На борту крейсера

Тропическое солнце давно перешло через зенит, но продолжало палить с

неослабевающей силой. При чистом, безоблачном небе над океаном дул слабый

ветер, наводивший небольшое волнение.

Уже двенадцать часов Горелов с бешеной скоростью носился среди волн,

безуспешно, с отчаянием в глазах, осматривая пустынный горизонт.

Он задыхался в своем скафандре. Прозрачный шлем раскалился до того, что

каждое прикосновение к нему лбом или щекой ощущалось как ожог. Время от

времени, изнемогая от духоты и жары, почти теряя сознание, он опускался в

прохладные глубины, освежался там, приходил несколько в себя и затем,

запустив винт на все десять десятых хода, высоко, с разбегу, поднимался над

поверхностью океана, чтобы в один миг посмотреть его вокруг себя и вновь

продолжать свое бесконечное блуждание среди захлестывавших его волн. Много

сотен километров во всех направлениях проделано было им за двенадцать часов,

протекших с момента взрыва на подлодке- с того момента, когда она исчезла в водной пучине и сам он остался одиноким среди безбрежных пространств океана. Мучительные часы проходили в лихорадочном движении то на север, то на юг, то на восток. Горелова томили уже голод и жажда, но при мысли о горячем какао его охватывало непреодолимое отвращение, а жалкий остаток воды в другом термосе внушал беспокойство. Надолго ли хватит его? Он слишком легкомысленно пользовался своим запасом. Духота в скафандре изнурительна... Голова- словно в горячем тумане, мысли путаются... Надо чаще опускаться в глубины, но можно пропустить...Нет, это было бы ужасно!.. Надо искать... непрерывно искать... быть на виду... на поверхности...

И Горелов продолжал свой стремительный бег под палящим равнодушным

солнцем. Но, как ни ужасен был дневной зной, Горелов с содроганием и с

замирающим от страха сердцем следил за движением солнца к западу. Пока оно

разливало вокруг свой ослепительный свет, оставалась надежда; ночь несла с

собою гибель.

Ночь Горелов не надеялся пережить: иссякнет энергия аккумуляторов и -

самое главное- не хватит кислорода. Даже жидкого. Тогда- быстрая, неотвратимая смерть. Разве лишь, если утихнет ветер, успокоится океан... Но

и в этом случае он останется без электрической энергии, будет осужден на

неподвижность. Он не сможет искать...

Голова горела, губы от жажды спеклись... Горелов сделал маленький, скупой глоток воды, погрузился на несколько десятков метров в глубину и, едва почувствовав ее свежесть и прохладу, вновь устремился на поверхность.

Приподнявшись над ней на одно лишь мгновение, он осмотрел жадными глазами

по-прежнему пустынный горизонт и круто повернул с запада на север, наперерез

волне. Теперь она непрерывно накрывала его шлем, плыть приходилось, почти

ничего не видя вокруг себя, и это заставляло его часто погружаться, высоко

выскакивать из воды и осматриваться. Правда, шлем охлаждался, было легче

переносить зной, но мучительно тревожило отсутствие видимости, слепота...

Солнце упорно, неуклонно склонялось к западу. До заката уже оставалось

всего лишь четыре часа. Четыре коротких часа и затем- тьма! Под тропиками

сумерек не бывает, день почти сразу переходит в ночь. Что будет с ним?

Переживет ли он эту ночь? Неужели смерть? Тогда зачем все это было? Зачем

нужна была эта цепь предательств, измен? Анна! Анна!.. В памяти всплыло, как

живое, красивое надменное лицо. Зачем он сразу не увез ее тогда к себе на

родину? Проклятый старик! Проклятый Маэда! Опутал золотом, расписками... Анна жаждала развлечений, нарядов, богатой, широкой жизни... Бездельной

жизни! Нет, она не поехала бы с ним на его родину... Там нужно трудиться.

Анна! Анна! Он любил ее. Он не мог бы расстаться с ней... Знает ли она, где

он теперь?.. Он умирает за нее... Зачем, зачем это нужно?..

