ЛИМЕРОС. Кто-то обратился к Магнусу с вопросом, но он не услышал

Кто-то обратился к Магнусу с вопросом, но он не услышал. На пирах вроде этого все голоса рано или поздно сливаются в сплошной гул, напоминающий жужжание мух над перезрелыми фруктами. Это раздражает. И в отличие от мух, не прихлопнешь.

Он натянул на лицо маску вежливости — или, по крайней мере, что-то, способное сойти за учтивое выражение, — и повернулся налево, туда, где жужжала самая голосистая муха. Откусил еще немного каана и проглотил не жуя, чтобы поменьше ощущать вкус. На соленую баранину, лежавшую на его оловянной тарелке, он едва посмотрел. Аппетит стремительно пропадал.

— Простите, госпожа, — сказал Магнус. — Я не расслышал.

— Твоя сестра, Люция, — повторила госпожа София, промокая уголок рта расшитой салфеткой. — В красавицу превратилась, не так ли?

Магнус моргнул. Насколько утомительной была пустая болтовня!

— В самом деле, — произнес он.

— Так сколько же ей сегодня исполнилось?

— Шестнадцать.

— Красивая девочка. И вежливая такая.

— Да, она отлично воспитана.

— Несомненно. Уже помолвлена?

— Нет пока.

— Ммм… Мой сын Бернардо прекрасно образован и хорош собой. И то, чего он слегка не добрал ростом, с избытком взял умом… Мне кажется, из них получилась бы отличная пара!

— Об этом, сударыня, лучше переговорить не со мной, а с моим отцом.

И за какие грехи его посадили рядом с этой особой?.. От древней старухи пахло пылью. А еще — по неведомой причине — водорослями. Может, она приехала в обросший инеем гранитный замок Лимероса не сушей, как все остальные, а вылезла на обледенелые скалы прямо из Серебряного моря?..

Ее супруг, господин Ленардо, чуть наклонился в кресле с высокой спинкой.

— Хватит сводничать, жена! Я бы лучше послушал, что думает принц о событиях в Пелсии!

— О событиях?.. — переспросил Магнус.

— Я говорю о волнениях, которые начались после убийства сына бедного виноторговца. Того, что случилось неделю назад прямо на рынке, на глазах у людей.

Магнус задумчиво провел пальцем по краю своего бокала.

— Убийство сына бедного виноторговца… Простите меня за кажущееся безразличие, но ничего необычного я в этом не нахожу. Пелсийцы — дикое племя, чьи жители привыкли не задумываясь обращаться к насилию. Я слышал даже, что они едят мясо сырым, если им кажется слишком хлопотным разжигать костер.

Господин Ленардо ответил с кривой улыбкой:

— Верно подмечено, но в этом убийстве все же было кое-что особенное. Парня убил вельможа королевских кровей, приехавший из Ораноса.

Вот это уже интересно. Не очень, но все-таки.

— В самом деле? И кто же?

— Толком не знаю, но поговаривают, что в предшествующей перебранке участвовала принцесса Клейона.

— Вот как? Знаете, я нахожу, что слухи подобны перьям. И в тех и в других обычно весу немного.

За исключением случаев, когда они подтверждались.

Магнус знал о существовании младшей принцессы Ораноса, редкостной красавицы, ровесницы его сестры. Он даже видел ее однажды, когда оба были детьми. У него не возникало никакого желания снова ехать в Оранос. К тому же отец до крайности не любил оранийского короля. И насколько Магнусу известно, неприязнь была взаимной.

Он обвел взглядом просторный зал и встретился глазами с отцом. Тот смотрел на него с холодным неодобрением. Не нравилось папе, с каким видом Магнус скучал на подобного рода мероприятиях. Ему казалось, что сын вел себя кичливо. Однако Магнусу слишком трудно было прятать истинные чувства, да, по правде сказать, он не больно-то и пытался.

Магнус поднял кубок с водой, приветствуя отца, лимерийского короля Гая Дамору.

