Преступление и вина

. Человеческое сознание не может примириться с отрицани­ем добра и зла в поведении людей, с отрицанием ответствен­ности человека за свои поступки и с отрицанием нравствен­ных оценок вообще, как того, казалось бы, требует логика. Но если все в мире закономерно и происходит по необходи­мости, то это относится и ко всем суждениям любого челове­ка. Значит, представления о свободе воли и представления о неправомерности этих представлений столь же закономерно необходимы. А можно ли заблуждение необходимое и неиз­бежное называть «заблуждением»? Ведь «заблуждение» предпо­лагает возможность перехода от ложного к истинному.

Вл. Соловьев цитирует Блаженного Августина (354-430 г. н.э.): «<...> когда защищаешь свободу воли, то кажется, что отрица­ешь благодать Божию, а когда утверждаешь благодать, то кажется, что упраздняешь свободу» (259, стр.277). Гамлет го­ворит: «Надо быть выше суеверий. На все господня воля. Даже в жизни и смерти воробья». Свобода воли так же про­тиворечит всемогуществу Божию, как и детерминизму, на ко­тором строится всякая материалистическая наука. Но и без свобо­ды воли невозможно... Л.Н. Толстой записал: «Очень важно: свобода воли есть сознание своей жизни. Свободен тот, кто сознает себя живущим» (277, т.52, стр.47).

Отказ от представлений о свободе воли труден, кажется противоестественным; отказ от детерминизма практически невозможен - это был бы отказ от всех знаний, приобретен­ных каждым человеком с начала его сознательной жизни. Значит, первый отказ, в сущности, неизбежен. Он подобен происшедшему в XVI в. отказу от представлений о движении Солнца вокруг Земли.

Для большинства людей подобные смены представлений (норм познания) не имеют практического значения, поскольку речь идет о познании бескорыстном. Не все ли равно челове­ку, что его поступки не могут быть иными, чем они есть, если все и всегда так же детерминировано в полной мере? Ведь закономерные связи, вследствие которых происходит все, что происходит, столь сложны, многочисленны и многообраз­ны, что существуют они или нет, они все равно не могут быть никому до конца известны. Поэтому отказ от индетер­минизма практически не должен и не может отразиться на неожиданности возникающих у человека побуждений и на непосредственности его восприятий. Число случайностей не уменьшается от знания того, что любая из них возникает только на пересечениях закономерностей. Никому не приносят ущерба и выражения благодарности за поступок, который не мог не быть совершен, так же как не могло не произойти это проявление благодарности.

Единственная область, где проблема свободы воли имеет практическое значение, это область правонарушений, преступ­лений, вообще - всевозможные случаи нарушения обществен­но-исторических норм удовлетворения социальных потребнос­тей. Логически безукоризненное отрицание моральной ответ­ственности человека за свои поступки, как бы ни было оно убедительно обосновано, рано или поздно искореняется в че­ловеческом обществе как препятствие к удовлетворению его нормальных потребностей. Видимо, у человека есть потреб­ность в признании свободы воли, и свобода эта есть одна из тех норм-суеверий, которые нужны, полезны роду человечес­кому.

У каждого человека есть идеальные потребности и каждый что-то любит; защищая истину и любимое, он вынужден об­винять (в сущности, невинного), нарушая истину. Но, не об­виняя, он равнодушен к истине, к любимому, чего практичес­ки быть не может, поэтому самые строгие последователи де­терминизма - как материалисты, так и идеалисты - когда дело доходит до социальных потребностей, ищут и обычно находят способ сохранить представления о свободе воли. Без нее нельзя со спокойной совестью устанавливать степень ви­новности, отличать предумышленное от непреднамеренного, злостное - от совершенного по недомыслию. Она помогает и в нахождении компромиссных решений, рассчитанных на пре­достережения, на результаты всяких воспитательных усилий. Может быть, вообще какое бы то ни было удовлетворение социальных потребностей было бы невозможно без иллюзии свободы воли.

