Чемодан Никитина

Где мой черный чемодан?

– 1 –

Когда приехал Юра, было уже совсем темно. У калитки его встречала Татьяна с тряпкой в руках. Юра сразу понял, что сейчас начнется. Он заглушил мотор, вздохнул, вылез из машины и направился к калитке.

Он шел специально медленно, на ходу соображая, какую занять позицию по вопросу опоздания, чтобы ослабить напряжение. Он перебрал в голове несколько возможных вариантов, но потом махнул рукой, потому что, в принципе, знал, что Таню убедить словами невозможно.

Он вытащил пачку «Явы», закурил и подошел к калитке, улыбаясь, что наконец‑то увидел свою жену, по которой сильно соскучился.

Таня размашистым движением закинула тряпку на забор.

– Интересно… Интересно, что это тебя так задержало?.. Что именно для тебя важнее, чем твоя жена и дети, которые тебя с утра ждут?.. – она подбоченилась.

Юра затянулся.

– Да ладно, чего ты… – виновато улыбнулся он.

– Чего я?!. Чего я?!. Он спрашивает – чего я?!. Я всё лето гну спину, как батрачка! Таскаю огромные ведра с водой! Делаю заготовки, которые ты будешь жрать всю зиму, только для того, чтобы прокормить семью, раз уж ты не можешь заработать достаточно денег, чтобы покупать всё это на рынке! За всё лето ты приехал два раза и то ни хера не делал, а вместо того, чтобы помогать, ловил дохлых карасей для кошки! Хотя бы сегодня, в последний день, ты мог меня разгрузить?! Ты мог приехать вовремя, чтобы помочь собраться и уехать засветло?! Я кручусь, как белка в колесе, укладываю вещи, собираю помидоры, и еще должна успевать смотреть за твоими детьми, которые все в тебя! Вместо того чтобы матери помогать, одна колотит весь день по ведру, а у меня и без того голова от всего раскалывается! А Игорь из‑за тебя, из‑за того, что ты вовремя не приехал, упал со столба и мог бы разбиться! Спасибо тебе, дорогой, за твое внимание к нам! К жене своей и к детям! Проходи теперь поужинай, – Таня раскрыла перед ним калитку. – Проголодался, наверное, дорогой, пока неизвестно где шлялся? Иди поешь! Всё на столе! Картошечка своя, огурчики малосольные, помидорчики, зелень, котлеты! – Она схватила тряпку и закинула себе на плечо. – Давай‑давай, проходи, господин Мешалкин!

– Я есть не хочу, – буркнул Юра и прошел в калитку.

– А и почему же ты не хочешь есть?!. – Таня приблизила к нему лицо и высунула кончик языка. – Может, тебя уже где‑то накормили?! А?! Ну, скажи, кто тебя накормил?! Что молчишь‑то?!. Или ты какую‑нибудь профуру сводил в ресторан?!. На это у тебя денег хватит! Не жену же в ресторан водить! А ты знаешь, когда я последний раз в ресторан ходила, а?!. Ты думаешь, я не хочу в ресторан?!. Ты думаешь, мне больше нравится на грядках всё лето мудохаться?!. Скотина!

– Да что ты пристала! – не выдержал Юра. Он знал, по опыту, что лучше бы не возражать, а дать возможность жене выговорить всё до конца, чтобы она быстрее успокоилась. Но он опять не сдержался. – Да не ходил я ни в какие рестораны! Я по дороге сломался и машину чинил! Вот и задержался!

– Ага! Машину он чинил! Тебе было недостаточно того времени, пока мы были в деревне, чтобы как следует отремонтировать машину и забрать нас отсюда, как людей, без приключений! Нет же, вместо этого ты, небось, пьянствовал в гараже с Куравлевым! Ну‑ка, ну‑ка… Да от тебя и сейчас пахнет!.. Ну ты, Мешалкин, докатился – за рулем уже пьешь! Ну, я не знаю!..

– от возмущения у Татьяны надулись щеки. – Всё! Никуда я с тобой не поеду, пока не протрезвеешь! И детей не отпущу! Не хватало еще, чтобы ты детей угробил! Убийца!

Это была последняя капля.