Тот неодобрительно сжал губы.

Неважно. В конце концов, Магнус не нанимался всех веселить на этом праздничном пиру. И вообще, все сплошное притворство. Его отец был жестоким правителем, принуждавшим народ исполнять всякое правило, которое он устанавливал. Его излюбленным оружием были страх и насилие. А еще у него имелось множество рыцарей и сильное войско, чтобы держать подданных в подчинении. И он весьма усердно работал над собственным образом, стараясь выглядеть сильным, способным на все и обладающим несметными богатствами.

Однако за дюжину лет, минувших с тех пор, когда Гай, обладатель железных кулаков, прозванный Кровавым, отобрал трон у своего отца, всеми любимого короля Давида, в Лимеросе успели начаться тяжкие времена. Обитателей дворца оскудение еще не коснулось, в основном оттого, что местная вера не одобряла роскоши, но обнищание страны делалось все заметнее. Магнуса забавляло то обстоятельство, что король никогда об этом не говорил принародно.

Тем не менее членам королевской семьи за столом подавали каану — толченые желтые бобы, по вкусу как глина, — и предполагалось, что они должны это есть. Такой же пищей давилось большинство лимерийцев, вынужденных чем-то набивать животы долгими зимними месяцами.

Помимо этого, со стен дворца сняли некоторые наиболее красочные шпалеры и картины и убрали на хранение. Холодные каменные стены остались оголенными, оказалась под запретом музыка, а с ней — танцы и пение. Из книг во дворце остались лишь познавательные и учебные. Те, что содержали просто развлекательные истории, больше здесь не приветствовались. Король Гай строго держался таких лимерийских идеалов, как сила, верность и мудрость. Искусство, красота и удовольствие изгонялись прочь.

Ходили даже слухи, будто Лимерос начал клониться к упадку — в точности как Пелсия в течение последних нескольких десятилетий. Поговаривали, что виной всему была гибель элементалей и магии стихий. Эта изначальная магия, дающая жизнь всему миру, якобы иссыхала, как телесные жидкости посреди жаркой пустыни, и грозила совершенно пропасть.

От элементалей остались лишь жалкие клочки и обрывки много столетий назад, когда богини-соперницы, Валория и Клейона, уничтожили одна другую в смертельной борьбе. Теперь те, кто верил в магию, шепотом жаловались на исчезновение даже этих клочков. Год от года Лимерос постепенно вымерзал: зима делалась все длинней и суровей, а весна и лето свелись к двум коротеньким месяцам. Соседняя Пелсия усыхала, страдая от безводья… И лишь Оранос на юге по-прежнему благоденствовал.

Лимерос был традиционно набожной страной, чьи жители привыкли уповать на свою богиню Валорию во всех делах, и особенно в суровые времена. Магнус, впрочем, про себя полагал, что люди, истово веровавшие в сверхъестественные силы, являли тем самым внутреннюю слабину.

По его мнению, это относилось к большинству верующих. Магнус допускал существование немногочисленных исключений. Он посмотрел туда, где по правую руку отца покорно сидела его сестра — почетная гостья на этом пиру, устроенном, как было объявлено, в честь ее дня рождения.

Сегодня она одета в платье розовато-оранжевого оттенка, который навел Магнуса на мысль о закате. Это было новое платье, он еще ни разу не видел его на сестре. Очень хорошо сшитое, оно, видимо, должно отображать совершенство и неиссякаемое богатство семейства Дамора. Магнус слегка удивлялся лишь яркости его тона среди сплошного моря серых и черных одежд, которые предпочитал видеть кругом себя отец.

У принцессы была бледная, очень гладкая кожа и длинные, шелковистые темные волосы. Если распустить аккуратный узел на затылке, они мягкими волнами покрыли бы ей всю спину до пояса. Глаза девушки — цвета ясного неба, а губы — пухлые, ярко-розовые. Люция Эва Дамора по праву звалась первой красавицей Лимероса. Вне всяких сомнений!

