Глава первая ВЕЧЕРИНКА

Восторг стремительный нередко Имеет и стремительный конец, И гибнет он в зените ликованья. Такой восторг - то порох и огонь, Что гибнут вдруг в минуту их лобзанья.

Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Акт II Сцена VI

(Перевод Д.Л.Михаловского)

ПРОЛОГ

Казалось, я угодила в один из тех ужасных кошмаров, где тебе нужно бежать, бежать, разрывая легкие в клочья, но ты никак не можешь заставить себя двигаться быстрее. Я пробивалась сквозь безразличную толпу, и каждый мой шаг, казалёось, становился всё медленнее и медленнее. Но стрелки огромных башенных часов совсем не замедлялись. Безжалостная, равнодушная сила неуклонно влекла их к концу – к концу моей Вселенной.

Но это был совсем не сон, и, в отличие от кошмара, я гналась не за своей жизнью, а за спасением чего-то до бесконечности более драгоценного. Своя жизнь мало значила для меня сегодня.

Элис говорила: оба мы вполне можем здесь погибнуть. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы она не была поймана в ловушку ярким солнцем. Но пробежать через наполненную светом и толпой народа площадь могла только я.

И я не могла заставить себя бежать быстрее.

Меня совсем не беспокоили окружавшие нас необычайно опасные противники. Часы начали отбивать роковой час, их звон отразился дрожью каменных плит под моими подкашивающимися ногами. Я поняла, что опоздала, и была даже рада тому, что кто-то жаждущий кровопролития ждет своего выхода на сцену. Потерпев неудачу здесь, я лишусь всякого желания жить дальше.

Часы продолжали бить, и солнце вторило им с высшей точки небосклона.

Глава первая ВЕЧЕРИНКА

На девяносто девять и девять десятых процента я была уверена, что сплю.

Причиной такой уверенности было, во-первых, то, что я стояла в лучах яркого света. Настолько ослепительное солнце никогда не заглядывало в дождливый Форкс, штат Вашингтон, не так давно ставший моим домом. А во-вторых, я смотрела на свою бабушку Мэри, умершую лет шесть назад. Это окончательно доказывало теорию о сновидении.

Бабушка не слишком изменилась, ее лицо было почти таким же, каким я его помнила. Дряблая и сухая кожа, иссеченная сотнями тонких морщинок, вяло обтягивала подлежащие кости. Совсем как сушеный абрикос, только с пучком толстых белых волос, облаком клубящихся вокруг.

Наши губы – ее иссохшие и сморщенные – одновременно растянулись в одинаковой удивленной полуулыбке. Видимо, она тоже не ожидала меня увидеть.
Я уже приготовилась задать ей кучу вопросов – «Что она делает в моих грезах? Где провела все эти шесть лет? Как там дед, и нашли ли они друг друга, где бы они ни были?» – но стоило мне открыть рот, как бабушка сделала то же, и я уступила ей право говорить первой. Однако, она остановилась, и обе мы по-хулигански улыбнулись этой маленькой неловкости.

– Бэлла!

Звал меня совсем не бабушкин голос, и мы вместе повернулись посмотреть, кто же присоединился к нашей компании. Хотя, мне можно было и не оборачиваться: этот голос я узнала бы где угодно. Узнала и откликнулась бы во сне или наяву. И даже после смерти своей, это уж точно. Голос, на который я готова идти сквозь огонь, или, что не так драматично, ежедневно шлепать через холод и бесконечный дождь.

Эдвард.

Даже просто завидев его, я всегда волновалась, осознанно или нет. И даже пребывая в абсолютной уверенности, что все это сон, я испугалась, что ему придется идти до нас через залитое светом пространство.

Я испугалась потому, что бабушка не знала, что я влюблена в вампира – никто не знал об этом. Как же ей объяснить, почему яркие солнечные лучи рассыпаются с его кожи мириадами радужных искр, будто он сделан из хрусталя или алмаза?

Ну, бабуль, ты может заметила, что мой друг блестит? Не обращай внимания, с ним всегда так на солнце…

Что он вообще делает? Конечной причиной его проживания в Форксе, самом дождливом месте в мире, было то, что он может здесь выходить из дома днем, не выдавая фамильного секрета. Тем не менее, он здесь. С великолепнейшей улыбкой на ангельском лице, он грациозно подошел ко мне, будто бы я здесь одна.

В эту секунду я жалела, что была единственным исключением, не поддававшимся его таинственной способности. Мне обычно нравилось, что мои мысли он не мог слышать так же ясно, как будто они высказаны вслух. Но сейчас я отчаянно желала, чтобы он услышал меня, услышал мой беззвучный предупреждающий крик.

Я испуганно взглянула обратно на бабушку, и поняла, что опоздала. Она повернула ко мне голову, и в глазах ее читалась та же тревога, что и в моих.

Эдвард, все еще улыбаясь настолько ослепительно, что сердце готово было выскочить из груди и взорваться, обнял меня за плечи и развернул к бабушке.

Выражение ее лица удивило меня. Вместо того, чтобы быть испуганной, она смотрела робко, будто ожидая порицания. Да и поза ее была странной: одна рука, неудобно отведенная от тела, вытянута и загнута в воздухе. Будто бы она обвилась вокруг кого-то, кого я не могла видеть, кого-то невидимого…

Только тогда изображение стало более полным, и я заметила большую позолоченную рамку, окаймлявшую фигуру моей бабушки. Ничего не понимая, я подняла руку, не обнимавшую талию Эдварда, и потянулась, чтобы коснуться ее. Она в точности повторила мое движение. Но там, где наши пальцы должны были встретиться, не было ничего, кроме холодного стекла…

От этого касания мне стало дурно, а сон мгновенно обернулся кошмаром.

