Антураж начальника

Еще один признак, по которому можно сразу же почувствовать, что произошла кадровая ошибка. Был у меня хороший знакомый — Дюсембай Дуйсенов. Мы одно время были соседями по площадке, отношения у нас были вполне приятельские, но он работал в блоке ремонтно-механических цехов (БРМЦ), и поэтому по работе я с ним практически не сталкивался. Я уже был замом по коммерческой части, когда его назначили начальником БРМЦ, объявил об этом Донской на пятничной заводской оперативке, и я порадовался за Дюсембая. Но буквально на следующий день, вернее, в понедельник ко мне заходит В. А. Шлыков, начальник отдела снабжения, с очень удивившим меня вопросом. Пришла кладовщица БРМЦ с заявкой на большой перечень отделочных материалов, часть из которых мы берегли на пожарный случай — вдруг заводу срочно потребуется какой-то материал, который можно обменять только на дефицит, а отделочные материалы были дефицитом, и их охотно взяли бы в обмен на нужное нам. Вот Шлыков и предложил мне принять решение по этой заявке, поскольку материалы выписывались не для решения какого-то аварийного вопроса БРМЦ, а для ремонта кабинета начальника, т. е. Дуйсенова. Мы же в этом кабинете регулярно бывали, и ни у меня, ни у Шлыкова и мысли не возникло, что он нуждается в ремонте — вполне прилично выглядело это помещение.

Теперь, чтобы понять мою реакцию, мне надо вспомнить собственное отношение к кабинетам, да и вообще — к антуражу начальника. По тем временам директора заводов считались хозяевами заводов только для красного словца, поскольку, как бы ты ни хотел действительно стать настоящим хозяином в смысле прав и ответственности, но тебе этого не давали. Слишком много было наверху безответственного, но «вумного» начальства.

Не давали быть хозяином и Друинскому. Он начал строить Ермаковский завод ферросплавов, вводились в строй печи, цеха, росло количество общезаводского управленческого персонала, и надо было строить здание заводоуправления. Но Москва не разрешала строить заводоуправление, надо думать из тех соображений, чтобы местное начальство не погрязло в комфорте. И Друинский пошел на хитрость, одну из многих по тем временам — он построил здание цеха заводских лабораторий (ЦЗЛ) из расчета полной мощности завода, т. е. семи плавильных цехов. Оно было четырехэтажным, канализация была керамическая кислотоупорная, были подведены соответствующие электрические мощности. Но после постройки в здание ЦЗЛ заселился общезаводской персонал, и стало оно называться заводоуправлением. Когда я приехал в Ермак в нем все еще было просторно, нам, ЦЗЛ, принадлежал чуть ли не весь третий этаж, и не только начальник ЦЗЛ, но и начальники металлургической и химической лабораторий имели свои отдельные кабинеты.

Но завод рос, росло число специалистов и бюрократии, и нас, работников ЦЗЛ, стали из нашего здания выкидывать. К моменту, когда я стал начальником металлургической лаборатории, выкинули всех, кроме собственно начальника ЦЗЛ — его кабинет еще оставался в здании заводоуправления, а все лаборатории ЦЗЛ разместили в неприспособленных для этого помещениях бытового корпуса цеха № 4. Начальник химлаборатории все же выкроил себе светлицу метров на 6 (квадратных), а мне подо всю металлургическую лабораторию дали просторную комнату на три окна. По уму надо было отгородить стенкой одно окно, прорубить дверь в коридор и сделать себе кабинет. Честно скажу, что уже не вспомню всех причин, но я этого не сделал, а тремя сервантами, приспособленными для хранения книг и документов, отгородил себе угол, сверху на серванты поставил горшки с комнатными растениями и чувствовал себя вполне комфортно, исключая замечания моих инженеров-женщин, что я в своем углу подпольно курю. Это было единственное неудобство, так как приходилось выходить в коридор перекурить. Но в моем деле инженера и начальника, сначала надо обдумать, а потом написать или давать команды, а думать мне никто не мешал и в коридоре.

Потом уволился начальник ЦЗЛ А. А. Парфенов, и пока начальство чесало репы, как меня, беспартийного, назначить начальником ЦЗЛ, шустрые заводоуправленцы захватили последнюю опорную точку ЦЗЛ в здании ЦЗЛ — кабинет начальника ЦЗЛ. Меня, в конце концов, назначили начальником, а садиться было некуда. Я немного потолкался по заводу, присматривая подходящие комнаты в цехах, но потом плюнул и остался сидеть там, где и сидел — за шкафами в метлаборатории. И ничего — семь лет просидел, и был единственным начальником на заводе, у которого подчиненные имеют кабинеты, а сам начальник — нет. Но, опять же таки, не вспомню никаких своих переживаний по этому поводу. А ведь всегда сам очень многое обдумывал лично и очень много писал лично, но, тем не менее, наличие до десятка и других работников в этой же комнате мне ничуть не мешало.

