Июль 1304 года. Заканчивался шестой час[80],когда граф Артюс д’Отон спешился во внутреннем дворе замка

Заканчивался шестой час[80],когда граф Артюс д’Отон спешился во внутреннем дворе замка Ларне. Он тут же подумал об Аньес, о детстве незаконнорожденной девочки, прошедшем в этих стенах.

При других обстоятельствах суматоха, вызванная его приездом, безусловно, развлекла бы графа. Однако несколько дней, незаметно пролетевших после встречи с дамой деСуарси, держали графа в таком напряжении, что его настроение постоянно менялось. Полчаса вынужденного ожидания, разумеется, не улучшили его настроение.

К нему устремилась какая-то матрона, обмахивавшая себя фартуком, что выдавало ее растерянность.

— Монсеньор… монсеньор… — бормотала она, бросаясь на колени прямо перед ним. — Моего хозяина нет дома… Боже мой… — причитала она, словно наступил конец света.

Артюс знал об этом. В конце каждого месяца торговые дела Эда призывали его в Париж. Впрочем, именно это обстоятельство и подтолкнуло графа преодолеть пятнадцать лье, отделявших Отон от замка барона.

— Мадам его супруга больна?

Женщина почувствовала упрек и пустилась в объяснения.

— Нет, нет уж, никак нет, она в добром здравии, хотя срок родов приближается, слава богу. Ей сообщили о вашем приезде, и она готовится достойно принять вас… Она дремала…Но я старая дура, трещу без умолку… Следуйте за мной, монсеньор, прошу вас. Моя дама скоро к вам выйдет.

Артюс подумал, что очаровательная гусыня, обычное молчание которой скрывало полное отсутствие ума, вероятно, рвет на себе волосы в своей спальне, проклиная отсутствие мужа, спрашивая себя, что она должна делать — говорить, молчать, уклоняться, предлагать, чтобы не навлечь на себя гнев Эда после его возвращения?

Наконец появилась Аполлина де Ларне, окруженная тяжелым облаком чесночного запаха. Увидев Аполлину, Артюс растерялся, ведь он ничего не знал о ее беременности. Онапринадлежала к числу тех женщин, которых ожидание появления на свет ребенка не красило. Ее обычно смазливое лицо подурнело, превратившись в сероватую маску, а под глазами образовались огромные синяки. Он протянул руку, чтобы избавить ее от необходимости делать реверанс, и сказал как настоящий лжец:

— Мадам, вы очаровательны.

— Просто вы добрый человек, мсье, — возразила Аполлина, и это доказывало, что ее не обманула его лесть. — Мой супруг…

— …отсутствует, меня уже об этом известили. Очень жаль.

— Вам необходимо с ним срочно поговорить?

— Срочно — это слишком сильно сказано. Скажем, мне хотелось бы вовлечь его в один проект, разработанный мною.

В Аполлине что-то изменилось. Теперь казалось, что бесконечная грусть переполняла хорошенькую безмозглую простушку, какой он ее всегда знал.

— Эд… Мой муж так занят делами, что я вижу его только раз в месяц.

— Добыча минералов требует к себе большого внимания.

Аполлина посмотрела на графа, и ему показалось, что она с трудом сдерживает слезы. Тем не менее она ответила:

— Да, он тоже так говорит…

Потом, взяв себя в руки, она продолжила:

— Но я манкирую своими обязанностями… Вероятно, жара сильно докучала вам в пути. Чарка сидра утолит вашу жажду.

— С удовольствием.

Аполлина отдала распоряжения. Граф устроился на одной из скамей, стоявших около большого стола. Она села напротив, на довольно большом расстоянии, так ей мешал выпирающий живот. Последовало гнетущее молчание. Наконец граф прервал его:

— Знаете, я недавно встречался с вашей сестрой по мужу, мадам де Суарси.

Серое лицо женщины просветлело при упоминании этого имени:

— Аньес… Как она поживает?

— Мне показалось, что очень хорошо.

— А Матильда? Я не видела ее лет пять.

— Теперь это очаровательная и очень хорошенькая барышня.

— Вся в мать. Мадам Аньес всегда была прелестной. Я так жалела, что она не приняла предложение моего супруга и не поселилась вместе с дочерью в замке. Жизнь в Суарси такая ненадежная, такая трудная для вдовы, не созданной для сельских работ. Мы стали бы сестрами, и у меня появилась бы подруга, самая лучшая подруга. Она такая жизнерадостная, такая добрая.

— Это было бы решение, которое устроило бы всех. Но почему она отказалась?

Легкое облачко омрачило взгляд Аполлины де Ларне. Аполлина солгала так неумело, что он почувствовал всю ту печаль, которую она пыталась скрыть:

— О, я не знаю… Возможно, из-за привязанности к своим землям.

Граф убедился, что предчувствия его не обманули: Эду де Ларне, покровительствовавшему своей сводной сестре, пришла в голову мысль, граничившая со святотатством. Досих пор барон раздражал Артюса своим самодовольством, малодушием и грубым обращением с женщинами. Но сейчас раздражение сменилось омерзением, которое внушал ему этот тип извращенцев[81].

