Искусство вместо таблеток

Что это за голова торчит снизу? И чего это она такое кричит?

– 1 –

Дегенгард Георгий Адамович проработал в Музее Искусств двадцать лет, и ему было очень обидно, что теперь, когда над Россией засветился луч надежды и свободы, вместе со свободомыслием, за которое сложило головы столько русских интеллигентов, пришло засилие хамства. Когда свежий ветер перемен растрепал прически людей, доселе боявшихся лишний раз громко вздохнуть, и они, эти люди, обрадовались тому, что им выпало счастье своими глазами увидеть то, о чем они и не мечтали, случилось неожиданное. Люди поняли свободу НЕПРАВИЛЬНО! Не как возможность высказывать свое мнение о чем угодно, не оглядываясь через плечо, не как возможность сходить в музей и посмотреть на всё что хочешь, не как возможность прийти в кино и увидеть фильм Тарковского или Вайды без купюр, не как возможность прийти в библиотеку и взять любую (ЛЮБУЮ!) книгу о чем угодно, не как возможность участвовать в управлении государством путем свободного голосования за кого‑нибудь, а совсем по‑другому! Какая‑то дрянь вместо этого вышла! Люди расценили полученную ими свободу как свободу гадить друг другу на голову! Гады! Свобода слова свелась к безнаказанной матерщине в общественных местах! Вместо музеев – ночные клубы с проститутками и наркоманами! Молодежь засунула в уши дебильники, чтобы не слушать умных советов старшего поколения. В кино и по телевизору – пропаганда насилия и сексуальных извращений. А какие печатают, продают и читают книги! Уму непостижимо! Вместо того чтобы читать Достоевского, Гоголя и Пушкина, которые наконец‑то появились в свободной продаже, читают всякую дрянь, чушь, мусор и гадость! А Пушкин, Гоголь и Достоевский пылятся на полках магазинов невостребованные! А за какие голосуют партии?! За партии негодяев, воров и мошенников! И даже (невозможно себе представить!) за фашистов и коммунистов! Убить человека стало легче легкого! Заплати наемному убийце за грязную работу и всё! И можешь, если денег хватит, убивать кого хочешь – хочешь банкира, хочешь президента, хочешь популярного телевизионного ведущего, если тебе не понравилось, как он подстригся.

Всё это так действовало на Георгия Адамовича, что он ходил, опустив низко голову, и думал – как же это так?.. Ко всему этому, еще и зарплату платить практически перестали. А то, что изредка и нерегулярно платили – зарплатой не назовешь. Вот и получалось – всё, за что лучшие умы погибали в лагерях и подвалах Лубянки, всё это ЗРЯ! А почему так получилось? Георгий Адамович долго над этим размышлял. И наконец понял, почему так вышло. Потому что настоящие люди (интеллигенты духа), только благодаря которым и произошли перемены, эти люди, выполнив свою работу, посчитали нескромным занимать руководящие посты в обновленной стране. Они выполнили свой долг и скромно отошли в сторону. А к власти ринулась оголтелая свора проходимцев, спекулянтов, барыг и хамов.

Они тут же крепко окопались в своих кожаных креслах, как спруты распустили щупальца во все стороны, и как клещи стали сосать кровь страны.

Георгий Адамович много читал по философии. И имел свое оригинальное мнение по многим вечным вопросам. Он, в частности, не соглашался с мнениями Платона и некоторых других древних философов, что государством должна управлять олигархия ученых, мыслителей и интеллектуалов. Всегда Георгий Адамович отдавал предпочтение демократическому устройству государства, когда у власти стоит народ. И вот теперь, когда он увидел, во что превратилась демократия, он понял, что древние греки были правы. ОЛИГАРХИЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ РАЗУМНЕЕ, ЧЕМ ДЕМОКРАТИЯ ОЛИГОФРЕНОВ!

Проблемы общегосударственные напрямую отражались на проблемах музея, в котором Георгий Адамович проработал столько лет, и который он любил и считал делом всей своей жизни. В запасниках музея находилось множество экспонатов, которые по понятным причинам в советское время нельзя было выставлять. Георгий Адамович неоднократно пытался добиться разрешения на это, ему было до слез обидно, что люди не видят такие прекрасные вещи. Но чиновники от культуры не разрешали. Дело, конечно, хорошее, – говорили они Георгию Адамовичу, – но… знаете ли… – Чиновники разводили руками, задирали подбородки к потолку и затем смотрели на Де‑генгарда в том смысле, что он и сам должен понимать, почему делать этого нельзя. А нельзя было этого делать тогда по двум причинам: Идеологической и Политической. Большинство экспонатов было вывезено во время войны из Германии, и официально СССР не признавал этого факта. Вытащить же экспонаты из запасников было равнозначно признанию. За этим могло последовать требование возвратить награбленное, а возвращать, естественно, не хотелось. Вот и приходилось советским музеям выступать в роли, так сказать, собак на сене.