После должности начальника ЦЗЛ меня назначили заместителем директора завода по коммерческой части и транспорту, и я вселился в кабинет своего предшественника, а это уже был настоящий просторный кабинет, приспособленный для проведения совещаний с большим количеством специалистов. Сначала я и сел на место предшественника — спиной к окну, лицом к двери, но я много курю, и приходилось открывать окно, причем именно то, что у меня за спиной, поскольку во втором был наглухо встроен кондиционер. Потекли сопли от сквозняков, я пересел к боковой стенке, соответственно переставив мебель. На подоконнике стоял чахлый лесной кактус (по-научному, эпифиллюм), я подобрал на складе металлолома большой плафон промышленного светильника, сделал для него треногу и пересадил это несчастное растение в эту просторную емкость, отставив его от окна. Оказалось, что так и надо, что эти растения не переносят прямых солнечных лучей, и этот кактус от благодарности стал цвести множеством алых цветов, настолько красивых, что любоваться ими приходило чуть ли не все заводоуправление.

Остался мне от предшественника и большой музыкальный центр с хорошим радиоприемником, но мне это было без надобности, а места под документы мне не хватало, поэтому я попросил главбуха Х. М. Прушинскую, чтобы она эту бандуру кому-нибудь отдала и освободила мне тумбочку. Вот, собственно, и все, на что меня хватило в новом кабинете при вступлении в новую должность. (Правда, я изменил и порядки, но об этом чуть позже.) Восемь лет я проработал на этом месте, и мне ни разу не пришло в голову его улучшать. Как-то весной зашла Прушинская и спросила, в каком месяце я собираюсь идти в отпуск. Меня этот вопрос удивил, поскольку он обязан волновать тех, кто будет исполнять мои обязанности во время моего отпуска, а Христина — главбух, ее, как и меня, на должность назначал министр, было бы нелепо, если бы директор вдруг оставил ее за меня.

— А тебе это зачем?

— Хочу сделать заказ РСЦ (ремстройцеху) отремонтировать тебе кабинет, пока ты будешь отдыхать, а то у тебя просто хлев какой-то.

— Ну, так уж и хлев!

Я оглянулся. Стены были изрядно закопченные, на потолке оказались какие-то желтые разводы, хотя я не вспомню, чтобы меня сверху заливали водой, краска на оконных рамах облупилась, перед входной дверью в линолеуме протерлась дыра — да, видок был не из лучших! И в тот год, когда я был в отпуске, мне перестлали линолеум, побелили стены и потолок, покрасили окна, а поскольку Христина за этим присматривала, то и качество ремонта было не самое худшее.

Отвлекусь пока от кабинета на антураж.

Мне полагалась персональная автомашина с водителем. Сначала это был УАЗик, потом я нашел решение проблем с автотранспортом для завода, и когда мы получили партию дизельных микроавтобусов «Фольксваген», то я пересел на него. Уже в первый день я обратил внимание, что ехать домой на обед в пустом Микроавтобусе как-то неприлично, впрочем, я и на УАЗике один не ездил. В результате, кроме моих постоянных попутчиков Лопатиной и Прушинской, в автобус грузилась и масса подсуетившихся работниц заводоуправления. Возвращаясь с обеда, мы их всех подбирали. Ничего в этом особенного не было, об отношении Друинского к персональному транспорту я скажу позже, а в машине Донского на обед и с обеда тоже кто-нибудь обязательно ездил, скажем, я помню среди его попутчиков Нину Атаманицыну.

Водители у меня всегда были прекрасные, последние годы меня возил Федор Медведев. Он и мой секретарь Наташа Омельченко были для меня людьми особыми. Они не были моими друзьями, приятелями или родственниками. Они были «мои». Я, конечно, не могу утверждать, что они относились ко мне хорошо, но я никогда не видел у них ни малейшей фальши, посему уверен, что они переживали вместе со мною мои неприятности и радовались моим удачам.

