Приложения

Свидетельство Хучбаровой Маинат Сосиевны, родной сестры Ахмеда Хучбарова, жительницы п. Карца:

Ахмед родился в с. Гули, примерно в 1904-1905 году, а жил в Онгуште. Жена его, очень красивая женщина, была из фамилии Торшхоевых. Он очень любил свою жену…

В 1929 году, во время раскулачивания, в отсутствие Ахмеда прямо со двора дома увели его любимую лошадь, за которой он очень хорошо ухаживал. Лошадь отдали в местное ГПУ.

Ахмед был недоволен женой, они стали ссориться... И её двоюродный брат (сын родной тетки по отцу) устроил жену Ахмеда в совпартшколу, чтобы она больше не вернулась к нему. Ахмед стрелял в её брата и прострелил ему при ссоре (из-за этой учебы) руку. Ахмед вынужден был скрываться. И за ним началась самая настоящая охота... С Ибрагимом Баймурзаевым он не имел дела. (Братья Банмурзаевы (или Бекмурзаевы) – находились на нелегальном положении с конца 20-х годов. – М.Я.)

Из-за Ахмеда НКВД арестовал и осудил на 10 лет одного из наших 7-ми братьев, арестовали еще двух братьев; меня, девушку, неделю держали в районной тюрьме. Старшую нашу сестру Гапархоевы из Альтиево даже оставили, отправили назад домой: так боялись советской власти. Мы были со всех сторон окружены сексотами…

В 1935 году НКВД просил Ахмеда через нас и других людей вернуться в Онгушт, домой, делали провокации, но он больше никогда не вернулся в обычную жизнь…

Нас было семеро братьев и пять сестер: Ахмед был вторым, старший – Осман, третий – Адыл, четвертый – Исмаил, пятый – Асхаб, шестой – Аюп. К сестрам и братьям Ахмед приходил редко, скрываясь, никогда не раздевался, растирал свои ноги и не выпускал маузер из рук. Он был очень немногословный, тихий человек, ему не дали жить спокойно…

Осталось 7-8 фотографий Ахмеда у братьев и сестер, на которой он был сфотографирован в полроста, в шинели, папахе и с маузером. Больше ничего от него не осталось…

* * *

Свидетельство Тамасханова Хаматхана Мухтаровича, 1940 г.р., родного племянника Ахмеда Хучбарова (сына Маинат Хучбаровой), проживающего в п. Карца:

Ахмед Хучбаров постоянно был окружен людьми органов госбезопасности. Они, как псы, шли по его следам днем и ночью. В 1935 году, поверив обещаниям не трогать его и родных, он даже хотел вернуться в Онгушт. Но Ахмеда обманули, и до 1955 года он больше не верил НКВД.

Я знаю, что в 1957 году в Казахстане родной брат Ахмеда получил одно письмо из Баку, в котором говорилось, что в Бакинской городской тюрьме во 2-ом корпусе находился Хучбаров.

Мне лично врач железнодорожной больницы Владикавказа Татаонов Бексултан рассказал, что как-то к ним привезли двоих тяжело раненых мужчин, один из которых умер на операционном столе. Все военные части города были в этот день подняты по тревоге…

В 1966 году я ездил в Казбеги, где жил Шадури и говорил с ним. Я также ездил в Тбилиси, где разговаривал с Ревазом – автозаправщиком. По их рассказам я знаю, что Ахмед и его двоюродный брат Абубакар Хучбаров (сын родного дяди Паци) сами после переговоров приехали в 1955 году на правительственную дачу в окружении чекистов.

Они жили на этой даче две недели, потом их отпустили, а на автозаправке арестовали. Выманили, потом начали ломать и увезли.

В 1996 году в Архотском ущелье я разговаривал со многими хевсурами, которые дружили с Ахмедом, охраняли его и помогали, чем могли. Они рассказали мне, что у Ахмеда и его людей были свои настоящие базы в Панкисском и Архотском ущельях с мастерскими, скотом, запасами кукурузы и т. д.