Остановившимися глазами Горелов смотрел вперед сквозь хлещущие в него

волны, и в их трепещущей, переливающейся пелене он видел возникающие из тьмы

глубин, встающие, как призраки, фигуры и лица людей, жизнерадостных, смеющихся, увлеченно работающих, всего лишь несколько часов назад живших

вместе с ним в уютных отсеках "Пионера". Вот великолепный капитан Воронцов,

задумчиво перебирающий пальцами бородку, вот умница Марат с вечно торчащим

хохолком на темени, вот добродушный великан Скворешня, доверчивый Лорд и

простодушный, в вечной ажитации Шелавин... милейший Шелавин, спаситель его,

Горелова. Как он отплатил ему за это спасение! И Павлик смеется... Павлик,

вечно путавшийся под ногами. Вот скуластый, с бачками возле ушей лейтенант

Кравцов. Дурак! Правил службы не знает! Болтун! Щеголь пустоголовый! Выпустил из подлодки... Попался, как мальчик, на удочку... Ведь был же,

наверно, приказ капитана, чтобы без его разрешения не выпускать Горелова из

подлодки. Горелов давно уже каким-то чутьем чувствовал, что ему не доверяют,

что какие-то неясные подозрения возникают и все более сгущаются вокруг него.

Если бы этот простофиля не выпустил его, может, все было бы теперь по-иному... Хотя нет... Часы уже были поставлены, кнопка у входа в камеру

испорчена. Машина гибели была пущена в ход, ничто уже не могло остановить

ее. И вот - солнце уходит, и с ним уходит во тьму его, Горелова жизнь...

Запекшимся, пересохшим ртом Горелов жадно ловил воздух. Он задыхался. В

голове проносились неясные образы, смутные тени, обрывки мыслей, слова

жалоб, упреков, сожалений... Он сделал два скупых глотка драгоценной воды,

но свежести и ясности сознания они не принесли. Горелову становилось дурно.

Нажав одну из кнопок на щитке управления и выгнав кислород из воздушного

заспинного мешка, Горелов опустился в глубину. Ему стало легче, воздух

вливался освежающей струей в легкие, сознание прояснялось. Но надо было

спешить кверху, нельзя было упускать ни одной из оставшихся светлых минут

умирающего дня. Горелов нажал другую кнопку, чтобы вновь наполнить мешок

кислородом. Испуг охватил его: обычного быстрого и легкого подъема Горелов

не почувствовал. Он медленно и тяжело всплывал, как будто перегруженный

каким-то новым, добавочным грузом. Тогда он, ничего еще не понимая, запустил

винт, выскочил до груди из воды, осмотрелся и продолжал путь на север.

Что же случилось там, в глубине? Почему он так медленно всплывал?

Испортилось что-нибудь в механизме наполнения мешка? Горелов закинул руку

назад, за спину, и попробовал ощупать мешок. Пальцы не почувствовали за

спиной обычной высокой упругой выпуклости. Мешок был дряблый, податливый,

почти плоский, как будто пустой. И одновременно вернулось прежнее удушье, не

хватало воздуха... Нет, воздух был, но словно лишенный живительного

кислорода... Кислород?.. Крутицкий! Мерзавец! Негодяй! Неужели он зарядил

скафандр патронами со сжатым, а не с жидким кислородом?! О, предатель!..

Предатель?.. Кто сказал это слово?.. Конец!.. Даже до заката солнца не

хватит... Нет! Нет! Пусть ветер!.. Пусть хлещут волны!.. Надо попробовать,

хотя бы грозила опасность захлебнуться, утонуть...

Задыхаясь, спазматически ловя воздух широко открытым ртом, с багровым

лицом и готовыми выскочить из орбит глазами, Горелов заметался, забился в

воде, стараясь на полном ходу перевернуться на спину, грудью кверху.

Остановить винт он боялся: он не был уверен, что без его работы сможет

удержаться на поверхности. В помутившемся сознании мерцала, как спасительная

звезда, лишь одна мысль о последнем средстве...

