Глава 17. Город.

На востоке посветлело, но солнце не смогло пробиться через затянутое облаками небо, оставив лес в тревожной полумгле. Люди на наших спинах спали, утомленные размеренной рысью. Я уткнулся носом в снег, чувствуя невдалеке городскую черту, и тревожно засвистел, движением ушей останавливая стаю.

"Они здесь", - констатировал Арвен, тяжело ложась на снег.

Салтар осторожно дотронулся носом до его уха и поднял на меня уставший взгляд:

"Как они успели так быстро? Стаи должны быть на охоте, только мы принесли достаточно добычи".

Я не знал, что им ответить. Городскую черту пересекали запахи оставшихся четырех вожаков Общины, спешно вернувшихся домой. Обычно мы уходили с зимней охоты перед самым началом бури, когда уже выли Северные Ветра, но ярость Духов еще не разыгралась в полную силу. Волки использовали каждую имеющуюся секунду, чтобы поохотиться, а раз они вернулись так рано, значит, Люциан уже созвал Совет Общины.

"Я узнаю, что к чему, и найду вас", - предложил Арвен.

Я согласно щелкнул челюстями и обернулся к Ольтару, толкая его носом. Салтар встряхнулся, и мгновенно проснувшийся Айдас с громким воплем упал в снег.

- Мы что, уже пришли? – хрипло пробормотал Ольтар, неловко спускаясь с моей спины.

Я перекинулся и кивнул, настороженно глядя в сторону города. Человек помог подняться Айдасу и подошел к Неринге, все еще спящей на Арвене.

- Вставай! – негромко, но твердо приказал он, встряхнув самку за плечо.

Она зашевелилась, засопела носом, громко чихнула и скатилась с омеги, оттолкнув руку брата:

- Пришли?

- Да, - Ольтар кивнул, помогая ей подняться.

- И чего стоим? – спросила Неринга.

Я недоуменно нахмурился, переглянувшись с Салтаром. Он пожал плечами, и хлопнул поднимающегося Арвена по плечу.

- Будь осторожен, ладно?

Омега презрительно оскалился, мазнув носом по щеке альфы, и скрылся в высоких, не запорошенных деревьях, которые составляли визуальную границу дома. Это было дикостью: беспокоиться за омегу в городе, под присмотром Общины, но я тоже ощутил легкую тревогу, глядя ему в след.

- Идем, - сказал я, стряхнув липкий страх резким движением плеч, и направился на север, пересекая остро пахнущую черту.

Мы шли под сенью высоких елей, высаженных на периферии города. Я по памяти пересек южный крест: пересечение двух крупных троп, одна из которых по кругу опоясывала дома, идя почти вровень с волчьей границей. Наши города стояли много-много Кругов, не изменяя своего местоположения. Равнинные волки с низменностей Запада вели кочевой образ жизни, раскидывая переносные дома-шалаши. На севере, в ледяных пустынях волки тоже не строили деревянных зданий, выдалбливая землянки в мерзлой почве. Когда наши леса накрыл водами разлившийся Рамн, мы почти Круг провели в волчьих телах, потому что северные логовища больше подходили для единовременной ночевки, чем для нормальной жизни.

Мы строили дома из древесины всей общиной: надежные и теплые, одноэтажные приземистые логова, с минимумом необходимой мебели. Между домами, в травах, волки протаптывали тропки, посыпали их гравием, принесенным с каменной россыпи неподалеку, чтобы не зарастали вездесущей растительностью. Мы вычищали пространство между домами от валежника, вырезали под корень кедровый стланик, не трогая только деревья. Хаотично разбросанные на большой территории жилища не имели границ друг с другом, перемежаясь сетью тропинок и полянок.

Волки любили простор и не имели власти друг над другом в городе, в двуногом облике различия между членами стаи почти стирались, оставляя только неприкосновенность к омегам и уважение к вожакам. Совет Общины – сбор вожаков и главных омег всех стай, в нее входящих - созывался не часто. Отношения между волками и возникающие на территории проблемы полностью контролировались и решались вожаками – и ни один из тех, кто прокладывал Путь, не смел вмешиваться в дела другой стаи.

Люциан, хоть и не заслужил в городе должного уважения, был альфой и имел полное право созвать Совет, утверждая, что я не справляюсь с возложенными на меня обязанностями и не достоин вести стаю.