Хевсурка по фамилии Борчошвили среди тех, кто рассказывал об этом.

У Ахмеда в отряде было 14 человек. Восемь человек ушли из отряда до ареста Ахмеда. Они (хевсуры) сказали мне, что предали Ахмеда ингуши, его предал Абубакар Хучбаров.

В Бартабосе, в Казбеги в каждом доме, где так или иначе жил или находился энкаведист, Ахмед кого-то убил. Особенно он их жестоко карал после 1944 года.

…В Казахстан приехал один ингуш – Гулоев, который был на суде Ахмеда в Тбилиси. Этот Гулоев сказал, что Ахмед очень хорошо, очень достойно держался на суде.

В 1956 году Зяламха Оздоева (Оздоева Джабраила. – М.Я.) тоже вывезли из Казахстана на суд в Тбилиси. Вообще на этот суд свезли 33-35 человек ингушей.

Эти ингуши рассказывали, что на суде его держали в особой клетке. Ахмед обратился на родном языке к ингушам, сказав, чтобы они не теряли достоинства…

* * *

Свидетельство Ахмадова Тагира, жителя п. Серноводск:

Если весь этот дом наполнить бумагой и исписать ее всю, то все равно не хватило бы на то, чтобы описать все то, что я видел и пережил…

Я родился и жил в этом селе. Мой отец Ахмад-мулла семь лет учился и жил в селе Базоркино у знаменитого Къаьзи-муллы Гантемирова.

Перед самой ссылкой нашего народа я поехал к своему дяде, который на отдаленном хуторе в горах держал скот. Мне было тогда 19 лет. 23 февраля якобы на собрание увезли моего дядю. Не дождавшись мужа, жена дяди ушла за ним. Оказывается, их обоих задержали и отправили в ссылку.

Я остался с четырьмя малолетними детьми (двое мальчиков и две девочки). И мне, и детям требовалось каждый день есть. Добывать питание приходилось, ежесекундно рискуя жизнью. Все, кто остался и укрылся в горах, объявлялись бандитами и подлежали расстрелу на месте. Бериевские палачи убивали женщин, детей, стариков. Для отчета начальству отрезали им головы. Дороги и тропинки в горах минировали. В местах предполагаемого нахождения «бандитов» разбрасывали отравленные пряники, хлеб.

…Я хорошо знал Ахмеда Хучбарова. Мы много раз встречались, бывали вместе. Был он исключительно порядочным, совестливым человеком, не способным совершить бесчестный поступок. Человек беспредельно мужественный, он никогда не терялся. За неделю до убийства Хасана Исраилова Ахмед был у нас в гостях. Ахмед и Хасан были побратимами, скрепившие братство клятвой на Коране. Убили Хасана Исраилова свои же –чеченцы. НКВД обещал нескольким находившимся в грозненской тюрьме чеченцам свободу, возвращение семей из ссылки и разрешение поселиться в Грузии, если они убьют Исраилова…

Никогда, ни при каких обстоятельствах Ахмед не расставался с оружием. С ним всегда были вместе его двоюродный брат Солтмурад и Пайзулла, юноша-аккинец. Как брата, любили и всячески оберегали Хучбаровы Пайзуллу. Солтмурад был красивым парнем с ясным, чистым лицом. Погиб он, подорвавшись на мине. После его смерти Ахмед ходил, как помешанный. Совершенно не избегал опасности. Мне казалось, что он ищет смерти. И еще мне Солтмурад запомнился веселым, жизнерадостным человеком. Он знал наизусть Ясин, многие суры Корана. Его смерть была большой потерей для всех нас.

