У подножия острова

Много лет назад, в конце XIX века, доктор Ганс Гольдшмидт впервые

разработал химическую реакцию, которая получила впоследствии его имя.

Сущность этой реакции заключалась в том, что если смешать окись железа

(окалина, порошок ржавчины и т. д.) с порошком алюминия и смесь эту поджечь,

то алюминий в процессе горения отнимет у окиси железа кислород, восстанавливая тем самым чистое железо, а сам окислится; образующаяся при

этом избыточная тепловая энергия расплавит железо, а полученная окись

алюминия всплывет на поверхность в виде шлака.

Вот эта смесь окиси железа с порошком алюминия и носит название термита, и, с тех пор как "реакция Гольдшмидта" стала известной, она долго применялась лишь для получения некоторых простейших ферросплавов и особенно

для сварки рельсов.

Сорок лет так ограниченно и примитивно использовался термит в лабораториях и металлургической практике, пока наконец советские ученые не

раскрыли все богатейшие возможности, которые были до тех пор скрыты в этой

реакции. Оказалось, что окись любого металла может восстанавливаться в любом

помещении, в простом тигле, без особого оборудования, в присутствии лишь

известных, точно определенных термитов (алюминия, лития, натрия, силиция).

Особенно замечательными в процессе "термитной реакции" являются необычайные температуры, которые развиваются при ней. Уже при восстановлении

железа алюминием получается огромная температура в 3500 градусов, при

которой расплавлялись все известные в то время металлы. Реакция же вольфрам- алюминий развивает температуру в 7500 градусов, то есть выше солнечной

(6000 градусов), и протекает настолько бурно, что вольфрам испаряется.

К тому времени, когда Крепин конструировал свою подводную лодку, советские ученые добились уже того, что термитная реакция могла происходить

даже под водой так же безотказно, как применяются под водой автогенная

сварка и резка металлов, но гораздо более просто, свободно и безопасно.

К помощи термитной реакции и решил обратиться Козырев, чтобы поставить на место кольцо дюз, изготовленное из такого тугоплавкого сплава, который

совершенно не представлялось бы возможным разогреть и обработать в подводных

условиях другими средствами.

Когда рано утром шестого августа Ромейко,Скворешня и Матвеев подготовили в выходной камере трубы, тросы, металлические листы и другие материалы для сооружения лесов и подмостей вокруг кормовой части подлодки, Козырев с капитаном уже закончили все расчеты и план предстоящих работ по установке на место дюзового кольца. Спустившись вниз, в выходную камеру, Козырев застал там водолазов и механиков уже одетыми в скафандры и готовыми к выходу. Быстро одевшись и сам, он нажал кнопку на стене, сигнализируя центральному посту, что можно впускать в камеру воду. Через несколько минут вода наполнила камеру, послышался скрип тросов, начавших опускать площадку. Но, едва отделившись своим верхним краем на полметра от корпуса подлодки,

площадка остановилась, скрип прекратился.

- А який там бисов сын жартуе?- рассердился Скворешня, переминаясь в

беспокойстве с ноги на ногу и поглядывая на открывшуюся вверху узкую щель.- Ну и братишки-электрики! Делали, делали- не доделали. Хороши работнички!

- Площадка не открывается,- соединившись с центральным постом, сообщил ему Козырев. - В чем дело, товарищ командир?

- Не понимаю,- удивленно ответил голос капитана.- Ведь мы вчера выходили, и она была в исправности. И у меня здесь, на щите управления, красный сигнал. Сейчас прикажу электрикам проверить все приводы. Подождите немного.

- Пока там Марат будет ползать по переборкам, проверять сеть, давайте-ка здесь посмотрим,- предложил Скворешня:- может быть, заело отпускные тросы.

- Как же туда добраться, Андрей Васильевич?- спросил Матвеев, посмотрев на открывшуюся вверху щель.- Ведь три метра!

- Да по любой трубе из этой кучи, чудак! А то еще лучше- полезай ко мне на плечи.

- Есть на плечи!

На могучих плечах Скворешни Матвеев чувствовал себя свободно и уверенно, как на площадке раздвижной лестницы. Под потолком камеры он быстро осмотрел блок с правильно намотанными витками троса, проверил в обшивке корпуса выходное отверстие троса, потом, высунув голову в щель между верхним краем площадки и корпусом, проверил наружное крепление троса с площадкой.

