О войне между сосвинскими и кондинскими богатырями

Было время - манси на манси нападали. В Ломбовоже-крепости два богатыря были - Вор-хум и Апан-хум. Поехали они рыбачить. Вдруг видят - едут манси кондинские - воевать. Богатыри притаились, вернулись в Ломбовож, а потом на Сосьву поехали - кондинские туда подались. Приезжают богатыри на Сосьву, а кондинские к этому времени всех сосвинских уже убили, семей восемь уничтожили. Один старик остался, а дочерей его, девок лет 15 - 16 нету. Богатыри видят, что им не справиться, зовут Сак-посал-отыра (Ляпинской протоки богатыря) на помощь. Он у Ломбовожа жил, не в крепости. Приехал Сак-посал-отыр воевать, а с собой не богатырей взял, а старика, который жив остался. Добрались они до верховий Конды, видят - девки на лодках маленьких плывут. Сак-посал-отыр закричал как утка-острохвост. Девки заплакали - слышат родной звук, на Конде этого нет (острохвост на Конде не водится). Он к ним подобрался и велел стрелы у кондинского богатыря поломать, а собаке, чтобы не слышала, свинец в уши налить, на костре расплавить. Они так и сделали. Собака завизжала - больно ведь. Кондинский богатырь встал, лук взял, стрелы схватил - они поломаны. Он железную рубаху (кольчугу) надел, а толку нет. Он в тайгу решил бежать, а Сак-посал-отыр думает: "Нельзя его в тайгу пускать". И выстрелил в него из лука. Стрелу пустил - и в ноги попал, перебил жилу. Упал кондинский отыр. Сак-посал-отыр подошел к нему. Тот и говорит: "Я перед тобой не виноват". - "Да, не виноват, но сейчас придет человек, перед которым ты виноват". Тут старик подошел и ножом его кончил. А Сак-посал-отыр девок забрал и домой с ними пошел - ему-то девки нужны. И старик с ними ушел. Все ушли в Ломбовож-крепость.

Войны "всех против всех" - явления не столь далекого прошлого. Они продолжались еще в XV-ХVI вв., несмотря на протекторат Сибирского татарского ханства, в зависимости от которого находились мансийские, как и хантыйское, княжества. Впрочем, зависимость эта была довольно поверхностной и "ограничивалась уплатой ясака и некоторой военной помощью" в совместных выступлениях против русского вторжения в Сибирь26.

Русское проникновение (если говорить о Московском государстве) связано, прежде всего, с походами 1483 и 1500 гг., предпринятыми при Иване III. С середины XVI в. (1558 г.), уже при Иване Грозном Москва приняла мансийских и хантыйских князей под свое покровительство и обязалась "жаловать и от сторон беречи, под своею рукою держати" и в обмен требовала "дани со всякого человека по соболю"27.

Закрепление Российского государства в Сибири связано с походами Ермака в конце XVI в. и последующим строительством казаками городков и острогов-крепостей. В этих центрах находилась русская администрация, которая должна была обеспечивать регулярное поступление ясака (дорогих мехов) в царскую казну. Дальновидное московское правительство того времени, преследуя свои цели, повелевало обходиться с аборигенами края "лаской, а не жесточью". При этом задачей русской сибирской администрации было предотвращение и недопущение впредь междоусобиц, грабежей, разбоя. Недвусмысленно говорят об этом архивные документы, в том числе царские грамоты. Например, в одной из них, посланной в 1601 году от имени "царя и великого князя Бориса Федоровича (Годунова) всея Руси" воеводе М.Д. Львову, речь идет о жалобе печорских "вагуличей" (манси) на группу зырян (коми). Эта группа напала на вогульское селение, убив при этом его жителей. "Тукума да Парью, да братьев их Такуба да Мачю Куенковых детей, а жены их и дети в полон поймали. А взяли де те зыряня... шесть сороков и семь соболей, цена им сто пятнадцать рублев с полтиною, да семь бобров черных, да тринадцать карих, и цена им пятнадцать рублев, да пять котлов медных кошеварных... цена им семь рублев с полтиною..."