…Помню рассказ Солтмурада о том, как они втроем уничтожали группу солдат внутренних войск, которые везли с собой отрезанные головы убитых ими ингушей, в том числе и голову маленького мальчика. Для этого абрекам пришлось совершить очень тяжелый переход, устроить засаду так, чтобы не дать никому из палачей уйти живым. Мстители вернулись с головами к месту убийства, приложили их к телам, похоронили. Должен сказать, что в своей жизни не видел более ужасной картины, чем человеческий труп без головы…

Из всех моих братьев по несчастью в живых, насколько я знаю, остался только Сейд Хожаев. Ахмед Хучбаров, Сейд Хожаев, Пайзулла, Чока Хожаев и Хасан (фамилию не помню) зимовали вместе. Весной их убежище обнаружили. Они как раз собирались уходить. Вперед, чтобы подготовить новое место, ушли Магомед (сын Хасана) и Чока Хожаев. Ахмед в нижнем белье вышел для омовения, чтобы совершить намаз. В это время из засады раздались выстрелы. К счастью, его не задело. Он бросился в шалаш, схватил оружие и вступил в бой. В первые же минуты энкэведешники убили Пайзуллу. Сейд вылез с задней стороны шалаша, залег в небольшой канаве и начал отстреливаться.

Ахмед дрался до последнего патрона, затем крикнул: «Сейд, у меня кончились патроны. Прикрой меня!» Сейд открыл частый огонь. Ахмед побежал босиком по снегу. Товарищам Ахмед сообщил, что Пайзулла и Сейд убиты. Но оказалось, что Сейд сумел, отстреливаясь, оторваться от растерявшихся бериевских вояк и соединиться со своими.

И так день за днем: кровь, горе, гибель друзей. Дорого платили бериевские палачи за жизнь каждого из нас. Не отмщенным не погиб никто. Но разве от этого нам было легче? Все долгие 730 дней и ночей я физически ощущал, что на меня смотрит мушка винтовки. Самой большой своей удачей считаю то, что мне в том году удалось сохранить жизни моих четверых братишек и сестренок…

* * *

Свидетельство Оздоева Джабраила Исаковича, 1928 г.р.:

Хучбаров Ахмед Осиевич, 1894 г.р. В 1956 году ему было больше 60 лет, беспартийный, крестьянин.

…В 1956 году меня из г. Павлодара привезли в Тбилиси на очную ставку с Хучбаровым. Он меня не знал, я его не знал. Он сказал на ингушском языке, что он Хучбаров Ахмед и это было в комендатуре КГБ ГССР.

В селе Пялинг Цоринского сельского Совета проживал пожилой Бочалов Абукар Хуниевич со своим сыном: остался после выселения 1944 года. Абукару было 60 лет, сыну – 12 лет. При прочесывании гор солдаты их обнаружили и отрезали обоим головы. Хучбаров в бинокль видел эту жестокую казнь. Когда солдаты возвращались, Хучбаров открыл бой и уничтожил отделение солдат…

Начальником следственного отдела КГБ при Совете министров ГССР был Морлошвили. Когда этот Морлошвили у Ахмеда спросил: «Сколько советских людей ты убил?» Он ответил: «Я отчет не вел, я неграмотный, но больше, чем у тебя на голове волос. Никто от моей мушки живым не уходил…» В 1959 году я с Морлошвили встретился, он был уже пенсионер. Я у него спросил, что стало с Хучбаровым. Он мне ответил, что они его передали в МУР.

Хучбаров Ахмед был осужден Закавказским военным округом 17 декабря 1956 г. по совокупности совершенных преступлений к высшей мере наказания – расстрелу.

28 января 1957 года приговор утвердил военный прокурор Закавказского военного округа…

По воспоминаниям генерал-майора В.И. Шадури, бывшего сотрудника органов госбезопасности Грузии в Тбилиси была издана книга под названием «Щит – надежный, меч – острый». Автор в этой книге описывает одну чекистскую операцию, разработанную и осуществленную в 1953-1955 годах против так называемой банды Хучбарова. Об этом позже писали и осетинские газеты: газета Пригородного района под названием «Глашатай» в номерах №№ 154-156 за 1992 год и №№ 2-8 за 1993 год, а также газета республиканского народного движения под названием «Осетия-Ирыстон» в №4. В 1993 г. в этой же газете (с февраля месяца) публиковался материал из книги Шадури «Щит – надежный, меч – острый»…

* * *

Свидетельство ответработника ЧИ АССР:

В мае 1958 года Постановлением оргкомитета ЧИАССР была создана бригада под руководством ответственного работника тогдашнего управления сельского хозяйства оргкомитета ЧИАССР Мальсагова Израила Гамзатхановича. Этой бригаде была поставлена задача выехать в высокогорье Ингушетии, которое было еще занято грузинским населением - хевсурами, и предложить им освободить территорию гор в соответствии с Указом Президиума Верховного Света РСФСР «О восстановлении автономии Чеченского и Ингушского народов».

