По наклонной.

Они подъехали к Виссерину, когда солнце уже опускалось за деревьями и местность окрашивалась чёрным. Башни можно было увидеть за мили. Дюжины их. Полусотня. Высокие, тонкие как пальцы знатной дамы, торчащие в облачном серо-голубом небе - тонкие иглы света рассыпаны там, где в высоких окнах горят лампы.

- Полно башен, - пробормотал про себя Трясучка.

- В Виссерине всегда была на них мода. - Коска ухмыльнулся ему исподлобья. - Некоторые, многовековые, восходят ко временам Новой Империи. Знатнейшие семьи соперничают в строительстве наивысочайших из них. Это предметы гордости. Я вспоминаю, когда был мальчишкой, одна обрушилась до того, как была закончена, не далее трёх улиц от нашего жилья. При крушении погибла дюжина бедняг-горожан. Бедняки - вот кто всегда оказывается раздавленным под амбициями богатых. И всё же они редко сетуют, потому что... ну...

- Они мечтают о собственных башнях?

Коска хмыкнул. - Что-ж, да, полагаю так. Они не замечают, что чем выше ты взберёшься, тем дольше тебе придётся падать.

- Люди редко замечают такое, пока земля не понесётся им навстречу.

- Твоя правда. И я боюсь, что множество богачей Виссерина скоро свалятся...

Дружелюбный запалил факел, также как и Витари, а третий Дэй укрепила спереди повозки освещать дорогу. Факелы уже повсюду светили вокруг них, и дорога стала струйкой маленьких огонёчков во тьме, петляя через тёмные луга навстречу морю. В другое время могло бы сложиться прелестное зрелище, но не сейчас. Надвигалась война, и никто не был в настроении любоваться.

Чем ближе они подезжали к городу, тем более дорога становилась забитой людьми, и тем больше мусора валялось по её обочинам. Половина из них похоже отчаянно стремилась в Виссерин, попасть куда-нибудь за стены и за ними укрыться, другая половина спешила из него выбраться, попасть куда-нибудь в чистое поле и убежать. Вместе с войной к крестьянину приходит сволочной выбор. Цепляйся за свою землю и получи свою долю пожаров, и наверняка, грабежей, с, более чем вероятно, насилием и убийством. Пробирайся в город, при случае, если там для тебя найдут место, рискуй быть обобранным твоими же защитниками или попасть под разбой и резню, если город возьмут. Либо беги прятаться в глушь, где может тебя поймают, может будешь голодать, может просто умрёшь ледяной ночью.

Само собой, война убьёт сколько-то солдат, но при этом остальных оставит с деньгами, и песнями, чтоб их петь, и костром, чтобы сидеть вокруг него. Крестьян же она убъёт намного больше, и не оставит остальным ничего кроме пепла.

Как раз для поднятия настроения, по темноте начал капать дождь, шипя и шкварча на мерцающих факелах - возле них круги света испещрили белые полоски. Дорога превратилась в липкую грязь. У Трясучки чесалась промокшая голова, но его мысли были далеко отсюда. В том же месте, где имели обыкновение блуждать последнюю пару недель. Назад к Кардотти и тем чёрным делам, что он там натворил.

Брат всегда говорил ему, что один из самых низких поступков, которые только мог совершить мужчина - убить женщину. Уваженье к женщинам и детям, верность старым путям и своему слову - вот в чём отличье человека от животных, а карлов от убийц. Он вовсе не собирался убивать, но ведь когда машешь сталью в толпе, нельзя уклоняться от вины за последствия. Тот хороший человек, каким он приехал сюда должен был бы сгрызть себе ногти до кровавых ошмётков над тем, что натворил. Но всё что возникало у него в голове, когда он думал о клинке, вырывающем окровавленный кусок из её рёбер, о гулком звуке при этом, о её застывшем взгляде, когда она умирая, сползала по стене - было лишь облегчением, что он оттуда убрался.

По ошибке зарубить в борделе женщину означает убийство, зло, как оно есть, зато специально зарубить в битве мужчину - дело насквозь благородное? Повод гордиться, слагать песни? В былые времена, сгрудившись у костра, наверху, на холодном Севере, всё казалось простым и ясным. Но Трясучка уже не так отчётливо, как раньше видел разницу. И ведь не похоже, чтобы он запутался. Просто понимание далось ему неожиданно. Раз ты взялся убивать людей, тебе не видно черты у которой положено остановиться.