Раскинув ноги и балансируя ими, чтобы удержаться на спине, он с трудом,

плохо повинующимися пальцами вынул из гнезда в щитке управления медную иглу

на длинном тонком проводе и медленно занес ее на грудь, к среднему шву на

скафандре. Слабеющий, судорожно шарящей рукой он искал этот шов- и не мог

найти. Перед глазами сгущался черный туман, грудь работала, как кузнечные

мехи. Багровая синева медленно разливалась по лицу. Рука с зажатой иглой

замерла на скафандре...

В далеком уголке потухающего сознания возникло тихое, чуть слышное

жужжание. Жужжание приближалось, росло, превратилось в мощное гудение,

заполнило ревом шлем и уши Горелова и вдруг разом, словно оборванное,

умолкло.

Горелов потерял сознание...

* * *

Человек говорил на прекрасном английском языке, изысканно вежливо:

- Лейтенанту Хасегава пришлось в этом деле затратить немало усилий, и мы выражаем ему большую благодарность за столь удачный исход рекогносцировки. Из всех наших гидропланов, ежедневно осматривавших огромные пространства над океаном, на долю именно его машины выпал успех.

Один из стоявших вокруг койки сдержанно и почтительно поклонился.

- Но и другим вы задали у нас не меньше работы,- с чуть заметной, но

благожелательной улыбкой на широком коричнево-желтом лице с резко выдающимися, острыми скулами продолжал говорить человек, сидевший на стуле.

В его косо поставленных глазах за большими роговыми очками мимолетно блеснуло довольство собой и своими подчиненными.- Нужно было извлечь вас

из ваших неприступных, словно заколдованных рыцарских доспехов и вернуть вам

жизнь. Да-да! Именно вернуть жизнь, так как все говорило за то, что вы ее

давно потеряли. Первое сделал наш электротехник майор Ясугуро Айдзава,

которому, правда, вы дали намек, как это сделать. В сжатом кулаке вы держали

медную иглу как раз возле грудного шва на скафандре. А второе сделал наш маг

и чародей доктор Судзуки, какими-то чудодейственными вливаниями после

двухчасовой работы ожививший ваше сердце. Я очень рад нашей новой встрече,

мистер Крок, и тому, что могу предложить вам гостеприимство на моем корабле.

Встреча со старым другом всегда овеяна ароматом цветущей вишни, говорят в

моей стране. Ваше первое сообщение я еще вчера послал по радио в главный

штаб. А теперь отдыхайте, набирайтесь сил. Завтра, если позволите, я вас

опять навещу, и мы поговорим о подробностях вашего удивительного подвига.

Позвольте пожелать вам, мистер Крок, спокойствия и здоровья, которое так

драгоценно для нас.

Капитан Маэда встал и протянул маленькую руку с желтовато-коричневой

ладонью.

Со времени последнего, столь памятного разговора с Гореловым в Ленинграде и своего ареста капитан много потерял в решительности и смелости обхождения. Морской атташе державы, считавшей себя владычицей Востока и азиатских морей, так "легкомысленно" давший себя захватить с поличным советской власти, был освобожден ею лишь по причинам дипломатического характера и, вконец скомпрометированный арестом, немедленно отозван на родину. Командование крейсером, которому была поручена связь с Гореловым и наблюдение за советской подлодкой, несмотря на важность этой миссии, было явным понижением для капитана Маэда.

Горелов слабо пожал руку капитану и тихо сказал:

- Я бесконечно благодарен вам, капитан... Я никогда не забуду... имен моих спасителей- и летчика лейтенанта Хасегава... и майора Айдзава... и

доктора Судзуки... Еще раз благодарю вас...

Капитан Маэда и все сопровождавшие его вышли из корабельного госпиталя.

Горелов откинулся на белоснежную подушку и закрыл глаза.

С того момента, как потерявший сознание Горелов был подобран летчиком

лейтенантом Хасегава и доставлен на крейсер, он был окружен исключительным

вниманием и заботами. Капитан Маэда не преувеличивал: нужно было особое,

необыкновенное упорство, чтобы добиться спасения Горелова при наличии

препятствий, казалось- непреодолимых. Но капитан Маэда кое-чего не досказал: инструкции главного штаба недвусмысленно связывали всю дальнейшую карьеру капитана с отысканием и благополучной доставкой Горелова. В сущности, жизнь капитана оказывалась таким образом связанной с жизнью Горелова: призрак харакири неотступно следовал за капитаном все двадцать часов, в течение которых шла отчаянная непрерывная борьба за освобождение Горелова из скафандра и оживление его тела. Капитан Маэда имел все основания считать майора Айдзава и доктора Судзуки также и своими спасителями.

