принесет хоть какое-то облегчение.

Они проспали почти до самого вечера, причем Егорка, измученный перелетом и обилием впечатлений, не торопился вставать даже после того, как мать легонько потрясла его за плечо и поцеловала во влажный со сна лоб:

– Вставай, сыночка, а то ночью-то что делать будем с тобой?

– У-у-у… – пробормотал Егорка, пытаясь спрятаться от настойчивых рук Марины под пледом, но это не удалось. – Ну, мамуля! Дай я еще немножко посплю…

– Хватит-хватит! – решительно проговорила она, сдергивая плед. – Подъем.

Мальчик неохотно открыл глаза и сел. На заспанной мордашке выразилось легкое недоумение – Егор не сразу понял, где именно находится. Марина наблюдала за ним с улыбкой. Егорка обнял ее за шею, прижался и прошептал на ухо:

– Мамуля… а сюда полиция не придет?

– Нет, сынок. Полиция в Англии осталась, – тоже шепотом ответила она, осознав, какую травму получил сын сегодня, когда на его глазах арестовали отца. – Не волнуйся, я ведь с тобой.

– Я боюсь, что тебя тоже уведут, – признался Егор еще тише. – Я тогда один останусь…

– Ерунды не говори! – повысила голос мать. – С чего ради меня заберут? Я не преступница.

– Да? А тогда папу за что забрали? Он преступник? – вполне логично спросил мальчик, чем еще сильнее рассердил Марину – это был один из тех многочисленных вопросов, ответа на который она не могла дать.

– Все. Хватит болтать! – Она прибегла к испытанному средству и обрезала разговор. – Идем умываться, вон заспанный какой!

Егор засопел и с недовольным лицом слез с ее колен и направился в ванную.

Марина убрала плед, поправила накидку на диване и пошла вслед за сыном. Егорка стоял перед «мойдодыром» и покачивался на носочках, разглядывая разные баночки на зеркальных полках. Увидев материнское отражение, улыбнулся:

– У дедушки всяких шампуней столько же, сколько у тебя! Не знаю, какое мыло выбрать…

– Давай понюхаем, – улыбнулась она, снимая с полки ближайшую баночку с жидким мылом. – Вот, например, конфетами пахнет.

Егорка сунул нос в баночку и согласно кивнул:

– Вот этим и помоемся.

– Будешь пахнуть карамельками, и я тебя ночью съем! – округлив глаза и понизив голос, пообещала Марина, слегка ущипнув сына за бочок, и тот засмеялся заливисто, как будто колокольчиком зазвенел.

На какой-то момент Марине стало даже легче на душе от этого беззаботного детского смеха, от прикосновений нежных маленьких пальчиков к своим рукам. На миг все плохое ушло…

– Мамуля… ты зачем плачешь? Мне прямо под футболку капнуло! Мам! – Егор теребил ее за руки, но Марина почти не слышала его, занятая мыслями о Женьке, о том, сможет ли помочь ему на этот раз.

…Люся приехала как раз к ужину. Марина с Егоркой и Виктором Ивановичем сидели за столом в кухне и пробовали стейки из говядины, запеченные с грибами и сыром. Отец, услышав звонок, сразу сказал моментально выпрямившейся на стуле дочери:

– Не волнуйся, это Люсенька приехала. Она звонила, пока вы спали, сказала, что к этому времени будет.

– Мам, кто это – Люсенька? – шепотом спросил Егорка, когда дед вышел в коридор.

– Это жена твоего дяди, – объяснила Марина, чувствуя, как сильно нервничает – правая нога неприятно подрагивала, пришлось закинуть на нее левую, чтобы дрожь в колене не бросалась в глаза всем. Очень хотелось курить, но встать из-за стола она не могла – упала бы.

– Дяди? – допытывался меж тем Егорка. – Того, что приезжал в Бристоль?

– Нет, другого… помолчи пять минут, мне нужно подумать! – велела мать, и мальчик обиженно засопел, снова принялся за еду.

