Ранги общественного положения

Социальные потребности «для себя», вследствие естествен­ного отбора, действительно получили наибольшее распростра­нение в человеческом обществе. Поэтому чуть ли не каждый поступок человека так или иначе связан со столкновением его социальных потребностей с социальными потребностями дру­гих людей. Забота о самолюбии, о репутации, об уважении окружающих в отношении себя и своих близких (или хотя бы о признаках уважения - о повиновении) - есть ли хоть один человеческий поступок, связанный с другими людьми, лишен­ный этого? Неистребимая забота о впечатлении, производи­мом на окружающих, преследует человека. до гроба и порой доходит до степеней абсурдных.

Так, по словам Ст. Цвейга, «абсурдная нелогичность присуща всем самоубийцам - тот, кто через десять минут станет обезобра­женным трупом, испытывает тщеславное желание уйти из жизни непременно красиво» (302, стр.325). В другом месте он пишет: «Ведь что бы мы ни делали, нами чаще всего руководит именно тщеславие, и слабые натуры почти никогда не могут устоять перед искушением сделать что-то такое, что со сторо­ны выглядит как проявление силы, мужества и решительнос­ти» (302, стр.251). Д. Мережковский цитирует письмо Флобера к другу: «Я дошел теперь до твердого убеждения, что тщесла­вие - основа всего, и даже то, что называют совестью, на самом деле есть только внутреннее тщеславие. Ты подаешь милостыню, может быть, отчасти из симпатии, из жалости, из отвращения к страданию и безобразию, даже из эгоизма, но главный мотив твоего поступка - желание приобрести право сказать самому себе: я сделал доброе; таких как я, немного; я уважаю себя больше других» (186, стр.162). Если Флобер и преувеличивает, то, вероятно, права М.С. Тагинян: «Это же­лание - всем и всегда быть по вкусу, быть приятной - есть самый вредный вид тщеславия, создающий слабые характеры» (315, стр.79). Связывает тщеславие со слабостью характера и Цвейг. Так, в сущности, и должно быть.

Социальные потребности «для себя» могут быть наиболее распространенными и обнажаться в тщеславии, только пока они обладают некоторой средней силой - это и есть «слабые характеры». Слишком слабая потребность останется неудов­летворенной, побежденная противонаправленной средней по силе; слишком сильная встретит сопротивление многих и рис­кует быть побежденной единым фронтом, вызванным ею к жизни. Но много приблизительно равных одна другой сил находятся в постоянной взаимной борьбе - не уступают и не побеждают, и этим поддерживается их некоторое динамичес­кое равновесие, обеспечивающее существование каждой. По­этому мелкое тщеславие «всегда в работе», но - в ближайшем окружении.

Так возникают нормы удовлетворения социальных потреб­ностей «для себя», которые можно назвать «рангами» обще­ственного положения.

Если один из приблизительно равных начинает претендо­вать на большее, чем все остальные его ранга, то они объе­диняются против него, отложив на время борьбу между со­бою. Ст. Цвейг это отметил так: «Нет зависти более низкой, чем та, которую испытывают плебейские натуры к своему собрату, когда тому удается, словно по волшебству, вознес­тись над ними, сбросив ярмо подневольного существования; мелкие души скорее простят несметные богатства своему по­велителю, чем малейшую независимость товарищу по несчаст­ной судьбе» (202, стр. 127). Едва ли нужно доказывать, что «мел­кие души» - это средний, дюжинный состав любого ранга.

Если человеку удается повыситься в ранге, то он перехо­дит в круг других - опять относительно равных друг другу. Но на борьбу за повышение в ранге рискуют те, кто наделен социальной потребностью «для себя» повышенной силы; ос­тальные заняты местами - улучшением своих мест - внутри своего ранга, и победа здесь достается обычно тому, кто, вследствие каких-либо причин, располагает преимущественны­ми возможностями, врожденными, приобретенными или слу­чайно возникшими.

Средней силы потребность «для себя» обеспечивает суще­ствование рангов, их относительную стабильность и наполняет окружающую нас жизнь борьбой за «места», но в то же вре­мя делает борьбу эту не слишком острой - не антагонисти­ческой. Потребность «для себя» средней силы вполне совмес­тима с добротой, сочувствием, благотворительностью. Она побуждает человека держаться за место, занимаемое им в данном общественном окружении, стремиться к упрочению и даже улучшению его, но - в пределах своего «ранга». Только когда в этих пределах достигнуто все возможное, силы на­правляются на проникновение в «ранг» вышестоящий, и пер­воначально - на относительно скромное место в нем.

Вся эта картина борьбы за «места» чрезвычайно усложня­ется множеством существующих в человеческом обществе «рангов». Петровская «табель о рангах», сословия дореволю­ционной России, классы чиновничества, современные ученые степени и почетные звания - все это лишь примитивные и грубые проявления структуры, намного более сложной. Суще­ствующие в действительности разграничения по «рангам» оп­ределяются множеством факторов, не равнозначных и даже пересекающихся. К ним относятся: место проживания (дере­венский житель, городской, житель какого города), образова­ние, значимость занимаемой должности и профессии, ум, род­ственные связи и знакомства, происхождение и воспитание, уровень материальной обеспеченности и т.д. и т.п.

