Глава 10. Мечта.

Они были странными. Все трое очень разные, но неизменно странные, и это вводило меня в ступор. Они не знали, как жить, не понимали простейших вещей, не уважали устоев моего народа, с неизменной легкостью и небрежностью попирали их и не чувствовали себя виноватыми. Они называли меня по имени, и хотя я доверил его лишь Ольтару, но он представил меня им так, словно имел на мое имя столько же прав, как и я. Они не уважали меня, как хозяина этих земель, не испытывали друг к другу особого пиетета, и я отчаялся понять, кто же из них альфа-вожак.

Я спрашивал у Ольтара, в один из холодных вечеров, когда Айдас и Неринга спали. Но он лишь рассмеялся, и велел "не заморачиваться по этому поводу". Я понимал их язык, но иногда они говорили нечто такое, что заставляло меня чувствовать себя лесным волком, который пытается постичь тонкости равнинной охоты.

У них была своя очень сложная иерархия и система отношений, совсем не понятная мне. Самка была сестрой Ольтара, но они спорили так, что заглушали рев нескончаемой зимней бури. Айдас спал с Нерингой, но они не были истинной парой, и это сбивало меня с толку. Чернокожий и Ольтар не были братьями, но именно так Айдас обращался к Ольтару, и тот не одернул его ни разу. Ольтар и чернокожий не одобряли поведения самки, но не пытались с ней поговорить по этому поводу.

Я не понимал. Они относились ко мне странно, хотя я и позволил им остаться на своей земле. Неринга боялась меня, но язвила так, что я только вздыхал и напоминал себе, что она омега, и я должен терпеть все ее выходки. Но Ольтар так не считал, и они снова спорили, а Айдас лишь ухмылялся, потирая замерзающие руки. Он тоже был странным: несмотря на черную кожу и прочие отличия во внешности, он был добродушен и широк душой, смешлив и чем-то напоминал мне отца. Наверное, оптимизмом. Айдас сразу же записал меня в друзья, хотя я и не давал ему повода, и относился ко мне со снисходительным дружелюбием, будто я был волчонком, только-только принявшим двуногий облик. Но я был старше его почти на сорок Кругов - "лет", как говорил Айдас или "зим", как называли их Ольтар и Неринга. Это тоже было необычно: двуногие жили всего ничего, не более сотни Кругов, хотя у нашего вида этот возраст был всего лишь половиной жизненного цикла.

Но они оба - и самка, и Айдас - вели себя предсказуемо, и, если не обращать внимания на странности речи и запах, я бы подумал, что они равнинные волчата с низменностей у Западного Моря: такие же подвижные, торопливые и неугомонные.

Ольтар же был непостижим. Он не вписывался в мои понятия о разумном существе, хотя и был умнее и Неринги, и Айдаса. Он метался между настроениями со скоростью бегущего беты: мгновенно переходя от смешливой расслабленности к яростному неприятию. И было неясно, что же такого я сказал. Он был странным: заботился о сестре, не скрывая этого, но позволял ей делать все, что ей заблагорассудится, уважал Айдаса, но вполне мог отвесить ему затрещину, или же сделать так, как тот говорил.

Ольтар был тонким, жилистым, с изящными, но сильными руками, копной непослушных волос и самыми странными глазами, которые мне доводилось видеть. Он выходил на край пещеры и долго вслушивался в вой Северных Ветров, и мне казалось, что неугомонные Духи успокаиваются, смиряют ярость и лишь треплют волосы и рубашку, обтекая гибкое тело. Я не знал, что он видел в снежном безумии, но он улыбался мягко и счастливо, словно ветер был его старым, верным другом, с которым они расстались на долгое время. Он мог долго молчать, глядя в костер и слушая непрекращающуюся болтовню Айдаса, мог говорить, тихо и сумрачно, рассказывая о нравах людских поселений, а мог и спрашивать меня, заглядывая в глаза и возбужденно покусывая нижнюю губу.

Я рассказывал им о своей земле, о реках и ручьях, о лесах; о равнинах на западе и стаях равнинных волков, подвижных и неугомонных; рассказывал о стаях восточных плоскогорий и тех ловких и хитрых народах. Я говорил о ледяных равнинах севера, родине Салтара и его отца, о неприветливом мерзлом пространстве, где жили самые крупные и сильные волки, редко принимающие двуногое обличье. Я многое им рассказал, но только Ольтар слушал меня с жадным, неослабевающим любопытством.

Он был странным, непонятным, удивительным. Разным. И он был красивым.