Это не бабушка.

Это я. Я отражаюсь в зеркале. Я – постаревшая, изможденная и иссохшая.

Эдвард стоял за моей спиной, не оставляя отражения, мучительно милый и навеки семнадцатилетний.

Он коснулся прохладными, идеальными губами моей морщинистой щеки и прошептал:

– С Днем Рожденья!

Я мгновенно проснулась, широко распахнув глаза и судорожно хватая ртом воздух. Скучная, но такая привычная серость пасмурного утра сменила ослепительное солнце моего кошмара.

Просто сон, убеждала я себя. Это всего лишь сон. И только я глубоко вздохнула, как звонок будильника заставил меня подпрыгнуть. Календарик в углу дисплея часов информировал о том, что сегодня тринадцатое сентября.

В конце концов, в этом сне все же была доля правды. Сегодня мой день рождения, и мне официально исполняется восемнадцать лет.

Глава первая
(продолжение)

В конце концов, в этом сне все же была доля правды. Сегодня мой день рождения, и мне официально исполняется восемнадцать лет.

Вот уже несколько месяцев я с ужасом ждала этого дня.

Все это замечательное лето – самое счастливое лето в моей жизни, самое счастливое лето, бывшее в жизни у кого бы то ни было, и самое дождливое лето в истории Олимпийского полуострова – эта дата скрывалась в засаде, ожидая своего часа.

И теперь, когда этот час настал, все было гораздо хуже, чем я ожидала. Я чувствовала – я стала старше. Я с каждым днем становилась старше, но сейчас все по-другому. Во много раз хуже. Мне восемнадцать!

А Эдварду восемнадцать никогда не исполнится.

Чистя зубы, я почти удивилась, что мое отражение в зеркале ничуть не изменилось. Я разглядывала свою кожу цвета слоновой кости в поисках признаков надвигающихся морщин. Но складки были только на лбу, и то я знала, что они исчезнут, если я смогу расслабиться. Но я не могла. Мои брови беспокойно сдвинулись над встревоженными карими глазами.

Это был всего лишь сон, снова напомнила я себе. Просто сон… и самый мой страшный кошмар.

Я пропустила завтрак, торопясь выбраться из дома как можно скорее. Но совсем сбежать от папы не удалось и пришлось несколько минут вести себя жизнерадостно. Я честно пыталась быть в восторге от подарков, хотя, и просила ничего мне не дарить, но, каждый раз натягивая на себя улыбку, я думала, что сейчас заплачу.

По дороге в школу я изо всех сил пыталась взять себя в руки. Образ бабушки (я просто не могла думать о нем как о себе самой) сложно было выбросить из головы. Я не чувствовала ничего кроме отчаяния, пока не подъехала к своему обычному месту парковки у Средней Школы Форкса и не приметила Эдварда, неподвижно опиравшегося на свой блистающий серебром Вольво, как мраморное изваяние какому-то позабытому языческому божеству красоты. Он ждал меня там так же, как и в любой другой день.

Отчаяние мгновенно растворилось, сменившись восхищением. Даже проведя с ним около полугода, я все не верила, что заслуживаю такого счастья.

Его сестра Элис стояла рядом с ним, также ожидая меня.

На самом деле Элис и Эдвард не были настоящими родственниками (по Форксу ходила история о том, что все Каллены были приемными детьми доктора Карлайла и его жены Эсме, определенно слишком молодых, чтобы иметь детей-подростков), но их кожа была одинаково бледной, глаза имели одинаково странный золотистый цвет и оттенялись одинаково глубокой синевой, почти синяками, нижних век. Ее лицо, как и его, было потрясающе красивым. Для кого-то, кто в курсе – кого-то вроде меня – эти сходства говорили об их сущности.

Вид ожидающей Элис – ее возбужденно блестящие янтарные глаза и обернутая серебром коробочка в руках – заставил меня нахмуриться. Я же ей говорила, что не хочу ничего: никаких подарков, никакого внимания к этому дню рождения. Разумеется, мои пожелания были проигнорированы.

Я хлопнула дверью своего грузовичка Шевроле 53 года выпуска, осыпав влажный асфальт ошметками ржавчины, и медленно направилась к ожидавшим меня. Элис сорвалась мне на встречу, ее эльфийское личико сияло из-под торчащих темных волос.

– С Днем Рожденья, Бэлла!

– Шшш! – шикнула я, быстро оглядывая парковку, чтобы убедиться, что ее никто не услышал. Чего я точно не хотела, так это празднования этого траурного события.

Но она не обратила на это внимания:
– Хочешь открыть подарок сейчас или попозже? – с нетерпением спросила она по пути к месту, где нас все еще ждал Эдвард.

– Никаких подарков! – с протестом пробурчала я.

Вроде бы она, наконец, заметила мое настроение:
– Ладно, значит попозже… Как тебе тот альбом, что прислала твоя мама? А фотоаппарат от Чарли?

Я вздохнула. Разумеется, она знала все мои подарки. Эдвард – не единственный в семье, кто обладал необычными умениями. Элис смогла увидеть, что мне подарят родители, как только они сами с этим определились.

– Ну, да, они замечательные.

– Думаю, это хорошая идея. Старшеклассницей ты будешь только однажды и сможешь как следует зафиксировать этот свой опыт.

– А сколько раз ты была старшеклассницей?

– Это совсем другое дело.