Мы прошли по тропке между домами. Город, расчищенный от снега, молчал, и это было неправильно. Я слышал сердца волков, но они прятались от нас за деревьями, темными размазанными тенями скользили вокруг, не подходя близко.

- И когда мы увидим эту вашу Общину? – спросила самка, пристраиваясь сбоку от Салтара и настороженно оглядываясь. Ей явно было не по себе.

Альфа изумленно покосился на нее и недоуменно свистнул мне в спину. Я повел плечами, тоже не понимая, чем объясняется странное поведение Неринги, и отследил, как Айдас и Ольтар переместились в центр, между нами.

- Общиной называются все волки пяти стай, которые живут в городе, - осторожно ответил Салтар. – Время сбора Совета нам сообщит Арвен.

- И куда мы идем? – любезно осведомилась самка.

- Неринга, детка, с тобой все в порядке? – опасливо спросил Айдас.

- Да, а что такое? – она обернулась на чернокожего.

- Да нет, малышка. Ничего, - двуногие встревоженно переглянулись над ее головой.

Мне было не до странного поведения самки: я чувствовал, как дыбится шерсть на загривке волчьего облика. Мне дико хотелось перекинуться, загородить собой Ольтара и смыться из города. Никогда раньше я не чувствовал такого всепоглощающего напряжения и неприятия. В глазах Салтара я видел ответное беспокойство: нас не встретила стая, а в воздухе города витал… страх.

Мы остановились посреди пустой площади, расчищенной от снега, и я крепко сжал руку прижавшегося ко мне Ольтара.

- Виктор, - окликнул меня Салтар. – Я пойду поищу того, кто объяснит нам, что за фигня здесь творится.

- Нет! – я быстро оглянулся на него. – Стой тут.

Он нахмурился, но подчинился, провожая взглядом тень от омеги, мелькнувшую на другой стороне площади.

- Что происходит? – прошептал Айдас.

- Вы всегда так дружелюбны? – мрачно спросила Неринга. - Милое место.

- Виктор! – встревоженный оклик заставил меня резко обернуться и загородить собой двуногих.

К нам спешил Маркус, за ним шел в волчьем обличье Арвен, и я облегченно выдохнул. Но бета остановился в двух метрах от меня, кивнул Салтару и замер. Он был собран и насуплен, будто готовился к охоте, и в обращенном на меня взгляде я различил недоумение. Я не знал, что успел наплести им Люциан, но надеялся, что стая поймет.

- Маркус, когда Совет? – спросил я, делая шаг к волку.

- На закате, - он нахмурился. – Виктор, то, что говорил Люциан - правда?

Салтар презрительно фыркнул, и я рыкнул на него, чуть обернувшись.

- А ты как думаешь? – не успокоился альфа, прослеживая взглядом скользящие тени на периферии площади.

Волки окружили нас охотничьим кругом, и, хотя они и были в человеческом обличье, я чувствовал исходящую от них угрозу. Я почувствовал запахи своей стаи: они замерли на границе скользящего кольца, но не подходили. С ними не было Люциана и его пары, и я облегченно вздохнул, обращаясь к Маркусу:

- Я не знаю, что говорил вам Люциан. Но эти двуногие не представляют опасности для нас, – я повысил голос, чтобы услышала Община. - Они на моей территории и под защитой моей стаи.

Я напряженно замер, ожидая реакции и молясь про себя Великим Духам, а затем облегченно выдохнул, когда волки стаи синхронно взвыли угрожающе-предупреждающим воем, которым охраняется территория. Они выступили из тени деревьев, быстро приближаясь к нам, окружили дружелюбным спокойным кольцом, приветственно вскидывая руки. Я улыбнулся каждому, чувствуя необыкновенную благодарность, и обернулся на успокоено вздохнувшего Ольтара. Двуногие сбились в кучу, самка насуплено прижималась к Айдасу, и чернокожий подмигнул мне, переводя дыхание.

- Так, парни! – хлопнул в ладоши Салтар. – Знакомимся! Вот эти, - он указал на Айдаса и Нерингу, – опасны. Самка будет орать и ругаться, бойтесь ее, она вам все уши пообдирает. Черный безобиден, но за женщину прибьет. Вместе с самой женщиной.

Стая загоготала, с интересом разглядывая Нерингу.

- Очень смешно, - проворчала она, но ожидания Салтара не оправдала. – Когда уже этот ваш Совет?

- Что ты задумала? – резко обернулся к ней Ольтар, сжимая кулаки. – Неринга!