Волки не делали особых различий между своими телами, но все же мы были созданы иначе, чем остальные существа. Мы были разумны, и наш разум не мог не меняться в зависимости от тела, в котором мы находились. Это был еще один из даров Великих Духов: волчье обличье и волчья сущность - мы были созданы для борьбы, защиты, охоты, и сознание наше неуловимо менялось, не затрагивая разума. Отступали в тень вещи, в двуногом обличье бывшие важными, уходили знания о том, как пользоваться другим телом, просыпались полудремлющие у двуногого инстинкты. Волчье тело - оно было простым и незамысловатым, направленным на бои, на охоту, на защиту.

И иногда инстинкты полностью брали верх над разумом. Я знал пару стай, волки из которых навеки оставались в волчьем обличье: они были великолепными охотниками, но никто никогда так и не услышал от них ни слова. Я проводил в волчьем теле больше времени, чем любой из моей стаи, перекидываясь только для того, чтобы разделать добычу и - изредка - пройтись в городе. И весной, конечно же, весной. Я не испытывал от этого каких-либо неудобств: в волчьем теле мне было комфортно. Но сейчас я думал, что прав был отец Салтара, когда говорил нам, тогда еще волчатам, что стоит одинаково часто бывать в обоих дарованных нам телах, чтобы быть готовым ко всему, что может преподнести другое обличье.

Ольтар был красивым, и я не знал, что мне с этим делать.

Я редко обращал внимание на внешность, возможно, потому что и сам был не особо красив. Я не встречался с омегами, когда у тех не было течки, как делал это Салтар, не нашел истинную пару, в чем неимоверно повезло Люциану. Я жил волком всегда, кроме весны, когда смотрели не на красоту, а на силу, и когда было невозможно противостоять сладкому запаху текущих омег. Я дрался, потому что вынуждали инстинкты, побеждал, потому что был силен, и любил, потому что хотелось любить.

Недотрах, как говорил Салтар, и я кидался на него, ставя наглеца на место. Но он был прав: волчье тело не знало подобных проблем, а двуногое сполна получало весной. Но раньше я никогда не оставался в "человеческой шкурке", как ехидно выражалась самка, на такое длительное время зимой. И я не знал, не умел и не мог понять и справиться с тем, что происходило со мной сейчас.

Зимние бури жестоки и беспощадны, и ярость Духов Северных Ветров может не утихать на наших землях и сутки, и неделю. Волки не охотились, пока не образовывалась более-менее твердая ледяная корка, которая могла выдержать вес нашего тела, и пережидали бури в городах. Я беспокоился за свою стаю: ведь они уже пятый день не выходили на охоту, и скудные запасы должны были подойти к концу. Но у меня не было выхода, и я сидел в пещере с людьми, вслушивался в неослабевающий рев ветра и изредка охотился, с головой утопая в снегу и тратя последние силы. Но буря убивала не только волков, и я приносил в пещеру задубевшие туши павших зверей, мясо которых поддерживало человеческие жизни. Двуногие были слабы, и я видел, с каким трудом им дается даже суточная голодовка, и это вынуждало меня вновь прыгать в рыхлый снег, уже подбирающийся к подножью пещеры, и отправляться на поиски новой добычи.

Самка ворчала на холод, ловко обшивая их куртки шкурами, с помощью вытянутых жил цепляя мех. Я не мерз ни в двуногом обличье, ни тем более в волчьем, и с удивлением смотрел на жмущихся к костру людей. По ночам, когда ветер чуть затихал, пропуская к земле трескучий мороз, я перекидывался, успокоенно вздыхал в привычном теле и засыпал, прижимаясь спиной к мерзлой стене.

Я не знал что мне делать, когда на вторую ночь почувствовал замерзшее тело под боком, но Ольтар, во сне перекатившийся мне под бок, перестал дрожать и трястись от холода, и наконец крепко заснул. Я попытался найти в себе неприятие или брезгливость, но инстинкты молчали, и я тоже уснул, слушая вой бури.

А на следующую ночь неунывающий Айдас перетащил их импровизированные лежаки из еловых веток поближе ко мне, подмигнул угрюмо-смущенному Ольтару и заявил, что он нашел бесплатную грелку. Я не знал значения этого слова, но возмущаться и сопротивляться, как самка, не стал, покорно перекинулся, лег и долго не мог заснуть, слушая стук чужих сердец под боком.

Ольтар тоже не спал. Встал, прошелся по освещенной костром пещере, поворошил угли, и я долго наблюдал за его профилем, четко выделяющимся на фоне пламени. Но затем он вернулся на свой лежак, подкатился мне под бок, кутаясь в куртку, и я заснул. Мне снилось логово, теплый запах молока, нежный, влажный язык на молодой шерсти и сильные руки отца на спине.