«Что они там так долго? – думала Марина, прислушиваясь к звукам в прихожей. – О чем говорят, интересно? И как вообще сейчас все пройдет?»

Наконец послышались шаги, и на пороге кухни появился отец в сопровождении невысокой, худощавой женщины в защитного цвета форме с майорскими погонами.

Людмила почти совсем не изменилась с момента их последней встречи на Маринином дне рождения. Та же толстенная коса венцом вокруг головы, та же легкая улыбка. Разве что морщин добавилось…

Коваль неловко поднялась со стула и замерла, глядя на невестку. Та, хоть и была предупреждена свекром, но все же не смогла сдержать возглас удивления:

– Марина?! Господи… какой кошмар… как живая…

При этих словах Коваль почему-то развеселилась и фыркнула, за ней улыбнулся отец, а потом и Людмила, сделав два шага, обняла воскресшую родственницу и рассмеялась:

– Несу чушь какую-то! Маринка, ну, надо же! Ну-ка… – Она отстранила Марину от себя, внимательно вгляделась в лицо. – Ни за что не узнала бы, если бы на улице столкнулись. И прическу сменила… блондинка!

– Да… – неопределенно произнесла Коваль. – А ты все такая же, Люся…

– Ой, скажешь тоже! – отмахнулась она, подвигая ногой табуретку и садясь рядом с Егором. – А это кто у нас такой большой?

Мальчик растерялся, посмотрел на мать, словно прося поддержки.

– Это мой сын, Люсенька, Грегори. Но можно Егор.

– Он по-русски разговаривает?

– Разговариваю, – кивнул мальчик. – Я хорошо разговариваю, еще по-французски умею…

– Ух ты! – восхитилась Люся, обняв его за плечи. – Да ты просто ученый! А сколько тебе лет?

– Пять. Скоро будет шесть.

Людмила изумленно покачала головой:

– Ты смотри! Я думала, он старше, разговаривает-то совсем как взрослый! И красавчик такой… ну, с такими данными, как у мамы, немудрено.

Людмила не заметила, как при этих словах чуть заметно передернулось лицо Марины. Она не собиралась обсуждать тему рождения Егора ни с кем, он только ее сын, и не было у него никогда другой матери.

– Девочки, хватит болтать, ужин остыл совсем! – вмешался отец, подавая Люсе тарелку со стейком. – Ешь, Люсенька, ты ведь с работы.

– Да, спасибо. Вот, хоть ужин дома не готовить, – заметила Люся, ловко орудуя вилкой и ножом. – Коваль сегодня на дежурстве, приедет поздно, сразу спать рухнет.

– Пьет? – осторожно спросил Виктор Иванович, и Люся кивнула головой:

– А то! Каждый день, хоть чуть-чуть, но вмажет, иначе руки трясутся. Он ведь и машину уже сам не водит, с водителем ездит. Хоть это понимает, и то ладно. Видишь, какие новости у нас? – обратилась она к вяло ковыряющей в своей тарелке Марине. – Братец твой совсем с катушек сошел. С Колькой вообще не общается, особенно после того, как тот дочку в честь тебя назвал. Ты извини, я юлить не умею, прямо все говорю…

– Я не обижаюсь, Люся, – неожиданно мягко сказала Марина, откладывая в сторону вилку. – Я все понимаю. И у Дмитрия достаточно причин ненавидеть меня.

– Не в том дело. Ты не так поняла – он не ненавидит тебя. Он злится, что ты… как тебе объяснить… Словом, ему кажется, что ты забрала у нас сына, приучила его не к той жизни, которой живем мы. Он зарабатывает в месяц столько, сколько мы вдвоем за полгода, понимаешь? У него коттедж, две машины… Он оказался по другую сторону, понимаешь? Вот «колючка» – и мы справа, а он слева.