Стеклянный кубок в руке у Магнуса вдруг лопнул, поранив ладонь. Выругавшись, он потянулся за салфеткой — перевязать порез. Госпожа София и господин Ленардо встревоженно смотрели на него. Уж не расстроили ли принца их разговоры о сватовстве и убийстве?

На самом деле причина была совершенно иная.

И очень глупая.

Это вполне отразилось на лице его отца, который, как правило, абсолютно все подмечал. Мать принца, королева Альтия, сидела слева от короля. Тоже заметила. Впрочем, она сразу отвела невозмутимый взгляд и продолжила разговор с соседкой по столу.

А вот отец глаз не отвел. Он смотрел на Магнуса так, словно его стесняла необходимость пребывать в одной комнате с сыном. С нахальным и неуклюжим принцем Магнусом, его наследником. «Нынешним наследником», — мрачно подумал принц, вспомнив про Тобиаса, правую руку отца. Интересно, настанет ли день, когда отец одобрит хоть что-то, что он делает?.. Видимо, следовало сказать «спасибо» уже за то, что король вообще его сюда пригласил. Правда, сделал он это наверняка больше затем, чтобы всем показать — королевская семья Лимероса сильна и сплоченна. Ныне и во все времена!

Какая насмешка…

Будь его воля, Магнус давно бы уже оставил холодный, сумрачный, лишенный красок Лимерос и взялся неторопливо исследовать иные страны за Серебряным морем. Имелось, однако, одно обстоятельство, которое прочно удерживало его на родном берегу — даже теперь, когда ему должно было вот-вот исполниться восемнадцать.

— Магнус! — Люция подбежала к нему и припала рядом на колени, полностью поглощенная его пострадавшей рукой. — Ты же поранился!

— Пустяки, — отозвался он. — Царапина.

Но кровь уже успела просочиться сквозь импровизированную повязку, и брови Люции сошлись к переносице.

— Царапина? Вот уж не думаю. Пошли со мной, я как следует перевяжу.

И она потянула его за руку.

— Ступай с ней, — посоветовала госпожа София. — А то еще зараза какая привяжется.

— Ну, если зараза… — Магнус сжал зубы. Боль пустяковая, но ему было очень неловко, и вот это вправду жгло. — Что ж, сестренка. Давай штопай меня.

Она тепло улыбнулась ему, и от этой улыбки у него что-то оборвалось внутри. Что-то, чего он очень старался не замечать.

Выходя из пиршественного зала, Магнус больше не смотрел ни на отца, ни на мать. Люция увела его в смежную комнату, где было заметно холоднее, чем в зале, кое-как согретом телами пирующих. Стенные занавеси почти не задерживали стылого дыхания камня. Бронзовый бюст короля Гая сурово смотрел с высокого постамента меж длинных гранитных колонн; казалось, отец и теперь не спускает с него глаз. Люция велела служанке принести тазик с водой и тряпицы для повязок. Потом села рядом с братом и стала развязывать салфетку у него на руке.

Он позволил делать, что ей хотелось.

— Стекло хрупкое попалось, — пояснил он.

Люция подняла бровь:

— Вот прямо так и разлетелось без всякой причины, да?

— Именно.

Она со вздохом обмакнула тряпицу в воду и стала бережно промывать рану. Магнус почти не замечал боли.

— А я вот знаю, почему это случилось, — сказала она.

Он напрягся:

— Неужели?

— Все дело в отце. — Люция на миг вскинула синие глаза. — Ты на него сердит.

— Думаешь, я, подобно множеству его подданных, вообразил, будто сжимаю королевскую шею вместо ножки бокала?

— А что, так и было? — Люция крепко придавила рану, чтобы остановить кровь.

— Я совсем не сердит на него. Все как раз наоборот — это он меня ненавидит.

— Неправда. Он любит тебя.

— Единственный на всем белом свете…

Лицо принцессы озарилось улыбкой.

— Ой, Магнус, что за глупости? Я тебя тоже люблю. Даже больше, чем кто-нибудь в целом мире. Уж ты-то это знаешь, правда ведь?