Буря продолжалась восемь суток, и все эти дни и ночи я метался, словно раненый зверь, и проклинал непонятное двуногое тело. Но ветра ослабели, Духи исчерпали свою ярость, а утром следующего дня снег блестел ледяной твердой коркой.

Я стоял у подножья чуть занесенного входа в пещеру, вглядывался в яркое голубое небо и с наслаждением вдыхал морозный утренний воздух. Лес измученно затих, и на другой едва видимой стороне оврага далеко вверху были видны тяжелые, припорошенные снегом деревья.

Люди спали, и я перекинулся, с наслаждением потянулся, щелкнул пастью и порычал в тишину, неизвестно кого подзывая. Мне откликнулся монотонный посвист снегиря. Я настороженно навострил уши. Тишину леса пронзил боевой клич черного дятла, и я счастливо взвыл, приветствуя переживший первую зимнюю бурю лес, прыгнул вперед, под оживший птичий гомон погонялся за своим хвостом, щелкая пастью и чувствуя потрескивание ледяной корки под лапами.

Из запорошенного снегом боярышника вылетела испуганная куропатка, яростно махая крыльями, и я погнался за ней, упоенный скоростью и движением, подпрыгнул на три метра вверх, сбил птицу лапой. Я был голоден, но восхищался стойкостью маленькой пташки, пережившей бурю, поэтому жарко подышал ей на голову, порычал, в притворной ярости щелкая клыками, и отпустил нагуливать жирок до следующей встречи.

Мне было радостно и впервые за неделю спокойно.

- Виктор! - послышался голос Ольтара от пещеры, в которой я оставил людей, и я понесся к нему, подпрыгивая, словно волчонок.

В волчьем теле забывались, становились незначительны страхи и сомнения двуногого облика, и я подскочил к нему, толкнул носом в спину, охваченный радостным возбуждением. Ольтар с некультурным воплем упал, перекатился по ледяной корке и остался неподвижно лежать на спине, подставляя лицо разыгравшемуся солнцу. Он жмурил голубые глаза цвета неба над нами, и я подбежал к нему, нависая сверху. Моя лапа, стоящая у его уха, была в два раза больше головы двуногого, и я наклонил морду на бок, задумчиво его рассматривая. На нахмуренной переносице были видны мелкие веснушки.

Ольтар приоткрыл зажмуренные глаза и фыркнул мне прямо в нос. Я резко выдохнул, щеря пасть ему в лицо, и он улыбнулся, счастливо и умиротворенно:

- У тебя изо рта воняет, Виктор.

Я возмущенно проскулил и рыкнул, отрицательно мотнув головой.

- Воняет-воняет, - развеселился Ольтар, кладя мне руку на переносицу и почесывая шерсть на носу.
Я оскалился и рыкнул ему в лицо, щелкнув пастью перед глазами.

- Боюсь-боюсь, - хмыкнул он, отталкивая мою морду, и сел, подняв ко мне голову. - Когда будет следующая метель?

Я неопределенно повел ушами, хотя не чувствовал в воздухе снежного дыхания Духов. Хорошая погода продержится еще неделю-полторы, и за это время надо славно поохотиться и накормить стаю, если нам повезет, конечно. Я щелкнул зубами и сел, обернув хвост вокруг лап, обдумывая ситуацию. Мне все равно, где пережидать следующую бурю, а оставлять людей надолго я не хотел.

Я добежал бы до города, где осталась стая, за шесть-восемь часов. За это время воздух, более сухой вдали от Рамна, окончательно подморозит снег, превращая его в пологую, скользящую равнину. Стая выйдет на охоту, и, если Духи нам помогут, мы наберем мяса на следующую бурю. Я смогу вернуться к двуногим с чистой совестью, а волки будут накормлены.

Но на охоту пойдут не все: я знал, что после убийства омеги, большинство бет стаи останутся с ними для охраны и поддержки. Беты славные охотники, но слабые защитники, но все же рисковать волчатами и просить помощи альф омеги не станут, понадеявшись на превосходящую численность. Я был уверен, что омегу убил альфа, каким бы мерзким и противоестественным мне это ни казалось: омега не покорная овечка, он славно потрепал бы бету, не сумев справиться только с много более крупным и сильным волком. Наверное, Совет Общин пришел к такому же мнению, и альфы до следующей весны не станут подходить к несвязанным с ними омегам. Это было разумно, но противоестественно, и я не желал появляться в городе, где творится нечто подобное.