Тут мы добрались до Эдварда, и он протянул мне свою руку. Я с нетерпением взяла ее, на миг забыв о своей угрюмости. Его кожа была как всегда гладкая, твердая и очень холодная. Он мягко сжал мои пальцы. Я взглянула в его глаза жидкого топаза, и сердце мое застучало совсем не так мягко, как должно было бы. Услышав, что оно сбилось с ритма, Эдвард вновь улыбнулся.

Он поднял свободную руку и, обводя холодным пальцем границу моих губ, спросил:
– Итак, как и было сказано, мне не дозволено поздравить тебя с Днем Рождения, верно?

– Да, это верно, – мне никогда не удавалось скопировать плавное течение его совершенной формальной речи. Такого можно было нахвататься только в начале столетия.

– Просто убедился, – он провел рукой по взъерошенным бронзовым волосам. – Ты могла изменить свое мнение. Большинству, кажется, нравятся дни рождения и подарки.

Элис рассмеялась, будто зазвенели серебряные колокольчики:
– Конечно, ей понравится! Все идет своим чередом и идет хорошо, Бэлла. Так что же тут такого страшного? – она думала, что задает риторический вопрос.

– Старение, – все же я ответила не таким ровным голосом, как мне хотелось бы.

Позади меня улыбка Эдварда обернулась плотно сжатыми губами.

– Восемнадцать – это не так уж и много, – сказала Элис. – Обычно женщины дожидаются двадцати девяти, прежде чем расстраиваться из-за дней рождения.

– Я старше Эдварда, – пробурчала я.

Он вздохнул.

– Теоретически, – голос ее оставался радостным, – всего-то на один год.

Я задумалась. Вот если бы я могла быть уверена в своем будущем, уверена, что смогу провести вечность с Эдвардом, Элис и всеми остальными Калленами… Разумеется, не в виде сморщенной маленькой старушки. Вот тогда бы год или два в том или ином направлении ничего бы для меня не значили. Но Эдвард смертельно противился любому будущему, которое изменило бы меня. Которое сделало бы меня подобной ему – такой же бессмертной.

Он называл это безвыходным положением.

Если честно, я не совсем понимала точку зрения Эдварда. Что такого хорошего в том, чтобы быть смертным? В том же, чтобы быть вампиром я не видела ничего такого ужасного, если, конечно, следовать пути Калленов.

– Во сколько ты будешь у нас? – спросила Элис, меняя тему. Судя по ее выражению, она задумала нечто такое, чего я надеялась избежать.

– Я вроде бы не планировала там быть.

– Ну, Бэлла, я так не играю! – умоляла Элис. – Ты же не хочешь испортить все веселье, правда?

– Я думала, мой день рождения будет таким, как я хочу.

– Я заберу ее от Чарли сразу после школы, – сказал ей Эдвард, совершенно меня игнорируя.

– У меня работа, – протестовала я.

– Вообще-то, нет, – самодовольно парировала Элис. – Я уже поговорила с миссис Ньютон. Она сказала, что изменит твой график, и просила передать свои поздравления.

– Я… я все равно не могу, – заикалась я, цепляясь за новую отговорку. – Ну… я еще не посмотрела «Ромео и Джульетту» к английскому.

– Ты ж ее наизусть знаешь, – фыркнула Элис.

– Но мистер Берти сказал, что мы должны увидеть экранизацию, чтобы полностью оценить произведение, ведь Шекспир ее писал для постановки.

Эдвард закатил глаза.

– Ты же уже видела фильм, – укорила меня Элис.

– Но не версию 1960 года, а мистер Берти говорил, что это лучшая.

Наконец-то, самодовольная улыбка сползла с лица Элис, и она свирепо глянула на меня:
– По-хорошему или по-плохому, Бэлла, но, так или иначе…

Эдвард прервал ее угрозу:
– Расслабься, Элис. Если Бэлла хочет посмотреть фильм, она его посмотрит. Это же ее День Рождения.

– Вот так вот, – добавила я.

– Я привезу ее около семи, – продолжил он, – так что у тебя будет больше времени на подготовку.

Элис снова мелодично рассмеялась.

– Звучит неплохо. До вечера, Бэлла! Будет весело, вот увидишь! – она ухмыльнулась, показав все свои идеально блестящие зубы, чмокнула меня в щеку и двинулась, пританцовывая, на свой первый урок прежде, чем я смогла что-то ответить.

– Эдвард, ну, пожалуйста… – начала умолять я, но он приложил холодный палец к
моим губам.

– Поговорим об этом позже – мы опаздываем на урок.

Никто не донимал нас взглядами, когда мы заняли свои обычные места за задней партой (теперь почти все уроки у нас были вместе, а все благодаря удивительной способности Эдварда влиять на решения женщин-администраторов). Мы с Эдвардом были вместе уже так долго, что больше уже не являлись объектом для сплетен. Даже Майк Ньютон не осмелился одарить меня угрюмым взглядом, который обычно заставлял меня чувствовать себя виноватой. Вместо этого он улыбнулся, и я обрадовалась тому, что он вроде как бы принял то, что мы с ним просто друзья. Майк изменился за лето: лицо потеряло некоторую округлость, от чего скулы стали отчетливее выделяться, и прическа была другая – вместо короткого ежика отросшие светлые волосы были уложены с помощью геля в тщательно непринужденный беспорядок. Нетрудно было понять, откуда шло его вдохновение, но внешний вид Эдварда – не то, чего можно достичь путем имитации.

В течение дня я обдумывала то, как бы избежать похода к Калленам вечером. Что может быть хуже празднования, когда у тебя такое печальное настроение? Только уверенность в том, что празднование это не обойдется без внимания и подарков.

