Власть, авторитет, право

Среди тех, кто материально обеспечен, должно быть больше людей с повышенной в силе потребностью занимать командные посты, чем среди тех, чьи биологические потребно­сти не удовлетворены или удовлетворяются минимально; мате­риально обеспеченный располагает и большими возможностя­ми удовлетворять свои социальные потребности. Сытый и сильный повелевает голодным и слабым и легко занимает среди них место повелителя. Он может отнимать у них сред­ства удовлетворения биологических потребностей, сам распре­делять среди них эти средства как сочтет нужным и этим еще увеличивать свое преимущество в силе, свой авторитет и круг своей власти. Поддерживая на минимальном уровне норму удовлетворения биологических потребностей подвластных ему, он не дает развиваться их потребностям в справедливости и выходить за пределы указанных им рангов - безусловного повиновения.

Но другой, такой же сытый и сильный, делает то же. В стремлении распространить свою власть один наталкивается на другого. Каждый посылает драться своих подвластных. Побеждают те, кто многочисленнее, сытее и сильнее - кто, следовательно, лучше обеспечен удовлетворением биологичес­ких потребностей. Но, вслед за ростом богатства, благососто­яния, повышается и сила социальных потребностей. Так воз­никает сложная иерархия противоречивых, прямых и обратных зависимостей. Она создает самые разнообразные и сложно взаимосвязанные ранги. В частности, те средневековые вас­сальные отношения, которые привели к образованию абсо­лютных монархий, а монархии эти превратились потом в буржуазные демократии и диктаторские режимы. Не так ли возникают и современные «сверхдержавы»? Меняются условия удовлетворения потребностей - меняются и средства, и спосо­бы, и представления о рангах.

Старые способы овладевать местом в обществе - грубая сила оружия - оказываются сперва не единственными, потом - недостаточными. Все более влиятельной силой делаются деньги, а потом - умение добывать их. Оказалось, что это умение связано со знаниями. Они приобрели цену как одно из средств занимать место в человеческом обществе.

«Все мое», сказало злато;

«Все мое», сказал булат.

«Все куплю», сказало злато;

«Все возьму», сказал булат.

Пушкин отдает предпочтение как будто бы «булату» - ос­тавляет ему последнее слово. Но похоже, что в человеческой истории постепенно все большую роль играет «злато», хотя и «булат» продолжает оставаться силой.

Впрочем, соревнование этих сил шло с переменным успе­хом еще в начале XIII в. Л.Н. Гумилев рассказывает: «Основной проблемой, ставшей перед Чингисханом накануне его смерти, было отношение к побежденным. Одна тенденция заключалась в том, чтобы удержать их в покорности силой, вторая - что­бы привязать их милостью. Вторую линию пытался провести Джучи [старший сын Чингисхана - П.Е.] и заплатил за это жизнью. <...> Но подлинная власть в стране принадлежала уже не ханам и царевичам, а иноземцу, чиновнику Елюй Чуцаю» (82, стр. 194-195). Елюй Чуцай был канцлером у Чингисхана, а потом и у его сына и преемника Угедея. «Согласно монгольс­кому закону, - продолжает Л.Н. Гумилев, - город, не сдав­шийся до того, как были пущены в ход осадные орудия, должен быть вырезан до последнего человека». Но «Елюй доказал, что истребление жителей города нанесет ущерб казне, и представил цифру дохода, который можно получить, поща­див жителей. Угедей согласился с ним» (82, стр.196). Это бы­ло уже после смерти Чингисхана. «Злато» победило.

Обширность завоеваний чингисидов (от Китая до Адриа­тического моря) историк объясняет, между прочим, и тем, что они включали в свое войско покоренные племена и умели привязать их к себе.

Вместе с ростом социальных потребностей и изменением способов их удовлетворения уточняется и развивается пред­ставление о самом «месте» в человеческом обществе - повы­шается требовательность к этому «месту». Можно предпола­гать, что одно повиновение, даже самое рабски безусловное, перестает удовлетворять потребность в «месте» среди людей, как не удовлетворяет ее абсолютная власть пастуха в стаде.

