Глава XLVI. 12 июля 1906 года Альфред Дрейфус был полностью оправдан

12 июля 1906 года Альфред Дрейфус был полностью оправдан. Все приговоры были отменены, и его официально признали невиновным. Огюст воспринял эту новость как отголосок далекого прошлого. Трудно было поверить, что всего несколько лет назад история эта потрясла Францию и так жестоко ранила его самого. Казалось, с тех пор прошла вечность.

На портретные бюсты Родена был теперь такой спрос, что, даже когда он повысил плату до тридцати и сорока тысяч франков, чтобы отделаться от заказов, и запрашивал сумму большую, чем вся стоимость «Врат ада», ему охотно платили. Высокая цена, которую он назначал, вызывала у заказчиков еще большее желание иметь свой портрет в мраморе или бронзе, выполненный руками мэтра, словно только работа Родена могла завоевать им уважение потомства. Огюст был рад полному оправданию Дрейфуса. Он уже давно пришел к убеждению, что офицер невиновен. Но опечалился, вспомнив, что многие принимавшие участие в «деле Дрейфуса» и «деле Бальзака» уже сошли в могилу.

Желая исправить ошибку секретаря, он пустился на розыски Шоле. Он нашел его в убогом номере маленькой гостиницы на улице Жакоби. Шоле выглядел постаревшим и усталым, но обрадовался встрече. И когда Огюст стал извиняться за ошибку Рильке, прибавив: – Я его уволил, – Шоле сказал:

– Мне очень жаль. Ваш секретарь тут ни при чем, я был очень расстроен, я в то время нуждался в деньгах.

Огюст никогда не видел его таким приниженным.

– Сколько вам нужно, Андре?

– Теперь ничего не нужно.

– Это правда?

– Я написал новую пьесу, обещают поставить. Знаете, когда-то я был неплохим драматургом. Не думаю, чтобы подошла для Сары Бернар, для нее она слишком реалистична, но мне дали аванс.

– Если вам понадобится помощь, дайте знать. – И Огюст вынул из кармана и отдал Шоле, не считая, все имевшиеся деньги.

В пачке было несколько сот франков. Шоле растрогался.

– На вас, видимо, теперь большой спрос.

– Слишком большой, – проворчал Огюст. – Со мной хотят встретиться шведский король и король Англии. Как я могу им отказать?

– Кажется, Микеланджело отказал нескольким папам.

Огюст пробормотал:

– Короли, миллионеры… Я становлюсь придворным скульптором. По существу, я теперь только и занят их заказами. Надеюсь, вы не отвернетесь от меня за это?

Шоле взял руку Огюста и с благодарностью пожал.

– Пользуйтесь, дорогой друг, пользуйтесь. Бедность – это очень плохо, поверьте.

Вскоре король Греции посетил Медон, чтобы купить несколько произведений Родена для своей страны. Он подарил Огюсту торс из Акрополя и пригласил его в Афины. Огюсту понравился подарок – он любил греческую скульптуру, – но не снизил своих цен. Огюст пообещал посетить Афины, если сумеет освободиться от дел. Он пригласил короля к обеду, и тот принял Приглашение. Они сидели за столом, когда в столовую вошла Роза в кухонном фартуке подать блюдо королю – она сама готовила обед и боялась, что иначе ей не удастся увидеть Его величество. Огюст страшно рассердился: у них ведь есть слуги, но королю, видимо, было известно, кто она такая, и отступать было поздно. Огюст представил Розу королю, неловко пробормотав:

– Мадам Роза. Король сказал:

– Я польщен, – галантно поднялся, чтобы поцеловать ей руку. В растерянности Роза отпрянула назад, прошептала:

– Я простая экономка, – и выбежала из комнаты.

– Господи! – кричал на нее потом Огюст. – Неужели ты совсем не умеешь себя держать?

Роза была напугана, но молчала, вспоминая, как любезен с ней был греческий король.

Огюста посетил японский посол, который приехал посмотреть его прекрасные японские гравюры. Некоторые считали эти гравюры непристойными, их детали слишком недвусмысленными, но посол согласился с мэтром, что гравюры прелестны и не нужно их дурно толковать. Посол хотел отблагодарить хозяйку дома за гостеприимство, он не покинет Медона, пока этого не сделает. Пришлось позвать Розу. На этот раз Роза была в другом фартуке, под цвет глаз, руки в мыльной пене – она полоскала белье.

Вслед за тем Медон посетил король Англии Эдуард VII, и Роза так и не поняла, почему Огюст не разрешил ей познакомиться с королем. Огюст запретил ей даже выходить из комнаты, а на короля позволил посмотреть только из-за занавески.

Бывший принц Уэльский, еще больше растолстевший, по-прежнему интересовался «Вратами ада».

– С ними покончено! – объявил Огюст. – Да, я все еще работаю над фигурами, Ваше величество. Но только для себя. Не для публики.

– Очень жаль, – сказал Эдуард VII, разглядывая «Врата». Когда король Англии возымел желание забраться на лестницу, чтобы посмотреть на оригиналы «Мыслителя», Огюст не разрешил. На верхушке портала находилось птичье гнездо, и он не хотел беспокоить его обитателей. Эдуард VII пришел в недоумение, когда в ответ на его просьбу сделать бюст одной его близкой знакомой, мэтр заколебался. Эдуард VII сделал нетерпеливый жест, – о цене можно не беспокоиться. Гонорар, предложенный высоким гостем, был более чем щедрый, и Огюст не смог отказаться. Во время работы над бюстом дамы, которая оказалась необыкновенной красавицей, Огюст запретил королю находиться в мастерской. Эдуард VII так разгневался, что готов был отказаться от заказа, но Огюст остался непреклонным. Великодушно и умно поступил сам Эдуард VII: он сдался. Впоследствии Его величество не пожалел: законченный мраморный бюст он счел великолепным.