Легкость прекрасной бабочки, с которой прежде порхала кроткая Аполлина, превратилась в прах, такой же серый, как и она сама. И это тоже было делом рук Эда. Когда графосознал это, у него стало тяжело на душе. Он корил себя за то, что почти вырвал признание у этой женщины, которую когда-то нашел очень глупой.

Он распрощался с Аполлиной, впервые почувствовав к ней дружеское расположение. На прощание он ей посоветовал:

— Берегите себя, мадам. Вы и ребенок, которого вы носите, просто бесценны.

В ответ она смущенно прошептала:

— Вы так думаете, мсье?

Вернувшись в Отон, граф по-прежнему не находил себе места. Уже наступал вечер, когда он вышел к Монжу де Брине, своему бальи, ждавшему его в библиотеке.

Артюс любил эту небольшую комнату в виде ротонды. Здесь он собрал прекрасную коллекцию книг, привезенных из своих многочисленных скитаний по свету. Здесь он вольготно чувствовал себя, окруженный воспоминаниями, многие подробности которых он забыл. Столько встреченных людей, столько произнесенных имен, столько посещенных мест, но, в конечном счете, так мало тихих гаваней…

Монж смаковал плодовое вино и лакомился медовым пирогом с айвой. Едва граф вошел, как Монж встал и заявил:

— Ах, мсье, вы спасли меня от тошноты.

— А зачем вы горстями поглощали эти лакомства?

— Их нежность успокаивает меня.

— Значит, меня ждет плохая новость.

Прозорливость графа не вызвала удивления у Монжа де Брине. Однако его мрачный вид насторожил бальи.

— Что вас беспокоит, мессир?

— Многое, но я пока не могу ничего понять. Ладно, Брине, выкладывайте.

— Сегодня в полдень один из моих сержантов примчался во весь опор. На опушке леса Клэре была найдена еще одна обезображенная жертва. Но на этот раз похоже, что жертва погибла совсем недавно.

— Монах?

— По всей очевидности.

— Вы сказали, на опушке?

— Да, мессир. Убийца поступил крайне неосторожно.

— Или очень расчетливо, — возразил Артюс. — Он мог быть уверен, что мы очень быстро найдем жертву. Обнаружили ли поблизости буквуА?

— Ее прочертили на земле, почти рядом с ногой.

— Что еще?

— Пока мне больше ничего не известно. Я приказал, чтобы осмотрели окрестности, — объяснил бальи.

Монж де Брине не решался вернуться к предыдущему разговору. Восхищение вкупе с дружескими чувствами, которые питал Брине к графу, не делали его ни одним из близких кАртюсу людей, ни даже приятелем. Впрочем, мало кто мог похвастаться своими тесными отношениями с Артюсом. Сеньор бальи не обращался со своими людьми грубо, но всегда соблюдал дистанцию, что не располагало к откровениям. Однако Монж знал, что граф был человеком справедливым и добрым. И он решился спросить:

— Ваш визит к мадам де Суарси убедил вас в правильности моих слов?

— Разумеется. Я не представляю ее себе кровожадной преступницей. Это образованная женщина, великолепная собеседница и, несомненно, сострадательная.

— А вы не находите, что эта молодая вдова очень красива?

Едва произнеся эту неуклюжую фразу, Монж начал проклинать себя. Граф мгновенно поймет, куда он клонит. Последующий разговор подтвердил, что он оказался прав. Артюс устремил взгляд своих темных глаз на бальи, и Монж уловил в них маленькую ироничную искорку:

— Разумеется. Брине, вы изображаете сваху?

Краска залила лицо бальи под пробивавшейся щетиной, и он сразу же присмирел.

— Полно, Брине, не берите в голову. Ваша забота согревает мое сердце. У вас счастливый брак, друг мой, и вам всюду мерещатся свадьбы. Перестаньте беспокоиться. Рано илипоздно я сделаю наследника, как мой отец.

В готовности Монжа устраивать свадьбы всем тем, кому он желал счастья, следовало прежде всего винить его жену Жюльену. Граф уже давно овдовел, не имел прямых наследников — такие доводы она ему приводила. «До чего же грустно видеть, как стареет такой достойный человек без женской ласки», — настаивала она.

Монж остудил опасный энтузиазм своей жены-свахи, сказав: «Все зависит от дамы».

— Я не хотел… — пробормотал немного сконфуженный Брине.

— Неужели вы думаете, что мадам Аньес принадлежит к числу тех благородных дам, которым задирают юбки в укромных уголках? Правда, мы пользовались услугами некоторых изних.

— Я думаю, что будет лучше, если я откланяюсь, мессир. Я совсем запутался и выставил себя на посмешище.

— Я подтруниваю над вами, друг мой. Останьтесь. Мне необходима ваша помощь, чтобы попытаться разобраться. В этом деле мне все кажется бессмысленным.