Парни затихли, недоуменно на него глядя, и я положил руку на теплое плечо.

- Ольтар, не здесь, - он недовольно обернулся, но послушался, отходя от фыркнувшей самки. – Салтар, найди Айдасу и Неринге дом.

- А нас не съедят твои друзья, Виктор? – встревожено хохотнул Айдас, обнимая Нерингу.

Я покачал головой. Ребята проследят за безопасностью двуногих, а волки Общины, после того, как стая подтвердила свое покровительство над людьми, не тронут их. Мы так же принимали в семью волков из других Общин: если хотя бы одна из стай брала пришлого под свою опеку, все племя принимало его. Я мог не беспокоиться за людей до начала Совета: их накормят, приютят и оставят в одиночестве под неусыпным надзором.

- Найти дом, - Салтар хмыкнул. – Хорошо. А Ольтар?

Я посмотрел на Ольтара, чуть улыбнулся и без сомнения ответил ритуальной фразой:

- Я приму его в своем доме под защитой своих клыков.

Стая затихла. Я усмехнулся в пораженной тишине, оглянулся на ошеломленных парней. А затем радостно взвыли омеги, им вторили ликующим гоготом беты, и я потянул Ольтара за собой, не слушая пошлых поздравлений и улюлюканья разошедшихся волков.

Мы покинули площадь, прошли сквозь толпу уже не скрывающихся членов Общины, заинтересованно принюхивающихся к двуногому, и я поспешил к своему дому, пробираясь по раскопанным тропинкам.

- Виктор, что это было? – спросил спешащий за мной человек, но я только крепче сжал его руку.

Я жил в маленьком домике, почти логове, притаившемся под сенью дуба. В нем была всего одна комнатушка с кроватью, небольшим столом и огороженной тряпкой кухонькой, в которой я никогда не готовил. Я не был там уже Луны две, а то и три и ожидал увидеть метровый слой пыли и запустение, поэтому изумленно замер на пороге, разглядывая чисто выметенную комнату, прибранную кровать, которую я оставлял в полной разрухе, и аккуратный стол, на котором должны были валяться комья паутины и давнишний кусок черствого хлеба.

- Уютно, - заметил Ольтар, оттесняя меня в сторону и проходя в комнату.

- Это наверняка Арвен, - честно признался я, закрывая дверь и принимая от него скинутую куртку. – Здесь должно быть ужасно грязно.

Ольтар обернулся на меня и посмотрел со странным раздражением:

- У него есть ключи от твоего дома?

- Ключи? – удивился я, кидая одежду на пол, подходя к нему и протягивая руку, чтобы коснуться щеки, но человек ускользнул, увернулся от прикосновения и отвернулся, оглядывая кухоньку. Я недоуменно нахмурился, не понимая причины его злости. – Что такое ключи?

- Железячки, которыми закрывают двери, чтобы не проникли воры, - пояснил он, не глядя на меня. – И чужаки.

Я подошел к Ольтару, осторожно положил руки ему на плечи, но он передернулся, скидывая мои ладони.

- Мы не запираем двери друг от друга. И я не знаю, кто такой «вор», - сцепляя пальцы в замок за спиной, произнес я.

Я не понимал, в чем причина неожиданной вспышки злости Ольтара. Мы не запирали друг от друга двери, потому что в том не было нужды. Беты общины вместе строили дома, до голода мы вместе перерабатывали зерно, честно разделяя хлеб. Каждый из нас имел свои обязанности в городской жизни, и брали мы ровно столько, сколько было надо для поддержания жизни, ни больше, ни меньше. Добыча была собственностью стаи, ее поймавшей, а все имущество двуногого тела – собственностью Общины и каждого из ее членов.

- Виктор, вот ты больной? – Ольтар зло обернулся ко мне, скрещивая руки на груди. – А если к тебе в дом заберется этот ваш… Люциан?

Я недоуменно нахмурился и вздохнул, потирая лоб.

- И что? Я буду рад дать ему недостающее, если, конечно, у меня есть то, что поможет его семье.

Ольтар изумленно моргнул, а затем покачал головой, подошел ко мне и уткнулся лицом в плечо. Я обнял его, чувствуя, как отпускает напряжение предыдущих суток, вдохнул теплый дурманящий запах и ненадолго замер, наслаждаясь его близостью.

- Почему так отреагировала стая? Это же была твоя стая? – глухо пробормотал Ольтар. Я кивнул, кладя голову ему на макушку и погладив по спине. – Тогда, на поляне, что ты сказал им?

