Книга четырнадцатая

Отрывок предисловия к книге (1a). Коварный образ действий Сципиона против карфагенян; он предал пламени зимние квартиры Софака и Гасдрубала и истребил войска их (1—5). На следующий день Сципион преследовал карфагенян. Карфагенский сенат (6). Встреча римлян с карфагенянами близ Великих равнин; поражение карфагенян, нумидян и кельтиберов (7—8). Разногласие в карфагенском сенате по вопросу о дальнейших мероприятиях; решения сената (9). Военные действия римлян и карфагенян (10). Отрывки из египетской истории времени Птолемея Филопатора (11—12).

1a. Из предисловия к книге....Наверное, предшествующее каждой олимпиаде изложение¹ возбуждает внимание читателя тем, что заранее дает ему знать и количество происшествий этой олимпиады, и огромную важность их. При этом есть возможность окинуть единым взором деяния всего мира. К тому же, мне думается, читатель пожелает обнять всю совокупность событий этой олимпиады больше, чем какой-либо иной: во-первых, с нею совпадает окончание² войн италийской и ливийской, тех самых войн, конец и завершение коих желательно, разумеется, знать всякому. Такова уж природа человека вообще: он жаждет узнать происшествия и речи, имевшие место в различные моменты; необходимо, чтобы они передавались читателю со всею полнотою. Далее, к этому же времени обнаружились вполне замыслы царей³. То, что раньше знали о них по слухам, теперь стало хорошо известно всем, даже людям совершенно равнодушным к знанию. Вот почему, желая изложить события так, как они того заслуживают, мы вопреки сделанному раньше заявлению, не помещаем событий за два года в одну книгу (Сокращение ватиканское).

1. Действия Сципиона в Ливии против Софака....Консулы * заняты были пока этими делами. Прослышав во время зимовки в Ливии о снаряжении флота карфагенянами, Публий ** и сам стал готовить корабли, не покидая⁴, однако, мысли об осаде Итики. Впрочем, Публий не совсем потерял надежду обратить снова Софака на сторону римлян, и так как войска их стояли недалеко друг от друга, он не переставал посылать к Софаку гонцов в уверенности, что ему удастся отторгнуть Софака от карфагенян. Публий рассчитывал на то, что Софак пресытился уже отношениями к девушке⁵, из-за которой примкнул к карфагенянам, что ему вообще прискучила дружба с финикиянами, а Публий знал врожденное нумидянам непостоянство в привязанностях и их вероломство перед богами и людьми. Неуверенный в будущем, Публий переходил от одного плана к другому, ибо страшился открытого сражения⁶ с неприятелем, сильно превосходившим его численностью, и потому остановился на таком решении: кое-кто из гонцов посланных к Софаку, сообщил Публию, что карфагеняне на зимней стоянке соорудили себе шалаши из разного рода деревьев и листьев без примеси земли; что же касается нумидян, то те из них, которые прибыли в самом начале, соорудили шалаши из тростника, остальные же, только теперь приходившие сюда из городов, сделали их из одних листьев, причем немногие шалаши находятся внутри укрепления, а большая часть их расположена по сю сторону канавы и вала. Публий полагал, что пожар будет полнейшей неожиданностью для врагов и в то же время наиболее удобным способом нападения для римлян, и сообразно тому принял меры. Софак в сношениях своих с Публием чуть не через каждого посланца высказывал свое решение, что если карфагеняне должны очистить Италию, то римляне пускай оставят Ливию, а относительно земель промежуточных каждой стороне оставаться при том, чем она к тому времени владела. Раньше⁷ Публий и слышать не хотел об этих условиях; теперь же через посланных он внушил нумидийцу слабую надежду на то, что предложение его может быть принято. Благодаря этому Софак стал гораздо сговорчивее и сношения с Публием вел охотнее, так что число лиц, посылаемых одною стороною к другой, увеличилось, и взаимные посещения участились; иногда посланные одной стороны оставались в противной стоянке по несколько дней без всякого надзора. Теперь Публий каждый раз отряжал вместе с гонцами-посредниками несколько человек ловких солдат, даже переодетых в рабов, в грязном убогом платье, дабы они могли беспрепятственно разыскать и осмотреть входы и выходы в обеих стоянках. Лагерей было два, один Гасдрубала, под начальством коего находилось тридцать тысяч пехоты и три тысячи конницы, другой нумидян. Этот последний отстоял от первого стадий на десять и содержал в себе около десяти тысяч конницы и тысяч пятьдесят пехоты. Нумидийская стоянка была доступнее Гасдрубаловой, и находившиеся в ней палатки могли быть очень легко подожжены, ибо нумидяне соорудили их, как только что сказано, не из дерева и земли, но единственно из тростника и соломы.