С Федором мы проехали не один десяток тысяч километров без каких-либо происшествий, даже мелких, даже колесо у нас ни разу не спускало. Было настроение — разговаривали, нет — молчали. Помнится почему-то ночь, кромешная темень, фары высвечивают поземку на асфальте, я ставлю кассеты Мирей Матье и Патриции Каас. Прекрасные мелодии, ясные чистые голоса, слов не понимаешь, внимание не отвлекается и прекрасно думается обо всем. К концу моей работы связь завода освоила радиотелефоны и пыталась установить и на мою машину. Я категорически отказался: по своей тогдашней должности зама по экономике я не участвовал в непосредственной ликвидации аварий, и посему никому не мог быть нужен в ту же минуту. В кабинет все время звонят, и еще и в машину будут звонить?! А когда же я буду думать? Потерпят, пока не приеду в кабинет.

А к концу моей работы на заводе Федор и настоял, чтобы я пересел на «Волгу». Я, конечно, поинтересовался, не пугает ли его, что эта отечественная машина чаще ломается, но ему все же хотелось ездить на «Волге», пришлось отдать микроавтобус и пересесть, проблем, повторю, и с «Волгой» у Федора не было.

Наташа Омельченко принадлежала мне на ¹/₃ поскольку была секретарем зама директора по быту Ивана Ивановича Боровских, зама директора по капитальному строительству Федора Гавриловича Потеса и моим. Но я считал, что она принадлежит мне на 100 %, поскольку мне казалось, что она работает только на меня. Христина, правда, ворчала: «Вечно твоя Наташка на месте не сидит, бегает по заводоуправлению сплетничает», — но когда мне было нужно, то она была тут как тут. Сообразительная и умная Наталья перепечатала для меня массу статей и рукописи трех книг. Причем перепечатала грамотно и читая, т. е. практически правя текст. Иногда даже спорила со мной по содержанию того, что перепечатывает, убеждала, что нужно писать по-другому, и дельно убеждала.

Наташа компенсировала отсутствие евроремонта моего кабинета. Дело в том, что она была очень симпатичной молодой женщиной, мало того, она имела красивую фигуру и длинные красивейшие ноги, которые вызывающе не скрывала от общества. И вот заходят ко мне в кабинет иностранцы, начинают скептически оглядываться, а я вызываю Наталью и поручаю ей сделать кофе. И иностранцы, не избалованные у себя в европах красивыми женщинами, тут же переключают внимание на Наташкину мини-юбку и на то, что ниже и выше, ну а я постепенно подвожу беседу к цели встречи, и интерьер моего кабинета отходит на второй план. Шучу, конечно, но это такая шутка, в которой есть и доля шутки.

Видите ли, должность — это работа, а кабинет — одно из рабочих мест, посему в нем главное — не внешний вид, а его удобство для работы, причем не твоей, начальника, работы, а работы той организации, которую ты возглавляешь. Это я уже сейчас обдумал данную истину, а тогда у меня все получалось автоматически, поскольку мне очень хотелось быть полезным своему заводу.

У моего предшественника висела на двери табличка, сообщающая о времени приема посетителей по личным вопросам, поскольку у зама по коммерции весь завод выписывал нужные для дома и дачи материалы. Я эту табличку снял и выбросил, предупредив Наталью, что у меня приема по личным вопросам не будет. Это для работника завода выписка чего-либо для дома — личный вопрос, а для меня это должностная обязанность. Ведь работник завода идет ко мне подписывать заявление, когда у него появляется «окно» в работе, а не обязательно тогда, когда мне удобно, поэтому я и принимал всех все время. Я не терпел, чтобы меня кто-то ожидал в приемной, мне было неудобно, я чувствовал в этом какой-то непорядок: ведь эти люди должны работать, а они меня ждут. Поэтому Наталья была проинструктирована рассеивать людей перед моей дверью, и любому, спрашивающему меня, она рекомендовала заглянуть в кабинет и, если я один, то зайти. (Мои подчиненные и коллеги заходили вне зависимости от того, был ли кто-нибудь у меня, — если мои люди простаивают из-за меня, то мне же дороже!) Если какой-нибудь бедняга мялся, не решаясь тревожить меня — высокое начальство, когда оно беседует в кабинете с кем-то, то Наталья брала у него бумаги, вникала в суть и сама с ними входила, заходила мне за спину и совала мне под правую руку, чтобы я расписался, не прерывая беседы.