Ему как будто пробили дыру в груди, запустили туда руку и крепко стиснули сердце. Магнус прокашлялся и посмотрел на свою руку.

— Конечно знаю. И я тоже тебя очень люблю.

Голос отчего-то прозвучал хрипло. Ложь всегда давалась ему очень легко. А вот что касается правды…

Его чувство к Люции было любовью брата к сестре.

Удобная и легкая ложь. Даже когда он лгал себе самому.

— Ну вот, — сказала она, гладя готовую повязку. — Теперь все заживет.

— Тебе целительницей стать надо.

— Боюсь, наши родители не сочтут это подходящим занятием для принцессы.

— Тут ты права. Не сочтут.

Ее ладошка все еще лежала у него на руке.

— Благодарение богине, ты порезался не очень серьезно…

— Да, слава богине, — сухо выговорил он и скривил губы. — Ты так преданно служишь Валории, что я начинаю казаться себе недостаточно набожным, и мне стыдно. И так было всегда…

Она бросила на него острый взгляд, но улыбаться не перестала.

— Я знаю, ты считаешь глупостью столь сильную веру в незримое.

— Слова «глупость» я не употреблял…

— Между тем иногда необходимо бывает поверить во что-то большее, чем ты сам, Магнус. Или хоть попытаться.

Поверить в нечто, чего нельзя ни видеть, ни осязать. Впустить веру в свое сердце, несмотря ни на что. Однажды, в миг нужды, это может придать тебе сил…

Он терпеливо слушал.

— Как скажешь, сестричка.

Улыбка Люции стала шире. Ее всегда забавлял пессимизм Магнуса, и подобный разговор был у них далеко не первым.

— Однажды ты уверуешь, — сказала она. — Я это знаю.

— Я в тебя верую. Разве этого не достаточно?

— Что ж, тогда я постараюсь подать своему дорогому брату добрый пример. — Она потянулась к нему и коснулась губами его щеки, отчего он на мгновение перестал дышать. — Мне пора на пир, его ведь как-никак устроили в мою честь. Мать рассердится, если я исчезну и не вернусь.

Он кивнул и потрогал повязку.

— Спасибо, милая. Ты мне жизнь спасла.

— Ну да, конечно. Лучше постарайся вести себя сдержанней, когда кругом хрупкие вещи.

— Учту…

Она в последний раз улыбнулась ему и поспешила в пиршественный зал.

Магнус еще несколько минут сидел неподвижно, прислушиваясь к гудению голосов. Он никак не мог собраться с силами, чтобы встать и присоединиться к пирующим. Ему не хотелось туда. Там было неинтересно. Если завтра его кто-нибудь спросит, отговорится слабостью из-за потери крови.

Он и в самом деле чувствовал себя больным. То, что он ощущал к Люции, было неправильно, нехорошо. Неестественно. И эта отнюдь не братская любовь росла день ото дня, как ни старался принц избавиться от наваждения. Вот уже целый год Магнус через силу заставлял себя смотреть на других девиц при дворе. И это притом, что отец вовсю давил на него, требуя, чтобы сын избрал себе будущую супругу.

Чего доброго, король скоро решит, будто нежность его отпрыска принадлежит вовсе не девушкам…

И пускай. Магнуса не особенно волновало, что станет о нем думать отец. И потом, даже если бы ему в самом деле нравились мальчики, король все равно рано или поздно потерял бы терпение и женил на ком-нибудь по своему выбору…

И это в любом случае будет не Люция. Такой возможности Магнус не представлял себе, даже когда давал полную волю фантазии. Браки между близкими родственниками — даже членами царствующего дома — были строго запрещены как законом, так и религией. Если Люция когда-нибудь узнает о глубине его чувства, она исполнится отвращения. А он совсем не хотел погасить свет в ее глазах, тот, что вспыхивал, когда сестра на него смотрела. Этот свет… единственное, что вообще радовало его в жизни…

Все прочее делало бесконечно несчастным.