- Похоже, тёмные мысли одолевают тебя, друг мой, - произнёс Коска.

- По моему не время для шуток.

- Наёмник усмехнулся. - Мой старый наставник Сазайн однажды сказал мне - ты должен смеяться каждый миг, пока жив, ибо впоследствии возникнут серьёзные затруднения.

- Да ну? И что с ним стало?

- Умер от гнойной раны в плечо.

- Убогая концовка.

- Ну, если жизнь это шутка, - произнёс Коска, - то чёрная.

- Значит, лучше не смеяться - на тот случай, если окажется, что подшутили над тобой.

- Или приспосабливать своё чувство юмора.

- Чтобы посмеяться над этим, тебе придйтся исхитриться так его приспособить.

Коска почесал шею, пока всматривался в стены Виссерина, чернотой вздымающиеся из сгущающегося дождя. - Должен признаться, сейчас не могу заметить ничего смешного.

Судя по огням, у ворот была страшная давка, и пока они подъезжали ближе, симпатичней она не становилась. Время от времени народ выходил наружу - старики, юноши, женщины с детьми на руках, пожитки навьючены на муллов или на собственные спины, кругом по грязи скрипели колёса повозок. Народ выходил наружу, боязливо пробираясь сквозь озлобленную толпу - только мало кого пропускали в другую сторону. В воздухе можно было учуять гнетущий страх, и чем гуще толпились люди, тем сильней он одолевал.

Трясучка спрыгнул с лошади, потянул ноги и проверил, что меч свободно выходит из ножен.

- Ничего. - Под капюшоном волосы Монзы липли к её мрачному лицу. - Я проведу нас внутрь.

- Ты абсолютно убеждена, что нам надо внутрь? - потребовал ответа Морвеер.

Она бросила на него догий взгляд. - Армия Орсо не более чем в двух днях позади нас. Это значит - Ганмарк. А может и Верный Карпи с Тысячей Мечей. Там, где они, туда нам и надо, вот и всё.

- Конечно, ты мой наниматель. Но я считаю своим долгом указать на излишнюю непреклонность. Наверняка мы можем разработать менее опасную альтернативу попаданию в западню в городе, который скоро окажется в кольце враждебных сил.

- Переждав здесь мы ничего не добьёмся.

- Мы ничего не добьёмся если нас убьют. Настолько негибкий, не допускающий отклонений план хуже, чем не... - Она отвернулась, прежде чем он договорил и направилась к арке, проталкиваясь промеж тел. - Бабы, - прошипел сквозь сжатые зубы Морвеер.

- Что с ними не так? - буркнула Витари.

- Полностью исключая настоящее общество: они склонны думать скорее сердцем, чем головой.

- Да за такие деньги, мне плевать - пусть хоть задницей думает.

- Подыхая богатым всё равно подохнешь.

- Получше, чем сдохнуть бедным, - вмешался Трясучка.

Вскоре после этого полдюжины стражников растолкали толпу, отгоняя народ копьями, расчистили грязный проход к воротам. С ними вышел унылый офицер, вместе с Монцой за его плечом. Несомненно, она посеяла пару монет и вот взошёл урожай.

- Вы шестеро и телега, - офицер показал пальцем в перчатке на Трясучку и остальных, - проходите. Вы, шестеро, и больше никто.

Оставленные стоять у ворот начали гневно роптать. Кто-то отвесил пинка телеге, когда она пришла в движение. - Что за херня? Это несправедливо! Я всю жизнь платил Сальеру налоги, а меня отшвыривают? - Кто-то впился в трясучкину руку, когда тот попытался провести коня следом за повозкой. Крестьянин, и, насколько он мог разобрать при свете факелов под моросящим дождём, ещё более неприкаянный, чем остальные. - Почему этих мерзавцев впускают? У меня семья и её...

Трясучка врезал ему кулаком по морде. Пока он падал, поймал его за куртку и второй удар последовал за первым, валя крестьянина на спину в придорожную канаву. Кровь на лице пузырилась и чернела в свете заката, когда тот стал пытался встать. Если уж затевать неприятности, то лучше всего затевать и завершать их одновременно. Лёгкое применение силы сразу убережёт тебя от жестокого насилия в последствии. Так решил бы вопрос Чёрный Доу. Поэтому Трясучка быстро шагнул вперёд, поставл башмак на грудь того мужика, и толкнул его обратно в грязь.