Но когда старый ненавистный режим рухнул, Георгий Адамович первым делом пришел к новому руководству и сказал: Пора вытаскивать из запасников произведения искусства, потому что теперь, когда народ вдохнул свободы, ему очень полезно и своевременно будет поднять свой культурный уровень с помощью того, чего ему раньше не давали созерцать. Каково же было удивление Дегенгарда, когда в ответ на свою пламенную речь он услышал от директора, что он, Георгий Адамович, конечно же прав, что его мысли отражают глубину изменений в обществе и даже несколько опережают события, являясь своего рода вестником еще более лучших перемен, которые нас, несомненно, ожидают в скором будущем, и руководство очень ценит опыт, знание и многие лета добросовестного труда Георгия Адамовича, и будет ходатайствовать в Министерстве культуры, чтобы его наградили орденом «Знак Почета», и так далее в том же духе… но… хотя предложение Георгия Адамовича и заслуживает безусловного внимания и, в целом, оно верное, но все‑таки доставать трофейные произведения искусства из запасников преждевременно, потому что сейчас, когда вот‑вот должна рухнуть Берлинская Стена, неизвестно, как Объединенная Германия посмотрит на такие демонстрации с позиции силы. Все же, Георгий Адамович, – сказал в заключение новый директор, отставной полковник ПВО, –мы, по сравнению с немцами, сильное государство, и немцы могут расценить такие демонстрации, как издевательство над их тевтонским достоинством. Вроде того, будто мы их в рот ебали, как дураков! Не обижайся, Георгий Адамович, на такие мои замечания, но пока доставать рано. Время еще не пришло. Как же так, – возразил Георгий Адамович. – Вы же очень удачно помянули тевтонцев. Когда они еще в первый раз на нас нападали, наш князь Александр Невский произнес исторические слова, которые вы, как человек военный, должны хорошо помнить, и вы, как военный же человек, должны хорошо помнить, скольких миллионов жизней стоила нам эта агрессия! Так неужели же мы не можем позволить людям, за все перенесенные ужасы, муки и потери, ходить в музей и наслаждаться произведениями искусства, которые пылятся в запасниках зря?!

Но договориться с директором не удалось. А Георгий Адамович так надеялся, так надеялся! Он так надеялся, что даже не сомневался нисколько в том, что всё будет как надо. Дегенгард настолько в этом не сомневался, что заранее начал работы по подготовке экспозиции. И многое успел подготовить. Он даже два названия для выставки придумал. «КУЛЬТУРНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ» и «ВОЗВРАЩЕНИЕ КУЛЬТУРЫ». Дегенгард не знал, какое лучше…

Именно с этого момента Георгий Адамович начал разочаровываться в происходящих переменах и впал в меланхолию.

– 2 –

Георгий Адамович спустился в подвал и сел в старинное австрийское кресло Фридриха Барбароссы. Кругом стояли картины, скульптуры и изделия прикладного искусства лучших мастеров Европы. Это были те работы, которые Дегенгард любил больше остальных и успел подготовить к выставке, которая так и не состоялась. Одни имена чего стоили! Рубенс! Челлини! Рафаэль! Пет‑руччо! Бервинуззо! Андрициози Ламанжо! Роден! Модильяни! Да что перечислять‑то! Перечислять‑то можно целый день! Да только вот люди этого никогда не увидят! Георгию Адамовичу было горько. Он не понимал и не принимал тех условностей, из‑за которых всем этим прекрасным вещам суждено было быть похороненными в склепе. Он считал, что держать их здесь так же преступно, как великим художникам преступно зарывать свои таланты в землю.

Дегенгард смотрел на картину Рубенса и думал: О, Великий Фламандец, знал ли ты, что твоя картина, созданная для того, чтобы радовать глаза людей, будет пылиться в душ‑

ном подвале только из‑за того, что какие‑то придурки политики него‑то там такое считают! Дегенгард сидел перед шедевром живописца и чувствовал, какая же гадость эта жизнь, если она допускает, чтобы всякая сволочь, про которую завтра никто не вспомнит, хоронила в музейных казематах Великих Мастеров, перед которыми время – НИЧТО!.. Вот горький парадокс – как НИЧТО не пускает ВСЕ!

Георгий Адамович положил руки на подлокотники и посмотрел в окно полуподвала, за которым ходили чьи‑то ноги. Он чувствовал себя свидетелем преступления, который должен высунуть голову в окно и закричать на всю Москву: Люди! Люди! Бегите все сюда! Здесь, в подвалах, томятся великие шедевры мирового искусства! Бегите, посмотрите на них и расскажите после своим друзьям, чтобы они тоже посмотрели! Чтобы люди поняли великую силу прекрасного и негодяйскую суть власти! Чтобы люди узнали, за какую вселенскую сволочь они голосуют! А надо голосовать за интеллектуалов! Георгий Адамович, поддавшись внезапному порыву, вскочил с кресла и подбежал к окну. И хотел уже было дернуть за закрашенный масляной краской шпингалет, но резко остановился с поднятой рукой. Он вспомнил, что люди уже не те. Что если такое крикнешь, то, пожалуй, никто и не заинтересуется. Еще и примут его, Георгия Адамовича, за идиота. Скажут: Что это за голова торчит снизу? И чего это она такое кричит? Вот если бы он крикнул в окно, что здесь показывают «Годзиллу», стриптиз или кормят бигмаками, вот тогда бы они сразу прибежали! Какая низость падения! Нет! Они недостойны видеть то, что хранится здесь!