2. Коварство Сципиона в сношениях с Софаком. Весна уже приближалась, и Сципион разузнал относительно неприятельского стана все, что нужно было для осуществления замысла. Корабли свои он спустил на воду, на них поставил боевые машины, как бы собираясь напасть на Итику с моря. Пешими войсками, которых было у него около двух тысяч, Публий снова занял господствующие над городом высоты, старательно укрепил их и оградил канавою. Неприятелю он старался внушить мысль, будто меры эти принимаются ради осады, на самом же деле ему хотелось иметь прикрытие для своих воинов на случай задуманных действий, дабы гарнизон Итики, заметив выход римских войск из стоянки, не дерзнул по выступлении их из города напасть на лежащий вблизи римский лагерь и запереть охраняющее его войско. Пока шли эти приготовления, Публий посылал спросить Софака, примкнут ли и карфагеняне к их соглашению в случае принятия предложений Софака, или потребуются новые переговоры об условиях соглашения. При этом он наказывал послам не возвращаться к нему без утвердительного ответа на предлагаемый вопрос. Речи послов убедили нумидийца, что Сципион серьезно ищет мира. Он заключал так из наказа Сципиона послам не возвращаться к нему без ответа и из его опасений насчет согласия карфагенян. Вот почему Софак тотчас дал знать Гасдрубалу обо всем происходящем и старался склонить к миру и его, а сам беззаботно проводил время и дозволял прибывающим из городов нумидянам разбивать свои палатки вне стоянки. По-видимому, и Публий вел себя точно так же, а на самом деле он с величайшим рвением принимал дальнейшие меры. Между тем карфагеняне уведомили Софака о своем согласии на принятие мирных предложений. Преисполненный радостью, нумидиец сообщил об этом римским послам, которые немедленно отправились обратно в свою стоянку оповестить Публия о том, что сделано царем. При этом известии римский военачальник приказал послам идти немедленно к Софаку и объявить ему, что, хотя Публий и согласен принять условия и жаждет мира, но члены военного совета настроены иначе и требуют продолжения войны, что и было объявлено нумидийцу возвратившимися послами. Сципион отправил послов во избежание нареканий на вероломство, если бы неприязненные действия пришлось ему открыть во время переговоров о мире. Напротив, теперь еще после приведенного выше заявления Публий находил свое поведение безупречным, что бы там ни случилось.

3. Ответ Публия огорчил Софака, так как надежды его на мир оказались преждевременными. Софак отправился на совещание к Гасдрубалу и сообщил полученный от римлян ответ. Долго судили вожди, не зная, что предпринять в будущем, не догадываясь о предстоящей опасности и не думая о мерах к предотвращению ее. Действительно, они вовсе не помышляли ни о самозащите, ни о возможности какой-либо беды; скорее они горели желанием начать наступательные действия и вызвать неприятеля на равнину. Между тем подготовительные действия и распоряжения Публия имели для войска такой вид, как будто он собирался овладеть Итикою с помощью измены. Однако к полудню Публий позвал к себе способнейших и надежнейших трибунов, открыл им свой план и приказал после вечерней трапезы в обычный час выводить войска из стоянки, когда по обыкновению все трубачи разом играют сигнал. У римлян существует обычай, по которому все горнисты и трубачи⁸ в час вечерней трапезы играют сигнал подле палатки консула, потому что тогда ночная стража размещается по своим постам. Затем Публий позвал к себе соглядатаев, которых посылал раньше в неприятельский стан, сличил и проверил их показания о путях и воротах, ведущих в неприятельские стоянки, для оценки донесений их пользуясь участием и суждением Масанассы, который отлично знал эти места.