Вот в прохладном, скудно освещенном коридоре возникла молодая служанка и замедлила шаг, поглядывая на него. У нее были серые глаза и каштановые волосы, уложенные в кичку. Шерстяное платье не новое, поблекшее, но чистое и неизмятое.

— Принц Магнус, могу я нынче вечером чем-нибудь вам послужить?

Присутствие красавицы-сестры становилось для него вечной пыткой, и, чтобы не сойти с ума, он время от времени позволял себе ничего не значившие развлечения. Эмия неизменно помогала ему в этом — причем несчетными способами.

— Сегодня, пожалуй, нет, радость моя, — сказал он.

Но она подошла ближе и таинственным шепотом сообщила:

— Король покинул пир и прямо сейчас стоит с госпожой Маллиос на балконе. Они о чем-то беседуют вполголоса… Интересно, так ведь?

— Возможно.

За последние несколько месяцев Эмия показала себя до крайности полезной, когда дело касалось вынюхивания и подслушивания. Она охотно сделалась глазами и ушами Магнуса внутри всего замка и не испытывала никаких душевных терзаний, при малейшей возможности шпионя для принца. И все это — за доброе слово и улыбку время от времени. Бедняжка была уверена, что так на веки вечные и останется его любовницей. Увы, ее ждало разочарование. Магнус чаще всего забывал о ее существовании — если только она не стояла прямо перед ним, как сейчас.

Приобняв девушку за талию, он отпустил ее, сам же беззвучно двинулся в сторону каменного балкона, что выходил на темное море и каменные утесы, которые служили насестом и замку, и всей столице Лимероса. Отец любил приходить сюда, когда ему требовалось поразмыслить. И не обращал внимания на пронизывающий холод зимних ночей вроде теперешней.

— Не глупи, — прошипел с балкона король. — Эти слухи тут ни при чем. Все твои суеверия!

— Но как еще это объяснить? — прозвучал женский голос. Он принадлежал госпоже Сабине Маллиос, вдове бывшего советника короля. По крайней мере, официально ее величали именно так. За глаза же она именовалась любовницей короля. И оставалась таковой уже почти двадцать лет. Король не делал секрета из своей связи, не скрывая ее ни от жены, ни от детей.

Королева Альтия молча сносила неверность супруга. Магнус, впрочем, сомневался, что бесчувственная женщина, которую он называл матерью, вообще интересовалась, чем занимался ее муж. И с кем.

— Спрашиваешь, как еще объяснить трудности, навалившиеся на Лимерос? — спросил король. — Причин можно привести множество. И ни одна не связана с волшебством.

«Вот как, — подумалось Магнусу. — Болтовня крестьян становится предметом обсуждения для королей!»

— Ты не знаешь этого наверняка.

Последовала долгая пауза, потом король сказал:

— Мне известно достаточно, чтобы усомниться.

— Если нынешние трудности хоть как-то связаны с оскудением элементалей, значит мы не ошиблись… Я не ошиблась! И годы, пока мы терпеливо ждали знамения, не пропали впустую!

— Но ты видела знаки еще много лет назад. Звезды поведали тебе все необходимое.

— Знаки видела моя сестра, а не я. Я лишь знала, что она была права.

— Все это случилось шестнадцать лет назад, и с тех пор ничего не произошло. Мы только ждем, и бесплодному ожиданию не видно конца. Лишь мое разочарование растет день ото дня…

Женщина вздохнула:

— Я сама хотела бы знать наверняка. Но у меня есть лишь вера, что осталось недолго.

Король рассмеялся, но смех вышел невеселым.

— И сколько мне еще ждать, прежде чем выслать тебя в Запретные горы, наказывая за обман? Или, может, мне для тебя более подходящее наказание выдумать?

В голосе Сабины зазвучал лед:

— Я бы очень не советовала даже задумываться о подобном…

— Это что, угроза?

— Предупреждение, любовь моя. Пророчество так же справедливо сегодня, как и было все эти годы. Я по-прежнему верю. А ты?