Дегенгарду захотелось закурить. Он не курил уже много лет, и ему не хотелось. Но тут ему захотелось опять. Но курить было, во‑первых, нечего, а, во‑вторых, Георгий Адамович, конечно же, не мог себе позволить закурить в таком святом месте.

Дегенгард пошел к охране стрельнуть сигаретку.

– 3 –

Георгий Адамович подошел к столу, освещенному желтым светом настольной лампы. За столом сидел Игорь Степанович Хомяков в синей форме и разгадывал кроссворд. Хомяков работал в музее после того как вышел в отставку.

– Привет, Степаныч, – поздоровался Дегенгард. Хомяков оторвался от газеты, поправил очки и посмотрел на

Дегенгарда внимательно.

– Здорово, Георгий… Ходячий мертвец из пяти букв, вторая о?

– Зомби.

– Точно! Подходит… Тогда скажи… э‑э‑э… Райское блюдо, вторая «м»… восемь букв, кончается на «я»?

– Амброзия.

– Подходит!.. Хорошо с высшим образованием… Кроссворды какие стали идиотские! Не жизненные! Раньше, например, вопрос: Река в Индии, – Хомяков поднял шариковую ручку. – Пойдешь, в атласе посмотришь. Поучительно. Запомнишь, что в Индии есть река Ганг. А теперь что?! За каким лешим мне эти зомби и амброзии? Вот ты, Георгий, человек образованный, скажи мне, почему такое вокруг блядство происходит?

– Потому, что демократия себя не оправдала. России нужна другая власть.

– Точно, – Хомяков сжал руку в кулак. – Вот такая! Твердая рука нужна, которая наведет в стране порядок.

– Нет, – не согласился Дегенгард, – такой порядок мы уже проходили. России нужен новый порядок. Разумный, – он вздохнул.

Хомяков поглядел на него сверху очков.

– Никто и не говорит, чтобы дураки управляли. Ясное дело, умные пусть… – Игорь Степанович посмотрел в газету.

– Степаныч, дай закурить.

– Ты ж не куришь?

– Да чего‑то захотелось.

Хомяков выдвинул ящик и положил на стол пачку «Явы». Дегенгард достал сигарету, размял, понюхал. Втянул ноздрями забытый запах табака. Курить расхотелось. Он покрутил сигарету в руках и положил на стол.

– Нет, не буду. Я передумал.

– Ну и правильно. Не куришь и не кури, я так считаю. – Хомяков убрал сигарету в пачку, а пачку в стол. – Повелитель тьмы у древнегерманских племен, шесть букв?..

– Хамдэр, кажется… – это слово неожиданно всплыло у него в голове. Он не помнил точно, откуда он его знал: возможно, он что‑то такое проходил в университете; возможно, где‑то об этом читал, в каких‑нибудь научных статьях. Он не помнил. И еще – Георгий Адамович почувствовал вдруг, что это слово связано для него с чем‑то важным, с каким‑то событием из будущего. Это было настолько странное и необычное ощущение, что Дегенгард застыл, как киборг, у которого опорожнились энергетические ячейки. Георгий Адамович замер, его взгляд остановился, дыхание замедлилось.

– Ты что, Адамыч?.. Чего с тобой?.. Сердце?.. У меня таблетки есть…

По всему телу Дегенгарда прошел электрический разряд. Он поднес руки к лицу, ладонями вверх, и сжал‑разжал несколько раз кулаки.

– Слышишь, чего я говорю?.. Адамыч?.. Тебе нитроглицерин или валидол?..

Дегенгард взглянул на Хомякова:

– Да нет, – медленно ответил он. – Всё в порядке… – и потряс головой. – Что‑то такое… как почувствовал все равно, – сказал он в несвойственной ему косноязычной манере.

– А… Бывает…

– Как будто что‑то случиться должно, – добавил Дегенгард, скорее себе, чем Хомякову.

– У нас в деревне это называлось «Ведьма пролетела»…

– Ага… Что‑то вроде… Ну я, Степаныч, пойду к себе…

– Таблетки‑то дать?

– Не надо. Не люблю я их… пить…

– Когда прихватит – «люблю‑не люблю» забудешь сразу. Хоть говна наешься, лишь бы отпустило…

– Верно…

– 4 –

Георгий Адамович вернулся в полный сокровищ подвал. Сел в кресло. Странное ощущение почти прошло… Но Де‑генгарду было всё еще не по себе. Он поднялся и прошел в глубь подвала, чтобы прикоснуться к великому искусству и избавиться от странного чувства. Георгий Адамович частенько так поступал, когда ему было нехорошо. И всегда помогало. У Дегенгарда на этот счет была теория – ИСКУССТВО ВМЕСТО ТАБЛЕТОК. Прикосновение к прекрасному помогало лечить любой недуг. Когда‑то Дегенгард пытался широко пропагандировать этот способ, считая, что он поможет всем людям поправить здоровье и усилить их моральный дух. Но потом Дегенгард понял, что средство действует, к сожалению, не на всех. Оно действует лишь на тех людей, для которых искусство что‑то значит…