- Лучше сиди где сидишь. - Другие стояли позади, тёмные мужские фигуры, женщина с двумя детьми рядом с ней. Один парень смотрел на него не отрываясь, набычившись, будто собирался вмешаться. Наверное сын крестьянина. - Малыш, я этой хернёй на хлеб зарабатываю. Приспичило прилечь? - Парень покачал головой. Трясучка снова взял коня под уздцы, щёлкнул языком и направился к арке. Не слишком спеша. Наготове, на случай если какой-нибудь дурак надумает его проверить. Но не успел он сделать шаг-другой, как они уже снова принялись голосить. Заявлять, какие они особенные, что их надо пропустить, тогда как остальных оставить волкам. Мужику, заработавшему выбитые передние зубы было не о чем плакать. Те, кто не сталкивались с гораздо худшим, догадывались, что скоро столкнуться. И всей их заботой было не оказаться на переднем крае.

Трясучка силился вспомнить, что говорил ему Ищейка, там, в Адуе, как сейчас казалось - сто лет назад. Что-то о том, что кровь приводит к большей крови и не поздно стать выше всего этого. Стать хорошим человеком. Хорошим человеком был Рудда Тридуба, никого не было лучше. Он всю жизнь придерживался старых традиций, никогда не шёл лёгким путём, если считал, что это неправильно. Трясучка гордился объявлять, что сражался вместе с ним и звал его "вождь". Но что в конце дала Тридубе его честь? Пару памятных слов под хмельком у костра? Это, и трудную жизнь, и когда она закончилась - место в грязи. Отъявленной мразью был Чёрный Доу, хуже Трясучка и не видывал. Человек, ни в жизнь не глядящий врагу в лицо, если можно было ударить в спину, без лишней мысли сжигал целые деревни, преступал собственные клятвы и плевал на последствия. Человек, милосердный как чума и с совестью размером с воший хер. Теперь он сидит на троне Скарлинга, и половина Севера у его ног, а другая половина ссытся произнести его имя.

Они вышли из туннеля в город. Из сломанных желобов на стёртые булыжники хлестала вода. Мокрая вереница мужчин, женщин, мулов, телег ожидала очереди на выход, наблюдая как они бредут в противоположном направлениии. Трясучка запрокинул голову, глаза сузились от капающего на лицо дождя, когда они проходили под великой башней, взмывавшей в тёмную ночь. Должно быть в три раза выше высочайшей из карлеонских, и при этом не самая большая из окружающих.

Он скосил глаза на Монцу своим, так здорово разученным способом. У неё был обычный хмурый вид, глаза устремлены прямо вперёд, свет от минуемых факелов двигался по твёрдым чертам лица. Похер на совесть вместе с последствиями. Сперва месть, а вопросы потом.

Он пошевелил языком во рту и сплюнул. Чем больше он присмаривался, тем больше замечал, что она была права. Пощада и трусость были одним и тем же. Никто не награждал за добрые намерения. Ни здесь, ни на Севере, нигде. Ты что-нибудь хочешь - ты должен взять это сам, а самым великим становится тот, кто больше всех захапал. Наверное было бы здорово, если бы жизнь была устроена по другому.

Но она была такой, как была.

Как всегда у Монзы всё затекло и ломило. Как всегда она разозлилась и устала. Курить ей хотелось сильнее обычного. И просто в качестве вечерней приправы - она промокла, замерзла, и вдобавок натёрла кожу седлом.

Она помнила Виссерин прекрасным местом, полным сверкающего стекла и радушных домов, превосходной еды и свободы. Правда в последнее посещение у неё было на редкость хорошее настроение, тёплое лето вместо холодной весны, кроме Бенны ей было некем командовать, и не было тех четверых, которых предстояло убить.

И всё же это место не слишло похоже на яркий сад наслаждений из её памяти.

