Летучее

На следующее утро я проснулся рано с волнующими мыслями об обеде с Денной. Зная, что пытаться снова уснуть бесполезно, я отправился в артную. Экстравагантное завершение вчерашнего вечера оставило меня ровно с тремя пенни в кармане, и мне не терпелось извлечь выгоду из своего нового положения.

Обычно я работал в артной по вечерам, а утром она оказалась совсем другой. Сейчас здесь было всего пятнадцать-двадцать человек, занимающихся собственными проектами. Вечерами собиралось вдвое больше. Килвин, как всегда, сидел у себя в кабинете, но атмосфера была более приятная: рабочая, но не суетливая.

Я даже заметил в углу мастерской Фелу, аккуратно откалывающую пластинки от куска обсидиана размером с большую буханку. Неудивительно, что я никогда не видел ее здесь, если она приходит в мастерскую так рано.

Несмотря на предупреждение Манета, я решил сделать партию синих излучателей для моего первого проекта. Дело непростое, да к тому же требующее работы с костедегтем, но результаты должны продаваться очень быстро, а весь процесс займет не больше четырех-пяти часов. Я не только закончу все вовремя, чтобы встретиться с Денной в «Эолиане», но и смогу получить от Килвина небольшой аванс, так что, когда приду на встречу, в моем кошельке будет чуть больше денег.

Я собрал необходимые инструменты и расположился в одном из вытяжных шкафов вдоль восточной стены. Я выбрал место около оросителя: бака на две тысячи литров из стекла двойной закалки, — такие были расставлены по всей мастерской. Если прольешь на себя что-нибудь опасное, работая под вытяжкой, можно просто повернуть кран и отмыться под струей холодной воды.

Конечно, если я осторожен, ороситель мне не понадобится. Но приятно, что он так близко, — просто на всякий случай.

Разложив все необходимое под вытяжкой, я отправился к столу, где держали костедеготь. Хоть я и знал, что он не опаснее каменной пилы агломерационного колеса, этот полированный бак меня весьма нервировал.

И сегодня, я заметил, в нем что-то изменилось. Я обратил на это внимание одного из самых опытных артефакторов, проходившего мимо. У Джаксима был изможденный вид, обычный для большинства артефакторов в середине большого проекта: словно он решил не спать до тех пор, пока не закончит.

— Разве он должен быть настолько холодным? — спросил я Джаксима, указывая на бак с костедегтем, чьи края покрывали тонкие белые пучки инея, похожие на крошечные кустики. Воздух вокруг металла переливался от холода.

Джаксим уставился на бак, потом пожал плечами.

— Лучше переморозить, чем недоморозить, — сказал он с невеселой усмешкой. — А то бабах — и все!

Мне оставалось только согласиться, а потом я подумал, что это, наверное, как-то связано с тем, что в мастерской сегодня утром холоднее обычного. Еще не горела ни одна печь, и большинство огней в горнах едва тлели.

Я пробежал процедуру сцеживания у себя в голове, проверяя, не забыл ли чего. Было так холодно, что мое дыхание висло в воздухе белым облачком. Пот на руках приморозил мои пальцы к ручкам бака так же, как язык любопытного ребенка прилипает к ручке насоса в разгар зимы.

Я отлил в герметичный сосуд около тридцати граммов густой маслянистой жидкости и быстро закрыл крышку. Потом отправился обратно к вытяжному шкафу и начал готовить материалы. После нескольких напряженных минут я приступил к долгому тщательному процессу подготовки и заправки партии синих излучателей.

Двумя часами позже мое внимание вдруг рассыпалось — от голоса за спиной. Он был не особенно громким, но чрезвычайно серьезным, а такой тон в артной игнорировать не стоило.

Голос произнес:

— О боже!

Поскольку я работал с костедегтем, то первым делом бросил взгляд на бак. Холодный пот побежал по моей спине, когда я увидел, что черная жидкость сочится из одного угла и стекает по ножке стола, образуя лужицу на полу. Толстая деревянная ножка была почти полностью разъедена, и уже слышалось легкое потрескивание и пощелкивание: жидкость, скопившаяся на полу, начинала кипеть. В голове у меня вертелись только слова Килвина во время демонстрации: «Кроме того, что вещество сильно разъедающее, его пары загораются от соприкосновения с воздухом…»

Как раз в тот момент, как я повернулся посмотреть, ножка подломилась и стол начал падать. Полированный металлический бак упал и ударился о каменный пол; металл настолько промерз, что не просто треснул или погнулся, но разбился, как стекло. Литры темной жидкости выплеснулись на пол мастерской. Помещение наполнилось треском и щелчками, когда костедеготь разлился по теплому каменному полу и начал кипеть.

