Железная бабочка

Что‑то сломалось в моторе моего самолета.

Антуан де Сент‑Экзюпери. Маленький Принц

– 1 –

Когда Абатуров поднялся из подвала с доской, Леня Скрепкин уже пришел в себя.

– Вот, – сказал Абатуров, – я тебе досточку принес. Мы ее тебе сейчас привяжем, и будет у тебя сразу всё нормально… Ну… не сразу, конечно, но… – дед помахал ладошкой, – постепенно…

Леня посмотрел на деда, и Абатуров заметил, что у Лени поменялись глаза. Какие‑то они стали другие. Абатуров не мог понять, какие именно.

– Погодите! Нет времени! – почти вьжрикнул Скрепкин. – Потом!

– Когда потом‑то? – Абатуров подошел с доской. – Нога у тебя переломана, дурила, если к ней теперь палку не привязать, у тебя кости в разные стороны разъедутся.

– Да хрен с ними, с костями! – закричал Леня. – Нет, говорю, времени больше! Потом всё! Бежать надо!

– Куда бежать? – Абатуров оперся на доску. – К вампирам в лапы? Ты, Леня, видать, когда с лесенки падал, маленько умом тронулся! Надо к твоей голове холодное приложить.

– Говорю же вам русским языком – не осталось у нас времени! – заорал Леня от отчаяния. – Сейчас самолет упадет сюда – и нам всем кирдык!

И тут все наконец‑то услышали нарастающий гул.

– В подвал! – закричал Леня. – Все в подвал! Быстро! Мешалкин и Абатуров подхватили под руки Скрепкина и потащили к подвалу.

– Шкатулка где?! – крикнул дед Семен. – Шкатулку взяли?!

– У меня в кармане она, в штанах! – ответил Юра.

Ирина подобрала автомат с расплющенным прикладом и побежала за остальными. Но было уже слишком поздно. Они не успели.

Правое крыло самолета срезало церковь почти до основания, как нож грибника срезает под самый корень красавец гриб. Самолет воткнулся в землю и взорвался.

От взрывной волны людей защитили остатки церковных стен, но сверху на них посыпались кирпичи, обломки перекрытий, известка и всё такое прочее. Буквально в полуметре от Ирины упал и раскололся надвое колокол. Огромный кусок стены рухнул рядом с ними, но никого не задел. После того как град камней и обломков закончился, на людей стали опускаться копоть и куски искореженного самолета, но и на этот раз никто не пострадал. Что‑то уберегло людей.

Абатуров перекрестился.

– Спасибо тебе, Господи, что не оставил ты нас в тяжелую минуту и прикрыл нас своими милосердными руками от лютой смерти! – забормотал он.

Не успел дед договорить молитву, как сквозь еще не осевшую пыль и копоть к ним со всех сторон полезли вампиры. Дед Семен растерялся. У него не было осинового кола! Да и ни у кого не было. Колья остались под обломками. Единственное, что у них было – автомат с неизвестным количеством патронов и… и… дед Семен вспомнил про икону. Чудотворная икона так и висела у него на груди. Абатуров схватил ее и направил на монстров.

– Помоги, Господи!

Из иконы вырвался светлый луч. Он ударил одному монстру в живот и прожег в нем огромную дыру.

– Ха‑ха‑ха! – захохотал, как сумасшедший, Абатуров. – На тебе! Гадина червивая!

Ударил автомат.

– Береги патроны, Иринка! – закричал дед. – Стреляй одиночными!

Мешалкин увидел торчащий из‑под обломков угол иконы Ильи Пророка. Он вытащил икону, стряхнул с нее пыль и направил на врага. Икона засияла, и из нее вырвался тонкий, но очень светлый луч.

– Йо‑хо‑хо! – Юра водил иконой сверху‑вниз‑справа‑налево.

Монстры вспыхивали и падали на руины. Лучи икон встречались, перекрещивались и вновь расходились в темном небе, как лучи прожекторов над блокадным Ленинградом. Десятки монстров выбывали из игры. Но на их место становились новые и новые. Их было так много!