Объезжая горы и населенные пункты хевсуров, помню в двух местах, высоко в горах, у входа в пещеры, на камнях была надпись, выведенная древесным углем: «Здесь бывал я – Ахмед Хучбаров – народный мститель».

При входе в одну из пещер мы увидели маленький котел над давным-давно погасшим очагом. Висела старенькая шинель. А во второй пещере вместо шинели висела телогрейка, такой же котел на очаге, та же надпись перед входом.

После выполнения задания мы спустились в села Мужичи и Галашки. В то время в этих селах, особенно в Галашках, проживало русское население, жили, конечно, представители и других наций. Возле Галашкинского сельского Совета нам встретился старик – русский, к сожалению, фамилию не помню. На наш вопрос, что за братские могилы в окрестностях Галашек, он сказал, что это дело рук Ахмеда. На вопрос, кто он такой, старик рассказал такую историю.

«…Фамилия его Хучбаров. Одни его называли абреком, а чекисты –головорезом и бандитом. В первое время, когда нас стали заселять сюда, Ахмед обстреливал эти села, чтобы как-нибудь воспрепятствовать заселению. Но потом нагнали сюда войска из карателей. Села все-таки были заселены. Новоселы боялись ходить или ездить в лес за дровами и стали разрушать турлучные дома, оставшиеся после выселения ингушей и использовать их на топку. Видя такое варварство, Ахмед обратился к населению с просьбой не разрушать дома его соплеменников. Тех, кто будет ездить за дровами, ни он, ни его товарищи пальцем не тронут. С большой опаской, по несколько человек вместе мы стали ездить за дровами, и, к нашему удивлению, сам Ахмед и его товарищи помогали нам в рубке леса, даже при загрузке повозок. Не знаю такого случая, чтобы он и его люди обидели мирное население, но зато яростно они сражались с карательными отрядами…».

…Что касается братских могил, то старик рассказал, что один из офицеров комендатуры стоял у него на постое и в строго доверительной форме поведал о том, что накануне переселения ингушей житель урочища Пялинг Бочалов вместе со своим сыном-подростком пошел в гости к своим родственникам в урочище Акки. Когда началось выселение, он вместе с сыном заторопился домой, чтобы что-нибудь прихватить с собой в неминуемую дорогу. А в жилище у них сидела засада из 13 карателей. Они поймали их обоих: мальчика сбросили в глубокую пропасть, в которой он разбился насмерть, а у отца отрубили голову и положили в мешок как вещественное доказательство, что они уничтожили махрового бандита. За это полагалось крупное поощрение.

Всю эту трагическую сцену увидели Ахмед Хучбаров и его люди, и ни один из этих 13 головорезов не ушел живым: они были уничтожены Ахмедом Хучбаровым и его людьми…

…По истечении продолжительного времени мне довелось встретиться с родным старшим братом обезглавленного тогда Бочалова. Обстоятельства гибели своего брата и племянника он подтвердил. Точно так же, как говорил старик. Кстати, этот Бочалов до недавнего времени проживал на хуторе Синий камень совхоза «Назрановский». Ныне его нет в живых.