4. Когда все было готово для задуманного дела, Публий оставил в лагере достаточное количество лучших солдат, а сам с остальным войском выступил из лагеря к концу первой смены; неприятель находился стадиях в шестидесяти *. Лишь к концу третьей смены Публий подошел к неприятелю; половину войска со всеми нумидянами он отдал под начальство Гая Лелия и Масанассы и приказал им напасть на стоянку Софака. Солдат он убеждал доказать свою доблесть, не делать ничего наугад и твердо памятовать, что чем больше ночной мрак заслоняет и затрудняет зрение, тем нужнее возмещать трудности ночного нападения рассудительностью и отвагой; сам он с остальным войском пошел на Гасдрубала. У Публия решено было приступить к делу не раньше, как передовые воины Лелия бросят огонь в неприятельскую стоянку. Погруженный в эти размышления, Публий подвигался вперед не торопясь, а Лелий разделил свои силы на две части, которые разом ударили на врага. Пожар в стоянке Софака и победа римлян. Как сказано выше, палатки будто нарочно изготовлены были для пожара, и потому, лишь только передовые солдаты кинули огонь на ближайшие палатки, беда была уже непоправима благодаря скученности построек и избытку горючего материала. Лелий все время оставался позади для прикрытия, а Масанасса, знавший места, куда будут убегать нумидяне от огня, там и поставил своих солдат. Никто из нумидян, даже сам Софак, и не догадывался, в чем дело, полагая, что лагерь загорелся случайно. Поэтому нумидяне, ничего не опасаясь, кидались из палаток, одни полусонные, другие совсем еще пьяные или пьянствовавшие. Много погибло людей у самых выходов из лагеря, раздавленные друг другом; многие другие были захвачены пламенем и сгорели; наконец, третьи, спасшись от огня, попадали к неприятелю и были изрублены, не сознавая ни себя, ни окружающего.

5. При виде моря огня и все поднимающегося пламени карфагеняне вообразили себе, что нумидийская стоянка загорелась от какой-либо случайной причины. Поэтому только немногие спешили на помощь горевшим, все же прочие выбегали из лагеря, и безоружные, испуганные зрелищем, располагались впереди шалашей. Тогда Сципион, чувствуя, что дела его идут как нельзя лучше, ударил на солдат Гасдрубала, вышедших из лагеря, причем одни были убиты на месте, других он погнал обратно в лагерь, и тут же зажигал палатки. Таким образом, карфагеняне терпели от огня и смертоубийства не меньше нумидян, о которых сказано только что. Все происходящее навело Гасдрубала на мысль, что пожар его стоянки, как и Софаковой, не случайное бедствие, как казалось раньше, что это дело коварства и отваги врагов; бороться с огнем он поэтому и не думал. Помыслы его и солдат его обращены были к тому только, как бы спастись, пока оставалась еще хоть слабая надежда на спасение. В самом деле, быстро распространяющийся огонь захватил все части стоянки, выходы из нее были загромождены лошадьми, вьючным скотом и людьми или полуживыми, обгорелыми, или оцепеневшими от ужаса и впавшими в беспамятство. Если бы кто и желал проявить храбрость, то огонь и загроможденность выходов помешали бы ему, а общее смятение и беспорядок не давали и думать о спасении. Почти в том же положении был Софак и прочие начальники. Все-таки Софак, Гасдрубал и немногие конные воины избегли гибели, а остальное войско, именно десятки тысяч людей, лошадей, вьючного скота нашли в пожаре безвременный ужасный конец; некоторые же воины, спасшись от огня, гибли от рук врагов бесславною постыдною смертью не только безоружные, но и без одежды, совсем нагие. Вообще все пространство, занятое карфагенянами и нумидянами, полно было стонов, бессвязных криков, смятения, неистового шума; в то же время всюду свирепствовал огонь и носилось море пламени. Разом со всею неожиданностью обрушились многие бедствия, из коих каждое само по себе способно было бы преисполнить ужасом душу человека. Ни один смертный не мог бы и вообразить себе ничего подобного тому, что происходило в это время: до такой степени бедствие было ужаснее всех известных раньше. В числе многих славных подвигов, совершенных Сципионом, этот, мне кажется, был самым блестящим и поразительным...⁹