Там, где ярко горели светильники, теперь наглухо закрылись ставни, лишь по краям просачивался свет, попадая на стеклянные статуэтки в наддверных нишах и заставляя их искриться. Домашние духи, традиция из дальнего далёка, ещё до времён Новой Империи их ставили сюда приносить процветание и отваживать зло. Монца гадала, на что сгодятся эти куски стекла, когда в город вломится армия Орсо. Не на многое. На улице гнездился страх, чувство угрозы, столь тяжкое, что прилипло к влажной коже Монзы и заставило вздыбиться волоски на её шее.

Не то, что бы Виссерин не кишел народом. Некоторые бежали пробираясь к вратам и причалам. Мужчины и женщины с поклажей, всем, что могли спасти на своём горбу, дети на буксире, позади шаркали старики.

Мимо гремели фургоны, нагруженные мешками и ящиками, матрасами и комодами, всеми видами бесполезного барахла, что без сомнения закончит жизнь брошенным вдоль одной из дорог за стенами Виссерина. Потеря сил и времени - пытаться спасти в такую пору что-нибудь помимо собственной жизни.

Если решил бежать, лучше не мешкать.

Но было множество и тех, кто прибыл в город искать убежища, и к великому своему смятению оказался в тупике. Они кое-где располагались прямо на улицах. Они заполоняли подворотни, жались от дождя под одеялами. Они втискивались в галереи пустого рынка, прячась всякий раз, когда мимо топали колонны солдат в покрытых каплями влаги доспехах, переливающихся в отблесках факелов.

Сквозь тьму эхом доносились отзвуки. Звон бьющегося стекла и треск раздираемого дерева. Возгласы испуга и гнева. Один или два раза даже настоящие вопли. Монца догадалась, что кое-кто из местного городского населения дал разграблению ранний старт. Расквитаться с парой недругов или стырить пару завидных вещиц, пока взоры могущественных нацелены на их собственное выживание. Один из редких моментов, когда человек способен обрести что-нибудь за просто так и всё больше и больше народа будут пользоваться этим преимуществом, пока за городом собираются войска Орсо. Вещество скрепляющее цивилизацию уже начало растворяться.

Монца замечала глаза, сопровождавшие её и её вольную весёлую ватагу, пока они медленно ехали по улицам. Глаза исполненые страха, глаза исполненные недоверия, и другого плана - пытающиеся понять, достаточно ли они слабы или богаты, чтобы стоило их грабить. Она придерживала поводья правой рукой, несмотря на боль, что они ей причиняли, так левая могла покоится на бедре, рядышком с рукояткой. Единственный закон в Виссерине сейчас на острие меча. И ведь враг ещё даже не появился.

Узрел я ад, писал Столикус, и то был осаждённый город.

Впереди них дорога проходила под мраморной аркой, длинная струя воды падала с её замкового камня. Сверху на стене нарисована фреска. В её верхней части на троне восседал великий герцог Сальер, оптимистически изображённый привлекательно пухлым, вместо страдающего тяжким ожирением. Он протягивал благословляющую руку, отеческая улыбка излучала небесный свет. Под ним виссеринские граждане, в ассортименте от черни до аристократов, скромно наслаждались дарами его добродетельного правления. Хлебом, вином, златом. Под ними, вдоль верхнего края арки золотыми буквами в человеческий рост выбиты слова - смелость, милость, справедливость. Кто-то с неуёмной тягой к правде умудрился взобраться туда и намалевал поверх красными полосами - жадность, трусость, пытки.

- А это жирное уёбище, Сальер, дофига о себе возомнил.- Повернувшись к ней усмехнулась Витари, её рыжие волосы дождь окрасил в тёмно-коричневый. - Но полагаю, выделываться ему уже не долго, ведь так?

Монца только буркнула. Всё о чём она думала, глядя на резкие черты лица Витари - насколько ей можно было доверять. Они могут попасть в самый центр военных действий, но более чем вероятно, самая страшная опасность по прежнему таится внутри их отрядика изгоев. Витари? Здесь ради денег - самое стрёмное побуждение, ведь всегда рядом та или иная сволочь с карманами пошире. Коска? Разве можно полагаться на знаменитого перебежчика, пьяницу, кого она сама уже однажды и предала? Дружелюбный? Кто бы знал, что, чёрт возьми, творится у него в башке?