Думаю, что довольно подробно о Хучбарове можно узнать через его близких родственников, проживающих в станице Орджоникидзевская Сунженского района, а также через лиц старшего поколения, ныне проживающих в селении Ангушт Пригородного района…

* * *

Свидетельство Нагадиева из с. Новый-Редант:

Хучбаров Ахмед – мой родственник по тете. Его близкий родственник Хучбаров Абукар рассказал: «Хучбаров Ахмед боролся против советской власти до 1953 г. В горах, лесах Хевсуретии и Ингушетии были расклеены листовки, предлагавшие ему сдаться». Ахмед на это ответил: «Я готов встретиться только с Абукаром (ему ранее сообщили, что Хучбарова Абукара расстреляли). Абукара как раз освободили из заключения и буквально ночью с постели отправили на Кавказ.

КГБ и советская власть доставили Абукара в горы и сумели передать Ахмеду Хучбарову, что Абукар здесь и готов с ним встретиться. Ахмед три месяца назначал встречи, но сам не приходил. И наконец встреча состоялась.

В горах Абукар все рассказал: что он сидел в лагере, что его привезли сюда и что советская власть помилует Ахмеда: «Но ты решай сам, как тебе поступить».

Абукар потом рассказывал: «Меня приняли в большой пещере. В пещере с Ахмедом было 5 человек. Висело сушеное мясо, было достаточное количество оружия и боеприпасов. У них было спрятано оружие и в других местах. Ахмед со своими товарищами устанавливали мины-ловушки, и это привело к гибели большого количества чекистов. Его телохранителем был 18-летний грузин. Он не подпускал человека к Ахмеду, не проверив его. Из 5 человек, находившихся с ним, трое были грузины. Ахмед Хучбаров решил сдаться, против этого был его друг и телохранитель – грузин».

Когда Ахмед пришел и сдался, его сразу не арестовали, оставили ему оружие. Он несколько недель ходил свободно, но потом на улице к нему неожиданно подошли, разоружили и посадили в тюрьму.

К нему в тюрьму привезли из Казахстана ингуша – Цечоева Сейт-Мусу, который просидел с ним 3 дня. Ахмед взял на себя все диверсии, которые совершались за время его абречества.

С 1944 г. против него свидетельствовали всего 2 человека…

Все односельчане (ингуши) говорили, что у него была молниеносная реакция на малейший шорох. Он был чистоплотный и всегда тщательно следил за собой, всегда чистил сапоги, носил белый воротничок, а когда ночью он спал, то клал ногу на ногу. Мог неожиданно ночью встать и уйти на новое место…

В то время когда он уже сдался советской власти, он попросил чекистов отпустить его на один день в лес. Его отпустили, он пришел в горы и устранил одного доносчика, которого вычислил при беседе с чекистами и снова вернулся в Тифлис. Три недели он свободно, в полном вооружении ходил по городу.

Абукар привез фотографии Ахмеда: на лошади и за пулеметом…

* * *

Исса Кодзоев

Мститель*

(рассказ-быль)

«В чем смысл нашей жизни,

ты спрашиваешь, Ламме Гудзак?

Хватай топор, бей врага-испанца везде,

где он попадается!»

Ш. де Костер

Какое вам дело, кто рассказал мне это… Рассказал…

В день выселения я убежал в лес и решил не уходить отсюда. Захватил с собой двустволку и патронташ…

Я встретил его через три дня. Проголодавшись, я решил пойти в село Балты. С опушки долго разглядывал село, было тихо. Людей не видно. Собаки, правда, выли. И странно - вдруг в долине понеслась веселая песенка:

«Много в ауле красавиц у нас…»

Изумленный, я глянул на дорогу. Наискось, через кукурузное поле, к лесу шел юноша в городской одежде. На груди у него болтался автомат, за поясом брюк торчал револьвер. Фуражка была надета козырьком назад, на виски спадали волосы. Он шел, не остерегаясь. Я взвел курок. Этот чудак вышел на дорогу, глянул по сторонам и крикнул по-ингушски: «О, белый свет!»

Я вышел из лесу и поприветствовал его: «Салам алейкум!». «Ва алейкум салам. Ты конечно ингуш! Это лучше всего на свете. Хаттар делать не станем, и так все ясно. А вот оружие твое мне не нравится. Этой маслобойкой только ворон в ущелье бить. Вот какой должен быть клюв у нас, у орлов, если ты хочешь ломать члены воронам». Он хлопнул по своему автомату.