Леня Скрепкин подтянулся на локтях и пополз к Мешалки‑ну. Ползти было трудно. Сломанная нога задевала за всё подряд, причиняя Скрепкину боль, от которой он едва не терял сознания. Голова, которой он ударился сначала об колокол, а потом об лестницу, гудела. Но Леня полз. Он должен был, во что бы то ни стало, сделать это… Иначе…

Скрепкин подполз сзади к Мешалкину, приподнялся, сунул руку Юре в карман, нащупал шкатулку, вытащил, сунул к себе за пазуху и пополз назад.

Юра, косивший иконой монстров, ничего не заметил. И слава Богу! Объяснять ему что‑то времени не было, а если бы он заметил, у него наверняка бы появились вопросы. И это задержало бы Леню, а также отвлекло бы Юру от борьбы.

Скрепкин полз по обломкам кирпичей к месту, где чернела дыра подвала. До нее было всего‑то каких‑нибудь метров пять‑шесть, но то, что идущему – близко, ползущему – далеко! Тем более, сил у Лени почти не осталось.

Кто‑то схватил Леню сзади за шиворот и потащил. Ленино горло сдавил воротник рубахи, он стал задыхаться…

– 2 –

Петро Сухофрукт летел следом за Дроздовым и видел, как тот падал.

– Гриша! Гриша! – кричал Сухофрукт в микрофон. – Ответь! Что с тобой?! Гриша!..

Но Дроздов молчал. Молчал до самого конца, когда его самолет врезался в землю и взорвался. Петр был в шоке. Несколько минут назад он разговаривал с Дроздовым, всё было нормально… И вдруг, ни с того ни с сего, такой классный летчик, наверное, самый классный в их пятерке, падает, как камень… Сухофрукт снова попытался связаться с аэродромом. Но аэродром молчал. Что‑то творилось. Петро это чувствовал седьмым летчицким чувством. Какая‑то вокруг происходила аномалия. Связь пропала. Огни какие‑то на земле. Гриша вот теперь… И вообще – что‑то не то… Петру стало страшно. Холодок прошел по спине от копчика до затылка. Он понял, что если сейчас же не вернется на аэродром, с ним случится что‑то ужасное.

Сухофрукт развернул самолет и полетел назад.

Что же я делаю? – Петро зажмурился. – Так же нельзя… Я не смог связаться с аэродромом, не доложил о гибели товарища… не осмотрел места происшествия… и теперь, как последний трус и раздолбай, вернусь на базу и буду мямлить, что я ничего не видел, ничего не знаю… Кем я буду? Полным обсосом! Испугался неизвестно чего и улетел!..

Петро снова развернул машину и полетел назад, к месту происшествия.

– И чего я испугался? – сказал он сам себе. – Самое страшное – потерять контроль над собой! – Но Сухофрукт знал, что испугался не зря, летчицкая интуиция сказала ему – сматывайся, Петро, отсюда живее, пока цел, и держись от этого места подальше! А летчицкая интуиция штука такая…

Петро вспомнил, как учился в Прибалтике в летном училище и как однажды возвращался ночью с блядок. Чтобы не давать большой крюк, он пошел напрямик через кладбище. А хрен ли?! Он же не этот… как его… мракобес! Он же советский летчик, мать его, а не ссыкло вонючее! Это эти… как их… бабы… боятся кладбища! А пацаны, особенно летчики, хрен чего боятся!.. И все‑таки, что‑то подсказывало Петру, что идти через кладбище лучше не надо. В то время он был еще совсем пацан и не обращал внимания на такие вещи, как внутренний голос… Это с годами начинаешь к нему прислушиваться и понимаешь, что он, как правило, звучит не просто так… Петро перелез через ограду и спрыгнул на могильную плиту. Чуть не упал, ухватился за крест. И пошел по дорожке. Было очень темно. Где‑то сбоку неприятно ухнула сова. Петро вздрогнул. Он вспомнил, как его дедушка Анастас рассказывал, что совы говорят на языке мертвых. Мало ли что говорил малограмотный старик?! Малограмотному байки заменяют книжки. Мы начитались в детстве книжек, а там какая херня только не написана, и у нас представление о мире теперь такое же… херовое. А раньше заместо книг рассказывали байки‑сказки, устное народное творчество. И представление у них о мире складывалось по байкам… тоже херовое… еще хуже, чем у нас… Они, к примеру, не знали, что такое ДНК… А мы знаем… но нам это знание, в принципе, в хер не уперлось… Снова ухнула сова, и Петро опять вздрогнул. Все‑таки, что‑то в этом было… неприятное. Вдруг он увидел впереди какую‑то белую фигуру. У Петра внутри всё похолодело, как будто он проглотил целый брикет мороженого! Он остановился и замер. Внутренний голос велел ему повернуться и бежать отсюда, что есть духу. Но другой голос, голос рассудка, сказал: Хрен ли ты менжуешься?! Это идет такой же, как ты, человек… И всё… Просто идет по кладбищу… Сухофрукт собрал силу воли в кулак и двинулся дальше. Белая фигура тоже двигалась навстречу. Она как будто плыла над землей, а не шагала по ней. Когда до фигуры оставалось метра два, Петро разглядел, что это женщина, и почти успокоился. Кроме мистического страха перед кладбищем, у Петра еще было опасение получить от прибалтийских националистов по морде – ведь то, что шло впереди, вполне могло оказаться одним из них. А тут он увидел, что это просто женщина…