Уход за Гореловым был необыкновенно внимательный; доктор Судзуки

применял самые современные методы для быстрого восстановления сил организма.

На третий день его пациент мог уже без особых усилий вести длительный

разговор с капитаном Маэда, пришедшим вторично навестить его.

На этот раз капитан явился в сопровождении лишь одного человека, который принес с собой диктофон, установил его возле койки Горелова и затем

удалился. После первых изысканных фраз с изъявлением радости по поводу

быстрого хода выздоровления Горелова, расспросов о его самочувствии, новых

соболезнований по поводу перенесенных им испытаний капитан приступил к делу:

- Главный штаб был бы вам очень, признателен, мистер Крок, если бы вы

сообщили нам некоторые сведения о конструкции подводной лодки, на которой вы

находились, ее вооружении, источниках двигательной силы, движителях и вообще

обо всем, что отличает ее от современных подводных лодок обычного типа.

Горелов, очевидно, ждал этих вопросов. Он быстро ответил:

- Простите, капитан, но все эти сведения я передам лично главному штабу, как только мы прибудем в порт... Кстати, где мы сейчас находимся?

Капитан был, видимо, неприятно удивлен. С застывшим лицом и полузакрытыми глазами, он с минуту помолчал и затем тихо произнес:

- Могу заверить вас, глубокоуважаемый мистер Крок, что я действую в

данном случае не из простой любознательности, а именно по поручению главного

штаба.

- Очень сожалею, капитан, и еще раз прошу у вас извинения, но некоторые очень важные соображения заставляют меня воздержаться от ответа на ваши вопросы. Свои сообщения я могу сделать только непосредственно, только лично главному штабу. И чем скорее я буду доставлен в порт, тем лучше будет для дела. Именно поэтому я интересуюсь вопросом о движении корабля.

Капитан опять помолчал.

- Вы вправе поступать, мистер Крок,- ответил он наконец,- как считаете необходимым. Я ни в коем случае не позволю себе настаивать, если это ваше окончательное решение. Считаю лишь необходимым довести до вашего сведения, что это решение, если вы его не измените, причинит штабу некоторые

затруднения. Я был бы вам очень признателен, если бы вы учли это обстоятельство в ваших дальнейших размышлениях... Впрочем,- поспешно добавил капитан, заметив легкое движение досады на лице Горелова,- я опять повторяю, что нисколько не настаиваю и все предоставляю вашему благожелательному суждению... Что же касается нашего корабля, то в настоящий момент он все еще находится на том же месте, на котором мы имели удовольствие принять вас на борт.

- Как! На том же месте?- с удивлением и беспокойством спросил Горелов, приподнявшись на локте.- Почему?

- По инструкции главного штаба, мы обязаны, приняв вас на борт, полностью удостовериться в гибели подлодки. Мы должны иметь самые убедительные доказательства и ждали лишь вашего выздоровления и вашей помощи, чтобы получить их.

- Доказательства?!- в полном смятении повторил Горелов.- Какие же

доказательства? После взрыва на поверхности океана показались масляные

пятна, но вас не было вблизи, и сейчас они уже, конечно, исчезли. Там же

всплыло несколько мелких деревянных обломков, но они, вероятно, унесены

волнами и ветром. Какие же могут быть теперь доказательства?

- Два раза,- медленно ответил капитан Маэда,- мы были твердо уверены, что подводная лодка уничтожена нами, и затем оказывалось, что мы являемся лишь жертвой несчастного заблуждения. В последний раз мы слишком дорого заплатили за это заблуждение, потеряв наш лучший крейсер и лучшего капитана флота его величества. В трауре по "Идзумо" и по его боевому командиру до сих пор вся нация, хотя она и не осведомлена о действительной причине их гибели. Мы не хотим больше этих ошибок!