- Здесь все в порядке, Андрей Васильевич,- сообщил он Скворешне, повернувшись на его плечах.- Стой! Стой!..- закричал он вдруг.- А ну-ка, Андрей Васильевич, поднимай выше! За ноги! Еще выше!.. Эге! Что же это такое?! Вот так штука!

Обычно спокойный, уравновешенный и немногословный, Матвеев сейчас несколько взволновался. Высунувшись до половины над площадкой и перегнувшись

через нее наружу, он водил там во все стороны фонарем, изо всех сил

вытягивался, пытаясь что-то достать руками.

- Да в чем там дело, наконец? - не выдержав, закричал Скворешня.

- Как будто земля, Андрей Васильевич,- ответил Матвеев, мягко соскакивая с плеч Скворешни.- Могу даже сказать наверное, что земля... Скала... самая настоящая скала! Она подпирает площадку и не дает ей опуститься. Подлодка боком прижалась к ней.

Это открытие вызвало сенсацию. Капитан приказал Матвееву выбраться через щель наружу и обследовать скалу. Матвеев быстро вернулся и доложил, что скала, к которой прижат был течением "Пионер", составляет часть обширного склона подводной горы, далеко простирающейся во все стороны и поднимающейся, вероятно, до поверхности, а может быть, и над поверхностью. Слишком высоко всплывать Матвеев не решался, придерживаясь приказа капитана. По распоряжению капитана Скворешня и десять человек команды, все в скафандрах, выбрались из подлодки тем же путем, что и Матвеев. Они вынесли с собой несколько мотков тонкого, гибкого троса и, сделав из него три огромные петли, надели их на носовую часть подлодки, а четвертым намертво закрепили

корму подлодки за скалу. Затем, схватив концы носовых петель и повернувшись

лицом к свободному океану, люди разом, по команде Скворешни, запустили свои

винты на десять десятых хода. Пятьсот лошадиных сил через пятнадцать минут

оттащили подлодку от скалы и поставили ее носом в океан, кормой к подводной

горе. Чтобы течение опять не снесло корабль и не прижало его к горе, концы

одной из носовых петель опустили до грунта и закрепили их там за большой

обломок скалы.

"Пионер" стоял теперь на надежных мертвых якорях.

"Дюзовая бригада" в намеченном составе немедленно принялась за работу у

кормовой части корабля.

Между тем капитан вызвал к себе в центральный пост Шелавина и предложил

ему самым тщательным образом ознакомиться с подводной горой.

- Мы не можем еще определить свои координаты,- сказал при этом капитан. - Ни один из наших инфракрасных разведчиков пока не работает. Но, может быть, ближайший осмотр горы поможет именно вам, опытному океанографу, установить, что это за гора, где она находится, не является ли она подножием банки, обширной отмели, коралловых рифов или коралловых атоллов. Атоллы же могут быть населены, а в нашем положении это была бы очень большая неприятность. Осторожность не мешает... С наступлением ночи поднимитесь на поверхность, осмотритесь, не заметны ли огни, движение судов, туземных каноэ. Возьмите, если считаете нужным, кого-нибудь из команды для сопровождения вас...

- Ну, зачем же, Николай Борисович, отрывать сейчас людей от работ! Я

отлично и сам справлюсь, хотя, если разрешите, я взял бы с собой Павлика. Он

не так уж здесь необходим, да и ему было бы интересно и полезно...

Капитан согласился. Павлик был несказанно рад этой вылазке: он давно не

бродил под водой, а новые места сулили новые впечатления, новые открытия,

новые радости.

С полной зарядкой жидкого кислорода, электроэнергии в аккумуляторах,

питания и воды в термосах и в полной амуниции геологоразведчиков и подводных

охотников, Шелавин и Павлик ровно в пятнадцать часов сошли с площадки на

склон горы и пошли по грунту на юг. Идти было нелегко. Склон был довольно

крут, густо усыпан обломками скал, ноги вязли в иле, путались в водорослях.