Нападение не осталось безнаказанным. "И как к вам ся наша грамота придет, - пишет воеводе царь Борис, - и вы б... зырянам велели заказ учинить крепкий, чтоб они меж собою не всевались, и до смерти меж себя нихто никово не побивал. И... вагуличам обиды и тесноты впредь не чинили. А хто... вагуличам... обиду и насильство учинит, или меж себя хто станет воеватца, и тем людям впред быти от нас в великой опале и кажненным смертью.

А в том убивстве... вы б их в том судили и всякими сысками сыскивали накрепко. Да по суду своему и по сыску их управу учинили без волокитно по нашему указу28.

Итак, "войне всех против всех" была объявлена беспощадная война. При этом русская власть стремилась оградить аборигенов и от произвола, злоупотреблений со стороны недобросовестных представителей своего низшего звена, непосредственно соприкасающегося с коренным населением. Так, в грамоте, посланной воеводе В.П. Головину (1598 г.), речь идет о ясачном сборщике Третьячке Кобылкине, который "бил и грабил вагулич". "И как вам ся наша грамота придет, - говорится в тексте, - и вы б тотчас выбрали на Верхотурье сына боярского, который бы был добр и прост, и душою прям, и кому мочно во всем нашем верить, и... послали б ево на Чюсовую и Сылву для сыску и письма... А приехав в Чюсовую и на Сылву... сказывали вслух гораздо всякому остяку и вагулетину во всех юртах, что мы их, остяков и вагулич, пожаловали, а Третьячка Кобылкина для его воровства и насильства от ясачного збора отставили. И они бы все остяки и вагуличи его, Третьячка Кобылкина, ни в чем впредь не боялись, сказывали бы про ево воровство и про всякое насильство в обысках правду безо всякие боязни, что ему, Третьячку, вперед на Чюсовой и на Сылве в ясачных сборщиках не быти".

Точно также администрация стремилась к сохранению традиционно сложившейся системы владения угодьями и наследования их. По жалобе "новокрещенного вагулетина" Булатко Алеева на "пермичей и усольцев", которые в "его отцовскую отчину ходят... и звери бьют, а сены покосы косят насильством", в грамоте воеводе И.М. Вяземскому от имени царя был дан недвусмысленный ответ: "Как к вам... грамота придет, и вы бы... косвинских вагулич расспросили подлинно: урочища вверх по Турье-речке средь верхотурсково волочку вотчина была Булаткова отца Алея или иных вагулич, и хто тем урочищам преж всего владел... А буде косвинские вагуличи скажут, что то урочище было вотчина Булаткова отца Алея... тою вотчиною владети ему, Булатку"29.

В то же время русская администрация стремилась не вмешиваться во внутреннюю жизнь коренных народов Сибири, в том числе и манси. Конечно, были сменены непокорные князья, бунтовавшие против русской власти и не представляющие себе соотношение сил мансийского княжества и Русского государства - "Березов возьмем - Москва сама сдастся". Да и сами княжества были преобразованы в волости, во главе которых теперь стояли старшины или, как их теперь называли документы - князцы.

Однако манси, как и соседние народы, продолжали жить по собственным обычаям, соблюдать освященные веками обряды и "молиться по своей вере". Надо сказать, манси старались расширить свои представления о государстве, той системе власти, которой они теперь подчинялись. В XVII в. не редкостью были поездки в Москву представителей верхушки мансийского общества - "лучших людей" для сопровождения ясачной казны. В столичном городе манси оставались ни день и не два, а подолгу, в надежде увидеть "на красном крыльце" царя, подойти к его руке и передать челобитные от мансийского мира30. При этом они получали от правительства "кормовые" деньги, еду и питье. В Центральном архиве древних актов сохранился документ, датированный 1634 г., в котором идет речь о "верхотурских ясачных вагуличах" Данилке Тавдыкове и Ушаче Ченгишеве, приехавших в Москву с челобитной. Им "указал государь дати свое государево жалованье... а питье своего государева сытного двора по 4 чарки да по 4 (чарки) меду, по четверти ведра пива человеку (в день). А при отъезде из Москвы восвояси верхотурские ясачные вогуличи получили по сукну доброму на человека"31.