– Здравствуйте! – сказал Петро женщине.

– Зра‑аству‑уйте, – женщина говорила с акцентом.

– Вы не боитесь так поздно ходить по кладбищу? – Петро вытащил сигареты.

– Я – нет. А вы?

– Я только женщин боюсь, – пошутил Петро. Это у него был коронный прием для начала заигрывания.

– Почему?

К этому вопросу он тоже был давно готов и не раз на него отвечал,

– Потому что я ни в чем не могу отказать женщинам. Хотите, я вас провожу, чтобы вы не боялись?

– Я и так не боюсь, но если вы не боитесь и если вы честный кавалер, то я согласна с вами пойти вместе.

Начало знакомства Петру понравилось. И голос понравился. Гадом буду, вставлю ей, подумал он и чиркнул спичкой, чтобы прикурить. Лицо незнакомки произвело на Сухофрукта впечатление. Правильный нос, пухлые губы, высокий лоб, большие глаза, кудрявая челка… Жемчужина Балтики! Вставлю, и всё!

– Прошу! – Петро подставил девушке руку кренделем. Девушка просунула свою руку под руку Петра, и они пошли в обратную сторону.

Петро прикрыл другой рукой ее ладонь:

– Вы замерзли… У вас рука холодная…

– Нет, я всегда немножко такая прохладная.

– Это очень даже хорошо. А то некоторые вспотеют… Мне такие не очень нравятся… Вас как зовут?

– Меня – Яна Вишняускас. А вас?

– А меня – Петро Сухофрукт.

– Какая у вас смешная фамилия, извините.

– У вас тоже ничего.

Они дошли до пересечения аллей.

– Ну, – Яна высвободила руку, – мне теперь немножко налево… Спасибо вам за внимание…

– Как же налево? – удивился Петро. – Выход с кладбища прямо, а не налево. Нам прямо надо.

– Нет‑нет. Это вам прямо надо, а мне немножко налево. Если захотите, мы с вами еще встретимся завтра. Приходите сюда как стемнеет, мы немножко погуляем.

– Хорошо, приду обязательно… Только, почему вам налево‑то?.. У вас что там, извините, родные похоронены?

– Да‑да. Что‑то наподобие, – она повернулась и зашагала налево, в темноту.

Петро так и остался стоять.

– Значит, когда стемнеет?! – крикнул он вслед уходящей.

– Завтра… – Сухофрукту показалось, что голос идет откуда‑то снизу.

Ушла, – подумал Петро. – Ну и ладно. Я сегодня уже одну того… В принципе, на сегодня хватит…

На следующий день Петро сидел в столовой со своим другом Жилинасом. Жилинас был из местных. Он вырос в этом городке и поступил здесь же в летное училище. Ели гуляш с картошкой. Гуляш был малосоленый и без перца. Пресная и постная пища прибалтийской столовой не нравилась Сухофрукту. Он привык к жирной и острой кухне Украины. Он любил сало, вареники и горилку с перцем. Петро потряс перечницу над мясом, но из нее не посыпалось.

– Е‑мое! Экономят, что ли?! Жилинас, скажи своим, чтоб насыпали.