Давным-давно умный человек, проектировавший артную, сделал в мастерской около десятка желобов, чтобы облегчить уборку и борьбу с утечками. Кроме того, каменный пол мастерской то поднимался, то понижался, создавая мягкие переливы подъемов и впадин, направляющие утечки в эти стоки. Поэтому, как только бак разбился, широкая струя маслянистой жидкости потекла в двух противоположных направлениях, стремясь в два разных желоба. И она продолжала кипеть, образуя плотные низкие облачка: едкие, темные, как деготь, и готовые вот-вот вспыхнуть.

А между двумя рукавами темного тумана оказалась Фела, работавшая на отдельном столе в углу мастерской. Она стояла, приоткрыв рот и застыв в шоке. Она была практично одета для работы в мастерской: легкие брюки и тонкая льняная рубашка с рукавами, закатанными по локоть. Длинные темные волосы были стянуты сзади в хвост, но все равно свисали почти до талии. Она вспыхнет, как факел.

Помещение наполнилось ужасным шумом — люди сразу поняли, что происходит. Они выкрикивали приказы или просто вопили в панике. Они суетились, роняли инструменты и опрокидывали свои проекты.

Фела не кричат и не звала на помощь, а значит, никто, кроме меня, не заметил, в какой она опасности. Если демонстрация Килвина хоть чего-то стоила, то, по моему предположению, вся мастерская должна была превратиться в море огня и едкого тумана меньше чем через минуту. Времени не оставалось…

Я быстро оглядел разбросанные на ближайшем столе проекты, ища чего-нибудь, что сможет хоть как-то помочь. Но не было ничего: кучка обломков базальта, мотки медной проволоки, неоконченная стеклянная полусфера, которая, возможно, должна была стать очередной лампой Килвина…

И тут я понял, что мне делать. Я схватил полусферу и ударил ее о базальт. Она разбилась, и в руке у меня остался тонкий кривой осколок стекла длиной примерно в ладонь. Второй рукой я схватил со стола свой плащ и шагнул к вытяжке.

Прижав большой палец к острию осколка, я ощутил неприятное давление и резкую боль. Пошла кровь, я мазнул пальцем по стеклу и произнес заклинание. Потом, встав перед оросителем, бросил осколок на пол и наступил на него, раскрошив пяткой.

Меня пронзил холод, какого я никогда не испытывал прежде. Не простой холод, который ощущают в зимний день кожа и конечности, — он поразил мое тело, как удар грома. Я прочувствовал его языком, легкими, печенью.

Но я получил, что хотел. Стекло двойной закалки треснуло на тысячи кусочков и взорвалось — я еле успел закрыть глаза. Две тысячи литров воды ударили меня, как огромный кулак, отбросив на шаг и промочив до костей. Но я уже бежал, петляя между столами.

Хоть я и был проворен, но недостаточно. В углу полыхнуло ослепительно алым: туман начал розоветь, испуская странные угловатые язычки ярко-красного пламени. Огонь согреет остальной деготь, заставит его кипеть быстрее.

Пока я бежал, огонь растекался, следуя двум дорожкам, которые костедеготь проложил к желобам. Пламя разгоралось с пугающей яростью, вздымая две завесы огня, отрезающие дальний угол мастерской. Огонь был высотой уже почти с меня и рос дальше.

Фела выбралась из-за верстака и ринулась вдоль стены к стоку в полу. Деготь стекал через решетку, и около стены оставалась дорожка, свободная от огня и тумана. Фела была уже готова пробежать там, когда над решеткой вскипел темный туман. Фела испуганно взвизгнула и отпрянула. Туман горел и поглощал все бурлящим озером огня.

Наконец я обежал последний стол. Не замедляя шага, задержал дыхание и перепрыгнул через туман, не давая ужасному разъедающему пару коснуться моих ног. Руками и лицом я почувствовал мощную вспышку жара, но мокрая одежда спасла меня от ожогов.