Строго говоря, я наплевал на все законы организации труда руководителя, рекомендованные великими научными умами, и то, что я делал, можно считать дезорганизацией. На самом деле это не так, поскольку люди гораздо умнее, чем о них думают ученые. Работники завода быстро поняли, чего я хочу и чего добиваюсь, посему сами оценивали ситуацию у меня в кабинете и важность своего вопроса, т. е. насколько им нужно задействовать меня — насколько им нужно отвлечь мое внимание. Если требовалась только подпись, то они сразу же заходили и клали документы на стол, поскольку, просто подписывая, я не терял нить разговора. Если им нужно было и переговорить со мною, то ждали, когда я освобожусь. Старшие начальники, видя, что у меня сидят младшие, и, понимая, что их вопрос требует более быстрого решения, заходили, садились и ждали паузы в разговоре, чтобы сообщить о цели прихода, либо, поняв, о чем речь, давали мне принять решение и отпустить предыдущего посетителя. У меня не было никакого регламента, но, уверяю, не было и никакого бардака — люди и не стеснялись зайти ко мне, но и не хотели мешать мне, поэтому ориентировались по обстановке и получалось у них это неплохо. Во всяком случае, ни разу не возникал вопрос, что у кого-то задержалось какое-либо дело потому, что он не смог со мною переговорить.

Такой режим был несколько неудобен в случае, если тебе самому нужно что-то придумать, т. е. когда ты погрузился в тему, а тебя все время отвлекают. Но такие темы редко бывают очень срочными и всегда можно заняться ими после конца рабочего дня.

Через несколько дней после того, как я стал замом директора, заходит ко мне Ира Есаулкова, заведующая заводской библиотекой, и кладет на стол несколько свежих литературно-художественных журналов. Оказывается, мои предшественники читали их в рабочее время. Я удивился и распорядился, чтобы она мне ничего не носила, удивился потому, что самое интересное в рабочее время — это сама работа. И если ты, наконец, настроил работу так, что у тебя появляется свободное время, то это еще интереснее, поскольку теперь у тебя появляется возможность подумать, как свою работу сделать еще лучше.

И вот теперь представьте, что вы на моем месте и что вам сообщают, что новый начальник БРМЦ (фактически директор литейно-механического завода, численностью, если не ошибаюсь, в 1,5 тысячи человек) первый рабочий день начал с обдумывания того, как ему обустроить кабинет. Что бы вы о нем подумали? Правильно, меня это возмутило: по моим представлениям, ему лет 5 предстояло думать только о том, как улучшить работу БРМЦ, а не о том, в каком интерьере он будет смотреться. Заявку я, конечно, подписал, однако вечером решал с Донским разные дела, в том числе дошли и до БРМЦ, и тут я вспомнил про кабинет Дуйсенова и рассказал Донскому об этом первом шаге нового начальника. Запомнилось, что Семен Аронович не стал расспрашивать меня, зачем я ему о таком пустяке сообщаю, а замолчал и, задумчиво постукивая карандашом по столу, сказал: «Что же! Возможно, мы и ошиблись с его назначением». Действительно, довольно скоро Дуйсенов был освобожден от этой должности, но работать на заводе на меньшей должности не захотел — перевелся на работу в Павлодар.

Заканчивая эти размышления об опыте (писать я о нем буду и дальше), хочу отметить, что формально самым большим опытом обладают так называемые ученые. Правда, это опыт книжный, но все же опыт. Однако из опыта работы с учеными я обратил внимание на то, что они очень редко превращают свой опыт в результаты, и в целом он им служит только предметом болтовни и умствования. Но на реальном заводе только на болтовне и умствованиях далеко не уедешь, тут опыт нужен для получения результата, а не для болтовни, причем, само собой, нужен точный опыт. А в точности его никогда уверенности нет, и всегда есть страх, что не получится, что вместо результата получишь убытки. Поэтому тут нужен и опыт мужества и смелости, опыт в принятии самостоятельных решений. Начальник без самостоятельных решений — на заводе не начальник.

Я стал настоящим начальником — начальником цеха — в 31 год, но к тому времени я уже имел 14 лет общего трудового стажа. Между тем, когда я давал согласие стать начальником ЦЗЛ, меня это и радовало, и пугало, и если бы меня не назначили, то меня это, скорее всего, ничуть не огорчило бы: отвечать за людей, это, как я уже сказал, не очень большой подарок.

Не знаю, сумел ли я обрисовать вам ту главную обязанность, которая лежит на заводском инженере, и которая лежала на молодом и неопытном Друинском, — сделать нужное дело при помощи техники и людей.

Думаю, для меня и для всех моих коллег наиболее тяжелой является работа с людьми, поэтому давайте немного продолжим эту тему.

Дата добавления: 2015-08-18