При существующем в наше время положении с нарушени­ем норм удовлетворения социальных потребностей отказ от представлений о свободе воли со всеми вытекающими послед­ствиями привел бы к самым неблагоприятным результатам. Нормы эти потеряли бы всякую гибкость. Нравственность, доведенная до механической точности и полного автоматизма, сделала бы невозможными любые нарушения существующих норм удовлетворения социальных потребностей. Временная норма превратилась бы в незыблемый вечный закон, и разви­тие, совершенствование норм общественной справедливости прекратилось бы...

Поскольку всякая норма удовлетворения потребности по­знания есть суеверие, более или менее продуктивное, логичес­ки безукоризненное следование любой норме противоречит принципу развития и самой природе потребностей живого как таковой.

Значит, детерминизм правомерен везде, кроме одной, отно­сительно узкой, но достаточно значительной области, где он пагубен. Но он не может быть то верен, то не верен. Проблема представляется неразрешимой. Да и трудно предположить воз­можность ее решения, если более двух тысячелетий человече­ство не могло это решение найти.

В будущем можно предполагать не решение этой пробле­мы, а снятие ее за ненадобностью. Вина есть эгоистический поступок, совершенный без всяких прав на него, не по болез­ни и не по неведению, а вследствие желания совершить его, вопреки тому, что он приносит вред другим людям. Но жела­ние не может возникнуть иначе, как в трансформации опреде­ленной потребности, а трансформация эта протекает по опре­деленным закономерностям. Преступных исходных потребнос­тей нет и быть не может. Значит, вина и преступления могут возникнуть только на пути трансформаций, как отклонение от курса - от их естественной продуктивности - и вследствие неуправляемой стихийности процесса трансформации.

Вина и преступления суть уродства, болезни потребностей, возникающие по «слепой необходимости», вследствие многове­ковой истории неуправляемых форм общественного развития, а представления о свободе воли есть современный способ борьбы с ними, за неимением лучших.

Зло

Л.Н. Толстой записал: «Влечение плоти и души человека к счастью есть единственный путь к понятию тайн жизни. Когда влечение души приходит в столкновение с влечением плоти, то первое должно брать верх <...>. Пороки души суть благород­ные стремления» (277, т.46, стр.167). А.Ф. Кони передает такие слова Л. Толстого: «Человек обязан быть счастлив, как обязан быть чистоплотным. Несчастье же состоит прежде всего в невозможности удовлетворять своим потребностям».

Биологические потребности человека объективно определи­мы, и современной наукой многие из них изучены. Поэтому их заболевания так же относительно легко определимы. Ими занимаются медицина и гигиена. Некоторые из этих болезней сравнительно безобидны (курение, например), а наиболее зна­чительные (такие как алкоголизм и наркомания вообще) воз­никают чаще всего от неудовлетворенности потребностей со­циальных. Поэтому даже те болезни потребностей, которые легко увидеть и установить, бывает трудно устранить. Для борьбы с ними средств медицины и гигиены недостаточно. В рассказе Ф. Абрамова «Собачья гордость» говорится: <«...> ученые люди до всего додумались, и к звездам лететь соби­раются, а такого не придумают, чтобы мужика на водку не тянуло» (1, стр.179).

Извращения и болезни в трансформациях потребностей идеальных обычно не играют большой роли, потому что сами потребности эти у большинства людей не занимают ведущего положения. Серьезными заболеваниями их можно считать раз­ные случаи массового фанатизма со всеми его последствиями, но эти эпидемические заболевания проявляются, поскольку овладевают массами, то есть подчиняют себе на какое-то вре­мя потребности социальные. Что же касается идеальных по­требностей самих по себе, то, как бы необычно они не транс­формировались, они касаются только субъекта и его идеалов и потому опасности для других представлять не могут.