От него несло водкой, он был пьян. Я постарался увести его поглубже в лес и расспросить, кто он и как попал сюда. Он же дал мне кусок хлеба: «Так ты хочешь знать, кто я, - сказал он, облизав губы, как это делают пьяные. - Ты прав, между нами секретов не может быть. Я расскажу тебе всю автобиографию… Не помню тот момент, когда отец и мать зачали меня, да и ты навряд ли помнишь. По мнению ученых, девять месяцев мать носила меня под сердцем. Насколько это правда, не осведомлялся. Не помню я и тот день, когда я родился…».

…И он пространно начал рассказывать. Я слушал, делать все равно было нечего. Беспечность этого человека понемногу развеяла у меня тяжелую грусть утрат. Оказывается, он был студентом Грозненского нефтяного института. Счастливый случай избавил его от выселения. Звали его Мурадом.

«…Ты можешь мне не рассказывать про себя, – продолжал он, – я знаю тебя почти так же, как ты себя». К моему удивлению он рассказал мне историю моего тейпа и семьи чуть ли не до седьмого поколения. «Откуда ты это знаешь?» – «Я очень много занимался историей нашего народа. Хотел даже книжку написать. Записывал схемы тейпов. В прошлом году в летние каникулы я записал и ваш тейп по рассказу твоего отца. После чего я съел одну вашу курицу: ее зарезали мне как гостю…».

Целый день мы проспали. Вечером Мурад меня разбудил: «Пошли, в моем животе что-то урчит». Мы вышли в село, осторожно продвигаясь возле плетней. На пустой улице раздался скрип колес. Бричка шла прямо на нас. Мы присели в крапиве. Солдат вел бричку, нагруженную домашним скарбом, за бричкой конвоируемые двумя солдатами со связанными назад руками шли трое ингушей.

«Мусса, – шепнул мне на ухо Мурад, – стрелять сейчас нельзя, солдат надо разоружить без шума. Первого даю тебе. Понял?»

– «Понял».

Как только они поравнялись, мы выскочили из засады: «Руки вверх!»

…Это было так неожиданно, что солдаты не оказали сопротивления. Один из них попросил оставить их в живых. Мы быстро всех разоружили, приказав не шуметь. Развязали ингушей и связали солдат. Перетрясли весь воз, взяли все, что могло нам пригодиться. Там был целый ворох кинжалов. Мурад выбрал нам пять маленьких серебряных кинжалов, было много кирзовых и хромовых сапог, два байковых одеяла, посуда и пондар. Зачем он понадобился русским, не знаю…

Те трое ингушей молча нам помогали, они тоже уже вооружились автоматами и кинжалами. Все нужное мы погрузили на лошадь. Солдатам связали ремешками ноги и руки. Мурад аккуратно разложил на возу матрасы и подушки и уложил на них солдат. Потом он прочитал над ними, словно над усопшими, какое-то стихотворение. Я смеялся, хотя не все понимал. Оставив их так, мы ушли. Я шел спереди, ибо хорошо знал горы. Двое освобожденных вели лошадь с грузом. Мурад с третьим шел позади. За ночь мы ушли далеко. Ни один солдат не отважился бы пойти в эти дебри преследовать нас: мы были неплохо вооружены.

Отдохнув и хорошо поев, мы в ту же ночь перевалили хребет Сайбин-дук по знакомым лишь мне тропам. На рассвете были уже у пещеры Залимхана. Даже охотники из ингушей, редко кто знал, где она находится. Лошадь мы пустили пастись, а сами завалились спать.

Утром, когда я проснулся, то увидел Мурада. Он брился кончиком кинжала: «Доброе утро, – приветствовал он меня, – хозяин хороший был у этого кинжала. Вставай, тоже побрейся и немного посторожи, я тоже хочу спать».

До обеда, сменяя друг друга на посту, мы проспали. В обед мы разожгли огонь, чтобы сварить мяса. Все чисто побрились.