- Но подумайте, капитан,- воскликнул в чрезвычайном возбуждении Горелов,- о каких доказательствах может идти речь? Что может убедить вас в несомненной гибели подлодки? Я не могу представить себе, что удовлетворило бы вас теперь, когда прошло уже трое суток с момента взрыва и никаких следов уже не найти?!

Бледный, с крупными каплями пота на лбу, он откинулся на подушку, совершенно обессиленный.

- Не волнуйтесь так, дорогой мистер Крок,- с явным беспокойством сказал капитан.- Нам слишком дорого ваше здоровье, чтобы подвергать его опасности. Тем более, что серьезных причин для этого нет. Необходимые доказательства, при вашем мужественном содействии, совсем не так уже трудно получить. Подлодка затонула, если катастрофа действительно постигла ее, в сравнительно мелководной области океана. Его наибольшая глубина здесь достигает около тысячи двухсот метров. При этом условии нет ничего легче найти подлодку, если вы не откажете произвести эти поиски, будучи одетым в ваш скафандр, которым вы пользуетесь с таким искусством и с такой уверенностью. Место взрыва вы знаете достаточно точно. Если подлодка погибла, она лежит на дне где-нибудь поблизости от того места. Мы снабдим вас портативным и мощным, последней нашей модели, электромагнитным металлоискателем, и вы в короткое время сможете найти подлодку. Найдя ее, вы убедитесь, в каком она находится состоянии, и укажете нам место ее нахождения, после чего имеющимися в нашем распоряжении средствами мы убедимся в этом, а может быть, сможем даже поднять подлодку.

- Но, капитан,- попробовал возразить Горелов,- разве я могу точно знать, в каком именно месте произошел взрыв? Это место я определил только приблизительно у Южного тропика. Ошибка на один градус увеличит обследуемую

площадь дна на тысячи квадратных километров. Сколько же времени потребуется

на эти поиски?

- Сколько бы ни потребовалось!- последовал твердый ответ.- Мы уйдем отсюда лишь в том случае, если найдем подлодку или придем к выводу, что ее здесь нет.

Горелов закрыл глаза и ничего не ответил. Он был в полном замешательстве. Он не знал, что ответить. Но он ясно понял, что взрыв подлодки- это еще далеко не конец, что он находится во власти жестокой, неумолимой силы и превращается в безвольное орудие чужих замыслов и планов.

Через минуту он встрепенулся. В его глазах мелькнула слабая надежда, и он сделал новую попытку сопротивляться.

- Если в вашем распоряжении, капитан,- сказал он, едва справляясь с

охватившим его волнением,- имеются прекрасные металлоискатели, почему бы

вам не воспользоваться ими с корабля? Или даже с нескольких кораблей для

ускорения поисков?

Капитан отрицательно покачал головой.

- После горького опыта "Идзумо" мы избегаем слишком близко подходить к этой подлодке или к тому месту, где она может находиться. Мы избегаем этого риска.

Горелов, окончательно обессиленный, неподвижно лежал с закрытыми глазами и мертвенно бледным лицом. Прибежавший по вызову капитана доктор Судзуки потратил немало времени и усилий, чтобы привести в чувство своего пациента.

* * *

Закованный в скафандр, возвышаясь, как башня, среди малорослой команды

корабля, Горелов ежедневно, с раннего утра, тяжелыми, медленными шагами

направлялся к трапу. Каждый раз его сопровождали, оказывая всевозможные

знаки уважения и почтительности, старший помощник капитана лейтенант Осима,

майор Айдзава и еще несколько лиц командного состава. Караул у трапа отдавал

ему честь. Но Горелов проходил по палубе корабля с сумрачным лицом, с чувством раба, идущего под кнутом надсмотрщиков на тяжелую, подневольную

работу. Спустившись по трапу, Горелов вместе с майором Айдзава садился в

моторный катер, который через три часа доставлял их в намеченный для сегодняшних работ квадрат океана. Здесь Горелов надевал шлем и, захватив