Георгий Адамович протиснулся в узкий проход между стеллажом с иконами и большой картиной Рубенса, стоящей у стены, и прошел вперед к любимому полотну Брейгеля «Поминки в Трактире». Эта картина приводила мысли Дегенгарда в порядок и равновесие, как‑то его успокаивала. Георгий Адамович начал рассматривать, как всегда, с левого нижнего угла, где из‑под скатерти торчали ноги и хвост собаки. Вправо, по диагонали, сидел на полу пьяный немец, прислонившись спиной к столу. Шляпа с пером сползла ему на нос, в одной руке германец сжимал деревянную кружку, в другой – длинную трубку. Сбоку маленький мальчик, воровато озираясь, тащил у германца из кармана кошелек. Со стола над мальчуганом, вниз головой, свисали гусь, утка и гирлянда сарделек. На задних лапах стояла полосатая кошка и пыталась лапой стащить что‑нибудь на пол. За кошкой сидел мужчина на лавке. Он держал в руках карты и заглядывал в них с выражением: Я ВАМ СЕЙЧАС ПОКАЖУ. Этот персонаж был написан так выразительно, что Георгий Адамович обычно долго задерживал на нем взгляд. Вот и теперь движущиеся глаза Дегенгарда остановились на человеке с картами. Игрок – называл его Георгий Адамович про себя. По мнению Дегенгарда, эта фигура была в картине главной. Брейгель не скупился на изображение людей, и тут их было немало, человек двадцать, и каждый был по‑своему хорош. Но фигура игрока, несомненно являлась стержнем всей картины. Этот неожиданный прием художника – изобразить на поминках человека с картами, придавал картине глубокое звучание. ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ звучали здесь. Глядя на полотно, Деген‑гард понимал, что Питер Брейгель Старший был не обычным человеком своей эпохи, не просто талантливым художником бытописателем, а Гением, жившим в своей системе координат. И только малую часть этой необычной системы он выразил в картинах, а большую часть унес с собой в могилу. Конечно же, краски и холст не могли в полной мере отразить того божественного дара, которым щедро был наделен художник. Но Георгий Адамович был способен улавливать невысказанное. В настоящих произведениях объем невысказанного может превышать пятьдесят и более процентов. Только ремесленники стараются изобразить всё! Процент невысказанного в их картинах равен практически нулю, и поэтому их картины выглядят как раскрашенные стены подъезда.

Георгий Адамович провел ладонью по подбородку. Боже мой! Что за кисть! Что за божественная кисть! Что за глубина невысказанного! Всякий раз, когда я смотрю на фигуру Игрока, я замечаю всё новые и новые оттенки, всё новые и новые глубины! Вот и сейчас я увидел в изгибе кисти Игрока, которая держит веер карт, силу, которая отдельна от Жизни и от Смерти. Эта сила вкладывает в наши руки карты и, в зависимости оттого, что нам попадется из колоды, мы выигрываем и проигрываем, что‑то получаем и что‑то теряем, что‑то берем и что‑то отдаем…

Георгий Адамович скользнул взглядом от кисти игрока к его локтю. Локоть фигуры покоился на толстой книге. Вдруг на Дегенгарда снова нахлынуло давешнее ощущение – что‑то должно случиться.

– Боже мой! – сказал он вслух и подумал: Что со мной происходит?

Он подошел ближе к картине, и тут его осенило. Он узнал книгу на картине! Это была та самая книга, которую в числе прочих трофеев вывезли из Германии, и теперь она лежала в шкафу № 13 на шестой полке. Дегенгард обладал хорошей профессиональной памятью и мог точно сказать, где что лежит. Он узнал эту книгу по серебряным уголкам. Необычной формы уголки, показалось Георгию Адамовичу, блеснули с картины живым серебром. Как же он раньше‑то этого не замечал? Удивительно!

Дегенгард пробрался между стеллажами к шкафу № 13 и открыл дверцу.

– 5 –

Георгий Адамович не заметил, как закончился рабочий день, так он был поражен тем, что обнаружил в книге. В дверь с той стороны постучал Хомяков.

– Адамыч! – крикнул он. – Ты домой‑то собираешься?! Дегенгард вздрогнул.

– Засиделся ты чего‑то… Мы через пятнадцать минут закрываем!..

– Иду!.. Сейчас иду… – Георгий Адамович помрачнел. Он понял, что сейчас придется положить книгу на место в шкаф и уйти домой. И еще он понял, что если расстанется теперь с книгой, то не сможет уснуть до утра и, дай бог, чтобы с ним не случилось инфаркта. Профессиональная этика не позволяла Дегенгарду выносить экспонаты из музея. Но на этот раз он понял, что умрет, если не вынесет.

Дегенгард решился. Он положил книгу в портфель, щелкнул замочками и выключил настольную лампу.