Можно было бы просто плыть над склоном при помощи винтов на самой малой

скорости, но Шелавин сознательно отказался от этого, объяснив Павлику, что

необходимо исследовать геологическое строение горы; геология же раскрывает

свои тайны только пешеходам, а не пилотам, хотя бы и подводным.

Много рыб встречалось на пути. Павлик безошибочно называл их, вызывая

одобрительное бормотание океанографа.

Через четверть часа ходьбы Павлик вдруг споткнулся, нагнулся и вытащил

что-то из ила.

- А вот это что такое?- спросил он, протягивая Шелавину свою находку.

В его руках был грубый, примитивной работы, но совершенно ясно оформленный кривой нож с каким-то обрубком вместо рукоятки и тускло

поблескивающим черным лезвием. Едва взглянув на него, Шелавин удивленно

воскликнул:

- Обсидиановый нож! Нож из чистого вулканического стекла! А дело становится исключительно интересным! Абсолютно!..Давай, Павлик, еще

покопаемся тут.

Через минуту Шелавин с торжеством вытащил из ила еще одну находку.

- Так и есть! - обрадованно сказал он, рассматривая ее.- Обсидиановый наконечник копья... Замечательно! Абсолютно!.. Копай, копай, Павлик!

Больше, однако, они ничего не нашли.

Отдохнув немного, они пошли дальше. Шелавин потерял на время свою обычную словоохотливость и долго шел молча, погруженный в задумчивость, лишь

изредка напоминая Павлику:

- Смотри под ноги. Хорошенько смотри! Не пропусти чего-нибудь.

И снова шел вперед, опустив голову, молчаливый и задумчивый, изредка

бормоча что-то неразборчивое и натыкаясь на скалы. Через полчаса Шелавин

внезапно остановился перед большой плоской скалой. Подняв глаза, он на

мгновение замер и потом с восторгом закричал:

- Лодка! Туземное каноэ!..

С неожиданной ловкостью и быстротой он вскочил на скалу. Перед ним, как

на пьедестале из базальта, почти до борта засыпанное илом, лежало длинное

суденышко с характерно изогнутым носом, украшенным замысловатой, фантастической резьбой.

- Сюда, Павлик!- нетерпеливо закричал Шелавин.- За лопатку! Расчищай!

Окруженные тучей ила, они лихорадочно работали около четверти часа, и,

когда ил осел, а вода получила свою обычную прозрачность, перед ними

оказалась туземная пирога с проломленным дном и нагруженная остатками

прогнивших рыболовных сетей. Копаясь в этой куче, то Шелавин, то Павлик с

радостными криками вытаскивали все новые и новые находки: человеческий череп, деревянные статуэтки с человеческими или птичьими головами, рыболовные костяные крючки, какие-то деревянные красноватые дощечки длиной

от одного до двух метров, покрытые густой вязью непонятных значков.

Первая же дощечка, попавшая в руки Шелавину, произвела на него потрясающее впечатление. Уткнувшись в нее почти вплотную шлемом, с безумными, едва не вылезающими из орбит глазами, он вглядывался несколько

мгновений в длинные ряды этих значков, потом вдруг, приплясывая на месте,

закричал:

- Кохау!.. Козау ронго-ронго... Это они! Это они! Кохау ронго-ронго

рапануйцев!..

Остолбеневший от изумления Павлик с раскрытым ртом смотрел на эту

картину, напоминавшую пляску первобытных дикарей с какими-то непонятными

заклинаниями.

- Понимаете ли вы, молодой человек, что это значит, позвольте вас

спросить? Нет-нет! Вы не понимаете, что это значит!.. Это... это...

- А что же это, в самом деле, значит?- спросил пришедший в себя Павлик.

Но Шелавин вдруг замолчал, сосредоточенно задумался, потом пробормотал:

- Что это значит? Гм, гм... Подождем немного. Надо убедиться. Надо

проверить. Мы еще встретим... Я уверен, что встретим аху и... и... Пойдем!

Скорее идем дальше!.. Складывай все в лодку! На обратном пути захватим.

Шелавин почти бежал впереди, а Павлик едва поспевал за ним. Так они

прошли еще около получаса, и, когда Павлик почувствовал наконец, что

выбивается из сил, Шелавин вдруг остановился.