– Люсь, ты так говоришь, как будто речь о зоне строгого режима…

– Да! – чуть повысила голос невестка. – Тебя здесь не было три года, и за это время многое изменилось. Вся страна напоминает зону, только теперь авторитеты все переоделись в деловые пиджаки, залезли в Думу и пытаются оттуда порядки устанавливать, понимаешь? И наш сын оказался среди них. Как мы, сотрудники правоохранительной системы, можем смотреть на это спокойно?!

«Так, все понятно, разговор подошел к финалу, – констатировала Марина про себя. – Ей тоже удобно обвинить меня во всех несчастьях, свалившихся на их семью. А то, как просила меня взять Кольку к себе, уже не помнит. Да и бог им всем судья».

Зная непредсказуемый характер младшей дочери, Виктор Иванович уже собрался было вмешаться, понимая, что Людмила очень сильно преувеличила. Но Марина спокойно встала, похлопала по плечу закончившего ужинать Егора и жестом велела ему выйти из кухни. Когда мальчик убежал в зал, она открыла форточку и закурила, повернувшись спиной к отцу и невестке. Те молчали. Тишина стала угнетающей, давящей. Виктор Иванович кашлянул, разгладил рукой складочку на скатерти и проговорил сдавленным голосом:

– Люся… мы ведь хотели тебя о помощи попросить…

– Не надо, пап, – перебила Марина резко, гася сигарету и поворачиваясь к ним лицом. – Уже ничего не надо, все и так понятно.

– Что тебе понятно? – спросила Людмила, доставая из своей сумочки сигареты и зажигалку. – Обиделась на слова? Первый раз в жизни слышишь, как тебя называют? Или никто никогда в глаза этого не говорил?

– Что ты знаешь о моей жизни, чтобы судить? – прищурив глаза, бросила Коваль. – Что можешь знать об этом ты, благополучная жена и мать? Ты, человек, которому не приходилось выживать сначала среди алкашей, а потом среди уголовников, готовых всадить нож в спину любому, даже тому, с кем пять минут назад пили водку чуть не из одной рюмки?

– Ты считаешь это достаточным оправданием? – усмехнулась невестка, закурив и отбросив зажигалку. – Да, я была благополучным человеком, училась и работала, чтобы иметь то, что имею сейчас. А ты? Что делала ты, чтобы купаться в роскоши и жить за границей по чужому паспорту? Думаешь, я не знаю, чего ты хотела от меня сегодня? Да знаю – я ведь замначальника пресс-службы, и через меня идут все релизы. И именно сегодня пришло сообщение о задержании в аэропорту Домодедово объявленного в федеральный розыск Евгения Влащенко. Так, кажется, зовут твоего любовника? – Она бросила на Марину пронзительный взгляд и продолжила: – Я так и поняла, когда отец позвонил, что он начнет просить у меня помощи. Не знала только, что и ты здесь, что ты жива.

– Высказалась? Полегчало? – насмешливо поинтересовалась уже взявшая себя в руки Коваль. – Ну, теперь еще у тебя есть шанс получить повышение по службе – давай, позвони в ближайшее отделение милиции, сообщи им, что гражданка Коваль, считавшаяся мертвой в течение трех лет, жива и находится в Москве под чужим именем. Карьера взмоет – ахнешь!

– Мариша, Люся, девочки! – взмолился Виктор Иванович, прижимая к груди руки. – Я прошу вас – перестаньте! Люся, ведь ты же ничего не знаешь! Ничего!

– А тут и знать нечего, Виктор Иванович! – зло бросила Людмила, гася сигарету. – Нечего тут знать! Я понимаю, вы – отец, вы пытаетесь защитить свою дочь, и это оправданно, на вашем месте и я, наверное, поступала бы так же! Но подумайте о другом – в какое положение вы ставите меня своей просьбой? Что обо мне будут говорить в управлении? На основании чего я помогаю уголовнику, учинившему резню там, у себя в городе? Да такую резню, что полгода весь город лихорадило?!

Дата добавления: 2015-09-03