Внимание никогда не бывает к добру, как и любая другая случайность. Это вам каждый невезучий недотёпа подтвердит. Никто не хочет быть в свете софитов, когда собирается упасть в грязь лицом.

Я же ясно просила, вернее, даже требовала, чтобы никто не дарил мне подарков в этом году. Видимо, Чарли и Рене не единственные, кто решил не придавать значения этой моей просьбе.

У меня никогда не было много денег, и это никогда не смущало меня. Рене вырастила меня на зарплату учителя подготовительных классов. Чарли совсем не обогатился на своей работе, хотя и был шефом полиции в этом захудалом городке. Свой персональный доход я получала, работая три дня в неделю в местном магазинчике спорттоваров. Для такого маленького города найти работу было большой удачей. И каждый заработанный мною пенни шел в микроскопический фонд на поступление в колледж. (Колледж был Планом Б. Я все еще надеялась на План А, но Эдвард все также твердо стоял на том, чтобы оставить меня человеком).

У Эдварда было много денег – я даже думать не хотела о том, насколько много. Деньги абсолютно ничего не значили для Эдварда и остальных Калленов. Они как-то сами стекались к тем, кто не был ограничен во времени, и у кого была сестренка с поразительной способностью предсказывать тенденции на биржевом рынке. Эдвард, кажется, не понимал, почему я противлюсь его желанию тратить на меня деньги. Почему я чувствую себя неуютно, если он приглашает меня в дорогой ресторан в Сиэтле, почему ему не дозволено купить мне машину, которая развивала бы скорость более пятидесяти пяти километров в час. Или почему я не хочу, чтобы он платил за мое обучение в колледже (он был в глупейшем восторге от плана Б). Эдвард думал, что у меня чрезмерно сложный характер.

Но как я могу позволить ему делать для меня вещи, за которые не могу дать ничего взамен? Он по какой-то непостижимой причине хотел быть со мной. Что-либо сверх этого только окончательно вывело бы ситуацию из равновесия.

День проходил, но ни Эдвард, ни Элис не пытались снова меня поздравлять, так что я немного расслабилась.

Во время ланча мы сидели за нашим обычным столиком.

За столиком существовало что-то вроде странного перемирия. Трое из нас – Эдвард, Элис и я – сидели на крайнем южном конце. Теперь, когда «старшие» и немного пугающие (в случае Эммета, конечно) представители Каленов окончили обучение, Элис и Эдвард не казались такими страшными, так что сидели мы не одни. Прочие мои друзья – Майк и Джессика (они были на неловкой стадии восстановления дружбы после разрыва отношений), Анжела и Бен (их чувства пережили лето), Эрик, Коннер, Тайлер и Лорен (которая, по правде-то, не входила в категорию моих друзей) – все они сидели за тем же столиком, по другую сторону от невидимой черты. Черта эта растворялась в солнечные дни, когда Эдвард и Эллис по своему обыкновению пропускали школу, и разговор растекался беспрепятственно, захватывая и меня.

Эдвард и Элис, в отличие от меня, совсем не считали это легкое игнорирование странным или оскорбительным. Они почти не замечали его. Люди всегда чувствовали себя несколько неловко в присутствии Калленов, будто бы боясь чего-то необъяснимого. Я была редким исключением из этого правила. Иногда это доставляло беспокойство Эдварду, заставляя его задуматься о том, насколько комфортно я чувствую себя, находясь так близко к нему. Он думал, что это опасно для моего здоровья – это мнение я рьяно пыталась опровергнуть всякий раз, как он его высказывал.

День пролетел незаметно. Уроки закончились, и Эдвард проводил меня к моему пикапу, как делал всегда. Но на этот раз он открыл для меня пассажирскую дверцу. Элис отгонит его машину домой, в то время как он будет следить, чтобы я не сбежала.

Я сложила руки и не сделала никаких попыток спрятаться от дождя.
– Сегодня мой День Рождения, так почему я не могу сесть за руль?

– Я притворяюсь, что это не твой День Рождения, в точности как ты хотела.

– Но если сегодня не мой день рождения, то зачем же тогда мне приходить к тебе вечером?

– Хорошо, – он закрыл пассажирскую дверцу и обошел меня, чтобы открыть ее с водительской стороны. – С Днем Рождения!

– Шшш! – вяло шикнула я на него, карабкаясь в открытую дверцу и мечтая о том, чтобы он предложил что-нибудь другое.

Я вела, а Эдвард игрался с моим радио, неодобрительно покачивая головой.
– Радио ловит просто ужасно.

Я нахмурилась. Не люблю, когда задевают мой пикап. Он великолепен, прямо как живое существо.
– Хочешь приличную магнитолу? Ехал бы тогда в своей машине, – я так беспокоилась о планах Элис, не говоря уже об изначально плохом настроении, что слова получились резче, чем я хотела. Я никогда не была так сердита с Эдвардом, и ему пришлось сжать губы, чтобы не улыбаться этим моим интонациям.

Когда я припарковалась перед домом Чарли, он потянулся, чтобы взять мое лицо в свои руки. Он держал меня очень осторожно, лишь кончиками пальцев мягко касаясь моих висков, скул, линии подбородка. Будто бы я была чрезвычайно хрупкой. И это было действительно так, во всяком случае, для него.

– Сегодня твое настроение должно быть лучше, чем обычно, – прошептал он, и его сладкое дыхание коснулось моего лица.

– А если я не хочу быть в хорошем настроении? – спросила я, чуть задыхаясь.

В его золотистых глазах теплились огоньки.
– Это плохо.

Голова совсем закружилась, когда он придвинулся ближе и прижал свои холодные губы к моим. Как он и предполагал, ничуть не сомневаясь, все заботы вылетели из моей головы, и я сосредоточилась на том, чтобы не забыть про вдох и выдох.

