Пятница, 13 июня, 19.30. Харвестехуде, Гамбург

Для Фабеля во время допроса подозреваемого или свидетеля самыми важными были те доли секунды, в которые люди захвачены врасплох – когда даже заранее отрепетированная ложь не успевает исказить реакцию, непосредственную и естественную. Один из моментов подобной неподконтрольной реакции – когда полиция внезапно звонит в вашу квартиру. В своей частной жизни средний гражданин так редко контактирует с блюстителями порядка, что неожиданное появление уголовной полиции на пороге квартиры для него маленькое или большое эмоциональное потрясение. Типов реакции существует несколько. Основной – страх за своих близких: полицейские просто так не приходят, а только с дурной новостью! Значит, кто-то из близких умер или серьезно пострадал. В любом случае появление уголовной полиции ни с чем хорошим не ассоциируется: несчастный случай, преступление. В зависимости от характера человека реакция варьируется от мгновенной истерики до флегматичного удивления и ворчливой враждебности.

То, как их встретил Джон Максвейн, определенно настораживало. Он им нисколько не удивился. Когда Фабель и Вернер Мейер предъявили свои овальные бляхи, Максвейн просто любезно улыбнулся и бесстрастно пригласил их в квартиру.

Второй раз за день Фабель оказывался в роскоши, в которой ему купаться не суждено, даже если он прослужит в полиции еще двести лет. Конечно, жилище Максвейна не шло ни в какое сравнение с илмазовским особняком, однако размеры и обстановка квартиры говорили о солидных доходах. Надо думать, вся фабелевская мебель стоила дешевле одной люстры в максвейновской гостиной. Впрочем, квартира была обставлена не только дорого, но и со вкусом. И сам Максвейн был безупречен: высокий, стройный, красивый брюнет, которому впору сниматься в кино в роли спортивного и образованного аристократа. Особенно поражали в нем диковинные изумрудные глаза; чем-то они напомнили Фабелю зеленые глаза загадочного старика славянина, которого он заметил в толпе у места преступления. Хотя «архитектура» лиц была, конечно, совершенно разная.

Максвейн провел их в зал с паркетным полом. Пригласив гостей сесть на широкую кушетку, сам сел на такую же кушетку напротив.

– Чем могу служить господам? – с легким оттенком насмешки спросил он. Его немецкий был почти идеален, ничтожный акцент лишь добавлял шарма молодому красавцу.

Фабель улыбнулся и заговорил по-английски:

– Если я правильно угадал, вы не немец. Англичанин? Или, может, американец?

– Вы правы, я шотландец, – произнес Максвейн с немного удивленным видом. – Надо сказать, у вас прекрасный английский язык, герр…

– Фабель. Гаупткомиссар уголовной полиции. Я, собственно, тоже шотландец, только наполовину, по матери. И какое-то время учился в Великобритании.

– Как интересно! – Максвейн окинул полицейского пытливым взглядом. – Чем обязан честью вашего посещения, герр Фабель?

– Мы расследуем два убийства, совершенных одинаково – с соблюдением некоего ритуала, который, похоже, связан с древнескандинавской мифологией, а именно с культом Одина. Случайно стало известно, что вы являетесь чем-то вроде эксперта в этой области. Не могли бы вы рассказать нам поподробнее об этих верованиях?

Зеленые глаза Максвейна несколько секунд изучали Фабеля.

– Герр Фабель, – наконец сказал он, – боюсь, что вы обращаетесь не по адресу. Я – консультант по информатике, а не жрец культа Одина!

– Но вы же интересуетесь данным предметом?

– Чем я только не интересуюсь! Среди прочего – оккультизмом и древними религиями. Однако я не принадлежу ни к какой языческой секте и ни в каких обрядах участия не принимаю. Да и знаток не такой уж глубокий… Так что вам бы лучше проконсультироваться у университетского профессора истории или литературы, который занимается этими вещами серьезно и всю жизнь. Этот источник будет надежнее меня – я ведь всего лишь начитанный любитель.

– Спасибо за совет. Мы им воспользуемся. Но не могли бы вы просветить нас на эту тему хоть немного – для начала?

Вернер Мейер нарочито покашлял. До Фабеля вдруг дошло, что они с Максвейном до сих пор говорят на английском.

