Глава 28. Радуги большие и маленькие

Радуги большие и маленькие. Что такое “espectaculo”. Новильяда и новильерос. Уши и хвост быка. Судьба корриды в Испании

С утра каждые пять минут погода меняется, и то льет дождь, то светит солнце, а то и одно и другое вместе; и в какой‑то момент над плантацией авокадо появляется маленькая и почти что плоская радуга. Она лукаво выглядывает из‑за холма, чтобы повисеть совсем низко над землей, и кажется ужасно близкой. А минут через десять она исчезает, и вместо нее появляются две другие одновременно. Начинаются они от самой земли, соединяют ее с небом и где‑то там наверху теряются. Зато цвета их невероятно яркие на темно‑сером фоне, и одна кажется постарше и посильней, а вторая – полегче и полегкомысленнее.

У нас гостит моя матушка, и мы размышляем, что бы интересного ей показать. И тут Джеймсу в газете попадается заметка о том, что на арене для боя быков в честь очередного праздника будет “espectaculo”, а потом выступления лошадей. Мы решаем, что “espectaculo” – это какой‑нибудь спектакль и на него можно не торопиться, все равно ничего по‑испански не поймем. А вот на лошадок посмотреть хотелось, и мы все втроем туда и отправились с намеренным опозданием на час. Приезжаем, а там уже полно народу и все места в тени на трибунах под открытым небом заняты. Пришлось нам усаживаться на солнцепеке. Только мы устроились поудобней, как выясняется, что сегодняшний “espectaculo” – это бой быков! Я вообще‑то до сих пор посещение корриды откладывала, потому что мне хотелось к нему сначала основательно подготовиться и только потом набраться смелости и пойти смотреть, как у тебя на глазах в мистических целях убивают животное… А тут все вышло совершенно случайно.

Коррида эта, правда, оказалась не такой, какой я ее представляла: бычки были совсем молоденькими, и тореро от силы тянули лет на четырнадцать‑пятнадцать, им под стать. Правда, рога у быков были настоящие, и убить такого пацана им все равно ничего не стоило. Я потом узнала, что для этого представления с молодняком есть специальное название – новильяда – и главное действующее лицо в ней тоже называется не тореро, а новильеро.

Мы сидим и с любопытством оглядываемся вокруг. Испанцы пришли сюда с маленькими детьми, и те – и девочки и мальчики – смотрят совершенно спокойно, как ранят быков и как их убивают, будто это что‑то совершенно обыденное и само собой разумеющееся. Взрослые же со своих мест покрикивают: “Оле!” – когда новильеро делает какую‑нибудь особенно удачную фигуру. И духовой оркестр, который сидит тут же на трибуне рядом с нами, громко играет между частями представления.

Вначале на арену выпустили бычка, и он начал носиться, полный ярости и сил. Мне показалось забавным, когда к нему выбежали три человека и стали его дразнить: махали перед носом розовыми плащами, а как только он кидался за ними бежать – тут же прятались за деревянную загородку, где тот не мог до них добраться. Потом на арену вышли двое мальчишек с бандерильями – короткими копьями, разукрашенными по всей длине разноцветными финтифлюшками. Эти пацаны‑бандерильеро по очереди совершали ритуал: принимали позу, сильно выставляя бедра вперед, упирали подбородок в грудь, глядели исподлобья и выпячивали губы, а руки с копьями разводили в стороны и вверх. Казалось, что они специально для быка изображали противника, похожего на него самого – якобы с большими разноцветными рогами. Бык кидался на такого мальчишку, а тот уворачивался в последний момент и втыкал свои копья ему в загривок. Бык, готовый растерзать наглеца, удивлялся, а потом от боли о нем забывал и начинал пытаться эти копья стряхнуть. Затем все повторялось: подходила очередь второго бандерильеро его дразнить и всаживать копья в шею. Я тут на минуту представила, что бы обо всем этом сказали в Англии – там комитет по безопасности детям и на качелях‑то запрещает кататься, а здесь – живой разъяренный бык в двадцати сантиметрах от мальчишки…

Потом быка снова гоняли по арене за розовыми плащами, а затем к нему вышел новильеро – лет пятнадцати, худенький и невысокий. Проделал он все без запинки: и прогонял его прямо рядом с собой за красным плащом, и на одно колено становился, ну и далее в том же духе. Бык, правда, к этому моменту уже подустал и пытался пару раз свалиться на бок, так что из публики даже стали кричать: “Дайте ему воды!” Но тут новильеро подошел к ограждению арены, поменял свою шпагу на другую и встал напротив большого животного. Так они стояли один на один, глядя друг другу в глаза, и парень при этом изящно рукой указывал тому свое превосходство. А потом он мгновенно воткнул быку шпагу в загривок и тут же ее вытащил. Бык постоял секунду и повалился на землю, и у рта его стала расплываться кровавая лужа… К нему тут же подскочил парень повзрослее и быстро всадил ему в загривок короткий нож. А новильеро поклонился, и вся публика замахала белыми платочками. И потом стала кричать: “Отра! Отра!” (“Еще!” “Еще!”), и я так решила, что они требуют продолжения спектакля. В это время на арену выбежали люди со швабрами и быстренько замели песком кровавые пятна. У быка тоже суетились несколько человек, а потом к нему подвели огромную тягловую лошадь, привязали его к ней, и она по арене потащила его прочь…