«Друзья, – сказал Мурад, – по возможности, мы должны держать себя опрятно. В город в баню, конечно, нам не удастся сходить, но воды для наших нужд достаточно. Во-вторых, тот, кто уйдет когда-либо, пусть уходит сейчас». Никто не ответил на это. Все посмотрели друг на друга.

«Нам некуда уходить отсюда, – сказал один из освобожденных нами, – мы не знаем, где наши семьи, а может быть их уже вообще нет. Я слышал, что их сбросили в море. Этого можно было ожидать. Но как бы то ни было, вы можете надеяться на нас. Меня, например, мертвого только можно теперь отсюда увести, живым я не пойду. Так думают и эти двое. Что еще?».

«Теперь все в порядке, друзья, то есть братья. Мы теперь семья. Потому что будем вместе есть, спать, ходить, стрелять. Самая дружная семья», – сказал Мурад, подбрасывая дрова в огонь.

…Как он хорошо играл на нашем пондаре, это мог выразить только Аллах. Он буквально не давал нам тосковать. Мы не избирали его главарем. Это получилось само собой. Он знал очень много: всю свою короткую жизнь Мурад провел за книгами, а жизнь знал лучше нас, работавших. Ложился спать позже нас, вставал раньше всех и делал все шутя. И мы часто смеялись…

Он задумывал самые отчаянные и дерзкие вылазки. Гражданских он не трогал, но уж военным доставалось: он не щадил их. Помню, раз мы взяли двоих офицеров и одного солдата-узбека в Алкуне в плен. Мы вели их, а Мурад с ними весело беседовал. Говорил о книгах, о театре, обо всем на свете. Как только мы сели на привал, Мурад устроил судебный процесс: «Суд идет, – начал он, – трибунал обсуждает дело трех военнопленных, которые обвиняются во вторжении без согласия на то ингушского народа на ингушскую землю. Я как народный обвинитель требую расстрела всех троих военнопленных».

Мы пожалели солдата-узбека. Его отпустили на все четыре стороны. Офицеры были расстреляны. «Все законно, друзья, – сказал Мурад, – мы не бандиты, мы мстители». И, насвистывая песенку, повел нас в горы.

В каких только переделках мы не бывали… Мурад всегда был весел и находил выход из любого положения. Наша пятерка насолила многим военным. Помню, однажды нас преследовала целая рота солдат. Мурад придумал такой план: мы специально водили военных за собой целый день, только вечером солдаты отстали. Тогда Мурад повел нас по их следам. Уставшие солдаты заняли одну сельскую школу. Поставили двух часовых и легли спать. Мы легко их сняли. Через час вся школа взлетела в воздух. Навряд ли, кто-то ушел живым…

В следующий раз нас окружили ночью в Мужичах. Мы сидели в кукурузе. Вдруг Мурад запел, как петух (была полночь), и, представьте себе, в селе запели все петухи. Тогда он прилег на землю и завыл по-волчьи. В ответ завыли, залаяли все сельские собаки. Поднялся большой шум, захлопали двери домов, крик проснувшихся людей… В этой суматохе мы легко скрылись.

…Если рассказать о всех наших боях, пожалуй, и недели не хватит. Скажу только: такого мстителя, как Мурад, я не видел никогда. В смелости мы все ему уступали. И при этом он был чертовски умен. Видно, учеба пошла ему на пользу.