Я как раз думал, что надо поохотиться для двуногих, прежде чем уходить, как мне в шею прилетел снежный комок. Я подпрыгнул от неожиданности, резко оборачиваясь и щеря клыки в сторону нападения, но там оказался только Ольтар, присевший на корточки возле проломленной мною корочки льда. Он что-то делал с рыхлым снегом, и я заинтересованно повел ушами, опуская верхнюю губу.

- Задумался, Виктор? - весело спросил он, щуря голубые глаза от яркого солнца, и я любопытно потянул носом, не понимая, что он делает. - Хватит спать!

И он метко швырнул в меня ледышкой. Я подставил плечо, недоуменно оскаливаясь и поджимая хвост, но он заливисто рассмеялся, и я замер, неуверенно прижимая уши и засмотревшись, как играет солнечный свет в русых волосах.

И мне по носу снова ударил снежный комок. Я чихнул от неожиданности, припал на передние лапы, коснувшись грудью снега и притворно-угрожающе зарычал. Он кинул ледышку, я поймал ее в пасть, с треском разбивая в ледяную пыль и вызывающе тявкнул.

- Ах, так! - засмеялся он, поднимаясь. - Тогда вот тебе!

От следующего снаряда я увернулся, с места подпрыгнув вверх на пару метров, приземлился на треснувший лед, поймал еще один снежок и помчался на Ольтара, в последнюю секунду вильнув в сторону. Он не удержался на ногах и с хохотом упал, а я остановился сзади него, смешливо щеря клыки, а затем снова припал на лапы.

- Ну держись, - пробормотал он, резко подскакивая и кидая в меня сразу три снаряда.

Я носился вокруг него, чувствуя себя недавно родившимся волчонком, а Ольтар смеялся, ловко уворачиваясь от нападок, и метко обстреливал меня снежками. Мы превратили дно оврага в снежное безумие, ледяная корка почти везде потрескалась, обнажая рыхлый снег и давая Ольтару материал для новых снарядов.

Но потом он запнулся и с счастливо-изумленным вскриком упал на спину, тяжело дыша, а я прыгнул сверху, расставляя лапы по обе стороны его головы, и победно рыкнул ему прямо в лицо, низко опустив морду.

- Ну Виктор, черт тебя дери! - давя смех и тяжело отдуваясь, воскликнул Ольтар, упираясь руками мне в нос. - Из пасти воняет, я же сказал!

Он врал, причем нагло и не смущаясь, и я возмущенно выдохнул, напрягая мышцы. Я собирался так ему и сообщить, поэтому перекинулся, не двигаясь с места. Я снова забыл, что двуногое тело таит массу сюрпризов, поэтому оказался не готов очутиться лицом так близко к его лицу. Он перестал смеяться, резко выдохнув от неожиданности, и я замер, пораженно разглядывая синие крапинки в голубой радужке.

Ольтар был близко, очень близко, так, что я чувствовал, как смешивается наше дыхание. От него пахло хвоей, древесиной и - я осторожно втянул носом воздух - цветами: призрачной орхидеей, стойко переносящей невзгоды, но не цветущей много-много Кругов.

И он был странен, необычен, непостижим, удивителен и очень, очень красив.

- Виктор, - с непонятной интонацией произнес Ольтар, нахмурившись, и я опомнился, скатываясь с него и падая рядом, спиной в снег.

- У меня не воняет из пасти, не ври даже, - на автомате пробормотал я, чувствуя, как сильно хочется взвыть от накатившего отчаяния.

Он был человеком, и у его народа было принято любить и заводить волчат с самками, такими как Неринга. А я был волком, и мне надо было защищать и драться за омегу, одного из стай моего вида. И нечего было и думать...

- Я пойду на север. Буря закончилась, и я должен вести стаю на охоту. Я вернусь к следующей непогоде, через неделю или полторы. Вы продержитесь? - нейтральным тоном спросил я, поднимаясь на ноги.

Он сел и кивнул, не глядя на меня, и я сжал руки в кулаки, так сильно мне хотелось горестно завыть.

- Я поставлю силки, а дрова мы найдем в округе.

Я не знал, что такое "силки", но не стал спрашивать, прыгнул вперед, перекидываясь в полете, и приземлился уже на лапы. Я понесся на северо-восток, намереваясь выбраться из оврага и оставляя сидящего на снегу человека за спиной.

Я долго бежал по ледяной равнине, наслаждаясь слаженной работой мышц волчьего тела, а когда отбежал достаточно далеко, остановился и, не выдержав, взвыл в ясное голубое небо.

Тем воем, которым провожают погибшую мечту.

Дата добавления: 2015-08-18