И опять оба надолго умолкли.

— Я верю, — наконец ответил король. — Только терпение у меня на исходе. Скоро нам придется так же туго, как Пелсии, и мы тоже превратимся в нищих крестьян.

— Люции исполнилось шестнадцать. Вот-вот настанет время пробудиться. Я это знаю…

— Буду молиться, чтобы ты оказалась права. Если нет, длительного обмана не потерплю. Даже от тебя, Сабина. А как я обхожусь с теми, кто меня разочаровывает, ты очень хорошо знаешь.

В голосе короля не было даже малой толики тепла, способной смягчить эти слова.

Сабина ответила столь же морозным тоном:

— Я права, любовь моя. И тебе не придется разочаровываться.

Магнус вжался спиной в холодную стену, чтобы отец, покидая балкон, не заметил его. Вот и довелось ему услышать такое, что голова пошла кругом. Открытый балкон был до того близко, что дыхание вырывалось изо рта белыми облачками. Сабина вышла вскоре после короля и двинулась было в пиршественный зал, но вдруг остановилась, наклонила голову… повернулась и посмотрела прямо на Магнуса.

У него пробежал холодок по спине, но принц как-то умудрился сохранить на лице безучастное выражение.

Сабина была красива, и увядание, свойственное возрасту, еще не коснулось ее. Длинные, гладкие темные волосы, янтарные глаза… Она всегда одевалась в красное, подбирая роскошные ткани разных оттенков. Ее платья выгодно подчеркивали фигуру и ярко выделялись среди тусклых тонов, обычно предпочитаемых лимерийцами. Магнус понятия не имел, сколько ей лет, да и не очень задумывался об этом. Она жила во дворце, сколько он себя помнил, и, кажется, совершенно не менялась с годами, сохраняя холодную, неподвластную времени красоту. Иногда Сабина казалась ему мраморной статуей, которая двигалась, жила… и время от времени навязывала ему утомительные разговоры.

— Магнус, мальчик мой, — проговорила она. На ее губах возникла улыбка, но глаза, подведенные черным, хранили недоверчивое выражение. Уж не заподозрила ли, что он все слышал?

— Сабина, — наклонил голову принц.

— Почему не веселишься на пиру?

— Ты же знаешь меня, — ответил он сухо. — Мне и одному хорошо.

Ее губы слегка изогнулись, а взгляд скользнул по его лицу. Шрам на скуле принца неприятно закололи крохотные иголочки.

— Конечно, — сказала она.

— Прошу прощения, но остаток вечера я хотел бы провести у себя, — сказал Магнус. Сабина не двинулась с места, и его глаза сузились. — Ступайте же. Не стоит заставлять моего отца ждать.

— Верно. Уж очень он не любит, когда его разочаровывают.

Магнус холодно улыбнулся:

— Точно подмечено.

Она по-прежнему стояла на месте. Магнус отвернулся и размеренно зашагал прочь по коридору. Ее взгляд жег спину.

В ушах продолжал звучать подслушанный разговор. Он никак не мог взять в толк, о чем говорили отец и Сабина. Что они несли о магии и пророчествах? Принц мало что понял, только в душе осталось смутное чувство опасности. Что за тайну о Люции знали Сабина и король? О каком пробуждении говорили?.. Что это было — глупая шутка, которой они вздумали позабавиться в день ее рождения?.. Поверил бы, промелькни в их голосах хоть капля веселья. Но они вовсе не веселились. Были напряжены, озабочены и сердиты.

И это настроение передалось Магнусу. Ему было плевать на весь окружающий мир… кроме Люции. Он понимал, что никогда не сможет открыть своих истинных чувств, но был исполнен решимости лечь костьми, защищая ото всех и каждого, способного причинить ей зло.

Отныне ему приходилось зачислить в эту категорию и отца-короля. Самого хладнокровного и во всех отношениях опасного человека, которого он когда-либо знал.

Дата добавления: 2015-08-09