Проходя мимо Хомякова, Георгий Адамович немного заволновался. Впервые он выносил что‑то из музея. Конечно, ни у кого не могло и мысли возникнуть, чтобы его обыскивать, но всё же…

Хомяков ел вареное яйцо и запивал чаем из стакана в подстаканнике.

– Пока, Степаныч, – Дегенгард помахал Хомякову рукой.

– Привет жене, – Хомяков приподнял стакан.

Жена Дегенгарда Раиса раньше тоже работала в музее, и Хомяков ее знал. А теперь вышла на пенсию и сидела с внуками. Их сын Лешка еще в школе ударился в сторону прикладной математики, потом закончил университет и теперь работал программистом, зарабатывал хорошие деньги. Незаметно как‑то так получилось, что Лешка помогал родителям сводить концы с концами. На зарплату и пенсию прожить было невозможно даже с их скромными запросами. А так, с Лешкиной помощью, они как‑то обходились… Только немного обидно было за себя. Не потому, что сын зарабатывает, а потому, что они, отдавшие культуре всю жизнь, не могут себя обеспечить.

– 6 –

Это была книга предсказаний и тайных доктрин. Она была написана на старонемецком. Георгий Адамович изучал немецкий в школе и в институте, и не забыл его до сих пор из‑за работы. Масса трофейных экспонатов сопровождалась документацией на немецком языке. Поэтому Дегенгард смог читать книгу и почти всё в ней понимал. Это был мертвый диалект старонемецкого. Мертвый диалект народа, которого больше уже не существовало, он безвозвратно исчез в трясине времен. Память о нем еще жила, но слабела с каждым годом. Написал книгу некий Теофраст Себастьян Кохаузен. И Дегенгард понял, что перед ним лежит книга нового древнего Нострадамуса. Это была не книга, а бомба. Предсказания Нострадамуса бледнели в сравнении с ней. Как бы сказал сын Георгия Адамовича Лешка – Нострадамус курит. Читая Нострадамуса, приходится пробиваться через туманность, двусмысленность и недосказанность. Его предсказания можно было трактовать, собственно говоря, как угодно. И поэтому Нострадамус во многом разочаровывал. Возможно, это были и никакие не предсказания, а поэтические откровения, спровоцированные курениями опиума. А в этой книге всё было не так. Все предсказания были изложены ясно, точно и однозначно. Они не вызывали никаких сомнений и разочарований, и трактовать их было невозможно. Есть такие вещи, которые трактовать невозможно, например, выражение «Пошел на хер». Можно трактовать причину, по которой тебя послали, а саму формулировку трактовать нельзя. Она ОДНОЗНАЧНА, как вода, земля, огонь и воздух. Вот какая это была книга. И сомнений она никаких не вызывала. Например, в ней было написано, что в 1911 году потонет гигантский океанский лайнер «Титаник», а в 1986 году взорвется четвертый энергоблок на Чернобыльской атомной станции, когда Гитлер нападет на Россию, когда он женится на Еве Браун и когда отравится, когда американцы сделают вид, что они высадились на Луне, и когда они сбросят атомную бомбу на Хиросиму. С точностью поразительной Кохаузен описал в книге русскую Перестройку так, что с его слов можно было нарисовать фотороботы Раисы Максимовны и Михаила Сергеевича с пятном на голове. Ельцину Кохаузен отвел места поменьше. Георгий Адамович с нетерпением перевернул страницу, чтобы скорее посмотреть, кто же будет править Россией после Ельцина – коммунисты, демократы, Юрий Лужков или Владимир Жириновский? Но на следующей странице сведений об этом не обнаружил. А обнаружил сведения лишь о том, что американский президент Билл Клинтон опять кого‑то трахнул.