Жилинасу, как местному, не отказывали. Прибалты на просьбы русских реагировали не очень. Летчики частенько действовали через Жилинаса.

– Вишняускас! – крикнул Жилинас в кухню.

Из окошка раздачи выглянул повар в белом колпаке и с половником в руке.

– Давай перец!

Повар исчез в окошке, а вместо него оттуда вылетел пакетик черного молотого перца и упал на стол.

– Во как у вас в Прибалтике! – возмутился Петро. – Кидают перец, как собакам! – Он почувствовал острое желание вытащить повара через окошко и дать ему по колпаку!

– Да нет, – Жилинас спокойно махнул ладонью. – Вишняускас маленько неразговорчивый.

– Дочки у него нет случайно? – Петро вскрыл пакетик и густо посыпал мясо перцем.

– Да… была дочка, но утопилась в озере из‑за парня…

– Ну?! – Сухофрукт почувствовал что‑то нехорошее. – А как ее звали?

– Яна звали… Яна Вишняускас.

По затылку у Петра побежали холодные мурашки и забежали за воротник. У него изменилось лицо.

– Что, – спросил Жилинас, – немножко много перца посыпал?

Петро кивнул. Есть больше не хотелось. Он отодвинул тарелку и сказал:

– Пойду воздухом подышу.

Сухофрукт пошел подышать воздухом на кладбище. Он нашел нужный поворот, свернул налево и почти сразу наткнулся на могилу Яны Вишняускас. С куска полированного гранита на него смотрела фотокарточка девушки, которую он провожал ночью! Петро перекрестился и побежал оттуда что есть духу. Несколько дней после этого он плохо спал, его мучили кошмары. Но постепенно он смог себя убедить, что это всё ему показалось, и он не провожал никаких покойниц, а просто, когда перелезал через кладбищенский забор, упал головой на плиту, потерял сознание и видел галлюцинацию. А потом он придумал еще лучше – он никуда не падал, а действительно встретил какую‑то девушку, которая над ним подшутила – прибалтийская националистка подшутила над русским…

– 3 –

Петро попытался еще раз связаться с аэродромом. И на этот раз ему удалось! В наушниках затрещало, и он услышал голос Иншакова.

– Петро, прием! – кричал Иншаков. – Слышишь меня, Петро?!

– Товарищ полковник! – Сухофрукт обрадовался, что связь есть. – Товарищ полковник! Слышу вас хорошо!

– Петро! Прием! Слышишь меня?! – опять закричал Иншаков.

– Слышу, товарищ полковник! Товарищ полковник, у нас ЧП! Дроздов разбился!

– Сухофрукт! Прием! Слышишь меня?!

Петро понял, что связь только в одну сторону. Он слышал землю, а земля его нет.

– Алё! Сухофрукт! Если слышишь меня, хочу тебя обрадовать! Только что приехала твоя невеста из Прибалтики! Эх, Петро! Скрытный ты какой, оказывается! Скрывал от нас, от боевых товарищей, такую свою красавицу! Скрывал от нас, что у тебя свадьба на носу! – Иншаков засмеялся.

– Какая невеста?! – удивился Петро. Он забыл, что полковник его не слышит. – Какая еще невеста?!

– Ну ты и дал! – продолжал Иншаков. – Хорошая девчина, только бледненькая немного. – Он опять засмеялся. – И зовут смешно… Яна Вишняускас!.. А‑ха‑ха! Вишняускас и Су‑хофрукт! А сын у вас будет Компотус! А‑ха‑ха! Ждет тебя! Быстрей бы уж, говорит, прилетал! Ну, я отключаюсь!

У Петра перехватило дыхание. Будто ему горло перетянули резиновым жгутом. Он выпустил штурвал и схватился за грудь. Его глаза как будто кто‑то выталкивал изнутри. Шпок! И стало темно.

Самолет накренился и полетел к земле.