небольшой ящик с металлоискателем, спускался по лесенке в море и погружался

на дно. Там он блуждал на десяти десятых хода винта, в пятнадцати метрах над

дном, с зажженным фонарем на шлеме, прислушиваясь к металлоискателю, в

напрасном ожидании его сигналов. Надо было обследовать огромный участок

площадью в несколько тысяч квадратных километров, разбитый Гореловым

совместно с капитаном на более мелкие участки, по нескольку сот квадратных

километров, каждый из которых Горелов должен был обследовать в течение одного дня. Под водой он завтракал несколькими глотками какао или крепкого

бульона из термоса питания, для обеда возвращался на катер, ужинал на корабле, усталый и измученный, и после внимательного врачебного осмотра

немедленно уходил в отведенную ему каюту спать. За ночь майор Айдзава должен

был вновь зарядить электроэнергией аккумуляторы скафандра, подкачать кислорода в патроны, обеспечить питание, проверить механизмы.

Однообразной томительной чередой проходили сутки за сутками в непрерывных поисках, но никаких следов подлодки Горелов не находил. Он начал уже терять счет времени.

На восемнадцатый день после взрыва, пятнадцатого августа, Горелов при

возвращении неожиданно увидел на палубе корабля, у трапа, встречавшего его

капитана Маэда.

Капитан нетерпеливо ожидал, пока Горелов освободится от скафандра, и, не дав ему даже отдохнуть, попросил следовать за собой в каюту.

Усадив Горелова в кресло, капитан сказал:

- Наша радиостанция еще вчера с утра начала перехватывать какие-то

шифрованные радиопередачи из неизвестного пункта. Мы установили, что передача происходит из неподвижной станции, расположенной где-то на расстоянии не более пятисот-шестисот километров от нас в зюйд-остовом

направлении. Наши гидропланы в течение дня обследовали в этом направлении

огромное пространство над океаном, но не нашли на его поверхности ни одного

судна, которое могло бы производить какие-либо радиопередачи. Да и вообще

эта область океана, как вам известно, настолько удалена от обычных путей,

настолько пустынна, что трудно ожидать здесь встречи с кораблями. Все эти

обстоятельства, вместе с полной безрезультатностью ваших поисков, заставили

меня предположить, что подлодка не погибла от взрыва, а, потерпев лишь более

или менее серьезную аварию, лишенная возможности движения, восстановила свою

радиостанцию и сносится теперь со своей базой, вызывая помощь. Поэтому я

решил временно прекратить здесь работу и приблизиться к источнику этих

радиопередач. Там вы возобновите свои поиски при участии дивизиона наших

подводных лодок, который я вытребовал с нашей ближайшей базы. Через двое

суток дивизион прибудет к указанному мною месту, и там мы встретимся с ним.

Я твердо убежден, что если моя версия об аварии, которую потерпел "Пионер",

верна, то и боеспособность его значительно понизилась в результате этой

аварии. Поэтому я беру на себя ответственность за риск, который, несомненно,

имеется, но на который я готов идти, чтобы дать "Пионеру" бой в условиях,

наиболее благоприятных для нас. Если "Пионер" оправится, если к нему

подоспеет помощь и он полностью восстановит свою боеспособность, то таких

благоприятных условий для боя с ним, как теперь, мы никогда больше не

встретим. Нам необходимо использовать эту ситуацию полностью, немедленно и

добыть проклятую подлодку, пока это еще можно сделать с шансами на успех...

Ваше мнение, мистер Крок?

На обычно бесстрастном лице капитана Маэда отразились следы огромного

возбуждения.

Опустив голову, с побледневшим лицом, Горелов молчал. Он провел несколько раз рукой по влажному лбу и наконец глухо сказал:

- Не могу представить себе, капитан... Я не думаю, что подлодка могла

уцелеть после такого взрыва... Но вы правы, капитан: осторожность требует

выяснения источника этих радиопередач. Вы, безусловно, правы, капитан.

Больше такой благоприятной ситуации не встретится. Если "Пионер" появится у

своих берегов, то хозяином дальневосточных морей будет он. Только он! И

никто другой!

Через полчаса огромный крейсер- могучая стальная крепость, ощетинившаяся дулами многочисленных пушек,- тронулся с места и, взметая высокие зеленовато-синие, в пенистых кружевах, валы, понесся на юго-восток по беспредельным просторам пустынного океана.

Глава VII

Дата добавления: 2015-08-05