Живи, Владимир Семенович

Мы успели: в гости к Богу

Не бывает опозданий…

Высоцкий

– 1 –

Пока цепляли за крышу трос, пока прилаживали другой конец к трактору, начало вечереть.

Дед Семен тревожно посмотрел на краснеющее небо.

Мишка поймал его взгляд, но ничего не сказал, а влез в трактор и завел мотор.

Абатуров снял с груди икону и перекрестил ею дом.

– С Богом, – сказал он.

ИСТРБЕСЫ отбежали на безопасное расстояние. Мишка дернул вперед, но трос соскочил с крюка.

– Эй, дед! – крикнул Мишка. – Трос зацепи! Абатуров положил на траву икону, обошел трактор сзади и по новой зацепил трос.

– Есть! – крикнул он.

– От винта! – скомандовал Коновалов и тронулся. – Про‑ка‑ти‑ме‑ня‑пе‑тя‑на‑тра‑кто‑ре‑до‑о‑ко‑ли‑цы‑ты‑про‑ка‑ти… – запел он.

Трос натянулся. Несколько секунд трактор буксовал на месте, а потом медленно поехал вперед. Крыша дома затрещала. Сверху посыпался шифер. Дверца чердака отвалилась и упала вниз. Захрустели доски. Крыша сместилась вперед.

– Мать твою! – Абатуров хлопнул себя по коленкам. – Сейчас икону накроет! Я ж там икону оставил в траве! Мишка, стой! Стой!

Но Коновалов из‑за шума трактора ничего не слышал и продолжал ехать вперед.

– Я ща, – Петька сбросил телогрейку и кепку (уж лучше бы он их не сбрасывал) и метнулся за иконой.

Крыша угрожающе накренилась набок.

– Куда ты, Петька! Стой! Стой! – закричал Мешалкин. – Раздавит!

Крыша еще нагнулась.

– Отставить! – рявкнул Хомяков.

– Стой, придурок! Стой! – Абатуров рванул вперед, но был удержан за штаны Скрепкиным.

– Не лезь, дед! И тебе попадет!

– Пусти! – прыгнул на штанах дед. Крыша нагнулась совсем.

Петька подбежал к дому, пошарил глазами, метнулся к иконе, прижал к животу, и в это время крыша рухнула и придавила собою Углова вместе с иконой.

– Е! – Абатуров повис на штанах, обхватив голову руками.

Раздался дикий вой и пистолетные выстрелы. На незащищенном от солнечных лучей чердаке вспыхнули отец и сын Сарапаевы. Огонь лизал старую телогрейку отца и милицейскую форму сына. Сын сопровождал свое путешествие в ад безудержной пистолетной пальбой.

ИСТРБЕСЫ, не обращая на стрельбу внимания, бросились к крыше и попытались ее поднять. Но у них ничего не получалось.

– Петька, ты там жив!? – закричал Абатуров. Никакого ответа.

Подбежал Коновалов. Он уже понял, что Петьку накрыло крышей.

– Спокойно! – приказал он. – Давай на раз‑два, – и ухватился за крышу с одного конца. – Раз‑два! Взяли!

Все разом схватились за крышу, приподняли ее и перенесли в сторону.

Петька лежал на спине, вытянув ноги. На груди он держал икону. Его глаза были закрыты. Но его грудь поднималась и опускалась.

Абатуров осторожно взял икону и поцеловал.

– Это икона чудотворная спасла Петьке жизнь!

– А как он на спину‑то перевернулся? – спросил Мешалкин.

– Да как‑то перевернуло его, – ответил Абатуров.

И тут все увидели, как на груди у Петьки расплывается багровое пятно…

– 2 –

Петька очнулся в Кремле. Это он понял, когда увидел перед собой Царь‑пушку с ядрами и Царь‑колокол с отбитым краем.

Мимо в «Чайке» проехал Брежнев. Брежнев помахал Петьке рукой и послал воздушный поцелуй.