– 4 –

Скрепкин поджал под себя здоровую ногу и, что было сил, лягнул ею наугад. Нота во что‑то попала. Что‑то хрюкнуло и ослабило хватку. Леня не стал смотреть, чего он лягнул, – смотреть было некогда, время шло на секунды. Леня заработал локтями и здоровой коленкой. Его туловище задвигалось вперед. До входа в подвал оставалось не так уж много. Но тело пронзала острая боль, а мозг туманился и готов был в любую секунду выйти из строя. Не сметь! – уговаривал Скрепкин тело и мозг. – Работать! Пока еще есть возможность… Осталось немного… Вкалывайте, суки…

Голова Лени наткнулась на кирзовые сапоги. Он поднял глаза и увидел над собой ухмыляющегося Хомякова с потухшим окурком между клыков. Игорь Степанович наступил сапогом Скрепкину на руку.

– Шкатулку! – он протянул ладонь.

– Хер тебе!

Хомяков надавил каблуком. Хрустнули раздавленные кости. Леня вскрикнул. В глазах почернело.

– Шкатулку! – повторил монстр в отставке.

– На! – Леня попытался здоровой рукой врезать ему снизу по яйцам. Но демон перехватил руку Скрепкина и сломал об колено.

У Лени осталась только одна здоровая опора – нога. Ой упал на землю, лицом вниз, и от боли и отчаяния зарыдал. Он понял, что проиграл, что он не выполнил задания! А на кону стоит кое‑что большее, чем его жизнь и его боль!

Хомяков схватил Леню за пиджак, перевернул на спину, залез в карман, вытащил шкатулку, поднял над головой и захохотал!

– ХАМДЭР! ХАМДЭР! ХАМДЭР! – хохотал он…

– 5 –

От дикой перегрузки в ушах Сухофрукта лопнули барабанные перепонки. Страшная боль привела Петра в чувство. И в последние секунды он подумал вот такую трезвую мысль:

Может быть кто‑то просто подшутил надо мной?.. Розыгрыш!.. Меня накололи, а я купился…

На этом трезвая мысль закончилась, чтобы уступить место тьме…

– 6 –

– ХАМДЭР! ХАМДЭР! ХАМДЭР! – Ирина обернулась и увидела Хомякова с поднятой к черному небу рукой. В руке была шкатулка!

Ирина развернула автомат в его сторону и нажала на курок. Щелк! Щелк! Щелк! Патроны кончились!

– Прикройте меня! – крикнула Ирина Юре и Абатурову и бросилась на Хомякова.

Она подпрыгнула и в прыжке врезала демону прикладом автомата по затылку.

Хомяков пошатнулся, но не упал и не выпустил из рук шкатулки. Он заревел! Он развернулся лицом к Ирине! Глаза его горели! Шерсть на голове встала дыбом! В одной руке он сжимал шкатулку, а из обрубка другой – выросла голова змеи с длинными острыми зубами и раздвоенным железным языком. Хомяков двинулся на Ирину.

Ирина перевернулась в воздухе и ударила Хомякова пятками в грудь. Она целилась в руку со шкатулкой, но в воздухе мгновенно перегруппировалась и ударила в грудь. Хомяков отлетел назад, но шкатулку не выпустил. Он, как Брюс Ли, кувырнулся в воздухе и приземлился на ноги.

Ирина опять прыгнула, на этот раз целясь в шкатулку. Хомяков выбросил вперед руку‑змею. Рука‑змея обвилась вокруг Ирининой ноги. Хомяков дернул ее на землю. Ирина упала. Хомяков ударил ее сапогом в живот и сломал ребра. Ирина сжалась от боли. Хомяков ударил. Ирина успела откатиться назад, и подошва сапога содрала ей кожу на лице. Хомяков нагнулся и выбросил вперед руку‑змею. Голова змеи зависла над Ириной. Голова раскачивалась из стороны в сторону, чтобы обмануть жертву, чтобы жертва не могла понять, с какой стороны ее атакуют. Ирина оттолкнулась от земли ногами и отодвинулась ровно настолько, чтобы встать, потому что стоя сражаться удобнее, чем лежа. Хомяков попытался помешать, но не успел – Ирине удалось подняться на ноги. Но сломанные ребра впились ей в легкие и причинили такую ужасную боль, какая ей и не снилась. Господи! Я сейчас потеряю сознание! И тогда конец! Как же я буду драться. Господи, когда я от боли еле живая?! В разведшколе их учили применять в критических ситуациях технику восточных единоборств, с помощью которой можно было отвлечься от боли. Чаще всего применялся метод дыхания – рааз‑дваа… рааз‑двааа… триии… раааз… двааа… раааз… двааа… триии… Ирина отступила еще на шаг и задышала, как учили китайцы… Не то чтобы боль ушла совсем, но ее уровень понизился, и терпеть ее стало возможно. Ирина собрала все свои силы, подпрыгнула, крутанулась в воздухе и врезала Хомякову ногой по руке.