- На площади. Я ритуально признался в том, что ты моя пара. Обычное для альфы представление своего омеги стае.

- Своего? – он оторвался от моего плеча и посмотрел хитро и задорно. – А меня кто спрашивать будет?

Я ухмыльнулся, проводя большим пальцем по его щеке.

- Поздно.

- Ну вот, - показушно-горько вздохнул Ольтар. – Я попал в собственность гигантскому волку-людоеду.

Я возмущенно моргнул и отвесил ему легкий подзатыльник, тут же прижимаясь губами ко лбу в качестве извинения. Он засмеялся – маленький бесстрашный человек, не понимающий ничего в моей жизни, но вписавшийся в нее с удивительной легкостью, и я внезапно понял, что он и впрямь мой.

Захотелось завалить его на пол, вжаться лицом во впалый, одуряющее пахнущий живот и торжествующе взвыть волчьим кличем – мое. Весь мой. Навсегда. Я не отпущу его.

Я осторожно, медленно провел ладонью по гибкой, сильной спине, скользнул на бедро и сжал, утыкаясь лицом в изгиб его шеи.

- Скажи мне, Виктор, - задумчиво проговорил Ольтар, и его руки обхватили мои плечи, стиснули, поцарапали спину сквозь ткань рубашки. – Сюда никто не войдет?

Я покачал головой, целуя гибкую, изящную шею, покусывая тонкую, умопомрачительно сладкую кожу и чувствуя биение жизни в маленькой, пульсирующей жилке. Он вздохнул, вжался губами в мой висок – сильно и жарко, и прошептал, обдавая дыханием ухо, и от этого горячечного, задыхающегося шепота поднялись волоски на загривке, а по позвоночнику прокатилась волна крупной дрожи.

- Потому что если сюда кто-нибудь войдет, я наплюю, что слабее и оторву голову. У тебя не будет после проблем?

Я рыкнул, толкая его к кровати, а он прижался ко мне гибким, дурманящим, горячим телом, засмеялся вызывающе и неподдельно, и у меня помутилось в глазах от мысли о том, как отчаянно сладко, как искренне он будет кончать подо мной.

Он вышибал сознание, выбивал разум одним своим видом, телом, дыханием, подкупающей открытостью и ясным синим взглядом, я толкнул его на кровать, и он упал, окидывая меня бездумным взглядом.

Никуда не денется, понял я. Теперь уже никогда. И инстинкты, желание защитить, желание драться, обладать, быть, просто быть с ним, взвыли яростным волчьим набатом в душе и без запаха омеги – Великие Духи, какой омега, какая течка, если его запах, сладкий, терпкий дурманящий человеческий запах разрушал сознание, уничтожал связные мысли и оставлял только голый волчий инстинкт – обладать.

Я сел на кровать, скинув ботинки и небрежно подогнув ногу, расшнуровал его странного вида обувь, откинул ее в сторону и припал лицом к одуряющее пахнущей лодыжке, поцеловал нежную кожу, обхватил пальцами стопу. Он засмеялся, вытягивая ногу из моих рук, сел, потянул к себе за отворот рубашки, откидываясь назад, и я навис над ним, выдыхая на мягкие, податливые губы, гладя их дыханием – о Духи он такой хрупкий, такой…

- Виктор… - выдохнул он, и я на мгновение заглянул в голубые, сумрачные глаза с расширившимися, огромными зрачками – мы верим, что в них отражается Душа, и он был прекрасен, весь полностью и без остатка мой, такой красивый, податливый, непокорный, что я задохнулся, припадая к тонким губам, целуя их, врываясь языком в горячий рот.

Он застонал, и меня пробило дрожью от этого тихого, отчаянного звука, захотелось целовать его всего, каждую клеточку, каждый сантиметр гибкого, сильного тела, ласкать его и наслаждаться его теплом, заставляя кончать для меня снова и снова – для меня, от моих рук, подо мной.

Я зарычал, расстегивая на нем рубашку, запутался в пуговицах и сорвал опостылевшую ткань под задыхающийся смех.

- Ну, Виктор… - простонал он, и я прижался к гибкой шее губами, целуя, кусая, оставляя засосы, чтобы знали, чтобы каждый знал – он мой, только мой, весь, полностью. И – скоро, совсем скоро - без остатка.

- Я подарю тебе новую, я же обещал, - пробормотал я между поцелуями, скользя ладонями по ребрам.