Глаза мои были закрыты, и я неловко приземлился, ударившись щиколоткой о каменную крышку стола. Не обратив на это внимания, я бросился к Феле.

Она отступала от огня к дальней стене мастерской и смотрела на меня, приподняв руки, как для защиты.

— Опусти руки! — заорал я, подбегая к ней и разворачивая мокрый плащ. Не знаю, услышала ли она меня за ревом пламени, но поняла: опустила руки и шагнула в плащ.

Пробегая оставшееся между нами расстояние, я оглянулся и увидел, что огонь растет быстрее, чем я ожидал. Туман льнул к полу на высоте щиколотки, черный как деготь. Пламя стояло так высоко, что я не видел другой стороны и совершенно не представлял, насколько успела расшириться огненная стена.

Перед тем как Фела нырнула в плащ, я поднял его повыше, чтобы полностью закрыть ей голову.

— Я тебя перенесу, — крикнул я, заворачивая ее в плащ. — Обожжешь ноги, если попробуешь перейти.

Она что-то ответила, но складки мокрой ткани поглотили слова, и я не расслышал их за гулом огня.

Я подхватил Фелу — неся не перед собой, как прекрасный принц из какой-нибудь сказки, а перебросив через плечо, будто мешок с картошкой. Крепко прижав ее бедра к своей груди, я бросился к огню. Жар накатил волной, и я протянул вперед свободную руку, защищая лицо и молясь, чтобы влага на штанах спасла мои ног и от жуткой едкости костедегтя.

Перед тем как прыгнуть в огонь, я глубоко вдохнул, но воздух оказался едким и колючим. Я закашлялся и еще раз вдохнул полной грудью горящий воздух, входя в стену огня. Мои щиколотки охватил резкий холод тумана, а вокруг был огонь — и я бежал, снова и снова вдыхая ужасный воздух. У меня закружилась голова, во рту стоял аммиачный привкус. Какая-то отдельная рациональная часть меня подумала: «Конечно, потому он и летучий».

Потом все исчезло.

Когда я очнулся, мне первым делом пришло на ум совсем не то, что вы могли бы ожидать. Но вы вряд ли сильно удивитесь — если, конечно, сами когда-то были молоды.

— Сколько времени? — лихорадочно спросил я.

— Первый колокол после полудня, — ответил женский голос. — Не пытайся встать.

Я упал на кровать. Я должен был встретиться с Денной в «Эолиане» час назад.

Глубоко несчастный, с кислой тяжестью в желудке, я огляделся. Отчетливый антисептический запах в воздухе сообщил мне, что я в медике. Кровать тоже говорила об этом: достаточно удобная, чтобы спать, но не настолько, чтобы валяться.

Я повернул голову и увидел знакомые, удивительно яркие зеленые глаза в обрамлении коротких светлых волос.

— А-а. — Я расслабленно откинулся на подушку. — Привет, Мола.

Мола стояла около одной из высоких конторок, ограничивавших комнату. Классические темные цвета одежды работников медики делали ее бледное лицо еще белее.

— Привет, Квоут, — ответила она, продолжая писать свой отчет о лечении.

— Я слышал, ты наконец добралась до эл'те, — сказал я. — Поздравляю. Ты давно того заслуживала, все знают.

Мола подняла взгляд, ее губы изогнулись в легкой улыбке.

— Похоже, жар не повредил позолоте твоего языка. — Она отложила перо. — Как чувствует себя остальное?

— Ноги хорошо, только онемели, поэтому я предполагаю, что обжегся, но вы уже что-то с этим сделали. — Я приподнял простыню, заглянул под нее и аккуратно подоткнул обратно. — Еще я, кажется, донага раздет. — Меня вдруг охватила паника: — Фела в порядке?

Мола серьезно кивнула и подошла ближе к кровати.

— У нее пара синяков — ты ее уронил — и немного опалены щиколотки. Но она в лучшей форме, чем ты.

— А как остальные из артной?

— На удивление хорошо, если учитывать все обстоятельства. Несколько ожогов, обычных и химических. Один случай отравления металлом, но не сильного. Обычно при пожарах главная проблема — дым, но то, что горело сегодня, похоже, вообще не дымило.