– Ах, извините, дружище, – сказал он, переходя на немецкий и поворачиваясь к Вернеру. Затем он обратился к Максвейну: – Давайте, чтобы не обижать моего коллегу оберкомиссара Мейера, говорить по-немецки.

– Хорошо. Итак, вы расследуете что-то вроде серийного убийства по одному шаблону?

– Да. Детали преступления практически во всем совпадают с древним обрядом «кровавый орел»… – Фабель сделал паузу, наблюдая за реакцией Максвейна. Однако на лице того не дрогнул ни единый мускул, оно не выражало ничего, кроме неподдельного интереса.

– А что именно делает преступник: извлекает легкие или вырезает контур орла на спине? – спросил он.

– О! – воскликнул Фабель. – Я понятия не имел, что ритуал существовал в двух видах!

Максвейн вскочил, подошел к длинной этажерке от пола до потолка, разделявшей просторный зал на две комнаты, и быстро нашел две книги – одну из них Фабель видел в магазине Отто.

Держался Максвейн совершенно естественно, словно к нему заглянули на огонек старинные приятели. То ли он был отличный актер, то ли ему нечего было скрывать.

Максвейн быстро пролистал вторую, незнакомую Фабелю книгу и нашел нужную страницу.

– Вот, здесь сказано довольно подробно. Вообще-то не исключено, что на самом деле этот ритуал – чистейшая выдумка.

– Да ну?

– Некоторые историки полагают, что это напраслина, возведенная на викингов жертвами их набегов, – так сказать, лживая антивикинговская пропаганда того времени. Рассказы о ритуале «кровавый орел» многочисленны, но не сходятся в деталях. К примеру, некоторые хронисты утверждают, что у жертвы вырывали легкие, а другие говорят только о вырезанном на спине контуре орла. Такие серьезные разночтения недопустимы, если речь идет о действительно существовавшем религиозном ритуале. Так что старинным летописям полностью доверять нельзя, они отнюдь не объективными людьми писались.

– А что касается современных одинопоклонников… Ведь их, наверное, раз-два и обчелся, – сказал Фабель. – Не могу представить себе, что кто-то в наше время серьезно верит…

Максвейн широко улыбнулся, показывая идеальные жемчужно-белые зубы.

– Тут, герр Фабель, вы глубоко заблуждаетесь. Культ Одина в наше время очень и очень популярен. Особенно среди американцев. Официально это классифицируется как неоязычество. Нацистская идеология в свое время использовала много символов и понятий из древнегерманской мифологии. А в восьмидесятые годы эта мифология стала частью коктейля под названием «Новая эпоха» – движение сгребло в кучу все: буддизм, шаманизм, черную магию и так далее.

– А вы знаете людей, практикующих подобный культ в современном Гамбурге?

Максвейн задумчиво потер подбородок:

– Вы подозреваете в убийствах одинистов? О нет, вряд ли. В общем и целом, невинные чудаки-новоэпоховцы почитают прежде всего Бальдра. – Увидев немой вопрос на лице Фабеля, Максвейн пояснил: – Бальдр в скандинавском языческом пантеоне немного похож на Христа. Так сказать, самый «политкорректный», самый приемлемый из древних кровожадных богов. Да, в Гамбурге есть подобная группа. «Храм Асатру». Я слышал, что они регулярно встречаются в перестроенном складе в Биллштедте.

– Что ж, спасибо за помощь, мистер Максвейн, – сказал Фабель по-английски и встал с кушетки.

В лифте, рассеянно глядя в стену, Фабель сказал Вернеру Мейеру:

– Ох, не нравится он мне! Нутром чувствую – что-то с ним не так. Может, к этим убийствам он и не имеет отношения, однако меня всегда настораживают люди, которых нисколько не удивляет появление в их доме людей из уголовного розыска.

– Порой мне чудится, что в Гамбурге каждому второму есть что скрывать, – криво усмехнулся Вернер Мейер.

– За Максвейном нужно понаблюдать. Пусть наши ребята последят за ним двадцать четыре часа в сутки.

– А нам не дадут по шапке за то, что мы распыляем силы? Ведь у нас против него ничего конкретного…

– Вы организуйте слежение, Вернер. А я уж как-нибудь утрясу этот вопрос с Ван Хайденом.

Дата добавления: 2015-08-18