Когда Петька увидел Брежнева, то сразу понял, зачем он, Петька, здесь находится. Он должен рассказать Брежневу, что Владимиру Семеновичу Высоцкому не дают жизни менты. И вот Петька пробрался в Кремль, чтобы доложить об этой несправедливости лично Леониду Ильичу, который, само собой, ни хера про это не слышал, чтобы Брежнев разобрался и поставил вопрос на Политбюро и кому надо навтыкал полны жопы огурцов.

Петька кинулся к «Чайке».

– Стой! Стой! – замахал он руками над головой.

Машина остановилась. Дверца раскрылась, и из машины вышел, запахивая на ходу пальто, Брежнев. Он был высок и похож на артиста Евгения Матвеева.

Брежнев подошел к Петьке:

– В чем дело, товарищ? – спросил он басом.

– Я, товарищ Леонид Ильич, сам из деревни приехал. Потому что не могу выносить несправедливость.

Брежнев нахмурил свои густые черные брови, вытащил из кармана кожаный блокнот и ручку с охрененным золотым пером. Он хотел было писать, но потом переложил блокнот с ручкой в левую руку, а правую протянул Петьке:

– Как вас зовут, товарищ?

– Петькой Угловым, – Петька пожал твердую, теплую и по‑настоящему дружескую руку.

– Ну а я, вы знаете, Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС. Вот что, товарищ Углов, – Брежнев провел ладонью по волосам, – а давайте‑ка мы с вами не будем так вот посреди дороги общаться, а пройдем прямо ко мне в кабинет и там в деловой обстановке побеседуем.

– Согласен, – ответил Петька.

Брежнев сделал приглашающий жест рукой, они пошли в сторону Спасской Башни.

– А как же машина, Леонид Ильич? Брежнев махнул ладонью:

– Пустое! Из Кремля не скоммуниздят. У меня тут целое МВД охраняет. Да и куда ты такую машину в СССР спрячешь? В стране должен быть порядок! Порядок и субординация. У меня в Кремле не поворуешь!

Они прошли через ворота с разноцветными узорами. За воротами бил золотой фонтан «Дружба народов» и ходили павлины. На голубых елях сидели мартышки. Жираф ел листья тополей.

Брежневу на плечо опустился разноцветный попугай, величиной со среднюю курицу. Брежнев погладил попугая пальцем по клюву.

– Каганович это. Мой любимый друг. По секрету тебе, товарищ Углов, скажу: он носит почту от товарища Фиделя Кастро, – Брежнев поднял попугаю крыло и вытащил из‑под него свернутый в трубочку листок. Надел очки в золотой оправе, развернул листок, нахмурился. – Пишет товарищ Фидель, что американцы совсем оборзели и не считают нас за людей. Вот, – Брежнев ударил тыльной стороной ладони по листку, – пишет, что заслали они к нам шпиона бабу! Это ж форменное издевательство! Они думают, что мы такие лопухи, что нас и баба провести сможет!

– Ни фига себе!

– Вот тебе и ни фига себе! М‑да… Нужно будет дать задание Андропову, чтоб разобрался с этой целкой американской. – Брежнев стряхнул с плеча Кагановича, и попугай перелетел на башню.

Углов задрал голову. Попугай сел прямо на рубиновую звезду и сказал: «Венсеремос».

Брежнев подошел к автомату с газированной водой, нажал на кнопку. Стакан наполнился газировкой с сиропом.

– Без денег работает? – удивился Петька.

– У меня тут всё бесплатно. На, пей, – Брежнев протянул Петьке стакан. – А я без сиропа себе налью.

Петька выпил. Такой сладкой газировки он в жизни не пил. Они подошли к высоченным дубовым дверям. По бокам стоял почетный караул в белых перчатках.

– Вот тут я и живу, – сказал Брежнев. Караул отдал честь.

– Вольно, – скомандовал Брежнев. Он вытащил из кармана связку ключей, нашел нужный и открыл дверь. – Проходите, товарищ. Со мной, – объяснил он караулу.