В книге раскрывались и некоторые секреты. Например, в ней было написано, что известный нацист Мартин Борман живет в Бразилии. Было конкретно указано, в каком он живет городе, под какой фамилией, какое у него семейное положение, и где он прячет золото Партии. А все корабли и самолеты, пропавшие в Бермудском треугольнике, можно найти в Антарктиде на такой‑то широте и долготе под многометровым слоем льда. На последних страницах помещался раздел «Конец Света», но туда Георгий Адамович заглядывать побоялся. Дегенгард не без основания полагал, что Конец Света не за горами, и что если он об этом будет знать точно, то опустит руки и не сможет ничего делать. А это, по мнению Георгия Адамовича, было абсолютно неправильно. Если ты сегодня жив, а завтра умрешь, всё равно надо что‑то делать. Но если точно знаешь, что завтра умрешь, делать что‑то сегодня становится очень трудно, практически невозможно. Поэтому лучше и не знать ничего. Не зря же культурная традиция православия запрещает людям заглядывать в будущее. Очень даже разумно. Как все деятели культуры, Георгий Адамович относился к религии и, в частности, к православию, как к культурной традиции, благодаря которой люди создали множество прекрасных произведений искусства. Построили прекрасные храмы, написали великолепные иконы. А сколько сюжетов дала религия, особенно христианство, для живописцев, скульпторов и… да что там говорить – религиозными сюжетами полны все виды искусства, даже такие, как цирк, балет и опера! Даже эстрада! «Рождественские, например, Встречи с Аллой Пугачевой». Хотя и минусы у религии, как и у всего остального, есть. И их немало. Например, государство после революции отобрало у церкви храмы и устроило во многих из них музеи. И если задуматься немного, были в этом и свои положительные стороны: в храмы ходили только верующие люди, а в музеи ходят все, имея равную возможность прикоснуться к красоте. А недавно процесс пошел в обратную сторону – храмы начали возвращать церкви, а церковь бесцеремонно выгоняет из храмов музейных работников, благодаря стараниям которых культурные ценности сохранились до нашего времени. Выгоняют интеллигентных специалистов, а на их место ставят неграмотных монахов, которые и монахами‑то стали не из благородных побуждений, а оттого, что оказались непригодными ни к какому роду деятельности. Георгий Адамович точно знал, что среди священников полно бывших бомжей, алкоголиков и наркоманов. Всю жизнь они предавались низким удовольствиям и тунеядствовали, а когда их прижало, подались в религию, потому что там бесплатно кормят, дают крышу над головой и не надо по‑настоящему работать. Стой себе в метро с железным ящиком на шее и собирай милостыню. Набрал сколько надо, пошел поел, выпил. Короче, эти опустившиеся, слабые, ни на что не годные люди неожиданно для себя выиграли приз. Организация, в которую они вступили, вдруг вознеслась и вознесла автоматически и их самих. Теперь бывшие наркоманы и алкоголики заняли такие места, о которых они раньше и мечтать не могли. И как и во всех остальных областях жизни, интеллигентных специалистов вытеснили хамы.

Только, в данном случае, хамы церковные еще более отвратительные, чем хамы мирские. Новых хозяев храмов Георгий Адамович для себя называл «Хамы Из Храма», которые теперь налезли еще и на телевидение и вовсю учат людей – что хорошо, что плохо, кого‑чего любить, кого‑чего ненавидеть, почему нельзя заниматься медитацией и почему православная церковь против таких занятий. Георгий Адамович сам три года, по совету сына, занимался йогой, и ничего с ним страшного не случилось. Наоборот, он чувствовал себя гораздо лучше, сбросил лишний вес, отказался от курения, и сердце почти перестало болеть. А вот сейчас, когда он из‑за нехватки времени перестал заниматься йогой, сердце дает о себе знать чаще. Вот и теперь, когда Дегенгард обо всем этом подумал, сердце опять заболело. Тема Пришествия Хама настолько волновала Георгия Адамовича, что даже от такой удивительной книги она отвлекла его на несколько минут и заставила съесть нитроглицерин.

– 7 –

Но больше всего удивила и взволновала Георгия Адамовича странная космогоническая теория, изложенная в отдельной главе «Звезда РЭДМАХ». Где‑то во Вселенной есть такая звезда РЭДМАХ, которую никто из ученых астрономов и просто людей не видит, потому что зрение человека настроено только на то, что он хочет увидеть, а звезду РЭДМАХ могут увидеть только отрешенные от земной суеты, просветленные люди. Но тем не менее, видите вы ее или нет, а звезда РЭДМАХ является основным источником энергии для всего живого во Вселенной. И все наши земные удачи и неудачи, все катастрофы, землетрясения, войны и, наоборот, экономические взлеты, благополучие, расцветы в искусстве, наконец, – всё это зависит лишь от положения Земли относительно звезды РЭДМАХ. И вскоре (в книге были указаны точные сроки) Земля попадет прямо в фокус излучения этой звезды. И на Землю в целом это окажет потрясающее воздействие, и для человечества начнется качественно новый этап развития. Наконец‑то! Наконец‑то закончится Пришествие Хама! Люди превратятся в высоко организованных гуманоидов, которые перестанут страдать. Наступит Эра олигархии интеллектуалов и небывалого подъема в искусстве. Главная отрасль человеческой деятельности и будет культура и искусство, а все остальные отрасли будут обслуживать культуру и искусство и со временем отомрут, потому что человечество станет питаться не материальной пищей, а Чистой Энергией Интеллекта. Фокус же излучения звезды РЭДМАХ пройдет через Россию. Не зря считалось, что Россия самая богоносная страна из всех, и пришествие Господа следует ожидать как раз у нас! Эпицентр излучения пройдет через Тамбовскую область, а именно, через деревню Красный Бубен.

Георгий Адамович вытащил из стола малый атлас России и нашел в нем Тамбовскую область. Он немного волновался, и поэтому мелкие буквы прыгали у него перед глазами. Дегенгард долго водил пальцем по карте, и когда его палец уперся наконец в точку под надписью Красный Бубен, он не смог удержаться и вскрикнул:

– Вот! Вот он!

– Что, Жора?! – переспросила из спальни жена Раиса.

– Ничего!

– Мне показалось, что ты меня звал.

– Нет, это я кашляю. Кхэ‑кхэ! Спи спокойно.

– Ты, наверное, простудился. Тебе нужно выпить бромгек‑син.