…В какой-то момент он неожиданно исчез. Месяц его не было и вдруг появился. Но это был уже не тот Мурад. Я сразу заметил перемену. В ночь его внезапного возвращения мы отправились, кажется, в Шолхи. Такой жестокости, какую он проявил в ту ночь в бою с военными, немыслимо себе представить. Даже рассказывать не стану. Меня в ту ночь ранило в руку. Мурад мне помогал идти. Он первый заговорил и рассказал мне следующее: «Мусса, я был в Казахстане. Знаешь, зачем ездил? Мне надоело убивать. Совесть заговорила. Я решил узнать, что с нашим народом и моей семьей. Много рассказывать не буду. Семьи моей уже нет. А народ наш…» Мурад остановился, передернулся и зарычал так, что я отскочил от него: «Теперь, Мусса, стрелять и резать до самой смерти. Торопись, мой брат, убивать торопись! Меньше надо спать и отдыхать. Кто его знает, может мы послезавтра умрем и лишимся этого наслаждения – стрелять и резать. Знаешь, для меня отдых не отдых. Я спокоен только тогда, когда в моих руках прыгает винтовка, пистолет или когда слышу звук ломающихся костей от моего кинжала. Ио-ох!» Больше ничего о своей поездке он не говорил…

Наша группа потеряла покой. Как волки, мы рыскали по аулам и горам. Однажды около Галашек нас окружили. Целый день мы упорно защищались. Вечером к солдатам подоспела помощь, кольцо вокруг нас стало плотнее. Мы поняли, что живыми уйти не удастся. «Брат, – сказал Мурад на рассвете, – стрелять буду я, и, думаю, сумею на себя отвлечь их внимание, постарайтесь уйти через Ассу. Они меньше всего ждут нас там».

Мы не согласились его оставить. Бросили жребий. Жребий достался… Мураду. Делать было нечего. Началась перестрелка. Меня ранило, но я не подал виду, что мне плохо. Трое наших товарищей бросились к Ассе, и я сразу понял, что солдаты разгадали наш план. Все трое погибли…

Теряя сознание, я слышал гул от грохота выстрелов: это «говорил» автомат Мурада…

Очнувшись, я пополз к реке. На поляне стоял Мурад, а перед ним - шеренгой солдаты с ружьями на изготовку. В стороне стояли еще солдаты. Я прицелился из своего автомата, но не оказалось патронов. Я не мог ему помочь, а он стоял под русскими дулами с улыбкой: «Лейтенант, отпусти меня, и я даю слово, что через три дня я найду и убью тебя». Лейтенант отдал команду: «На прицел!» А Мурад продолжал ерничать: «Вы охрипли, лейтенант, у вас дрожат колени, вы очень комичны, меня разбирает смех. Посмотрите мне в глаза, я думаю, по ночам вас будут мучить галлюцинации, а потом, когда-нибудь, вам это надоест, и вы повеситесь в сортире…».

«О-гонь!» – хлестнул залп. Мой друг Мурад упал. Солдаты ушли. Я подполз к нему. Подумать только: он был жив. Воистину душа его была кошачья…

«Послушай, Мусса, – сказал он тяжело, – видишь, все кончилось. Но мне жалеть не о чем… Я как следует им отомстил… Не верится, что это я лежу здесь, у Ассы, и умираю. В той, прошлой жизни, я и не мечтал об этом. Я хотел стать большим ученым. У меня все шло хорошо… И вот теперь ты видишь: я умираю. Раньше меня пугало даже то, что оружие висело дулом ко мне, а сегодня я был совершенно спокоен… Что же будет с нашим народом? Неужели в орлиные гнезда заползут гады?..» Он замолчал, немного отдохнув, зашептал: «А еще хочу, чтобы ты знал… Та осетинка, к которой я ходил, помнишь, которая в Шолхах ночью нас кормила, она беременна от меня… Если будет мальчик… Что будет?.. Только это пугает… О-о-ох! Что с народом будет, Мусса? Неужели Аллах позволит им топтать нашу…».

Он умер. Я предал его тело земле.

____________

* Рассказ-быль «Мститель» входит «Казахстанский дневник» Иссы Кодзоева – сборник небольших документально-художественных повествований, написанных с 1957 по 1962 годы. За «Казахстанский дневник» 24-летний И.Кодзоев был арестован 4 июня 1963 года и осужден по ст. 70 УК РСФСР «Антисоветская пропаганда и агитация». В Мордовском политзэке вместе с поэтом Али Хашагульговым, осужденным по этой же статье, провел 4 года – с 1963 по 1967 гг. – М.Я.

Дата добавления: 2015-08-05