От его дрожи вышибало рассудок, руки сжимались на спине, расцарапывая кожу, и я приник губами к соску, лаская затвердевший комочек, укусил его – Ольтар стонал и выгибался под моими руками, шептал бессвязно и умоляюще, цеплялся за шею, стоило только оторваться и горячо выдохнуть на темное пятнышко влажной кожи, отзывался всем телом, весь, и я понял, что сойду с ума, если он будет так реагировать. И что я готов сходить с ума целую вечность.

Ольтар потянул меня за рубашку к себе, обхватывая руками, скрещивая ноги за моей спиной, толкнулся бедрами в пах, и у меня потемнело в глазах от острой вспышки наслаждения – Великие Духи, вечность бы целовать его, такого открытого, отчаянно сладкого, задыхающегося, стонущего.

- Пожалуйста… - бессвязно прошептал он, потянув с меня рубашку дрожащими, слабыми руками. – Виктор, пожалуйста…

Я рыкнул, перехватывая руки и впечатывая в простыни над его головой, не в силах оторваться от его губ даже на мгновение, даже на секунду, которая требуется, чтобы снять одежду – и он застонал, когда я ворвался в его рот, вылизывая, трахая его языком, умоляюще проскулил, явно уже не соображая, что происходит.

- Виктор… Пожалуйста, Виктор, сними… я … я хочу… хочу…

Я яростно зарычал, но все же нашел в себе силы отвлечься от его губ, и резким движением скинул мешающуюся тряпку. Он отчаянно задышал, когда я прижался грудью к его груди – кожа к коже, сердце к сердцу, и я заскулил от впившихся в спину ногтей, раздирающих, вызывающих дрожь, и снова припал к его соску, покусывая, сильно сжимая другой, вызывая громкий, удивленный вскрик. Я хотел слышать, как он кричит, уткнувшись в подушку, расплавляясь от моих рук, хотел взять его тут же, или ласкать долго и сладко, чтобы он стонал и плакал от невыносимого наслаждения.

От возможности выбора на миг помутнело в глазах, и я задохнулся, вжимаясь лицом в плоский, упругий живот, наслаждаясь его запахом. Руки сжались в волосах, аккуратно подталкивая, и я усмехнулся, мгновенно определяясь, рванул кое-как связанный ремень, потянул за край брюк под недобрый смех человека – он дразнил меня, бесстыжий безумец, но я был готов прощать ему, все и сразу, беззаветно, не задумываясь идти за ним, защищать, оберегать.

Брюки слетели с сильных, длинных ног, и я не вовремя подумал, что придется дарить еще и их – но Великие Духи, да разве можно было думать о чем-то еще, кроме обнаженного человека, так бесстыже раскинувшегося на кровати – открытые бедра, бледная, обветренная, безумно красивая кожа, тонкая рука, ласкающая напряженный член, бесстыдный, прекрасный, льнувший ко мне - весь, беззаветно открытый и податливый – мой.

Люблю, подумал я, обхватывая губами одуряющее пахнущий член, наслаждаясь громким, отчаянным криком – у него ошеломительный, терпкий вкус, и я скользнул пальцами в тесную ложбинку между ягодиц, погладил, лаская, с трудом скользнул в сухое нутро – он не такой, как все омеги нашего племени, мелочи, но за эти мелочи хотелось расцеловать его, всего, так жарко и отчаянно стонущего, так хотелось почувствовать, как он кончает подо мной, так…

Давай, мелькнуло в голове, и я ворвался пальцами внутрь, быстро, сильно, в такт движениям губ и языка, давай же, сейчас, давай! Ольтар взорвался криком, конвульсивно сжимая руки в моих волосах, и его скрутило судорогой, выгнуло дугой. Я отстранился, с трудом преодолевая сопротивление, переводя дыхание, подтащил к себе бьющееся тело и накрыл поцелуем стонущий рот.

- Ты… - он задохнулся, с трудом открывая глаза, и улыбнулся, жарко, маняще. – О, Боги, ты такой…

Я подтянул его к себе, обнимая, замер, уткнувшись носом в плечо, а затем быстрые руки скользнули по моей талии, затеребили пояс мешающихся, тесных брюк, и я обессилено заскулил, поддаваясь и быстрым движением скидывая с себя ненужную тряпку, и снова ныряя пальцами в горячую тесноту.

