Малая Морская

Это была маленькая синяя кухня в ультрафиолетовых тонах.
За ней следовал коридор, прихожая. Под вешалкой светлого дерева всегда стояли аэропортные тапки для гостей и проезжающих транзитом, а следом за коридором открывалась небольшая комната-студия, оклеенная голубыми обоями с бордюром, вся в серебристых звездах и полутонах, играющих в “блик на зеркале”, словно отзвук далекой космической музыки - с планеты, где гуляли Алиса и птица Говорун. В далекой тиши, в далеком-далеком году.
Тогда Мила каталась в сиреневой карете по розовым волнам – не трудно догадаться, что и она почему-то была влюблена, да и кто бы не мог догадаться, глядя по ней? Лицо семнадцатилетней девушки – это мрамор, но и в нем отражаются все чувства, как солнце, как ветерок или розовый свет, скользящий по поверхности воды, как крыло лебедя или тень сиреневой тучки на траве - голос, зовущий куда-то, где живет «любовь», в наипрекраснейшем из своих проявлений.

«Хорошенькая квартирка».

В ней обитали все и никто, в ней было всегда полно друзей и не было хозяев. Кроме Саши и Марины разумеется. Марина смотрела на Сашу, как смотрят на огонь или на воду, любуясь им бесконечно, и свет осенял ее длинные черные ресницы, и профиль итальянской герцогини, и ласковый блеск, которым были полны ее глаза. И даже ту задумчивость, с которой она подпирала подбородок руками. Чего бы не дать, чтобы посмотреть на любовь, вечную и бесконечную, во всех своих проявлениях, во всех своих оттенках, во всех красках ночи, когда она ничем не стеснена и ничем не забита? Марина любила Сашу, а он ее – нет. Почему так? Бог рассудил отдать его блондинке, поэтому, наверное. Во всяком случае, никто не задавался таким вопросом. Это было бы смешно.

Однако, и Мила не задавалась этим вопросом. У нее был свой предмет. Он был сделан из золота и голубой эмали, и звали его Никитой. Его блестящие синие глаза были всегда веселы и приветливы, улыбка обезоруживающе прекрасна, а поза, в которой он имел обыкновение находиться в минуты отдыха, была легкой и непринужденной, как поза балерины, когда она занимается своим делом и не думает о том, что на нее смотрят.

- Ты пообедаешь со мной?

И Мила не нашлась с ответом.
«Конечно, да! Конечно! Еще бы!»

Восторженность ее не находила другого предела, кроме как застенчиво ему улыбаться, и он мягко клал свою прекрасную светловолосую голову на ладонь, и они с Милой молчали и думали каждый о своем, об одном:

«Как бы добраться поскорей до постели» (Никита).
«Как бы подольше еще остаться в машине на этом перекрестке» (Мила).
И как бы подольше не размыкать уст – в этом большом невинном молчании. В этом большом и невинном обмане. В этом большом и невинном создании – создании своей
большой чистой невинной «любви».

Потом, когда они поняли, что друг друга не хотят, они поехали на квартиру и все там за собой прибрали. Синий диван вновь стоял бархатистым уступом ровно у стены,

журнальный столик - точно посередине, а ковер, свидетель их непродолжительных восторгов, лежал в правильном геометрическом положении по отношению к нише и стене, и словно просил: «здесь никого не было, я ни за что не отвечаю, оставьте меня в покое».
Мила навсегда запомнила эту ночь. На небе мерцали яркие, словно металлическая пыль, звезды. Хрустальный свет прожекторов заливал улицу. И где-то за углом вздымался ввысь полуночный Исаакий.

Мила сказала собору «спасибо» и, пересекая улицу, помахала ему рукой.
В ресторане напротив ее ждали немногочисленные, но "верные" друзья, чтобы порасспросить, где это она так задержалась, и, после, как обычно, красиво разъехаться по клубам и домам.

Зима

Несколько случайных встреч дали ей право называть его своим знакомым.

Они неизменно улыбались друг другу, могли поддержать разговор, или оказаться вместе в одной машине, при разъезде из клуба. Этого было достаточно, чтобы сказать,

что он - on list, в списке.

Она могла выпить иногда “Campari” среди своих друзей и забыть его ненадолго, но это были лишь эпизоды. Ничего не значащие эпизоды вместо жизни.

Аня не хотела жить как человек, который сожалеет о чем-то, будто он чего-то не сделал или не осуществил. Но, чтобы жить так, ей нужен был он.

В телефоне было 9 номеров, машина ехала гладко и быстро по заснеженной утренней трассе, и Аня, сидя на заднем сиденье, просматривала свою записную книжку. Список состоял из номеров тех, кто претендовал на ее сердце. Что им нужно от нее? Она быстро удаляла, один за другим. “У меня будет только один номер здесь – его. Я хочу!”

“Я хочу”,- это был главный аргумент, движущая сила этой девушки. “Я хочу!”,- и ничто не могло ее переубедить.

Машина подъехала к тротуару. Она вышла из машины, аккуратно закрыла дверцу и остановилась. Она приехала к его дому. Она часто это делала, чтобы просто вспомнить что-то о нем… Аня так редко видела его, а ей нужен был воздух, которым он дышит, нужны были деревья, на которые он смотрит, асфальт, по которому утром он уезжает на работу. Как глупо она себя вела с ним. Ведь если бы он знал ее, знал ее ближе, он конечно, полюбил бы ее. Она не привыкла раздумывать долго. Она села обратно в машину и сказала водителю, чтобы он ехал в аэропорт.

В аэропорту она взяла билет, и задумалась над чем-то, сидя в маленьком красном пластмассовом кресле в зале ожидания. Объявили регистрацию. Она улетела в Лондон.

Неделю спустя, Аня опять сидела в этом же кресле, опять ждала самолет в Англию, опять думала о чем-то. Темные очки закрывали ее глаза, слепые от слез.

Эта неделя, о которой можно сказать только, что Аня сняла квартиру на углу Невского и Рубинштейна и назначила ему свидание, и он приехал… Они сидели вдвоем в машине и разговаривали на какие-то незначительные темы. Их окутывало мягкое прозрачное тепло, отделившее их от мира и превратившее это короткое мгновение в сказку. Три дня спустя они поцеловались, а еще три дня спустя стали любовниками. “Моя девочка, моя девочка… моя маленькая…”

…Он посмотрел на нее, как смотрит полководец на побежденную армию, и скривил губы в презрительной усмешке:

- Уходи. Я не хочу больше тебя видеть.

Она схватила его за руку и заставила объясниться. Они объяснялись криком, стоя на лестнице, безразличной ко всему серой лестничной площадке.

- Ты сумасшедший!- кричала она.

- Уходи! Оставь меня! – вопил он, краснея от злости и ненависти. – Оставь меня, я не могу тебя переносить!

- Je te deteste!*-кричала Аня, вне себя от раны, нанесенной этими словами,- Lasse-moi, je te deteste!*

Она вырвалась на улицу, и консьержка презрительно смотрела на нее из глубины подъезда. Аня с силой захлопнула дверь. Ей надо было уходить. Куда?

… Объявили регистрацию на Лондон. В аэропорту шумели люди, не замечавшие этих слез. Им было не до того.

*Je te deteste! – (фр.) - я тебя ненавижу.

* Lasse-moi, je te deteste! – (фр.) – оставь меня, я тебя ненавижу.

Дата добавления: 2015-08-09