Широкая мраморная лестница была застелена красной ковровой дорожкой. Сверху, навстречу товарищам Брежневу и Уг‑лову, спускались две красавицы с огромными титьками и в кокошниках. Они несли хлеб‑соль. У блондинки был черный хлеб, а у брюнетки – белый.

– Ты с каким хлебом? – спросил Брежнев Углова.

– С черным.

– А я с белым привык.

Они отломили от караваев, макнули в соль и съели. Потом девушки поцеловали их в губы, и у Петьки встал.

Брежнев отпер ключом кабинет и пригласил Петьку пройти.

Кабинет у Брежнева оказался очень большой. Стены были обшиты дубовыми панелями. В дальнем конце стоял огромный стол под зеленым сукном. На столе стояли чугунная чернильница в виде Кремля, глобус, хрустальный графин, два стакана в серебряных подстаканниках. На одной стене висели портреты Ленина, Сталина, Ельцина и Горбачева. Другую занимал стеллаж с книгами. На третьей стене висел ковер, а на ковре висели сабли, кинжалы, ружья и пистолеты.

– Ух ты! – восхитился Петька.

– Нравится? – спросил Брежнев. Петька кивнул.

– Люблю оружие, – Брежнев подошел к ковру и снял маузер. – Личный маузер товарища Дзержинского. На, потрогай.

Углов потрогал маузер.

Брежнев положил маузер в карман, снял саблю и покрутил восьмеркой. Сталь со свистом резала воздух.

– Дамасская сталь, – Леонид Ильич подошел к резному стулу, размахнулся и срубил у него спинку. Спинка отлетела в угол. – Я больше табуретки люблю. Я в деревне вырос. Скамейки и табуретки…

Петька восхищенно смотрел на Генерального секретаря. Он себе его таким и представлял – народным руководителем, который сам жил и другим жить давал.

Брежнев повесил саблю на место, сел за стол.

– Присаживайся, товарищ Углов. Петька присел на новый табурет.

Брежнев выдвинул ящик стола, достал пачку жвачки «Вриг‑ли» и протянул Петьке:

– Жвачка.

Петька взял одну пластинку.

А Брежнев развернул и засунул в рот оставшиеся четыре.

– Я, когда речи говорю, – разжевывая, сказал он, – всегда жвачку жую для смеха. – Он надул огромный пузырь. Пузырь лопнул, и на подбородке Генерального секретаря повисла белая борода. Он сразу стал похож на Деда Мороза. Леонид Ильич собрал жвачку пальцем и отправил назад в рот.

Углов заулыбался, что Брежнев такой простой и с чувством юмора.

– Ну, товарищ Углов, выкладывай, что там у тебя. Петька поерзал на табурете, не зная с чего начать.

– Леонид Ильич! У вас работы по горло и вы, конечно, всё заметить не можете. И поэтому всякие гады, пользуясь этим, творят за вашей спиной безобразия разные.

Брежнев нахмурился.

– Я безобразий в СССР не допущу!

– Вот и я говорю! Чтобы у нас при таком Генеральном секретаре, такая хреновина творилась!

Брежнев кивнул и, сцепив руки замком, потер большими пальцами друг о друга. Петька выдохнул.

– Вот какое дело, Леонид Ильич!.. Товарищ Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС!.. Нашего подлинно народного певца и артиста Владимира Семеновича Высоцкого совсем заклевали разные гады, которые не понимают душу русской песни и не смотрят русского кино! Его совсем затюкали, не дают ему как следует работать, записывать пластинки и сниматься в хороших кинофильмах. Он же через это может психануть и повеситься, как Есенин, или тяжело заболеть. Я считаю, что нашей партии нужно принимать меры.

Брежнев неожиданно заулыбался.

– Говоришь, товарищ Углов, нужно нашей партии принимать меры? Дело говоришь! Да только ты позабыл, что у нашей партии миллионы глаз и рук. И она всё видит и всегда принимает меры вовремя! Пойдем, товарищ Углов, я тебе что‑то покажу, – Брежнев вышел из‑за стола, подошел к стеллажу с книгами, нажал на книгу «Маркс и Энгельс», и стеллаж бесшумно отъехал в сторону. За ним открылся коридор.