А новильеро прошелся по кругу, гордо глядя на публику и поднимая в воздух руку в приветствии. Тут матушка моя и спрашивает: “А что это у него в руке? Может, кастаньеты?” Джеймс посмотрел на нее, будто прикидывая в уме, как ответить, а потом явно решился и говорит: “Это у него ухо быка”. Я гляжу, не хлопнется ли она в обморок, но ничего, похоже, думает, что он так пошутил. А она задает еще один вопрос: “А почему там на одной трибуне написано “Президент”?” Я смотрю – и правда написано. Только вот почему, ни я, ни Джеймс не знаем.

Я раньше думала, что коррида или новильяда – это одно представление, а оказалось, что их за один вечер бывает по нескольку штук. В этот раз мы посмотрели три, причем в третий раз бык был побольше и посвирепее. Он с самого начала сбил новильеро с ног и даже пытался его поддевать на рога и топтать, а тот только комочком сжимался на песке и ждал, когда быка отвлекут люди с розовыми плащами. Я думала, на этом все с позором для мальчишки и закончится (при условии, что он остался в живых), но оказалось – вовсе нет. Тот встал, отряхнулся и продолжил бой! Правда, было видно, как он трусит… Бык был явно смелее и сильнее его, и я в какой‑то момент поняла, что добром все это не кончится, и потащила матушку с трибун, от греха подальше. Джеймс же досмотрел все до конца и сказал потом, что мы правильно сделали, что ушли: парень не смог убить быка “чисто”, и тот, смертельно раненный, носился по арене, изо рта у него фонтаном била кровь, и зрелище было не из приятных. То‑то мы с мамой слышали на трибунах свист…

А лошадки наши на этот раз накрылись.

Вечером я увидела Мари‑Пепу, поливающую у себя на балконе цветы, и решила расспросить ее про корриду. Оказалось, что та была на ней один‑единственный раз, лет тридцать назад. При этом Мари‑Пепа считает, что запрещать ее ни в коем случае нельзя, потому что тогда настоящие смелые и сильные быки переведутся, а останутся только послушные животные “на мясо”. “А почему в конце боя публика махала белыми платками?” – спрашиваю я. “Это они ухо быка для новильеро просили”, – говорит Мари‑Пепа. Я дико удивляюсь: “А у кого они его просили и зачем?” “Ну как же! Это награда за хорошее выступление, как медаль там или лавровый венок, – говорит она, – и решает, давать ему это ухо или нет, президент корриды”. “А, вот оно что! – доходит до меня. – То‑то там на трибуне было написано. Президент!” “Ну да, у каждой корриды есть свой президент”, – подтверждает Мари‑Пепа. “А почему народ в конце кричал: “Еще! Еще!”?” – продолжаю допытываться я. “Это они у него второе ухо для новильеро просили, – говорит Мари‑Пепа и видит, что я не совсем понимаю. – Если тореадор или новильеро выступил не просто хорошо, а исключительно, то зрители просят президента пожаловать ему и второе ухо”. “Понятно, – говорю я, – а если он выступит так, что лучше вообще не бывает?” Она улыбается и отвечает: “Тогда ему дадут еще и хвост”. Я поглядываю на нее, уж не шутит ли она, – но похоже, не шутит. И продолжает: “В таких случаях публика несет тореадора на руках, и это настоящий праздник…”

Вообще бой быков здесь всегда был частью культуры. И то, что для нас, иностранцев, просто жестокое убийство животного, для испанцев – мистический ритуал, борьба со смертью за жизнь и силу, ну и много чего еще. Сейчас здешняя молодежь все больше становится похожа на других европейцев и начинает требовать, чтобы бой быков запретили полностью или чтобы быка во время корриды хотя бы не убивали. И в Каталонии этот запрет уже введен… Похоже, скоро останется Испания с ареной для корриды чуть ли не в каждом маленьком городишке, вот только без самого этого боя.

А быков для него, кстати, здесь выращивают так: до боя он живет в самых лучших условиях и ему ни в чем не отказывают. Правда, после корриды, даже если он останется жив, его обычно добивают: во время боя ведь ему в любом случае наносят много ран… И очень редко его могут оставить в живых, чтобы использовать как племенного. При этом одного и того же быка никогда не выпускают на арену дважды – это было бы слишком опасно для тореадора, потому что в этом случае бык знает, чего ожидать. А мясо таких быков используют для приготовления разных блюд, и особенно популярен “хвост быка” – его тушат до такого состояния, когда мясо становится нежнейшим, легко отделяется от косточек и просто тает во рту. И Джеймс “хвост быка” обычно уплетает с удовольствием.

Дата добавления: 2015-08-05