Но, по сравнению с Морвеером, те - дружная семья. Она засекла взгляд через плечо и поняла, что тот набыченно хмурится с сиденья повозки. Этот человек сам яд, и почуяв выгоду убил бы её в тот же миг, с лёгкостью, как букашку раздавил. Он уже высказывался против приезда в Виссерин, но выкладывать ему все свои соображения - последнее, что ей хотелось. Что Орсо наверняка получил письмо Эйдер. Наверняка положил деньгами Валинта и Балка королевскую награду за её смерть и теперь половина всех убийц Земного Круга прочёсывают Стирию, желая положить в свой мешок её голову. Вместе с головами каждого, кто ей помогал, естественно.

Больше шансов, что они уцелеют посреди битвы, нежели вдали от неё.

Лишь одному Трясучке она могла бы довериться хотя б наполовину. Он сгорбившись ехал рядом с ней, большой и молчаливый. Его болтовня конкретно бесила в Вестпорте, но сейчас завяла, и странно сказать - оставила пустоту. Он спас ей жизнь в туманном Сипани. Жизнь Монзы значила для неё далеко не то, что раньше, но спасающий её человек по прежнему охрененно высоко поднимал в её глазах свою оценку.

- Что-то ты вдруг замолчал.

Она с трудом различала в темноте его лицо, лишь жёсткие очертания, тени в глазницах и ямках щёк. - Не думаю, что мне есть что сказать.

- Раньше такое тебя не останавливало.

- Что ж. Я начинаю по другому на всё смотреть.

- Неужели?

- Может ты считаешь, что оно мне раз плюнуть, но это усилие - пытаться не терять надежду. Тяжкое усилие - и оно видимо уже не окупится.

- Мне казалось, быть хорошим человеком - сама по себе награда.

- А мне стало казаться, что это не та награда за все труды. На случай, если ты не обратила внимание - мы в гуще войны.

- Поверь мне, я знаю как выглядит война. Я прожила на ней большую часть жизни.

- Да какая нафиг разница? Я тоже. И с того, что я видел, а я видел дофига, война не то место где люди становятся лучше. Думаю, отныне мне стоит действовать по твоему.

- Выбери себе бога и воздай ему хвалу! Милости просим в реальный мир! - Однако не сказать, что она не почувстовала укол разочарования, несмотря на все свои усмешки. Монца может и давно бросила быть приличным человеком, но почему-то ей нравилась мысль, что она могла бы видеть перед собой пример. Она натянула поводья и дала лошади вольно. Повозка с грохотом остановилась позади неё. - Нам сюда.

Строение, что они с Бенной приобрели в Виссерине было старым, построенным до того, как город обзавёлся добротной стеной. Тогда всем богачам приходилось самим заботиться об охране своего имущества. Пятиярусный каменный дом-башня, с залом и конюшней сбоку, с зауженными окнами на первом этаже и бойницами высокой крыши. Башня была большой и чёрной на фоне тёмных небес, совсем другое, чудовищное существо, по сравнению с домиками из обложенного кирпичём дерева сгрудившимися вокруг неё. Она поднесла ключ к окованой двери и вдруг нахмурилась. Дверь приоткрыта на щель, свет виднелся на шершавом камне у нижнего её края. Она указала туда, приложив палец к губам.

Трясучка замахнулся здоровенным башмаком, от его пинка дверь распахнулась, содрогаясь. Дерево грохнуло с той стороны, как будто с дверь с размаху на что-то налетела и смела с пути. Монца шмыгнула туда - левая рука на рукояти меча. Кухня оказалась пуста мебелью, зато полна людьми. Неряшливые и усталые с виду, каждый из них вытаращился на неё, остолбенело и испуганно в свете дрожащей свечи. Ближайший - коренастый мужик с рукой в перевязке - в замешательстве слетел с пустой бочки и ухватился за длинную деревяшку.

- Свали! - заорал он на неё. Другой мужик в грязной крестьянкой толстовке сделал шаг навстречу, замахиваясь топориком.

Трясучка обогнул плечо Монзы, пригибаясь под притолокой, и выпрямился во весь рост, на стену позади него упала огромная тень, обнажённый тяжёлый меч блеснул, опущенный параллельно ноги северянина. - Сам свали.

Крестьянин сделал, как ему велели, испуганные глаза не отрывались от длинной железки.

- Да ты, нахрен, кто вообще?

- Я? - огрызнулась Монца. - Это мой дом, мудачёк.