Его холодные, гладкие и нежные губы касались моих, пока я не обхватила его шею и не погрузилась в поцелуй с немного излишним энтузиазмом. Я почувствовала, как рот его изогнулся, и он оторвался от моего лица, откидываясь назад, чтобы разъять мои объятья.

Для сохранения моей жизни Эдвард установил в наших с ним физических отношениях множество ограничительных линий безопасности. Разумеется, я понимала необходимость сохранения безопасной дистанции между моей кожей и его острыми как бритва, покрытыми ядом зубами. Но постоянно забывала о подобных банальностях, когда он меня целовал.

– Пожалуйста, будь умницей! – выдохнул он мне в щеку, еще раз нежно коснулся моих губ своими и отстранился, складывая мои руки на моем животе.

Кровь стучала у меня в ушах. Я приложила руку к сердцу. Слишком уж часто оно билось под ладонью.

– Думаешь, я когда-нибудь справлюсь с этим? – спросила я по большей части у себя самой. – А если мое сердце когда-нибудь остановится, пытаясь выпрыгнуть из груди в ответ на твое прикосновение?

– Надеюсь, этого не случится, – немного самодовольно сказал он.

Я закатила глаза.

– Пошли смотреть, как Капулетти и Монтекки режут друг друга, хорошо?

– Как скажешь, мой командир.

Пока я включала фильм и перематывала начальные титры, Эдвард разлегся на диване.

Когда я пристроилась на краешке перед ним, он обхватил мою талию и прижал меня к своей груди. Было не так комфортно, как на диванной подушке – ведь его безупречная грудь, словно ледяная скульптура, была жесткой и холодной – но так было, несомненно, лучше. Он стянул со спинки дивана старый шерстяной плед и укутал меня, чтобы не заморозить своим телом.

– Знаешь, я всегда терпеть не мог Ромео, – заметил он, когда фильм начался.

– А что с ним не так? – спросила я, слегка обидевшись. Ромео был одним из моих любимых вымышленных персонажей. До встречи с Эдвардом я была слегка на нем помешана.

– Ну, прежде всего, он был влюблен в эту Розалин, а это делает его немного непостоянным, тебе так не кажется? Потом, он убивает двоюродного брата Джульетты спустя несколько минут после свадьбы. Это совсем не впечатляет. Ошибка за ошибкой. Чем он мог еще более основательно разрушить свое собственное счастье?

Я вздохнула.
– Что, хочешь оставить меня смотреть в одиночестве?

– Да нет, все равно я буду, в основном, смотреть на тебя, – его пальцы вычерчивали узоры на моих плечах, и от этого по коже бегали мурашки. – Будешь плакать?

– Может быть, – призналась я, – если буду внимательна.

– Тогда не буду тебя больше отвлекать, – но я чувствовала прикосновения его губ к моим волосам, и это очень отвлекало.

Через некоторое время фильм меня все же увлек, по большей части благодаря тому, что Эдвард шептал мне на ухо реплики Ромео: в сравнении с неотразимым бархатом его голоса, голос актера казался слабым и грубым. И я, ему на радость, заплакала, когда Джульетта проснулась и обнаружила своего молодого мужа мертвым.

– Признаюсь, здесь я ему вроде как завидую, – сказал Эдвард, вытирая мои слезы прядью волос.

– Она очень привлекательна.

Он раздраженно фыркнул.
– Да я ему не из-за девушки завидую, а всего-навсего из-за простоты самоубийства, – разъяснил он задорным голосом. – Вам, людям, это так просто! Всего-то нужно осушить крохотный флакончик растительного экстракта…

– Что? – потрясенно выговорила я.

– Как-то раз мне пришлось об этом задуматься, а из опыта Карлайла мне известно, что это не так-то легко. Даже и не знаю, сколько способов убить себя испробовал Карлайл в начале… когда понял, кем стал… – его голос, незаметно ставший серьезным, вновь осветился улыбкой. – И он все еще в добром здравии.

Я повернулась, чтобы можно было прочитать выражение его лица.

– Ты это о чем? – я потребовала ответа. – Когда это тебе пришлось задуматься об этом?

– Прошлой весной, когда тебя… чуть не убили… – он остановился и, глубоко вздохнув, вернулся к своему уютному шуточному тону. – Конечно, я пытался настроиться на то, что застану тебя живой, но часть моего мозга строила планы на случай внештатной ситуации. Как я уже сказал, для меня это не так просто, как для человека.

Воспоминания о моей последней поездке в Феникс захлестнули меня, вызвав головокружение. Я так ясно видела все это… Ослепительное солнце, волны жара, поднимающиеся от бетона. Я бегу, отчаянно торопясь, в руки безжалостного вампира, мечтающего замучить меня до смерти. Джеймс ждёт в зеркальной комнате и удерживает, как я считала, в заложниках мою маму. Я не знала, что это была просто приманка. Как и Джеймс не знал, что Эдвард мчится мне на выручку. Эдвард успел, но успел в последнюю секунду. Мои пальцы машинально очертили серповидный шрам на руке, всегда чуть более холодный, чем остальная кожа.

Тряхнув головой, словно это помогло бы вытряхнуть из нее плохие воспоминания, я попыталась понять, что имеет в виду Эдвард. В животе что-то неприятно ёкнуло.

– На случай внештатной ситуации? – повторила я.

– Ну, я не собирался жить без тебя, – он закатил глаза, будто это было очевидно даже ребенку. – Но я не знал точно, как это сделать – Эммет и Джаспер никогда бы не помогли… Так что я подумал, что можно отправиться в Италию и спровоцировать чем-нибудь Волтури.