— Оно давало что-то типа аммиачного дыма. — Я сделал глубокий вдох, проверяя легкие, и с облегчением сказал: — Но мои легкие, кажется, не обожжены. Я вдохнул всего раза три, пока проходил.

Раздался стук, и в дверь просунулась голова Сима.

— Ты тут не голый, случаем?

— В основном да, — сказал я. — Но опасные части прикрыты.

За Симмоном вошел Вилем, явно нервничающий.

— Ты уже совсем не такой розовый, как раньше, — сказал он. — Полагаю, это добрый знак.

— Ноги у него еще поболят, но необратимых повреждений нет, — сказала Мола.

— Я принес чистую одежду, — жизнерадостно сообщил Сим. — Та, в которой ты был, сгорела.

— Надеюсь, ты выбрал что-нибудь подходящее из моего обширного гардероба? — сухо поинтересовался я, чтобы скрыть смущение.

Сим отмахнулся от моего комментария.

— Ты вышел без башмаков, но я не нашел другой пары у тебя в комнате.

— У меня нет другой пары, — сказал я, принимая груду одежды от Сима. — Ну и ладно. Я и раньше ходил босиком.

Короче, я вышел из всего приключения без серьезных повреждений. Но прямо сейчас на мне не было ни одного места, которое бы не болело. По тыльным сторонам рук и шеи прошелся огонь, а на тех местах, где меня коснулся огненный туман, остались легкие химические ожоги.

Несмотря на все это, я прохромал три долгих километра через реку в Имре, надеясь, против всякого смысла, что все еще смогу застать ожидающую меня Денну.

Деоч задумчиво наблюдал за мной, пока я шел через двор к «Эолиану», потом внимательно оглядел сверху донизу.

— Господи, парень. Ты выглядишь так, будто упал с лошади. Где твои башмаки?

— И тебе доброе утро, — саркастически отозвался я.

— Добрый день, — поправил он, многозначительно посмотрев на солнце. Я начал протискиваться мимо него, но он поднял руку и остановил меня. — Боюсь, она ушла.

— Черное… хреново проклятье, — выдохнул я, слишком усталый, чтобы как следует обругать судьбу.

Деоч с симпатией посмотрел на меня.

— Она спрашивала о тебе, — сообщил он утешительно. — И ждала довольно долго, почти час. Дольше, чем я когда-либо видел.

— Она ушла с кем-нибудь?

Деоч посмотрел на свои руки, играющие с монеткой.

— Она не из тех, кто долго остается в одиночестве… — Он снова сочувственно посмотрел на меня. — Нескольким она дала от ворот поворот, но потом ушла с одним парнем. Не думаю, что она действительно была с ним, если ты меня понимаешь. Она искала покровителя, а этот парень имел как раз такой вид. Светловолосый, богатый — ну, ты знаешь таких.

Я вздохнул.

— Если ты случайно увидишь ее, передай… — Я замялся, пытаясь придумать, как описать то, что случилось. — Можешь сделать, чтобы «непреодолимые обстоятельства» прозвучали более поэтично?

— Наверняка смогу. Я опишу ей твой жалкий вид, и босоногое состояние тоже. Заложу тебе добрый крепкий фундамент попресмыкаться вдоволь.

Я улыбнулся против воли:

— Спасибо.

— Может, дать тебе выпить? — спросил он. — Немного рановато для меня, но я всегда могу сделать исключение для друга.

Я покачал головой:

— Мне надо возвращаться. У меня дела.

Я поковылял обратно к Анкеру и обнаружил, что в общем зале собралась целая толпа взволнованных людей, судачивших о пожаре в артной. Не желая отвечать ни на какие вопросы, я уполз за крайний столик и попросил служанку принести мне миску супа и кусок хлеба.

Пока я ел, мои чувствительные уши подслушивателя ловили обрывки рассказов разных людей. Только тогда, услышав эту историю от других, я понял, что совершил.

Я привык, что люди говорят обо мне. Как я уже рассказывал, я активно создавал себе репутацию. Но тут все получилось по-другому: это было настоящее. Люди успели разукрасить историю всевозможными подробностями, но сердце ее осталось прежним: я спас Фелу. Бросился в огонь и вытащил ее в безопасное место. Прямо как прекрасный принц из сказки.

Я впервые ощутил, каково быть героем. И нашел, что мне это весьма по вкусу.

Дата добавления: 2015-08-13