Брежнев направился в него, но остановился, вернулся к столу и вытащил из тумбы бутылку «Столичной».

– Пригодится, – загадочно сказал он. – А ты, товарищ Углов, стаканы возьми.

Брежнев прошел в потайной ход. Петька со стаканами последовал за ним.

Стены коридора украшали портреты вождей – Ленина, Кагановича, Дзержинского, Молотова, Ворошилова, Сталина, Хрущева и других.

– А это кто? – Петька остановился перед незнакомым портретом. На портрете был изображен какой‑то дядя в пенсне и с немецкими усами кверху.

– Это наш немецкий товарищ.

– Эрнст Тельман?

– Нет, это его родственник, товарищ Кохаузен.

– А… Я сразу понял, что он немец. По усам.

– Наблюдательный ты, товарищ Углов, – похвалил Брежнев. – Пойдешь в органы работать? Такие там нужны. Я Андропову позвоню, скажу, чтоб тебе сразу внеочередное звание присвоили, подполковника.

– Спасибо, товарищ Брежнев, – у Петьки на глазах навернулись слезы. – Служу Советскому Союзу… А нельзя ли мне присвоить лучше тогда полковника в отставке. А то я, товарищ Брежнев, как‑то уже привык жить своим умом со своего огорода.

Брежнев усмехнулся.

– Ну что ж… Плохой бы я был Генеральный секретарь, если б не мог людям место определять…

Они подошли к двери, обитой черной кожей.

Брежнев приложил палец к губам и тихонько приоткрыл дверь.

И тут Петька услышал из‑за двери голос Владимира Высоцкого, который пел:

А на левой гр‑руди – пр‑рофиль Сталина‑а‑а, А на пр‑равой – Маринка анфа‑а‑ас‑с…

Петька удивился. Запись была такая чистая, как будто за дверью пел настоящий Высоцкий.

– Неужели по радио передают?!

– Ага. По Би‑Би‑Си, – пошутил Брежнев. Он поманил Петьку пальцем, предлагая заглянуть в помещение. Петька просунул внутрь голову и увидел живого Высоцкого! Владимир Семенович сидел с гитарой на диване и пел! А перед ним на журнальном столике стояли микрофон, початая бутылка водки, стакан и банка шпрот. Под столиком вращались катушки магнитофона.

Петька не верил глазам.

– Записывается у меня Володя, – шепнул ему Брежнев. – Я ему условия создал. «Грюндик» купил на чеки в «Березке». Я и название для записи уже придумал. «Концерт в Кремле» будет называться.

– Ого! А пластинка выйдет?

– С пластинкой, товарищ Углов, пока обождем. Сейчас это было бы идеологически несвоевременно. Пусть лучше думают пока, что Володю зажимают. От этого его народ больше любить будет.

Тем временем Высоцкий допел «Баньку», нажал на «паузу» и налил себе полстакана водки.

– Кхе‑кхе! – сказал Леонид Ильич. – Володя, не помешаем тебе?

Высоцкий остановился с поднятым стаканом.

– Леонид Ильич! О чем вы?! Брежнев махнул рукой.

– Ладно тебе! Не преувеличивай. – Они с Петькой прошли в комнату. – А это вот хочу тебя познакомить – товарищ Петр Углов.

– Да ну?! – Высоцкий отложил гитару и встал с дивана. – Да я о тебе, дорогой товарищ, столько слышал! Давно мечтал познакомиться! – он подошел к Петьке и обнял его за плечи. Петька засмущался.

– Да чё… это… со мной… мечтали…

– Ну что, мужики, – сказал Брежнев, – теперь нас трое, и нам ничего не мешает по сто пятьдесят дернуть, – он поставил на стол бутылку «Столичной».

Высоцкий взял бутылку, потряс ее, посмотрел на пузырьки, цокнул одобрительно, рванул зубами пробку и разлил водку в три стакана.