- Одиннадцать их, - произнёс Дружелюбный, просачиваясь сквозь дверной проём внутрь. Наряду с двумя мужчинами здесь были две старые женщины и ещё более древний дед, весь скрюченный, он мотал заскорузлыми руками. Была женщина примерно возраста Монзы, с ребёнком на руках, рядом с ней две девочки, вполне похожие, чтобы быть близняшками, сидели и таращились большими глазами. Девушка примерно лет шестнадцати стояла у потухшего очага. Она выставила вперёд нож грубой ковки, которым потрошила рыбу, а другой рукой загораживала мальчишку, может лет так десяти, отодвигая его за своё плечо.

Просто девчонка - заслоняет младшего братика.

- Убери меч, - сказала Монца.

- А?

- Сегодня никого не убъют.

Трясучка насупил на неё густую бровь. - И кто теперь у нас оптимист?

- К счастью для вас, я купила большой дом. - Тот, с перевязанной рукой, выглядел главой семейства, поэтому она обратилась к нему. - Для всех нас найдётся место.

Он бросил свою дубинку. - Мы хуторяне с верховья долины, всего лишь ищем какое-нибудь укрытие. Здесь всё так и было, когда мы сюда зашли, мы ничего не крали. От нас ничего плохого не будет...

- Постарайся, чтоб не было. Это все из вас?

- Меня зовут Фёрли. Это моя жена...

- Как вас зовут мне без надобности. Вы сидите здесь внизу и не путаетесь под ногами. Мы разместимся наверху, в башне. Туда, наверх, вы не заходите, ясно? Вот так никому не будет плохо.

Он кивнул, его страх стал смешиваться с облегчением. - Понял.

- Дружелюбный, заведи лошадей в стойла, и убери повозку с улицы. - От этих голодных крестьянских лиц - беспомощных, слабых, нуждающихся - Монцу затошнило. Она пинком смела с дороги сломанный стул и начала подъём по петляющим во тьме ступяням, ноги одеревенели после целого дня в седле. Морвеер увязался за ней на четвёртый этаж, сразу следом Коска с Витари, сзади шла Дэй с дорожным чемоданом в руках. Морвеер нёс светильник, нижнюю часть его безрадостного лица будто макнули в лужицу света.

- Эти земледельцы для нас явная угроза, - пробурчал он. - Тем не менее, проблему легко решить. Наврядли необходимо применять Короля Ядов. Пожертвовать от щедрот буханку хлеба, конечно посыпанного пыльцой Леопардового Цветка, и они бы прекратили...

- Нет.

Он сморгнул. - Если ты намереваешься предоставить им хозяйничать внизу, я должен выразить серьёзнейший протест по...

- Протестуй. Увидишь, похеру мне или нет. Вы с Дэй можете поселиться в этой комнате. - Когда он повернулся во тьму, она выхватила светильник у него из рук. - Коска, ты будешь на втором этаже вместе с Дружелюбным. Витари, тебе кажется придётся спать одной, за дверью по соседству.

- Спать одной. - Она ногой пнула по полу отвалившийся кусок панели. - Повесть моей жизни.

- Тогда я к повозке - занесу оборудование в приют для обездоленного крестьянства имени Мясника Каприла. - Морвеер неприязненно потряс головой, поворачиваясь к ступенькам.

- Давай, - бросила ему в спину Монца. Она выждала мгновение, пока не услышала исчезающий скрип его ботинок по лестничным пролётам. Пока, не считая бесконечной, обращённой к Дружелюбному трескотни Коски далеко внизу, на этаже не наступила тишина. Затем она перешла следом за Дэй в её комнату и тихонько прикрыла дверь. - Нам надо поговорить.

Девушка уже открыла чемодан и как раз доставала оттуда ломоть хлеба.

- О чём?

- О том же самом, о чём мы говорили в Вестпорте. Твоём работодателе.

- Он из тебя жилы тянет, да?

- Только не говори, что не тянет из тебя.

- Каждый день и три года.

- По-моему начальник из него не самый удобный. - Монца шагнула ближе, следя за глазами девушки. - Рано или поздно подмастерье должна выйти из тени хозяина, если конечно хочет стать хозяйкой сама.

- Вот поэтому ты и предала Коску?