Затем Огюст вылепил бюсты трех американских миллионеров, и двое из этих заказчиков ему понравились. Джозеф Пулитцер был слеп, – Огюст впервые лепил слепого; а Томас Раян купил у него несколько произведений для музея Метрополитен в Нью-Йорке.

Огюст сомневался, стоит ли делать портрет Гарримана по фотографиям; фотографии, считал он, не передают характера модели. Он переделывал этот портрет много раз.

Когда Роза пожаловалась ему, почему он не представил ее королю Англии, он ответил:

– Ты не умеешь одеваться. И необразованна.

– Почему же ты не дал мне образования? – воскликнула она.

– Тогда я потерял бы тебя. – Он вздохнул. – Мне не следовало лепить портрет по фотографии. Получилась лишь еще одна фотография.

Роза посмотрела на портрет Гарримана и сказала:

– Это неплохо.

– Но и хорошего мало. На фотографиях он приукрашен. Эти богачи никогда не узнают, чего стоят мне их деньги.

– Так зачем ты берешь заказы?

– Довольно нам бедствовать. Я не вылезал из долгов до шестидесяти лет.

– И в этом причина?

Он смотрел на нее, как на безумную, а она думала: какое счастливое было время. Но она не успела ничего сказать – Огюст просил ее заняться обедом.

Радостная от сознания, что может услужить ему, Роза поспешила на кухню. Через час, когда она пришла звать к столу, он уже уехал в Париж. Роза, расстроенная, вернулась на кухню и нашла там маленького Огюста – он ел приготовленный ею обед. Она разразилась гневной тирадой против его отца, но сын равнодушно пожал плечами и сказал:

– А чего ты ожидала? – Покончив с мясом и вином, он попросил денег.

Неужели он никогда не станет взрослым?

– Но ведь я совсем недавно давала тебе, – сказала Роза.

– Это было две недели назад. Мне нужно купить одежду.

– Ты получил кое-что из отцовских вещей, – Старье.

– Когда ты наконец пойдешь работать?

– Чего твердить одно и то же. – Маленький Огюст встал из-за стола. – Если хочешь, чтобы я больше не приходил, не приду. – Он сунул мокрый пакет с пудингом в карман. – Бедная Роза, отец тебя все время обманывает.

– Нет, не обманывает, – сердито возразила Роза. – У меня есть друзья в мастерских, мне рассказывают, кто у него бывает. Он меня не обманывает.

– Значит, тебе известно, что он зарабатывает кучу денег. Должен же он давать тебе что-нибудь.

– Он дает только на хозяйство.

– Я знаю, ты припрятала несколько тысяч. Где они?

Она посмотрела на его седые волосы, лицо пропойцы, грязные ногти и подумала, что Огюста, когда он в хорошем расположении духа, можно назвать даже красивым, а мальчик наследовал от отца все самое худшее. Несчастная, бродячая собака, меняет все время женщин и называет себя художником, наверное, потому, что его отец скульптор, а между тем зарабатывает на жизнь только перепродажей старой отцовской одежды. Но когда он был таким вот печальным и усталым, ее материнское сердце не выдерживало. Разве можно ему отказать? Она дала ему пятьдесят франков и обиделась, когда он сказал: «Только и всего?» Ей показалось, что про себя он ругает ее последними словами. Наверное, какая-нибудь пьянчужка уже поджидает его. Но Роза промолчала, она не могла заставить себя даже попрекнуть сына. И он ушел, сделав вид, что не замечает мольбы в ее глазах. Надо было дать ему еще. Но деньги могут понадобиться и ей самой, с тревогой думала Роза.

Огюст вернулся из Парижа через неделю и не счел даже нужным объяснить причину отсутствия или извиниться за внезапный отъезд, и Роза заключила:

– У тебя новая женщина.

– Во всяком случае, не Камилла, – ответил он. Это не успокоило Розу. – Она красивая, – добавил он, думая, что Роза вспылит. Ему стало жаль ее. – Но тебя я любил больше всех – мы ведь до сих пор вместе.

– Я родилась, чтобы прислуживать тебе, – с горечью заметила она.

– Ну хорошо, хорошо… – Он повернулся, чтобы уйти, ему надоела эта сцена.

А у нее внутри все болело, хотелось крикнуть: «Когда же придет этому конец?» Как устала она от бесконечных обязанностей, где предел ее горю и нечеловеческому терпению, ради чего? Но слова не шли с языка, она страдала молча; по щекам текли слезы.

Тронутый ее болью, он остановился.

– Ты ведь знаешь, дорогая, я хочу, чтобы ты была счастлива тут, в Медоне.

– Можешь не беспокоиться, как-нибудь обойдусь, – ответила она.

Он взял ее руки, которые давно огрубели, и нежно прижал к губам, словно в них заключена была вся красота мира; щеки Розы вспыхнули от такой неожиданной ласки.

– Камилла была очень красива, Роза, и в то время я был безрассуден. Теперь же мне нужен только покой.

Можно ли верить ему? Она не знала. Он все еще мужчина, полный сил.

– А если ты опять станешь безрассудным? Ты всегда был безрассудным, – пробормотала она.

– Я ведь не каменный. А с чувством порой невозможно совладать. Но я-то знаю, кто мне дороже всех. Можно пообедать, дорогая?

«Нет!» – хотела крикнуть она, но вслух сказала:

– Приготовить мясо, Огюст?

– Что хочешь, моя милая.

Дата добавления: 2015-08-18