Я не хотела верить в то, что он говорит серьезно, но его золотистые глаза задумчиво сфокусировались на чем-то очень далеком, будто он вновь планировал способы окончания собственной жизни. Внезапно я пришла в бешенство.

– Что за Волтури? – спросила я.

– Волтури – это клан, – объяснял он, с всё ещё отсутствующим выражением лица. – Очень древний, могущественный клан нам подобных. Полагаю, в нашем мире они что-то вроде королевской династии. Карлайл жил с ними в Италии какое-то время в свои молодые годы перед тем, как осесть в Америке. Ты помнишь его историю?

– Конечно, помню.

Я никогда не забуду свой первый визит в его дом. Огромный белый особняк, спрятанный в чаще леса подле реки, комнату Карлайла, более чем настоящего отца Эдварда. Одна из стен в ней была увешана картинами, иллюстрировавшими его биографию. Самый большой, оживленный, наполненный буйством красок холст был посвящен времени, проведенному Карлайлом в Италии. Разумеется, я помнила четырех невозмутимых мужчин с изящными лицами серафимов, с самого высокого балкона наблюдающих за разноцветной круговертью. Карлайл, светловолосый ангел на картине, написанной столетия назад, ничуть не изменился. Я помнила и остальных трех, ранних знакомых Карлайла. Эдвард никогда раньше не называл Волтури это прекрасное трио вампиров: двух темноволосых и одного с белоснежной головой. Он называл их Аро, Кайус и Маркус, ночные покровители искусств…

– Что бы ни случилось, нельзя раздражать Волтури, – продолжил Эдвард, прерывая проблески моих воспоминаний. – Если, конечно, вы не хотите умереть, или что там с нами происходит, – его голос был так спокоен, будто бы эта перспектива была до невозможности скучной.

Мой гнев превратился в ужас. Я схватила руками его мраморное лицо, и сжала изо всех сил.

– Никогда, ни за что, ни в коем случае не думай больше о подобных вещах! – Не важно, что со мной может случиться, я запрещаю тебе причинять себе вред!

– Я не собираюсь снова подвергать тебя опасности, так что это все чисто теоретически.

– Подвергать меня опасности! Разве мы не уяснили, что все неприятности случаются по моей вине? – я разозлилась еще сильнее. – Да как ты посмел даже думать об этом? – мысль о том, что Эдвард прекратит свое существование, пусть даже после моей смерти, причиняла невообразимую боль.

– А как бы ты поступила, будь на моем месте? – спросил он.

– Это не одно и то же.

Казалось, он не увидел разницы. Он фыркнул от смеха.

– А если бы что-то случилось с тобой? – я побелела от одной мысли об этом. – Захотел бы ты, чтобы я наложила на себя руки?

Боль исказила его безупречные черты.

– По-моему, я тебя понял… в какой-то мере, – признался он. – Но что бы я делал без тебя?

– Всё то же, что делал до того, как я осложнила твое существование.

Он вздохнул.

– Послушать тебя, это так просто.

– Это должно быть так. Я не так уж и интересна.

Он хотел возразить, но потом решил не спорить.

– Это все чисто теоретически, – напомнил он мне. Внезапно он поднялся, принимая более формальное положение и отодвигая меня к краю так, чтобы мы больше не соприкасались.

– Чарли? – догадалась я.

Эдвард улыбнулся. Через мгновение я услышала звук патрульной машины, въезжающей на подъездную дорожку. Я дотянулась до его руки и крепко сжала ее. Уж с этим-то мой отец мог смириться.

Вошел Чарли, держа в руках коробку с пиццей.

– Привет, ребята, – широко улыбнулся он мне. – Я подумал, ты захочешь сделать перерыв в готовке и мытье посуды в честь своего дня рождения. Проголодались?

– Конечно. Спасибо, пап.

Чарли никак не отреагировал на явное отсутствие аппетита у Эдварда. Он привык, что тот отказывается от ужина.

– Вы позволите мне позаимствовать Бэллу этим вечером? – спросил Эдвард, когда я и Чарли разделались с пиццей.

Я с надеждой взглянула на отца. Может, в его понимании день рождения – это дело семейное, исключительно домашнее. Это был мой первый день рождения у него, первый день рождения с тех пор, как моя мама Рене вновь вышла замуж и уехала жить во Флориду, так что я не знала, чего ожидать.

– Отлично! Этим вечером Маринерс играют с Сокс, – разъяснил Чарли, и мои надежды растворились. – Так что компания из меня плохая… Держи! – Он достал фотоаппарат, подаренный по совету Рене (ведь надо же мне чем-нибудь заполнить подаренный ей альбом), и кинул его мне.

Он должен был знать лучше всех – у меня всегда были сложности с координацией движений. Фотоаппарат едва коснулся кончиков моих пальцев и чуть было не рухнул на пол, но Эдвард ухватил его прежде, чем тот коснулся линолеума.

– Удачно поймал, – заметил Чарли. – Если у Калленов будет весело, ты просто обязана наделать фотографий. Ты же знаешь свою маму – она горит желанием увидеть фото еще до того, как ты сможешь их снять.

– Отличная идея, Чарли, – сказал Эдвард, передавая мне камеру.

Я направила объектив на Эдварда и сделала первое фото.

– А она работает.

– Вот и отлично. Да, передавай от меня привет Элис. Что-то давненько она к нам не заходила, – улыбка Чарли слегка покривилась.