Брежнев подмигнул Петьке – видал, мол! Наш человек!

– Ну, – он поднял стакан, – как говорится, народ и партия едины. И работники культуры, само собой, – Брежнев кивнул на Высоцкого.

Они чокнулись и выпили. Такой вкусной водки Петька никогда еще не пил. Да еще с Брежневым и Высоцким. Он поморщился и спросил:

– С ВДНХ, что ли, водка?

– А то откуда же! – ответил Брежнев. – Из павильона Космос.

– В деревне сроду не поверят, что я с такими товарищами на троих соображал, – сказал Петька. – Опять скажут, трепло ты, Углов!

– А мы тебе грамоту выпишем, чтоб не сомневались, – Брежнев вытащил из кармана бланк грамоты с гербом СССР и дал Петьке. – Пиши чего хочешь, а мы подпишем.

Петька подумал и написал:

Я, Петр Углов из Красного Бубна. Подумав еще, над Петром Угловым приписал: полковник КГБ в отставке… – и продолжил – бухал прямо в Кремле вместе с Генеральным секретарем Политбюро ЦК КПСС товарищем Леонидом Ильичом Брежневым и народным артистом СССР Владимиром Семеновичем Высоцким.

Брежнев и Высоцкий расписались внизу.

Петька бережно сложил грамоту и убрал в карман. Только бы не посеять, – подумал он. – Все в деревне охренеют!

– Сыграй, Володя, – попросил Брежнев. Высоцкий взял гитару, кашлянул в кулак и запел:

В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах…

Если есть там соловьи – то разбойники… Если есть там… то покойники… Страшно, аж жуть!

– Как про нашу деревню, – сказал Петька, когда Высоцкий допел. – У нас там тоже одни покойники теперь.

– Все там будем, – сказал Брежнев и угостил всех жвачкой. Высоцкий подошел к окну и облокотился на подоконник.

– Купола в России кроют чистым золотом, – задумчиво произнес он.

Петька посмотрел в окно через Высоцкого и вдруг заметил на кремлевской стене какое‑то подозрительное шевеление. Он прищурился. На стене сидел человек в черном комбинезоне и прицеливался в Высоцкого из винтовки с оптическим прицелом.

– Владимир Семенович! – закричал Петька. – Ложись! – он кинулся к окну и закрыл Высоцкого собой.

Прогремел выстрел. Петька увидел, как на его груди расплывается багровое пятно.

Леонид Ильич выхватил маузер, и, не целясь, выстрелил. Злодей схватился за живот, согнулся пополам и упал со стены.

Слабеющей рукой Петька сжал руку Высоцкого:

– Живи, Владимир Семенович… – выдохнул он. – Радуй людей… – и упал на пол. В глазах у Петьки потемнело…

– 3 –

…Кровавое пятно на Петькиной груди расползалось. Одна из шальных пуль вампира попала ему почти в самое сердце.

– Петька! Ты что, Петька?! – закричал Коновалов, отказываясь верить своим глазам.

Абатуров перекрестился. А потом перекрестил Петьку. Петька вздрогнул. По его щеке пробежала судорога. Он открыл невидящие глаза и сказал слабым голосом:

– Живи, Владимир Семенович… Радуй людей… – последние слова он произнес так тихо, что расслышал их только стоявший ближе всех Абатуров. Петька приподнял голову, повернул и снова уронил в траву.

– Что?!. Что он сказал?! – закричал Коновалов.

– Радуй людей, сказал, – механически ответил Абатуров. – Владимир Семенович, радуй людей… – он наклонился к Петьке, закрыл ему глаза и перекрестился. – Наверное, ему напоследок что‑то хорошее показали…

Коновалов зарыдал и ударил кулаком по крыше.

– Несправедливо это! Чего же это получается?! Один мне друг был лучший!..

Абатуров положил Мишке руку на плечо:

– Один Бог знает, что справедливо, а что нет…

Дата добавления: 2015-08-05