6. Настроение карфагенян после поражения. Однако когда Публий на другой день увидел, что неприятель частью истреблен, частью обращен в беспорядочное бегство, он ободрил трибунов и немедленно погнался за бегущими. Сначала вождь карфагенян думал было сопротивляться; хотя он и был осведомлен, но действовал так в расчете на укрепленный город¹⁰. Но потом, заметив неверность туземцев, он с приближением Сципиона упал духом и бежал с остатками войска, а уцелело не менее пятисот человек конницы и тысячи две пехоты. Туземцы передались римлянам согласно единодушному решению. Публий пощадил их; напротив, два соседних города отдал своим солдатам на разграбление, затем возвратился на прежнюю стоянку¹¹. Карфагенянам тяжело было видеть, как рушились их надежды и первоначальные планы. Они собирались было запереть врага на мысе Итики, где находилась зимняя стоянка римлян, и потом осадить их с суши сухопутными войсками и с моря флотом; все нужное для этого было уже сделано. И вот теперь сверх всякого ожидания и расчета они не только уступили врагу поле сражения, но уверены были, что и им, и отечеству их не избежать напасти, теряли мужество и трепетали от страха. Однако в то время, как положение дел требовало от карфагенян рассудительности и внимания к будущему, сенат их был беспомощен: в нем царили смуты и разногласия. По мнению одних, нужно было отправить послов к Ганнибалу и отозвать его из Италии: единственно на этом вожде и войсках его, говорили они, покоятся еще надежды государства. Другие требовали обратиться через послов к Публию с предложением перемирия и вступить с ним в переговоры о мире и об условиях его. Третьи, наконец, советовали мужаться, набирать войско и отправить посольство к Софаку, который, говорили они, удалился в Аббу¹² неподалеку от Карфагена и стягивает остатки своего войска. Это последнее мнение и восторжествовало. Итак, карфагеняне послали Гасдрубала собирать войска, отправили к Софаку посольство с просьбою оказать им помощь и согласно первоначальному решению продолжать войну, ибо военачальник, — должны были прибавить послы, — вскоре прибудет к нему с войском.

7. Настроение римлян. Сборы карфагенян к новой битве у Великих равнин. Между тем римский военачальник не отказывался и от Итики; напротив, при известии о том, что Софак остановился и что карфагеняне набирают новое войско, он вывел свои войска из стоянки и выстроил их перед Итикой. В то же время Публий разделил добычу¹³ <...> отпустил купцов после выгодных закупок. Дело в том, что недавняя удача вселила в римских солдат надежду на полную победу, посему они ни во что не ценили добытое на войне добро и дешево сбывали его торговцам. Сначала нумидийский царь * и друзья его решили было идти обратно домой безостановочно. Но потом, когда подле Аббы навстречу им вышли кельтиберы, набранные карфагенянами в числе четырех тысяч человек с лишним, царь приободрился немного и, рассчитывая на это подкрепление, остановил путь. Кроме того, просила и умоляла царя остаться на месте и не покидать карфагенян в тяжкой нужде молодая женщина, дочь военачальника Гасдрубала и, как сказано выше, жена Софака. Софак внял мольбам жены и поступил так, как она хотела. Кельтиберы сильно оживили также и надежды карфагенян, ибо четыре тысячи их молва превратила в десять тысяч воинов, которых мужество и вооружение делали будто бы неодолимыми в битве. Эти слухи и народные толки воодушевляли карфагенян, которые теперь с удвоенною смелостью шли отбивать у римлян поле сражения. Наконец после тридцати дней пути карфагеняне возвели вал подле так называемых Великих равнин¹⁴ и здесь расположились лагерем совместно с нумидянами и кельтиберами; всех их было не меньше тридцати тысяч человек.