Ольтар застонал, жалобно и умоляюще, но я не поддался, приникая губами к подбородку бессильно запрокинутой головы, двигаясь медленно и неумолимо, и он стонал, выгибался, льнул к рукам, бессвязно выкрикивая мое имя, когда я сгибал пальцы, лаская его, а затем снова выскальзывал из него, и возвращался, растягивал тугую, жаркую тесноту. Он был великолепен – стонущий, выгибающийся, снующий руками по моему телу, расцарапывающий шрамы, вцепляющийся в волосы на затылке - не такой, как омеги моего народа, но все же прекрасный.

Не так уж мы и отличаемся, скользнула горячечная мысль, когда я снова согнул пальцы, забирая с губ его крик, и выскользнул из него, падая на спину и потянув за собой.

- Оближи, - глухо пробормотал я, и поцеловал его так долго и сильно, как только позволили бесчинствующие инстинкты.

Он улыбнулся горячо и безумно, взгляд на мгновение прояснился, язык скользнул по припухшей нижней губе, и я чуть не взвыл, откидываясь на спину и чувствуя медленные, спускающиеся поцелуи. А затем горячие, безумно горячие губы накрыли ноющий член, и я все же не выдержал, бессильным скулежом отзываясь на каждое движение, запрокинул голову, сжимая сбившееся покрывало и испытывая непреодолимое желание вцепиться в светлые волосы и оттрахать жаркий, дразнящий рот самого невыносимого, самого любимого существа на свете.

Он оторвался от меня, бесстыдно облизываясь, и я резко поднялся, схватил за тонкую талию и с рычанием опрокинул на спину, припадая ртом к смеющимся губам.

- Давай, - выдохнул он, откидываясь на подушку. – Ну, давай же…

Он был красивый – тяжело дышащий, открытый, распластанный, бездумно глядящий мне в глаза, заглядывающий в самое сердце, и тесный, нереально, невозможно узкий, так, что я даже замер, только скользнув внутрь, наслаждаясь обессиленным, задушенным криком, пальцами, разрывающими кожу на спине, бледной, покрытой испариной шеей. Я наклонился, не в силах сопротивляться, продвинулся чуть глубже и снова замер, ловя тяжелое дыхание на губах.

Он закрыл глаза, и я рыкнул, сжимая пальцы у него на бедрах, вдыхая тихий всхлип, прикусывая кожу на подбородке.

- Ольтар… - он с трудом приоткрыл веки, фокусируя на мне расплывающийся, бездумный взгляд. – Смотри на меня…

Он подчинился, и я зарычал, плавными толчками погружаясь глубже, ловя изумленные стоны, насаживая и медленно выходя – он скулил и всхлипывал, упрямо не закрывая глаз, тяжело дышал, с силой кусая губы, и я прижался лбом к его лбу, резким толчком погружаясь в него и замирая, поцеловал болезненную складку между нахмуренных бровей, дрожащие ресницы, скользнул языком в ухо, тихо рыча от болезненного наслаждения.

- Виктор… - прошептал он, тяжело дыша пересохшим горлом, и добавил, нагло и дразняще. – Я сейчас усну.

Я яростно зарычал, приподнялся, подхватывая его под ягодицы, почти вышел и резким, грубым толчком вернулся внутрь, наслаждаясь громким криком, снова вышел, почти до конца, размашисто дернул на себя, чувствуя, как дрожью отдается его всхлип, сменившийся гортанным стоном. Сам застонал, будучи не в силах противостоять жаркой, сжимающейся тесноте, вжался в него, быстрыми толчками доводя до безумия – он забился подо мной, с криком выплескиваясь в ладонь, и я продолжил вбиваться в его содрогающееся тело и, наконец, сорвался вслед за ним в сияющую, ослепляющую пустоту.

Я пришел в себя от рук, перебирающих волосы на затылке, лениво фыркнул ему в живот, и Ольтар содрогнулся от щекотки.

- Ну… - прохрипел он сорванным голосом, и откашлялся, прочищая горло. – Никто не вошел. Чья-то жизнь спасена.

Я не выдержал и засмеялся, приподнимаясь на неверных руках, и прижался к его губам в долгом поцелуе. Он положил руку мне на шею, погладил кожу, кончиками пальцев собирая капельки пота.

- Виктор, сколько осталось до Совета?

- Пара часов, - улыбнулся я, разглядывая крапинки в синей радужке.

- Замечательно, - усмехнулся Ольтар, и прижался к моим губам.

Дата добавления: 2015-08-18