– Да уж, целых три дня, пап, – напомнила я ему. Чарли был помешан на Элис. Он прикипел к ней прошлой весной, когда она помогала мне в неловких случаях во время выздоровления. Чарли был безмерно благодарен ей за то, что она спасла его от кошмара помогать почти взрослой дочери принимать душ. – Я ей передам.

– Хорошо. Удачно вам повеселиться, ребята, – это был просто побег от обязанностей. Чарли заканчивал свои наставления почти что из-за телевизора в гостиной.

Эдвард торжествующе улыбнулся, взял меня за руку и вытащил с кухни.

Когда мы добрались до грузовичка, он снова открыл мне пассажирскую дверь, и в этот раз я не возражала. Мне все еще было сложно отыскать слабо освещенный поворот к его дому в темноте.

Эдвард, заметно раздраженный вынужденным ограничением скорости моего доисторического Шевроле, вел машину на север Форкса. Двигатель застонал громче обычного, когда он попытался выжать из него больше пятидесяти километров в час.

– Ты давай потише, – предупредила я его.

– Знаешь, что тебе понравится? Славный маленький двухместный Ауди. Очень тихий, мощный…

– С моим пикапом всё в порядке. И, к слову о дорогих и ненужных вещах. Ты знаешь, что тебе будет лучше, если ты не потратился на подарок ко дню рождения?

– Да я ни цента не потратил, – примирительно сказал он.

– Отлично.

– Ты можешь оказать мне услугу?

– Смотря, что ты хочешь.

Он вздохнул, его прелестное лицо было серьезным.

– Бэлла, последний настоящий День Рождения в нашей семье был у Эммета в 1935 году. Сделай небольшое одолжение и не перегибай палку с упрямством. Все очень взволнованы.

Я всегда немного пугалась, когда он представлял вещи подобным образом.
– Ладно, я постараюсь.

– Видимо, я должен тебя предупредить…

– Уж, пожалуйста.

– Когда я сказал, что все они взволнованы… Я имел в виду всю семью.

– Всю? – поперхнулась я. – А разве Эммет и Розали не в Африке? – большая часть Форкса полагала, что старшие Каллены поехали в этом году в колледж, в Дартмуд, но я знала правду.

– Эммет захотел быть здесь.

– Но… Розали?

– Понимаю, Бэлла. Не беспокойся, она будет хорошо себя вести.

Я не ответила. Будто я могла просто не беспокоиться. В отличие от Элис, другая «приемная» сестра Эдварда, золотоволосая и совершенная Розали, не слишком меня любила. Точнее, я ей немного больше чем просто не нравилась. Просто напросто Розали беспокоило то, что я без приглашения вторгаюсь в тайную жизнь ее семьи.

Я жутко винила себя в сложившейся ситуации, понимая, что это из-за меня Эммет и Розали так долго отсутствуют. И, хотя я зачастую была рада, что Эммета, игривого медведя и брата Эдварда, нет рядом, я скучала. Зачастую он в точности походил на старшего брата, о котором я всегда мечтала… правда, он был гораздо более пугающим.

Эдвард решил сменить тему.

– Значит, ты не позволишь мне подарить тебе Ауди. Может, есть что-то, чему бы ты обрадовалась в свой День Рождения?

В ответ я могла только прошептать:
– Ты знаешь, чего я хочу.

Неодобрение прорезалось глубокой складкой на его мраморном лбу. Очевидно, он жалел, что не настоял на разговоре о Розали.

Мне показалось, будто мы весь день сегодня спорим на эту тему.

– Пожалуйста, Бэлла! Не сейчас.

– Ну, может, Элис подарит мне то, чего я хочу.

Эдвард зарычал, издавая низкий, угрожающий звук.

– Этот день не станет твоим последним Днем Рождения, Бэлла, – поклялся он.

– Это не справедливо!

Мне показалось, что я услышала, как заскрипели его зубы.

В этот момент мы подъехали к дому. Яркий свет лился из окон первых двух этажей. Мерцающая цепочка японских фонариков, развешанных под карнизом веранды, окутывала мягким сиянием окружающие дом вековые кедры. Большие вазы с цветами – розовыми розами – выстроились вдоль лестницы, ведущей к парадной двери.

Я застонала.

Эдвард сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться.

– Это вечеринка, – напомнил он мне. – Постарайся быть хорошей девочкой.

– Так уж и быть, – проворчала я себе под нос.

Он обогнул машину, открыл мою дверцу и предложил мне руку.

– Можно тебя спросить?

Он настороженно ждал вопроса.

– Если я проявлю эту пленку, – сказала я, поигрывая фотоаппаратом, – тебя будет видно на фотографиях?

Эдвард расхохотался. Он помог мне выбраться из машины, втянул меня на лестницу, и, не переставая смеяться, открыл дверь.

Все ждали в просторной светлой гостиной. Когда я появилась в дверях, они поприветствовали меня громким дружным «С Днем Рождения, Бэлла!», я раскраснелась и потупила взор. Элис, само собой, заставила все плоские поверхности розовыми свечами и множеством хрустальных ваз, наполненных огромными букетами роз. Рядом с роялем Эдварда стоял стол, накрытый белой скатертью и занятый розовым праздничным тортом, розами, стопкой стеклянных тарелок и кучкой завернутых в серебристую бумагу подарков.

Все было в сотни раз хуже, чем я себе представляла.

Эдвард, ощутивший мое напряжение, ободряюще обнял меня за талию и поцеловал в макушку.

Родители Эдварда, Карлайл и Эсме, как всегда невероятно молодые и милые, были ближе всех к двери. Эсме бережно сжала меня в объятьях так, что ее мягкие волосы цвета карамели задели мою щеку, и коснулась губами моего лба. Потом Карлайл приобнял меня за плечи.