– Конечно‑конечно… Выпью обязательно… Спи…

Но Георгий Адамович еще долго не мог заснуть. Он полночи ходил по комнате из угла в угол, опустив поседевшую, изрезанную возрастными морщинами голову в пол и думал над всем, что произошло. Иногда Дегенгард резко поднимал лицо и смотрел на шкаф или на дверь, но не видел их. Он видел бесконечное пространство Вселенной, соединенное между собой мощными пульсациями таинственных сил. Этими пульсациями Вселенная была пронизана вдоль и поперек, во всех мыслимых и немыслимых направлениях, как… как… Георгий Адамович так и не смог найти подходящего сравнения… Но зато он увидел, что Земля, которая всегда находилась на периферии этих сил, наконец оказалась там где надо. Георгий Адамович буквально ощущал, как теплый несущий Великий Разум и освобождение ума луч приближается со скоростью света к Земле и пронизывает ее насквозь своей магической силой. А русские, которым всю жизнь чего‑то не хватало, наконец получат всё и станут самым счастливым народом на свете, который по праву будет руководить процессами развития человечества. Георгий Адамович всегда был против шовинизма и сегрегации. Ему не нравились молодые и не очень молодые люди, которые исповедовали великодержавные идеи и считали русских лучше всех. Но теперь Дегенгард понимал, что они, как это ни странно, оказались правы! Действительно, русские – самый достойный народ Земли! Георгий Адамович ощутил гордость за то, что он принадлежит к избранной Богом расе. Он распахнул окно и высунул голову в покрытый ночной темнотой мир, чтобы вдохнуть всей грудью воздуха Родины.

Ему вдруг захотелось крикнуть в эту темноту что‑нибудь осмысленное, чтобы люди поняли, что им осталось недолго мучиться. Но он сдержался – была ночь и не хотелось тревожить Раису. Ему почудилось, что если он сейчас сорвется с подоконника, то никогда не упадет на холодный асфальт, а, как лермонтовский Демон, полетит над родной страной, обозревая сверху ее великие просторы, ее леса, холмы и горы…

Дегенгард зажмурился и представил себе, как он летит в черном плаще по воздуху, олицетворяя предвестника глобальных перемен. Он представил себе воздушные потоки, в которых он кувыркается…

И тут что‑то стукнуло Георгия Адамовича по затылку и обожгло шею. Он открыл глаза и ударил ладонью по шее сзади. Ладонь тоже обожгло, и вниз полетел, рассыпая искры, окурок. От возвышенного настроения не осталось и следа. Дегенгард поднял голову, чтобы высказать негодяю, что он о нем думает, но никого сверху не увидел. Видимо, тот, кто кинул окурок, уже спрятался и сидит теперь у себя в комнате, ухмыляется.

Георгий Адамович представил себе физиономию этого тупого идиота и плюнул вниз.

Нет, до поры до времени никому нельзя говорить о том, что я теперь знаю. К сожалению, в стране еще много идиотов. Страна еще не готова к таким новостям… Но успокаивает одно – несомненно, что в результате излучения Звезды, такие люди, как этот мудак сверху, вынуждены будут либо перековаться, либо отмереть…

Эта мысль немного успокоила Дегенгарда, и он пошел в ванну взять из аптечки пластырь и наклеить себе на шею.

– 8 –

– Что это у тебя, Жора, с шеей? – спросила утром Раиса, когда Георгий Адамович спустил ноги с кровати и сидел на краю, растирая рукой затекшее плечо.

– Ерунда… Прыщик вскочил, – коротко ответил Дегенгард, чтобы не беспокоить супругу и не вдаваться в длинные объяснения, – он очень не любил по утрам разговаривать.

– А мне сон такой снился необычный, – Раиса потерла лоб. – Про Пушкина… Как будто Пушкин воскрес, но его никто не признает… Говорят: Не может быть, чтобы вы воскресли… А я везде хожу и всех убеждаю, что это же Пушкин! А они говорят: Хорошо, тогда пусть покажет документы. А я говорю: Он же не по документам Пушкин, а по таланту. А они говорят: Раз он по документам не Пушкин, то пусть идет гуляет… И вот я вижу, что Пушкин гуляет грустный, а я иду за ним. Приходим на Пушкинскую площадь. Я смотрю, а памятника Пушкину нет, один постамент стоит. Я говорю Пушкину: Идея! Залезайте, Александр Сергеевич, на свое место и читайте свои стихи! Они услышат, какие вы стихи читаете, и это их убедит, что вы живой. Пушкин залезает на постамент. Его губы трогает горькая улыбка, и вдруг он читает:

Я поднимаю свой бокал Чтоб выпить за твое здоровье Чтоб насмерть захлебнулись кровью И хам и жулик и нахал…

Я начинаю плакать от таких горьких слов и вижу, что Александр Сергеевич превращается в каменного гостя, спускается с постамента и шагает каменной поступью по Пушкинской площади. От его шагов содрогается земля и рушатся здания, как в кинофильме «Годзилла». Люди в ужасе разбегаются в разные стороны, а Пушкин кричит: Я вам, суки, покажу сейчас документы! Он давит людей каменными ногами и отшвыривает каменным цилиндром: Я вам покажу документы, козлы!.. Мочи козлов!