Искомым «местом» становится не только фактическая власть, но и признание ее правомерности, уважение и даже любовь к ней возможно более широкого окружения. Атрибу­ты власти иногда делаются чуть ли не дороже ее самой. Ав­торитетность, всеобщее признание становятся для многих «местом» более привлекательным, чем право распоряжаться, не подкрепленное уважением окружающих.

Но и сама авторитетность выглядит в разных условиях раз­лично. Когда господствует физическая сила оружия - она и авто­ритетна еще до ее практического применения. Поскольку набира­ют силу знания, делаются авторитетны и они. В. Шкловский приводит любопытное в этом смысле признание Ч. Чаплина: «В мире существует своеобразное братство людей, страстно стремящихся к знанию. И я был одним из них. Но мое стремление к знаниям было не так уж бескорыстно. Мною руко­водила не чистая любовь к знанию, а лишь желание оградить себя от презрения, которое вызывают невежды» (см.: 324, стр.187).

Между крайностями - физической силой и знаниями -расположены авторитеты промежуточные: причастность к вла­сти - чины, звания, титулы и причастность к знанию - уче­ные степени и звания, популярность. Сама авторитетность знаний изменяется с их накоплением и дифференциацией. Ав­торитетность одних норм (например, Библии) сменяется авто­ритетностью других, а нормы вообще оспариваются опытом.

Во всем этом безграничном разнообразии содержания, си­лы и широты притязаний социальных потребностей «для себя» существенна некоторая общая тенденция, вытекающая из при­роды самой этой потребности. Во всяком человеческом стрем­лении к власти содержится потребность в ее признании. Если не современниками, то хотя бы потомками; если не всеми, то хотя бы некоторыми; если не врагами, то хотя бы друзьями. Даже в грубом принуждении скрыта нужда в согласии при­нуждаемого на то, к чему он принуждается. Казнимому огла­шается приговор; экзекуция сопровождается ритуалом.

Эта тенденция постепенно формирует новый способ. Он зак­лючается в том, что место в человеческом обществе можно занять «для себя», заработав согласие на это других - окружающих.

Способ этот с некоторой долей условности можно назвать приобретенным правом. О возникновении Русского государ­ства В.О. Ключевский писал: «Фактически государства основы­ваются различным способом, но юридическим моментом их возникновения считается общественное признание властвующей силы властью по праву»; «Идея власти перенесена из второго момента, с почвы силы, в первый, на основу права, и вышла очень недурно комбинированная юридическая постройка нача­ла русского государства» (125, т. 1, стр.139).

«Для дела»

Согласия других, признаваемые ими права как способ удовлетворения потребностей «для себя», разумеется, не заме­нили, не вытеснили совершенно других способов - физическо­го принуждения, денег, авторитета, но способ этот оказался наиболее продуктивной трансформацией потребностей «для себя», до известной степени совместимой с трансформациями потребностей «для других». Хотя исходные социальные по­требности, а следовательно, и позиции субъекта в том и дру­гом вариантах остались противоположны, несмотря на это их трансформации стали так сходны, будто совершенно исчезла их противонаправленность.

Так, помимо двух основных трансформаций социальных потребностей - наиболее распространенной и главенствующей «для себя» и оппозиционной ей «для других» - можно выде­лить третью трансформацию, как бы промежуточное направ­ление трансформаций: потребности «для дела».

Вся трудовая деятельность чуть ли не каждого современ­ного человека служит удовлетворению этих потребностей. Их так же много, как много человеческих дел, и как дела, так и потребности эти трансформируются в разнообразные конкрет­ные цели, а цели - в средства, о чем речь шла выше. Заня­тый делом человек нередко забывает о цели, рассчитывая.на то, что дело само приведет его к цели. А делом может быть любая цель, даже такая, которую трудно назвать «делом» в обычном смысле. Андрей Платонов пишет, что «в бою надо быть неутомимо занятым своим делом - истреблением про­тивника; тогда робость не войдет в твое сердце, а смерть будет идти от тебя к врагу, но не к тебе» (218, стр.80).

Выполнение дела обычно бывает трудом - затратой уси­лий для преодоления препятствий. Поэтому удовлетворение потребностей человека через дело трансформируется в труд, и труд иногда отождествляют с потребностями - как будто бы существует общественно полезная «потребность в труде». Распро­страненность этого недоразумения дала повод Л.Н. Толстому записать в дневнике: «Какое страшное заблуждение нашего мира, по которому работа, труд есть добродетель. Ни то, ни другое, но скорее уж порок» (277, т.50, стр.144). Вывод Л.Н.Толстого основан на том, что труд чаще всего служит достижению целей корыстных, эгоистических.