8. Как только весть об этом пришла в римский лагерь, Публий стал готовиться к походу, отдал необходимые приказания флоту и осаждающим Итику войскам и покинул лагерь, причем все войско его было в легком вооружении. На пятый день он подошел к Великим равнинами неподалеку от карфагенян, в первый же день расположился станом на некоей возвышенности стадиях в тридцати от неприятеля; на другой день спустился в равнину и, поставив конницу впереди, выстроился к бою на расстоянии всего семи стадий от врага **. Два следующих дня противники держались на местах и только легкими схватками тревожили друг друга; на четвертый день, как и было назначено, обе стороны вывели свои войска из-за окопов и построились к бою¹⁵. Новое поражение карфагенян. Согласно римскому обычаю Публий поставил первыми манипулы hastat ’ов, за ними principes, а триариев последними, в тылу. Что касается конницы, то италийскую он поместил на правом крыле, нумидян с Масанассою во главе — на левом. С другой стороны, Софак и Гасдрубал поставили кельтиберов в центре против римских манипулов¹⁶, нумидян послали на левое крыло, карфагенян — на правое. В первой же стычке нумидяне быстро подались назад перед италийской конницей, а карфагеняне перед войском Масанассы, ибо частые поражения в прежних битвах лишали их мужества. Кельтиберы храбро сражались с римлянами, ибо при незнакомстве с местностью не видели для себя спасения в бегстве; не могли после совершенного ими вероломства ждать и пощады от Публия, если бы были взяты в плен¹⁷: тогда как Публий в Иберии не сделал им ничего дурного, кельтиберы бесчестно и изменнически соединились с карфагенянами против римлян. Однако, лишь только подались фланги, кельтиберы были быстро окружены римскими principes и triari ’ями, и здесь же, за ничтожными исключениями, изрублены были все. Так погибли кельтиберы, все-таки оказавшие важную услугу карфагенянам не только во всем продолжении битвы, но и в бегстве: не будь задержки в кельтиберах, римляне тотчас бросились бы в погоню за бегущими, и от рук врагов спаслись бы разве весьма немногие. Теперь они задержали движение неприятеля, и Софак с конницей мог беспрепятственно укрыться в свою страну, а Гасдрубал с остатками войска в Карфаген.

9. Последствия поражения: действия Сципиона, разногласия в Карфагене. Римский военачальник, покончив с распоряжениями относительно добычи и военнопленных, созвал военный совет для решения вопроса о том, что делать дальше. На совете решено было военачальнику Публию с некоторою частью войска оставаться здесь для похода на окрестные города, Лелию и Масанассе взять с собою нумидян и часть римских легионов и отправляться в погоню за Сафаком, не давая ему ни отдыхать, ни собираться с силами. Когда решение было принято, члены совета разошлись; Лелий и Масанасса с воинами, о которых сказано выше, отправились в погоню за Софаком, а военачальник Публий двинулся к соседним городам. Одни из них присоединились к римлянам добровольно, из страха, другие подверглись нападению и взяты были с первого набега¹⁸. Вся Ливия готова была встать против карфагенян при воспоминании о продолжительных войнах в Иберии с непрестанными лишениями и поборами.

Что касается Карфагена, то здесь и раньше уже царило большое смятение; теперь оно должно было усилиться после вторичного такого поражения, когда вера в свои силы была совершенно утрачена. Однако те из сенаторов, которые слыли за самых отважных, предлагали немедленно вести флот на осаждающих Итику римлян с целью вынудить их снять осаду и дать морскую битву, к которой римляне совсем не подготовлены. Призыв Ганнибала в Карфаген. Они же требовали отправить послов к Ганнибалу и неотложно испытать это средство спасения. Эти две меры, говорили они, обещают верный успех. По мнению других сенаторов, пора этих мероприятий миновала; укрепить город и приготовиться выдержать осаду — вот что советовали они, уверяя, что судьба сама пошлет счастливые обстоятельства, если граждане будут единодушны. Вместе с тем они предлагали обсудить условия, на каких может быть заключен мир, и положен конец удручающим бедствиям. Весьма продолжительные споры кончились тем, что приняты были все предложения.