Поездки такого рода были не так уж редки. В том же документе говорится о "березовских ясачных людях", которые "у государевой руки в прошлом году были на красном крыльце..."

Жизнь в Москве, конечно же, ошеломляла сибиряков. Увиденное и услышанное становилось достоянием значительной части мансийского общества, передавалось из уст в уста, приобретало характер бытовых рассказов.

К XVIII в. Сибирь окончательно вошла в состав Российского государства. При этом, как уже было сказано, русская администрация не стремилась без нужды ломать сложившиеся социальные отношения и мировоззрение аборигенов. Иную позицию занимала православная церковь и тобольский митрополит, "сибирский апостол", Филофей Лещинский, который был наиболее яростным, фанатичным проводником ее политики. Под его руководством миссионеры начали борьбу за искоренение "язычества" и насаждение христианства. Однако на проповедях Филофея манси стояли "затыкающы уши своя, яко аспиды глухии"32. Христианские догмы не находили отклика в душах охотников и рыбаков. И тогда последовали крутые меры.

Правда, Петр I, будучи последовательным в своем отношении к коренному населению Сибири, издал поначалу, в 1706 г., указ, предполагавший лишь добровольное крещение, а "неволею никаких иноземцев не крестить". Но неутомимый Филофей не успокаивался. Он просил, "чтобы указал государь... с идолов брать подати", надеясь, что в этом случае язычники сами захотят уничтожить свои святыни. Это курьезное предложение не было принято. В конце концов, Лещинский добился-таки царского разрешения "ехать вниз великой реки Оби вниз до Березова", и где найдутся "прелестные мнимые боги шайтаны, тех огнем палить и рубить и капища их разорить, а вместо тех капищ часовни строить и иконы поставляти"33. Не тогда ли святилища были перенесены в труднодоступные, потаенные места? Есть основания полагать, что до начала насильственной христианизации манси (вогулы) поклонялись своим богам открыто. Принудительное крещение заставило их отправлять обряды втайне.

Миссионеры действовали - проповедовали, уничтожали языческих богов, с помощью солдат загоняли людей в реку, совершая тем самым "таинство" крещения. Но на местах сожженных идолов вырубались новые изображения, а святилища восстанавливались или переносились вглубь тайги и болот. Православие на Обском севере не укоренилось. Обращение в христианство было формальным, знание же церковных догм и обрядов - поверхностным. Языческие формы культа продолжали существовать. Как и раньше, обские угры посещали капища, посвященные как местным духам, так и общеплеменным божествам.

В дальнейшем правительство заняло далеко не оригинальную для администрации позицию, которая состояла в том, чтобы попросту закрывать глаза на реальное положение дел. Формально манси были почти поголовно крещены, носили православные имена, на обском севере строились церкви, действовали приходы. На деле же, новоявленные христиане лишь пополняли свой пантеон не очень им понятными персонажами. Основных фигур христианской религии манси отождествляли со своими главными божествами: Христа - с Мир-Сусне-Хумом, Николая Чудотворца - с Полум-ойкой, бога-отца - с Нуми-Торумом (своим верховным богом), а богородицу - с женой Нуми-Торума. И "приемы обращения" с богами оставались прежними. Так, однажды, сообщает путешественник прошлого века, после неудачной охоты жители одного из селений решили принести в жертву Николаю Угоднику барана, ибо сочли, что одних восковых свечей ему мало, поэтому-де и промысел неудачен. Ночью, войдя в церковь и поднявшись на паперть, охотник встал перед иконой Николая Чудотворца, перекрестился и, сделав несколько земных поклонов, воткнул нож в горло жертвенного животного. Затем он подставил под брызнувшую струю крови чашку, а когда та наполнилась дымящейся кровью, он выпил ее, нацедил снова и с наивной верой помазал кровью лик угодника на иконе. После этого охотник сел в лодку и с облегченным сердцем и успокоенной совестью отправился домой34.