Таким образом, то, что проникает в потребности человека при их трансформациях вопреки их здравому содержанию и назначению, что мешает их удовлетворению и нормальному функционированию, что противоречит общественной природе человека, - все это относится к его социальным потребностям. Их главенствующее положение у большинства людей, их субъективность и ненасытность, отсутствие способов объек­тивного их измерения и удовлетворения - все это делает их полем столь разнообразных и причудливых трансформаций, что среди них появляется большое число более или менее болезненных и уродливых. К тем же последствиям ведет и давление их на потребности биологические и идеальные. При­мерами тому могут служить жестокость, сознательная ложь и лицемерие в любой деятельности.

Болезненные трансформации социальных потребностей, проникая всего лишь одной из составляющих в сложные по­требности человека, где на первом месте - биологические или идеальные потребности, способны извратить те и другие и сделать весь данный комплекс уродливым. Так, скажем, биологическая ревность ведет к преступлениям под давлением уязвленного самолюбия, оскорбленной гордости и жажды мще­ния; так давление тщеславия или задетой гордости может извратить деятельность ученого или художника до полной неузнаваемости, может даже совершенно увести их от цели, незаметно для них самих...

Человек стремится занимать определенное место в челове­ческом обществе - в умах людей. Это - его главенствующая потребность. Во множестве разнообразных производных транс­формаций потребность эта присутствует в подавляющем боль­шинстве его побуждений и осознаваемых целей. А имеет ли этот человек достаточные основания занимать то место, на ко­торое притязает? Есть ли способ объективно определить это и может ли он сам знать об этом? Если бы даже существовал такой способ и с его помощью он получил бы подтверждение правомерности своих притязаний, то каким путем будет он реализовывать их? Достижение всякой сколько-нибудь отда­ленной цели возможно различными способами - какой из них доступнее, короче, проще? Какой более и какой менее задева­ет потребности других людей? Может ли субъект - кто бы он ни был - дать обоснованный и квалифицированный ответ на все эти, вопросы? - Едва ли.

Пока идет борьба за теплые места и изыскиваются спосо­бы овладения ими, до тех пор строго держаться общей нормы удовлетворения социальных потребностей - это значит отка­заться от победы; а добиваться ее - значит норму эту нару­шать. На то она и норма, чтоб стабилизировать положение, которое не удовлетворяет субъекта, стремящегося расширить занимаемое им место. Но нарушение нормы «для себя» расце­нивается окружающим именно как более или менее значитель­ная вина или преступление. Здесь чаще всего и начинаются ложь, лицемерие, маскировка.

Болезни потребностей могут возникнуть, следовательно, чуть ли не в зародыше социальных потребностей - как толь­ко начинается насаждение справедливости по собственному усмотрению субъекта, хотя бы в самом скромном объеме - в ближайшем общественном окружении. Такие попытки насаж­дать свое наталкиваются на сопротивление тех, кто тоже хо­чет насаждать свое или не желает усваивать чужие представ­ления о должном. Возникают трансформация и потребность «вооружить» себя, с тем чтобы обеспечить плацдарм - авто­ритет, послушание, уважение, власть, богатство. Нормальная, здоровая (исходная) потребность в справедливости забыта -она превратилась в потребности, для удовлетворения которых приходится прибегать к нравственно недозволенному, посколь­ку выясняется недостаточность дозволенного.

Но, допустим, цель достигнута - место захвачено; автори­тет, право, власть, деньги приобретены. Казалось бы, пришла пора заняться справедливостью уже не «для себя», а «для других». Но нет. Если хорошее место досталось дорого, то нужно закрепиться на нем; если же оно недостаточно хорошо, то надо добиваться лучшего. Главенствующая потребность по природе своей ненасытна.

Нарушение общей нормы данного общественного ранга -условие улучшения места внутри этого ранга и перехода в ранг вышестоящий. С повышением ранга повышается норма, и нарушения ее делаются все более значительны. Недозволен­ное подчиненному дозволительно начальствующему. Не с это­го ли начинаются самые опасные болезни потребностей?

Дата добавления: 2015-08-13