10. В силу такого решения послы, обязанные плыть в Италию, тут же из сената направились к морю, а начальник флота к кораблям; прочие сенаторы занялись изысканием мер безопасности самого города и неустанно обсуждали все подробности обороны.

Приготовления воюющих к новой битве. Между тем Публий видел, что лагерь его переполняется добычей, ибо сопротивления он нигде не встречал, напротив, все покорялись его требованиям. Поэтому Публий решил отослать большую часть добычи в прежнюю стоянку * и, облегчив войско, двинулся к господствующему над Тунетом укреплению, чтобы занять его и расположиться лагерем на виду у карфагенян: этим он рассчитывал в сильнейшей мере застращать врага и навести на него ужас. Карфагеняне в несколько дней снабдили свои суда командами и продовольствием и готовились уже выйти в море и открыть военные действия, как Публий подошел к Тунету и занял эту местность, покинутую тамошним гарнизонам при его приближении. Тунет отстоит от Карфагена стадий на сто двадцать ** и в Карфагене виден почти отовсюду, как сказано выше, город этот прекрасно укреплен, частью самою природою, частью искусством человека. Едва римляне расположились здесь лагерем, как карфагеняне спустили свои корабли¹⁹ на море и пошли на Итику. При виде наступающего с моря врага Публий смутился, опасаясь, как бы не случилось какой беды с его собственным флотом, ибо подобной опасности не ждали и к ней не приготовились. Поэтому Публий снялся со стоянки, повернул войска назад и поспешил на помощь своим. Тут он нашел, что его палубные суда, прекрасно приспособленные для подъема машин и прилаживания их к городским стенам, вообще для осады, совершенно не приспособлены для битвы на море, тогда как неприятельский флот всю зиму готовился к морскому сражению. Вследствие этого Публий отказался от мысли сразиться с неприятелем в морской битве, стянул к берегу палубные суда и окружил их в три-четыре ряда грузовыми судами, потом²⁰ велел убрать с них мачты и райны и крепко связать суда одни с другими; при этом он велел оставить узкие промежутки между связанными судами, лишь бы служащим можно было свободно выходить за линию судов и проходить между ними (Сокращение, Свида).

11....Филон стал льстецом Агафокла, сына Ойнанфы, друга царя Филопатора (Афиней).

...В Александрии сооружено множество статуй, изображающих кравчую царя * Клино в одной сорочке и с чашей в руке. Потом, разве лучшие дома в городе не носят имен Миртии, Мнесиды, Пофины? Мнесида, как и Пофина, была флейтисткой, а Миртия взята из общеизвестного дома разврата. Царь Птолемей Филопатор не находился разве во власти блудницы Агафоклии, которая и все царство разорила? (там же).

12. Сжатое изложение египетской истории....Быть может, нас спросят, почему, излагая все события погодно, мы только события египетской истории обозреваем в этом месте за период времени более длинный. Но мы имели для этого следующие основания: царь Птолемей Филопатор, о котором идет теперь речь, по окончании войны в Келесирии отринул все доброе и начал распутную жизнь, какая только что рассказана нами. Впоследствии обстоятельства вовлекли его в описываемую теперь войну, в которой, если не считать жестокостей и подлостей с обеих сторон, не произошло ничего замечательного: ни сражения сухопутного или морского, ни осады, ни чего-либо иного подобного. Вот почему я и решил, что рассказ легче будет и писать, и удобнее читать, если маловажные и внимания недостойные происшествия не буду излагать точно по годам, но сделаю общую цельную характеристику царя²¹ (О добродетелях и пороках).

Дата добавления: 2015-08-13