Перед ними, стеной метра в два вышины, тянулась поперек склона, метров на пятьдесят-шестьдесят в длину, сложенная из огромных плит терраса. Но ни Шелавин, ни Павлик не смотрели на нее. В полном молчании, словно зачарованные, закинув головы, они не сводили глаз с нескольких гигантских

статуй, безмолвно, в мрачном и грозном спокойствии возвышавшихся над

террасой на пятнадцать-двадцать метров. В лучах фонарей были видны их

странные головы, украшенные, словно каменными тюрбанами, огромными,

двухметровыми цилиндрами. Срезанные назад узкие лбы, длинные вогнутые носы,

глубокие пустые и черные глазницы, тонкие, строго сжатые губы и острые

подбородки производили незабываемое впечатление внутренней силой своего

сверхчеловеческого облика.

Они стояли на удлиненных торсах, без ног, с едва намеченными под грудью

руками,- примитивные и мощные, безмолвные и грозные,- и пристально глядели

вперед, в безмерные пространства океана, через головы пигмеев, внезапно

появившихся оттуда. Между этими стоящим словно на страже гигантами валялись

многочисленные, повергнутые уже океаном фигуры с отлетевшими в стороны

огромными цилиндрами, некогда украшавшими их головы.

-Рапа-Нуи...- бормотал океанограф.- Рапа-Нуи... Древний Вайгу... Значит правда: его затопил океан... Смотри, Павлик! Смотри! Запомни это навсегда...

Долго стояли они молча перед каменными гигантами; наконец Шелавин, словно очнувшись, вздохнул и сказал:

- Надо идти дальше, Павлик. Мы еще встретим их немало. Нам нужно

закончить обследование острова.

Бросив последний долгий взгляд на подводных стражей горы, Шелавин запустил винт и поплыл дальше на юг. Павлик последовал за ним. После

длительного молчания он спросил океанографа:

- Почему вы сказали, Иван Степанович, "острова"? Разве это не просто

подводная гора?

- А где ты видел подводную гору с затонувшими на ней лодками, ножами,

копьями и, наконец, с такими сооружениями, как эти террасы и колоссальные

статуи? А?.. Позвольте вас спросить, молодой человек?

- Ну что же?- набравшись духу, возразил Павлик.- Вы же нам как-то

рассказывали на кружке об опустившихся в море островах и даже материках.

Может быть, и здесь так же произошло?

- Гм, гм...- замялся океанограф.- М-да... Конечно, бывает... Отчасти ты прав, но только отчасти. Ведь могут быть случаи, когда остров или материк постепенно или сразу, но лишь частично покрывается наступающим океаном. Кажется, об этих трансгрессиях океана я тоже вам говорил? Очевидно, и здесь произошел такой случай... А это что такое?- внезапно прервав себя, указал рукой Шелавин на большое темное пятно, выделяющееся на склоне в подводных сумерках.

- Вход в пещеру или грот, могу сказать наверное,- не задумываясь, ответил Павлик, считавший себя в этих вопросах достаточно опытным человеком.

- И, очевидно, очень большой пещеры,- добавил океанограф.- Надо посмотреть.

Павлик первым вплыл в пещеру. Она оказалась действительно огромных размеров и, судя по ее базальтовым стенам и сводам, была вулканического

происхождения. Возможно, что в далекие геологические эпохи через это жерло

или боковой ход изливалась из недр земли расплавленная лава. Пещера была

очень высока, широка и тянулась далеко в глубину горы. Ее дно было покрыто

илом, в котором среди бесчисленных раковин копошилось множество иглокожих и

кишечнополостных; стены, обломки скал и бугры застывшей лавы заросли фестонами, занавесями, коврами известковых водорослей.

Бегло обследовав пещеру, Шелавин и Павлик почувствовали усталость и

голод. Решено было сделать привал, отдохнуть и поесть. Оба опустились на

небольшой обломок скалы и принялись за термосы. Сделав несколько глотков

горячего какао, Павлик вернулся к прерванному разговору:

- Иван Степанович, если мы не на простой подводной горе, то что же это за остров?

- Это остров Рапа-Нуи. Таинственный, загадочный остров, доставивший и до сих пор еще доставляющий массу хлопот и мучений географам, этнографам и

историкам культуры всего цивилизованного мира. Слыхал ли ты что-нибудь об

этом острове?