Монж устроился напротив Артюса, который погрузился в глубокие раздумья. Бальи это понял по застывшему взгляду своего сеньора — взгляду, ничего не видящему в комнате, — по крепко сжатым челюстям, по одеревеневшей спине. Он терпеливо ждал. Такие уходы Артюса вглубь самого себя были ему привычны.

Несколько минут прошло в полнейшем молчании. Потом граф сбросил оцепенение и произнес:

— Все это не имеет никакого смысла… под каким углом зрения не рассматривать.

— Что вы хотите этим сказать?

— Брине, мы согласны в одном: Аньес де Суарси никоим образом не причастна к этим убийствам.

— Как она непринужденно бросила мне в лицо, я не представляю ее, бегущей по лесу с «кошками» в руках, готовой изуродовать несчастных монахов… Если только речь не идето мимолетном помрачении ума или внезапном приступе одержимости. Добавьте к этому, что мужчины, особенно последний, были в два раза тяжелее дамы.

— Четыре последних жертвы, если считать нового убитого, перед смертью якобы вывели буквуА,а недалеко от одной из них был найден батистовый платок, принадлежавший даме. Таким образом, ее пытаются втянуть в это дело.

— Я пришел к тому же выводу.

— Прежде чем задать главные вопросы, то есть «кто?» и «почему?», надо понять, насколько умен убийца.

— Он болван, — уверенно сказал Брине.

— Полный болван, поскольку есть более убедительные способы опорочить Аньес де Суарси… Или же, и я этого очень боюсь, мы с самого начала вашего расследования идем по ложному пути.

— Я не понимаю вас.

— Я сам теряюсь в догадках, Брине. А если у преступника не было ни малейшего намерения указать нам на Суарси? Если эта буква означает что-то другое?

— Но батистовый платок, вы о нем не забыли?

— Вы правы, остается платок, — согласился граф.

После короткого молчания Артюс д’Отон продолжил:

— Вопрос, который я хочу задать вам… очень деликатный, вернее, очень неделикатный.

— Я к вашим услугам, мсье.

— Мне хотелось бы, чтобы вы ответили на него как друг.

— Почту за честь.

— Дошли ли до вас слухи… сплетни… касающиеся отношений Эда де Ларне со своей сводной сестрой?

Бальи поджал губы, и Артюс понял, что до того действительно дошли пересуды.

— Ларне — неприятный сеньор.

— Это не новость, — согласился граф.

— Причем до такой степени, что уши вянут. Он плохо обращается со своей женой, и это всем известно. Он ей изменяет направо и налево. Мне рассказывали, что он даже не стыдится приводить потаскушек в замок. После этих похождений многие уличные девки были найдены жестоко избитыми. Но ни одна из них не захотела рассказывать моим людям освоих злоключениях из боязни навлечь на себя его гнев.

— А его сестра?

— Говорят, что у Эда де Ларне весьма смутное понятие о родстве и общей крови. Он задаривает даму дорогими подарками…

— …которые она принимает?

— Отказаться от подарков было бы слишком опрометчиво с ее стороны. Я узнал, что он даже преподнес ей палочку сахара.

— Черт возьми, он действительно обращается с ней как с принцессой! — заметил граф.

— Или как с дорогостоящей гетерой.

— Вы думаете, что они… ну, что она…

— Честно говоря, такая мысль приходила мне в голову до встречи с ней. В конце концов, Ларне, возможно, прогнил изнутри, но внешне он выглядит вполне прилично. Нет, я не представляю, что она трется своим животом о живот этого жалкого проходимца. Да и другие детали совпадают.

— Какие?

В это мгновение Артюс д’Отон осознал, что ему просто необходимо, жизненно необходимо убедиться, что Аньес равнодушна к своему брату и, если возможно, что она ненавидит его.

— Аньес де Суарси всегда отвергала «гостеприимство» своего сводного брата, хотя я думаю, что она действительно питает нежность, смешанную с жалостью, к своей невестке, мадам Аполлине. Она старается, насколько это в ее силах, как можно реже встречаться с братом. Если добавить к этому откровения одной дамы, входившей в близкое окружение покойной баронессы де Ларне, матери Эда, которые мне не раз повторяли… Аньес без колебаний согласилась на первую предложенную ей партию, только чтобы спастись от хищнических инстинктов своего сводного брата. Судьбе-злодейке было так угодно, что Гуго преждевременно умер от удара рогов раненого оленя, вновь оставив ее напопечение Эда.

— Действительно, Гуго де Суарси составил счастливую партию!

— Разумеется, по мнению дамы, это было лучше, чем лечь в постель презираемого ею брата.

— Но откуда вам все это известно?

— Я ваш бальи, мессир. Я считаю своей обязанностью, своим долгом и своей честью развешивать «свои длинные уши», как выражается Жюльена, чтобы служить вам.

— И я вам очень за это признателен.

Мануарий Суарси-ан-Перш,

Дата добавления: 2015-08-13