Религиозная практика новокрещенных манси оказалась двойственной: исполняя несложные обязанности православных неофитов, они оставались язычниками. О слиянии обеих религий говорить не приходится. Когда активность церкви на Обском севере ослабла, следы христианства исчезли у коренных народов региона очень быстро. Традиционное же мировоззрение, являвшееся частью культуры народа, соответствовавшее образу жизни и природному окружению, оказалось весьма жизнестойким и не исчезло окончательно вплоть до нашего времени.

* * *

Присоединение Сибири к России не слишком сказалось на сложившемся хозяйственном укладе манси. По-прежнему они оставались охотниками и рыболовами (лишь у южной группы этого народа появилось земледелие), все также олени использовались ими для передвижения в зимний охотничий сезон. Летом несколько семей объединяли свои стада и отправляли их на летние пастбища к Уралу. С этими оленями откочевывала одна из семей. Ей за это полагался пай из добытой остальными семьями рыбы. Постепенно в хозяйстве манси появилась лошадь. На лошадях зимой ездили в гости из одного селения в другое, на лошадях же вывозили заготовленное летом на лугах сено, которое использовалось и для самих лошадей, и для крупного рогатого скота. Манси начали держать коров, хотя молока получали от них, как правило, мало. Лошади использовались и для несколько необычной, с нашей точки зрения, цели - в качестве жертвы богам. Богам нравилась такая жертва, поэтому и лошадей требовалось немало. Неудивительно, что стоили они очень дорого. В XVII веке лошадь обменивали на дорогую шкуру чернобурой лисицы.

Еще двести, даже сто лет тому назад, манси жили очень небольшими поселками. В XVIII в. академик П.С. Паллас отмечал у них стремление "рассеиваться сколько можно одна семья от другой, и не жить деревнями, ибо в таком случае не было бы для их прокормления довольно пищи. Живут они обыкновенно по лесам семьями или родней вместе и каждая семья присваивает своему владению столько земли, сколько окрестные соседи за ловлею объезжать им позволяют"35. Характеризуя же мансийские семьи, другой путешественник того времени академик И. Лепехин называл их "сродными"36.

Каждое селение состояло, как правило, из одной такой "сродной" семьи. Так, мансийский "юрт" (селение) Ямашев состоял из Байгилдея Ямашева, трех его братьев и еще одного манси (учитывалось только мужское население), в 1607 г. в "юрт" Бурундука Авина "входят он сам, три его брата, два племянника и, кроме того, два мансийца". В 1625-1626 гг. Подгородный юрт на р. Ляле составляли "Пагибало Шувалов, его сын Алтыбайко и брат Тоинт; кроме них три брата Нергеевых и два человека, а Лозьвинскую волость в 30-х гг. XVIII в. составляли Квастанко Чакин, Пыеско Фешков и их "братья и родимцы"37.

Помимо родственников в семье могли проживать и другие люди, но это не должно вызывать удивления. Реальная жизнь всегда изобилует сложностями и нестандартными ситуациями. Голодовки, несчастные случаи на реке, в тайге, стычки с соседями могли приводить к тому, что от былой семьи оставались в живых два - три, а то и один человек. В этих случаях единственная возможность выжить состояла в том, чтобы "прибиться" к другой семье в качестве более или менее равноправного ее члена. С другой стороны, если семья в силу тех или иных причин значительно сокращалась, она охотно принимала к себе и людей со стороны. Кроме того, в составе семьи могли оказаться подворники и холопы, захребетники - неполноправные, несостоятельные, зависимые люди38.

В XIX в., собственно во второй его половине, многие поселки-паули стали более многочисленными - сказывались как численный рост самих манси, так и увеличение русского населения Сибири, активная миграция коми в Сибирское Зауралье. Расширялась торговля, в обиходе манси появились и стали обычным делом покупные продукты (сахар, хлеб, чай), ткани, посуда; охотничий инвентарь пополнялся ружьями. А вот мировосприятие, осознание мира и своего места в нем остались в основном прежними. Что же представляли собой религиозно-мифологические представления манси? Об этом - в следующей главе.

Дата добавления: 2015-08-13