- Рапа-Нуи?.. Нет,- признался Павлик,- в первый раз слышу.

- Гм.. Нечего сказать, хорош! Но, может быть, ты знаешь его под именем

Вайгу, как его иногда называют?

- Н-нет, Иван Степанович,- ответил Павлик, чувствуя уже некоторую

неловкость. - И Вайгу не знаю.

- Не понимаю. Абсолютно не понимаю, чему вас только учили в этих ваших

прославленных гимназиях, или... как их там... колледжах, что ли!

- Колледж святого Патрика, Иван Степанович, в Квебеке.

- Не святого Патрика,- разразился океанограф,- а святого невежества!.. Вот-с! Святого невежества! Не знать ничего и даже не слышать об острове Рапа-Нуи, или Вайгу, или Пасхи! Это чудовищно!

- Пасхи? Остров святой Пасхи?- встрепенулся Павлик.- Я что-то припоминаю... Да-да, я припоминаю... Это крохотный остров среди Тихого

океана. Его открыл Дэвис в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году, потом

адмирал Роггевен- в тысяча семьсот двадцать втором году. И остров населяли

тогда язычники, идолопоклонники, но потом туда приехали какие-то монахи,

которые обратили их в христианство. Вот и все, что нам рассказал об острове

Пасхи учитель географии в колледже.

- Идиот, на обязанности которого лежало превращать детей в таких же

идиотов, как он сам! Как хорошо, Павлик, что ты вырвался из этой фабрики

невежд, тупиц и ханжей! Поступишь в нашу советскую школу- и весь мир раскроется перед тобой во всей своей красоте и правде! Ведь тебе не рассказали в колледже самого интересного про этот замечательный остров!

Крохотный островок, который за один час ходьбы можно пересечь с одного конца

до другого, одинокий клочок земли, затерянный среди безбрежного океана,

отделенный четырьмя тысячами километров от Южной Америки и таким же примерно

расстоянием от ближайших островов Полинезии,- этот островок представляет

собой настоящий клубок научных загадок и тайн! Ты подумай только, Павлик:

среди всей Полинезии, между всеми ее бесчисленными островами и племенами,

только здесь, у этого маленького народца, населявшего Рапа-Нуи, развилась и

расцвела письменность! На тех самых кохау ронго-ронго - длинных красновато-коричневых дощечках, которые мы только что нашли в каноэ и держали в руках! Мало того! Эти деревянные таблицы с письменами древних рапануйцев до сих пор не прочитаны, не раскрыты ни одним ученым цивилизованного мира.

Шелавин замолчал и сделал несколько глотков какао из термоса.

- А эти террасы, или аху, как их азывают туземцы! А эти необыкновенные, поразительные статуи!- продолжал он через минуту.- Как мог сделать эти гигантские сооружения маленький народец, находившийся на самом низком уровне культуры? Ведь некоторые из этих статуй достигают двадцати трех метров в высоту, имеют в плечах до двух-трех метров, с двухметровыми тюрбанами на головах, весят до двух тысяч центнеров! А таких аху к моменту появления европейцев насчитывалось не менее двухсот шестидесяти штук, а статуй- свыше пятисот, и все они своими гневными, угрожающими лицами обращены к океану. Не ясно ли, что эту огромную, можно сказать- титаническую, работу мог выполнить только другой, более многочисленный, гораздо более культурный и развитый народ!

Чтобы разгадать все эти загадки, некоторые ученые высказали такое

предположение. Этот остров в древности был гораздо больших размеров. Его

населяло многочисленное племя со своеобразной, довольно высокой культурой,

гораздо более высокой, чем у тех жалких племен, которых застали на острове

первые европейцы. И вот настало время, когда древние рапануйцы начали

замечать, что их остров медленно, но неудержимо поглощается морем. Тогда

они, полные тревоги и смутных опасений, обратились к своим богам, ища у них

защиты против угрожающей стихии. Они начали строить у берега моря огромные

террасы и ставить на них многочисленных идолов как стражей и хранителей

родной земли. Но океан продолжал неумолимо наступать, и напрасно каменные

боги вперяли в него свои гневные, угрожающие взоры. Люди не теряли, однако,

надежды. Лихорадочно продолжали они свою работу; высекали новых идолов,

строили новые аху и воздвигали на них новые и новые ряды своих стражей и

хранителей. Так продолжалось, вероятно, много десятков лет. Может быть,

постепенно убеждаясь в тщетности своих надежд и в бессилии своих богов, а

может быть, после какого-нибудь внезапного штурма со стороны океана в

результате землетрясения, но в конце концов население впало в панику. Оно

бросило все работы и, захватив весь свой скарб, устремилось к своим каноэ,

чтобы искать спасения на другой земле. Такие переселения с острова на остров, через огромные водные пространства океана, по разным причинам,

довольно часто происходили в истории заселения Полинезии.