Ю. Нагибин так описывает эти «ранги» в современной мальчишеской жизни: «Вспоминая дворовую жизнь, я обнару­живаю в ней такую сложную иерархию, что это под стать царскому, а не городскому двору. Сколько лет прошло, а я до сих пор помню табель о рангах наших геркулесов. За Вовкой Ковбоем шел Сенька Захаров, за ним - Слава Зубков, затем - Сережа Лепковский, внук народного артиста, и так до Борьки Соломатина. А кто шел за Борькой Соломатиным? Надо бы считать - Сахароза, а после того, как я осилил его в могучем единоборстве на глазах всего двора, место по пра­ву принадлежало мне. Но в том-то вся тонкость, что на Борьке Соломатине кончался один ряд, а с меня после побе­ды над Сахарозой начинался другой. Никому не приходило в голову сказать, что Юрка, мол, идет за Соломатиным. Там одна компания, здесь другая, а была еще третья, начинавшаяся с Мерлана и кончавшаяся драчливо-плаксивым Мулей, осталь­ное - безучетная мелюзга. В основе деления лежал возрастной принцип. Ни сила, ни рост, ни развитие - телесное и ум­ственное - не играли никакой роли. Внутри группы можно было перейти с одного места на другое, хотя и с громадными трудностями - в дворовых порядках царил удручающий кон­серватизм, - а вот вклиниться в высший разряд вообще ис­ключалось. Самый паршивенький герцог все равно титулован­нее самого распрекрасного графа, и никуда от этого не де­нешься» (193, стр.135-136).

Свидетельства о рангах многочисленны и разнообразны. И.С. Кон пишет: «Для средневекового человека «знать самого себя» значило прежде всего «знать свое место», иерархия индивидуальных способностей и возможностей здесь совпадает с социальной иерархией» (131, стр.63).

А вот слова героя современной повести И. Грековой «Кафедра»: «Я не раз думал о слоистом строении общества: отдельные слои живут, почти не смешиваясь. Активное обще­ние происходит внутри слоя, соприкосновения с другими эпи­зодичны» (78, стр.138).

Подразумевает некоторую шкалу служебных рангов и из­вестный «закон Питера»: «В своей написанной с юмором кни­ге профессор Питер установил, что некомпетентность, иначе говоря, неумение делать свою работу, является мощным дви­гателем на пути подъема по служебной лестнице. Тщательный анализ шкалы зарплат и порядка назначения служащих позво­лил ему вывести следующий закон: Всякий служащий в много­ступенчатой иерархии стремится подняться до уровня своей некомпетентности. «Что может быть критерием компетентнос­ти? Только решение, принятое служащим в порядке инициати­вы. И наоборот: точное исполнение инструкции свидетельству­ет о «профессиональном автоматизме». Тщательно следуя бук­ве инструкции, автомат будет продвигаться по служебной лестнице все выше и выше, пока, наконец, ему не придется принять какое-нибудь решение. Тут-то он и достигнет уровня своей некомпетентности» (24, стр.12). Эту цитату хочется про­должить другой - из писем Т. Манна: «Юмор, думается мне, -это выражение дружелюбия к людям и доброго земного това­рищества, короче - симпатии, стремящейся сделать людям добро, научить их чувству прелестного и распространить сре­ди них освобождающую веселость» (176, стр.301). Юмор -трансформация социальной потребности «для других».

В разных кругах человеческого общества «ранги» суще­ствуют, видимо, не случайно. Они предохраняют от непроиз­водительных, недостаточно объективно обоснованных притяза­ний на «места» и выполняют тем функцию нормы. О Боярс­кой думе XVI в. В.О.Ключевский пишет: «Бывали споры, но не о власти, а о деле <...>. Здесь, по-видимому, каждый знал свое место по чину и породе и каждому знали цену по до­родству разума, по голове» (125, т. 2, стр.372).

Множество и разнообразие фактически существующих «рангов» можно объяснить тем, что социальная потребность «для себя» выражается, между прочим, и в том, что искомое место оценивается в зависимости от его значимости для дру­гих, а значимости эти соразмеряются искателем места, даже если они несоизмеримы и у каждого своя «табель о рангах». У каждого она существует, хотя «местами» отнюдь не все озабочены в равной мере. Из множества таких индивидуаль­ных представлений и слагается общая средняя норма; она поэтому сложна, постоянно строится и перестраивается. А отношение человека к «рангам» есть частный случай его от­ношения к общим нормам удовлетворения социальных по­требностей.

Некоторые места в человеческом обществе заманчивы тем, что они значимы для широкого круга людей различных ран­гов. Таковы посты административной власти. Специалист, занимающий в своем «ранге» видное место, может не обла­дать такой властью, а человек, не имеющий ни специальнос­ти, ни квалификации, может занимать высокий пост и распо­ряжаться людьми квалифицированными. Потребность занимать место «для себя», превышающая по силе средний уровень, ярче всего проявляется в стремлении к таким постам - к власти. В этом качестве она достигает иногда чрезвычайной силы и бы­вает ограничена только реальными возможностями субъекта, которые он при этом обычно преувеличивает. Таковы, в сущ­ности, все претенденты на мировое господство. Е.В. Тарле пи­шет: «Правильно сказал о Наполеоне поэт Гете: для Наполео­на власть была то же самое, что музыкальный инструмент для великого артиста. Он немедленно пустил в ход этот инст­румент, едва только успел завладеть им» (272, стр.80). Но возможности любого инструмента объективно ограничены, и человек не может быть сильнее человечества.

Принадлежность к определенному рангу и занимаемое в нем место сами по себе не говорят о силе социальной по­требности, но и наследственный монарх должен обладать хотя бы самолюбием, чтобы, не лишиться трона, полученного без всяких хлопот. «Карл ХИ, - пишет Е.В. Тарле, - всю жизнь прожил в спокойной уверенности, что «все для короля и по­средством короля», функция которого - приказывать, требуя от подданных все, что ему угодно, а их дело - исправно вы­полнять приказы» (273, стр.453).

Дата добавления: 2015-08-13