Монце пришлось выждать миг. - Более или менее. Порой приходится рисковать. Засучить рукава и браться за дело. Но в то же время у тебя есть гораздо более веские причины, чем были у меня. - Сказано мимоходом, как будто всё очевидно.

Пришла очередь Дэй приостановиться. - Какие причины?

Монца притворилась удивлённой. - Ну как же... конечно потому, что рано или поздно Морвеер предаст меня и переметнётся к Орсо. - Она, естественно, не была в этом уверена, но настало время защитить себя от самой возможности.

- Неужели? - Дэй больше не улыбалась.

- Ему не нравится, как я веду дела.

- Кто сказал, что мне нравится как ты ведёшь дела?

- Не видишь что-ли? - Дэй только сузила глаза, в этот раз позабыв про еду в руке. - Если он уйдёт к Орсо, ему нужно будет на кого-то свалить вину. За Арио. На козла отпущения. - Теперь она поняла о чём речь. - Нет, - повысила она голос. - Я нужна ему.

- Сколько ты пробыла с ним? Три года, так ты сказала? А до этого он как справлялся, а? Сколько у него было ассистентов, как ты думаешь? Не видишь что-ли - как много их сейчас с нами?

Дэй открыла рот, замигала, затем задумчиво закрыла его.

- Может он сохранит верность, и мы останемся счастливой семьёй и разойдёмся друзьями. Большинство отравителей неплохие люди, если поближе с ними познакомишься. - Монца склонилась и зашептала. - Но когда он сообщит тебе, что собирается перейти на сторону Орсо, не говори, что я тебя не предупреждала.

Она покинула Дэй, угрюмо глядящую на краюху хлеба, тихо выскользнула за дверь и закрыла её за собой, коснувшись кончиками пальцев. Она поглядела в лестничный колодец, но Морвеера и духу не было, лишь спиралями уходили вниз и терялись в тени перила. Она кивнула сама себе. Теперь семя посажено, надо подождать, что из него прорастёт. Она двинула усталые ноги по узким ступеням наверх башни, через скрипучую дверь в высокий чертог под самой крышей, сверху глухими отзвуками барабанил дождь.

Комната, где они с Бенной счастливо провели вместе месяц, посреди нескольких лет тьмы. Вдали от войны. Смеялись, болтали, из широких окон разглядывали мир. Жили так, как могли бы жить, если б не связывались с военным делом, а разбогатели каким-либо иным образом. Она почувствовала, что вопреки себе улыбается. Стеклянная фигурка до сих пор поблёскивала в своей нише над дверью. Их домашний дух-хранитель. Она вспомнила как улыбался через плечо Бенна, когда кончиками пальцев запихивал его туда.

Теперь он сможет присмотреть за тобой, пока ты спишь, также как ты всегда присматривала за мной. Улыбку смыло с лица и она подошла к окну и потянула за одну из обшелушившихся ставен. Дождь набросил серую вуаль на тёмный город и теперь лил как из ведра, разбрызгиваясь о подоконик. Отдалённый удар молнии на мгновение высветил путаницу мокрых крыш, из мрака нависали очертания других башен. Через несколько мгновений приглушённо затрещал гром и затихая, раскатился над городом.

- А я где сплю? - В дверях стоял Трясучка, положив руку на раму - на плече лежала стопка одеял.

- Ты? - Она провела взглядом по стеклянной статуэтке над его головой, затем вернулась к его лицу. Может раньше у неё были завышенные стандарты, но ведь в то время у неё был Бенна, и обе руки, и за спиной стояла армия. Теперь за ней не стоял никто, кроме шестерых отщепенцев, доброго меча и кучи денег. Генерал должен держаться на расстоянии от солдат, может и так, а скрывающаяся женщина от каждого, но ведь Монца уже больше не генерал. Бенна погиб, а ей кое-что нужно. Ты можешь плакать над неудачами, а можешь собраться и постараться наилучшим образом использовать то, что есть и забить на его недостатки. Она локтем закрыла ставню, морщась опустилась на кровать и поставила светильник на пол.

- А ты здесь, со мной.

Его брови уехали вверх. - Я?

- Всё верно, оптимист. Повезло тебе на ночь глядя. - Она откинулась назад на локтях, скрипнув старой коробкой кровати, и наставила на него вытянутую ногу. - А теперь закрой дверь и помоги снять сапоги - заебали.

Дата добавления: 2015-08-18