Некоторые ученые считают, что теперешние жители острова Рапа-Нуи- не

остатки его первоначального населения, а пришельцы, осмелившиеся занять

остров, который или перестал погружаться, или стал погружаться медленнее,

незаметнее. А то, что мы открыли сегодня большое подводное аху со статуями,

должно окончательно доказать правоту теории о погружении острова...

Шелавин замолчал, задумчиво посасывая трубку от термоса с какао. Павлик, слушавший все время рассказ океанографа, как древнюю сказку, тоже молчал. Наконец он спросил:

- Ну, а они, эти пришельцы, как они устроились на острове?

- Они, может быть, с их точки зрения, жили довольно долгое время неплохо -до тех пор, пока европейские "цивилизаторы" не обратили на них внимание. Тогда среди островитян появились болезни, страсть к водке и табаку, к европейским безделушкам и к так называемой культуре. Но самый тяжелый удар был нанесен острову в тысяча восемьсот шестьдесят втором году, когда перуанские работорговцы напали на него. После неимоверных жестокостей, убийств, грабежей они захватили в плен большую часть населения - пять тысяч

человек - и увезли их на остров Чинча, у берегов Южной Америки, для добычи

и погрузки гуано- птичьего помета, в огромных количествах скопившегося на

этих островах и вывозившегося для удобрения истощенных земель Европы.

Правда, некоторые из этих несчастных были потом освобождены, но, вернувшись на родину, они привезли с собой оспу, которая сильно истребила

население. С тех пор началось постепенное его вымирание, а уже в тысяча

девятьсот шестом году оно составляло всего лишь сто пятьдесят человек. В

последнее время число их несколько увеличилось- достигло двухсот пятидесяти человек, но в условиях капитализма, жестокой эксплуатации, пьянства, болезней, безысходной нищеты вряд ли это племя сможет возродиться... Да-а-а!.. Это не то, что у нас, Павлик! Сколько вот таких маленьких племен и народов, доведенных царями, их чиновниками и капиталистическими хищниками до вымирания, возродилось у нас в Союзе после Великой Октябрьской социалистической революции тысяча девятьсот семнадцатого года! Вот какие дела, молодой человек! Много еще других тайн для науки таит в себе этот маленький, почти пустынный островок. Всего сразу не перескажешь, Павлик, а нам пора возвращаться. Продолжать обследование этих подводных склонов я считаю теперь совершенно излишним: то, что капитан хотел знать, для меня уже вполне ясно. И это- главное! Ну-с, в дорогу, молодой человек, благонамеренный воспитанник колледжа святого Патрика в Квебеке!

- Я бы хотел поскорее забыть об этом,- тихо ответил Павлик,- а вы мне напоминаете...

- А-а-а!.. Гм... Гм... Да, упрек правильный... Ну, прости старика. Больше не буду...

Шелавин с добродушной улыбкой протянул металлическую руку. Павлик весело и охотно пожал ее.

Взгромоздив на себя кучу рыболовных сетей и расположив веером за спиной

священные таблицы рапануйцев и другие трофеи, Шелавин и Павлик отправились

домой.

Через два часа, показавшись в таком виде перед подводной лодкой, в ярко

освещенном прожекторами пространстве, они были встречены удивленными

восклицаниями, которые в следующую минуту сменились смехом и шутками.

Еще на площадке выходной камеры они увидели капитана, одетого в скафандр. И первый его вопрос, обращенный к Шелавину, был:

- Где мы, Иван Степанович?

- У подножия острова Рапа-Нуи.

Капитан нахмурил брови.

Глава IX

Дата добавления: 2015-08-05