Между тем, всякий труд всегда есть лишь средство, и средство это может служить различным целям, а в абстракт­ном понятии «труд» не может быть ни плохим, ни хорошим.

Так же, скажем, «ходьба» есть средство передвижения; но так как все нормальные люди ходят - из этого можно бы заклю­чит, что существует общечеловеческая «потребность в ходьбе»...

Потребность в деньгах часто осознается именно как по­требность - где бы и как бы заработать, или хотя бы занять? Но деньги - очевидное средство удовлетворения многих и разных потребностей в условиях современной цивилизации, и столь же очевидно, что не существует общечеловеческой по­требности в кредитных билетах или в звонкой монете, хотя потребность занимать достойное место в человеческом обще­стве или потребность в вооружении часто трансформируется в производную потребность - копить и беречь деньги.

Дела человека характеризуют его. О каждом судят по то­му, что он делает (по его целям) и как он это делает (по применяемым им средствам). Но, в сущности, это характерис­тика недостаточная, поверхностная. Ее хватает в пределах непосредственной практики - ближайших человеческих нужд; за ними скрываются отдаленные цели, интересы и исходные потребности; их можно не заметить в составе ближайших дел и в характере их выполнения.

Преступники свои дела скрывают, и их умелость заключа­ется в сокрытии своих истинных целей; такая умелость увели­чивает преступность. Умение раскрывать преступления харак­теризует работника уголовного розыска. От врача требуется, чтобы он умел лечить, от строителя - чтобы умел строить. Каждый из них, делая хорошо свое дело, тем самым завоевы­вает уважение, авторитет и продвигается по рангам обще­ственного положения. Какая потребность скрывается за этими делами и движет ими? Это может представляться вопросом праздным. Так, Петр Великий, внедряя уважение к квалифи­кации как таковой, игнорируя всякие другие критерии оценки людей, получал свою заработную плату строго по расценке, установленной тарифом для мастеров, «изучившихся во окрес­тных государствах корабельному художеству» (273, стр.98).

Для людей, самоотверженно занятых наукой или искусст­вом, характерна склонность ставить свое дело выше взаимо­отношений с людьми.

Ф.И. Шаляпин писал: «Конечно, человек - творец всякого дела, но дело ценнее человека, и он должен поступиться сво­им самолюбием, должен в интересах дела! Да, да, - нехорошо кричать на маленького человека - кто этого не знает? - хотя все кричат на него. Однако если человек не хочет работать? Не хочет понять важность роли, исполяемой им? В этих слу­чаях - я кричу. Не потому кричу, что не уважаю личность человека, нет, уважать людей я умею, и было бы ужасно уродливо, если б именно я не уважал их, я, которому при­шлось видеть трудную человеческую жизнь снизу доверху, на всех ступенях. Я кричу на людей и буду кричать, потому что люблю их дело и знаю, что всего лучше они тогда, когда сами относятся к работе с любовью, сами понимают красоту и ценность деяния!» (316, т.1, стр.185).

Таковы трансформации потребностей идеальных; дела, продиктованные ими, представляются самоцелью (к этому мы еще вернемся). Что же касается потребностей социальных, то, в какое бы дело они ни трансформировались, - в нем транс­формирована либо потребность «для себя», либо потребность «для других», хотя это может оставаться незаметным в тече­ние некоторого времени - пока обстоятельства не вынудят исходную потребность обнаружить себя.