Раиса села на постель и замолчала. Вид у нее был обескураженный.

– Раечка, не волнуйся, – сказал Дегенгард и погладил жену по плечу. – Это же сон.

– Да, – ответила она рассеянно, – это сон… Медный Всадник или Каменный Гость, по‑твоему, тоже сон?

– Ты, наверное, на левом боку спала. На левом боку всегда кошмары снятся. – А про себя он подумал, что сон жены вещий. Теперь уже недалек тот день, когда культура победит хамство.

– Это было так ужасно, – не успокаивалась Рая. – Так ужасно!.. Ты же знаешь, что сны – это всплески подсознания, а в подсознании у каждого человека какой только дряни нет!..

Георгий Адамович знал, что Раиса не успокоится и до вечера будет ходить подавленная. Уж очень она впечатлительная натура. Раньше это даже нравилось Дегенгарду. Такие люди, как Раиса, от рождения нервозные и впечатлительные. И Георгий Адамович считал, что эти качества являются лучшим доказательством неординарности личности и ее врожденной предрасположенности к культуре и искусствам. Когда много лет назад он познакомился с Раисой, именно эта впечатлительность и понравилась Дегенгарду в девушке больше всего. Он тогда понял, что наконец‑то нашел себе пару… С годами Дегенгард перестал восторгаться подобными качествами, они даже его немного раздражали. Но он не признавал этого. Дегенгард считал, что иногда в нем просыпается обыватель, которому нужно комфорта, а больше ничего. Просто он немного устал. Жизнь немного утомила его, работал он много, а результаты, к сожалению, были не очень ощутимыми. Вот и их сын, представитель другой формации, подсмеивался над ними. Это Георгия Адамовича тоже сердило, ему казалось, что уж сын‑то, перед глазами которого прошла вся их честная открытая жизнь, мог по достоинству оценить его как отца и старшего человека, носителя традиций русской интеллигенции.

– Пойдем завтракать, – сказал Георгий Адамович жене. – Я тебе сейчас заварю такой чай, что ты выпьешь чашечку и про всё забудешь.

– 9 –

Сон Раи отвлек Георгия Адамовича от мыслей о книге, но как только он вошел в кухню и увидел за окном сидевшую на ветке ворону, Дегенгард сразу вспомнил про книгу опять. Цепочка ассоциаций в его голове сложилась примерно так: ворона – природа – дача – деревня – Красный Бубен – излучение звезды РЭДМАХ – книга Кохаузена. Из задумчивости его вывел голос жены:

– Жора, ты что там увидел? – спросила она, заглядывая ему в лицо.

– А?.. – Дегенгард вздрогнул. – Да так… задумался…

– Обо мне?

– О ком же еще? – он обнял Раю и поцеловал в лоб. Поставил чайник, снял с полки пачку чая. Руки его двигались, но голова была занята книгой. Георгий Адамович подумал: А не рассказать ли всё жене, ему очень хотелось поделиться с кем‑нибудь своей тайной. Он не был уверен, что она всё правильно поймет, но ему очень хотелось… Он было уже раскрыл рот, но вспомнил про Пушкина из ее сна, про то, как сон на нее подействовал, и передумал. Он подумал, что это станет для нее слишком большим потрясением.

Однажды уже был такой случай. Георгий Адамович уговорил Раю сходить в кино, посмотреть картину Хичкока «ПСИ‑ХО». Гнетущая атмосфера фильма и извращенная фантазия мастера ужасов так подействовала на Раису, что у нее отнялся язык, и пока они ехали из кинотеатра домой, Рая не могла говорить. Она смотрела на Дегенгарда глазами, полными паники и укоризны. Георгию Адамовичу было не по себе – он, вопреки Раиным протестам, потащил ее на фильм, после которого можно остаться инвалидом на всю жизнь. Он представил себе, каково ему будет жить с человеком, который из‑за него лишился дара речи. У Георгия Адамовича похолодели конечности, а на лице выступили капельки пота. Наравне с этим он поймал себя на подлой мыслишке, что немая жена – может, это и ничего. Но эту мысль он тут же с негодованием загнал в трясину подсознания. Как только они пришли домой, Георгий Адамович сразу сел звонить знакомому доктору. И в тот самый момент, когда он снял трубку, услышал за спиной хриплый голос супруги: Жора, не надо. Мне уже лучше. Георгий Адамович с облегчением повесил трубку на рычаг… В дальнейшем, размышляя над этой историей, он понял, почему Рая внезапно заговорила. Она испугалась снова, когда он позвонил доктору. Она с детства боялась врачей. И этот испуг вышиб ее из немоты. Первый испуг от фильма отнял у нее язык, а второй испуг из‑за доктора – вернул его на место…

Георгий Адамович решил до времени ничего жене не говорить. Он решил, что когда окончательно во всем разберется и поймет, что ему со всем этим знанием делать, вот тогда он осторожно и взвешенно обо всем ей и расскажет.

Дата добавления: 2015-08-05