– Извини за все это, Бэлла, – театрально шепнул он мне. – Мы не смогли укротить Элис.

Розали и Эммет стояли за ними. Розали не улыбалась, но в ее взгляде, по крайней мере, не было свирепости. Эммет улыбался во весь рот. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я их видела. Я подзабыла, как всепобеждающе прекрасна была Розали – от её ослепительной красоты практически резало в глазах. И разве Эммет всегда был таким… большим?

– А ты совсем не изменилась, – с показным разочарованием сказал Эммет. – Я ждал видимых отличий, и вот, пожалуйста, ты всё такая же румяная, как всегда.

– Эммет, спасибо огромное, – проговорила я, краснея еще сильнее.

Он рассмеялся.

– Мне надо отлучиться на секундочку, – он, не скрываясь, подмигнул Элис. – Не начинайте без меня ничего интересного!

– Мы попробуем.

Элис отпустила руку Джаспера и выскользнула вперед, ее зубы блеснули в ярком свете. Джаспер тоже улыбался, но держался на расстоянии. Он, высокий и светловолосый, кивнул мне со своего места у подножия лестницы. Мне казалось, что после нескольких дней, которые мы провели в Фениксе взаперти, он сможет преодолеть свою неприязнь. Но он стал вести себя в точности так же, как и раньше, избегая меня настолько, насколько это возможно, с того момента, как освободился от той временной обязанности защищать меня. Я знала, что в этом нет ничего личного, что это просто мера предосторожности, и старалась не особо расстраиваться по этому поводу. У Джаспера были некоторые проблемы с соблюдением диеты Калленов: ему было сложнее, чем остальным противостоять запаху человеческой крови, ведь тренировался он не так долго.

– Время открывать подарки, – объявила Элис. Она схватила меня под локоть своей холодной рукой и притянула к столу с тортом и блестящими свертками.

Я придала своему лицу самое что ни на есть мученическое выражение.

– Элис, я же говорила тебе, мне не хочется никаких…

– Что-то не припоминаю, – самоуверенно прервала меня она. – Открывай! – Она забрала у меня фотокамеру и сунула мне в руки самую большую квадратную серебристую коробку.

Коробка была слишком легкой, будто бы в ней ничего не было. Записка свидетельствовала о том, что это от Эммета, Розали и Джаспера. Я смущенно сорвала упаковку и уставилась на скрытую под ней коробку.

Это было что-то электронное, с кучей цифр в названии. Я открыла коробку, в надежде прояснить ситуацию. Но коробка действительно была пустой.
– Эээ… Спасибо!

Розали все-таки не смогла сдержать улыбку. Джаспер рассмеялся.

– Это магнитола для твоего пикапа, – объяснил он. – Эммет сейчас устанавливает ее, так что ты не сможешь её вернуть.

Элис во всём была на шаг впереди меня.

– Спасибо, Джаспер, Розали, – поблагодарила я, с улыбкой вспоминая сегодняшние жалобы Эдварда на мое радио. По всей видимости, заранее подготовленные. – Спасибо, Эммет! – я слегка повысила голос.

Я услышала его раскатистый хохот, доносящийся из пикапа, и не смогла не засмеяться в ответ.

– Теперь открой мой и Эдварда, – сказала Элис, от волнения ее голос рассыпался пронзительной трелью. Она держала в руках маленький плоский квадратик.

Я взглянула на Эдварда с яростью василиска.
– Ты же обещал!

Раньше, чем он смог ответить, в дверь ворвался Эммет.

– Как раз вовремя! – издал он радостный крик и пристроился за Джаспером, который тоже подошел ближе, чем обычно, чтобы ничего не проглядеть.

– Я не потратил ни цента, – уверил меня Эдвард. Он убрал прядку волос с моего лица, и там, где он коснулся меня, по коже пробежали мурашки.

Я набрала в грудь побольше воздуха и обернулась к Элис.
– Давай сюда, – выдохнула я.

Эммет посмеивался от наслаждения.

Я взяла маленький сверток и посмотрела на Эдварда, засовывая при этом палец под краешек упаковки и дергая им под клейкой лентой.

– Вот, блин! – буркнула я, порезав палец о бумагу и вытаскивая его, чтобы осмотреть повреждения. Единственная капелька крови выступила из крошечной ранки.

Дальше все происходило очень быстро.

– Нет! – прорычал Эдвард.

Он рывком закрыл меня собой, оттолкнув при этом назад, на стол. Стол рухнул, я вместе с ним. Торт, подарки, цветы и тарелки полетели в разные стороны, погребая меня под хрустальными осколками.

Джаспер обрушился на Эдварда со звуком сходящего с горы камнепада.

Грохоту вторило устрашающее рычание, исходящее откуда-то из глубин Джасперовой груди. Джаспер попытался оттолкнуть Эдварда, его зубы лязгнули в нескольких дюймах от лица Эдварда.

Секунду спустя Эммет обхватил Джаспера сзади, заключив его в стальное кольцо своих мускулов, но Джаспер продолжал бороться, его безумные, пустые глаза видели только меня.

Когда шок схлынул, пришла боль. Падая на пол у рояля – для смягчения падения я машинально выбросила вперед руки – и попала прямо на зазубренные осколки стекла. Только сейчас я почувствовала жгучую, острую боль, растекающуюся от запястья к локтевому сгибу.

Совершенно потрясенная и сбитая с толку, я смотрела, как ярко-алая кровь толчками выплескивается из моей руки. На меня лихорадочно глядели шестеро внезапно проголодавшихся вампиров.

Дата добавления: 2015-08-13