В США издается специальная литература по типу книг Д. Карнеги, название одной из которых предельно ясно харак­теризует весь этот тип: «Как влиять на людей». Автор нуме­рует способы, подводя итоги каждой главы: «Шесть способов понравиться людям», «Двенадцать способов заставить людей думать так же, как вы», «Девять способов изменить поведение людей, не оскорбляя их и не вызывая у них чувства обиды», «Семь правил для того, чтобы сделать вашу семейную жизнь счастливой». Во всех этих рекомендациях заключен чисто де­ловой подход к человеческим взаимоотношениям, и каждая исходит из требований объективной справедливости - из того, что субъекту продуктивно, выгодно заботиться «о других». Пользоваться любым из рекомендуемых способов и правил естественно и легко тому, у кого действительно потребность «для других» сильнее потребности «для себя». Ему достаточно только не уклоняться от разумных трансформаций своей пре­обладающей потребности. Но если он действительно будет неукоснительно держаться их, то и рекомендации ему едва ли понадобятся... Они, вероятно, полезнее тому, у кого преобла­дает потребность «для себя», и им, вероятно, адресуются в основном такие книги. Они учат искать компромиссы, ограни­чивать свои потребности «для себя» и вести себя так, как если бы они подчинялись потребностям «для других». В известных пределах и во многих случаях это вполне возмож­но. В сущности, автор призывает, советует и учит эту воз­можность не забывать, пользоваться ею.

То же утверждает другой автор, Г. Селье, не прибегая к рецептурным рекомендациям. Он отмечает, что, побуждая дру­гих людей желать нам добра за то, что мы для них сделали и, вероятно, можем сделать еще, мы вызываем положительные чувства к себе. Это, возможно, самый человечный способ обеспечения общественной безопасности и устойчивости. Он устраняет пропасть между себялюбивыми и самоотверженными порывами. По Селье, есть два способа выживания: борьба и адаптация. И чаще всего именно адаптация оказывается веду­щей к успеху (236, стр.53-55).

И все же любое дело и во всех случаях, если оно продик­товано потребностями социальными, подчинено либо потреб­ности «для себя», либо «для других», потребности эти проти­вонаправлены одна другой, и обе неистребимы. Но когда очевидно, что само дело нужно, полезно другим (как в при­мерах с врачом, строителем), то представляется безразличным, какая потребность за таким делом скрывается, лишь бы оно выполнялось хорошо. Тем более, что может случиться, как часто и бывает, - движимый потребностью «для других» ра­ботает хуже того, кто трудится «для себя».

Так потребность «для дела» как будто бы даже вытеснила противоречие потребностей «для других» и «для себя». Оно действительно теряет практический смысл, когда наилучшее выполнение дела, полезного другим, служит удовлетворению потребности «для себя» - когда места в обществе распределя­ются в соответствии с качеством выполнения дел, полезных этому обществу. Этим обходным путем потребность «для дру­гих» подчиняет себе более распространенную и сильную по­требность «для себя».

Но победа эта обходится дорогой ценой. Во-первых, она требует такого уровня социальных потребностей, такой сред­ней нормы их удовлетворения, при которых подчинение силе, принуждению эту норму не удовлетворяет, и она требует доб­ровольности подчинения. Во-вторых, победа эта, обесценив добрые намерения и выдвинув на первый план квалификацию, чрезвычайно запутала и затруднила распознавание действи­тельных побудительных истоков каждого данного «дела». В-третьих, наконец, сама квалификация предстала величиной, далеко не всегда определимой с необходимой ясностью и объек­тивной точностью. Поэтому вопрос о побудительных потреб­ностях («для себя» или «для других») окончательно квалифи­кацией не снимается.

Ведь «дело» во всех случаях остается средством удовлетво­рения потребностей либо «для других», либо «для себя», хотя подчиненность его той или другой обнаруживается достаточно ясно, только когда неожиданно открывается его полная бесполезность для того, кто это дело делает. В одном случае это дело бросят или будут делать плохо одни, во втором-другие.

Обе контрастные трансформации социальных потребностей свойственны всем людям, хотя и в бесконечно разнообразных степенях и в разных по содержанию трансформациях. Это отме­чалось многими авторами, причем показательно, что контрас­тность эту они и называют по-разному. Например, Т. Уайлдер: <«...> все наши главные побуждения приносят одновременно и зло и добро. И этим лишний раз подтверждается мое убежде­ние, что умом прежде всего движет желание неограниченной свободы, и это чувство неизменно сопровождается другим -паническим страхом перед последствиями такой свободы» (283, стр.173). А. Крон: <«...> у натур деспотических время от времени возникает потребность кому-то подчиниться, в каж­дом деспоте непременно сидит глубоко запрятанный раб» (138, стр.31).

Дата добавления: 2015-08-13