Шкатулка полетела на землю.

Хомяков бросился за ней.

Ирина прыгнула на него сверху и защемила коленками шею демона.

Хомяков хрюкнул. Его рука‑змея неестественно вытянулась и обвилась вокруг шеи Ирины. А другая рука тянулась к шкатулке…

Змея сдавила Ирине горло. В глазах у нее потемнело, поплыли разноцветные круги…

– 7 –

Железная бабочка с острым клювом стремительно приближалась к земле. Знал ли летчик, кому нужна его гибель? Мог ли он в детском саду, в школе, в военном училище или уже взрослым вообразить себе такое? Мог ли представить конструктор этого истребителя, гордости российской военной авиации, какие силы и для чего станут использовать его технику, и кого именно таранить этой техникой?

Вряд ли!

Никогда!

Черта лысого!

Только сумасшедшему или извращенцу могут нарисоваться такие картины… в его затуманенном болезнями и извращениями мозге… Но тем не менее иногда, очень редко, случаются такие вещи, которые невозможно вообразить нормальному человеку. У нормального человека нормальные рамки воображения. А ночные кошмары выходят за рамки нормального воображения. И нет никакого желания расширять эти рамки, чтобы вместить в них весь этот ужас. Человеческий организм не выдерживает…

Железная бабочка, выставив вперед смертельное жало, приближалась к земле…

– 8 –

Леня не поверил своим глазам, когда увидел шкатулку на земле. У него снова появился шанс выполнить задание. Но к шкатулке уже тянулся Хомяков. Леня перевернулся на бок и единственной здоровой ногой отбил шкатулку в сторону. Ирина сидела на демоне, мешая тому активно действовать. Но рука‑змея почти уже задушила девушку. В запасе у Лени было совсем немного. Тем более что сотни таких же, как Хомяков, наседали со всех сторон, и Мешалкин с дедом едва их сдерживали.

Леня, отталкиваясь здоровой ногой, подполз к шкатулке, схватил ее зубами и пополз к яме подвала. Он сказал своей боли: Заткнись, мразь! И боль заткнулась.

Давай… давай… Еще немного… Еще… Одной ногой получалось не очень… очень медленно получалось… Ну же… Ты должен успеть…

– Стой! – услышал он за спиной…

– 9 –

Самолет, не управляемый пилотом, уже не в полном смысле самолет. Больше он похож на метеорит, который не успел сгореть в верхних слоях атмосферы и, скорее всего, не успеет сгореть в нижних слоях. И вот он летит вниз, и упадет неизвестно где, и неизвестно что из этого выйдет. И всё же… И всё же с пятым самолетом было не так. Им не управлял пилот, но это не значило, что им ничто не управляло. Чья‑то сила направляла падающий механизм в одну точку. Иная же сила старалась направить его в другую точку. Самолет швыряло из стороны в сторону. Если бы кто‑нибудь мог наблюдать это падение, он решил бы, что летчик жив и дергает штурвал, пытаясь спасти самолет и себя. Но летчик был мертв и дергал за штурвал уже не он…

– 10 –

Не оборачиваясь на крик, Леня полз вперед. Вдруг он увидел всё, что происходит вокруг со стороны. Он увидел, как Юра и дед Семен из последних сил отбиваются от демонов, но те всё наседают. Он увидел, как змея стянула шею девушки смертельным узлом и Ирина умерла, но всё еще продолжала сражаться по инерции, набранной при жизни… Он увидел себя, слишком медленно ползущего к цели… Вот он медленно подползает к яме… Вот он опускает в яму голову… Сзади бежит освободившийся Хомяков и кричит что‑то… Хомяков в двух прыжках от него… Вот он, Леня, уже по пояс в яме… Нет, он не успеет! Сейчас его за ногу схватит ужасная змееголовая рука!.. Ну же!.. Ну!.. Вот он переваливается через край и падает в темноту…

Дата добавления: 2015-08-05