– Да пошла ты!.. – Юра выплюнул бычок, который, как ракета, умчался в темноту. – Я после твоих сраных выступлений сам никуда не поеду! Меня от твоей тупости трясет! Видишь тебя три раза за лето, и ты за это короткое время успеваешь вылить на меня всю помойку, которая накопилась у тебя в твоем! мусорном! баке! – Он постучал себя кулаком по голове.

– Не хочу я жрать твою картошечку, твою зелень, твои огурчики‑помидорчики на газетах, и видеть тебя не хочу! Я пошел на пруд! Завтра утром поедем!

Юра демонстративно прошел в сарай и хотел взять удочку, но ее на месте не оказалось.

– Где моя удочка?! – крикнул он из глубины сарая.

– Где твоя удочка?! – Татьяна вбежала следом. – А вот где! – Она вытащила удочку из кучи лопат, сломала об колено и швырнула под ноги Мешалкину. – Вот твоя удочка!

Юра поднял с пола обломки и посмотрел на жену так, что та побледнела и отступила назад.

– Сука ты!.. И ведьма!.. Ну и черт с тобой! Я всё равно пойду на пруд! – Он отодвинул Таню в сторону и пошел.

У калитки Юра обернулся:

– А удилище я новое срежу! Чай, не без рук!

– Сволочь! – закричала ему в спину Татьяна. – Ты мне всю жизнь испортил! – И заплакала.

Юра уходил, не оборачиваясь. А если бы знал, что видит жену в последний раз, наверное, обернулся бы, чтобы запомнить ее на всю жизнь.

– 2 –

Юра, размашисто шагая, подошел к пруду и остановился. Сердце бешено колотилось в груди, на душе было тяжело. Он прожил с Таней восемь лет, но взаимопонимания и душевности им так и не удалось достичь.

Они познакомились еще в институте. Юра тогда учился на последнем курсе. Тогда всё было по‑другому. Жизнь казалась прекрасной и удивительной. Казалось, впереди столько всего замечательного и разного, что мелкие неприятности, типа студенческого безденежья, похмелья или чего‑нибудь еще такого, не шли в счет. Тогда казалось, что можно легко перевернуть весь мир с ног на голову. А уж исправить мелкие недостатки женского характера – раз плюнуть. Со временем Юра понял, что изменять мир – не его дело, а мелкие недостатки женского характера не только невозможно устранить, но, наоборот, начинаешь понимать, что ты видел далеко не все недостатки, которые в этой женщине есть… Юра приехал в Москву из Воронежа и жил в общежитии. Они с Таней познакомились на студенческом вечере. Юра выпил с друзьями портвейна и ходил по залу, присматриваясь к девушкам. Таня стояла, скромная, в углу, теребя в руках сумочку. Юра никогда не приглашал таких одиноко стоящих баб, потому что знал на уровне инстинкта, что толку от них никакого – ни пообжиматься, ни пососаться, ни вставить таким бабам обычно не удавалось. Всё начиналось‑заканчивалось разговорами про учебу, писателей и киноартистов. Уж лучше бы такие бабы ходили в библиотеку, а не на танцы. Но в этот раз что‑то остановило Юру, и он поглядел на одинокую девушку с интересом. Юра подумал: Интересно… Обычно меня тянет на веселых баб с большими титьками. А вот эта в углу совсем из другой оперетты, но мое внимание на ней почему‑то остановилось… Интересно… А не попробовать ли для свежести ощущений завязать с ней знакомство?.. Возможно, я что‑то упускаю в жизни, не приставая никогда к таким бабам… Надо бы это дело исправить для, как говорит мой приятель Шурик, баланса на колонках‑стерео. Юра поправил съехавший на бок зеленый галстук в белый горох и подошел к девушке.

– Разрешите вас пригласить на медленный танец.

Девушка покраснела. Сразу было видно, что танцевать ей хочется и приятно, что ее пригласили. Но приличный ли это человек и не опасно ли будет для нее принимать подобные приглашения? За несколько секунд на ее лице отразилась вся эта гамма противоречивых чувств. Но желание потанцевать победило рассудок. Она повесила сумочку на плечо и пошла за Юрой в центр зала. Там они остановились, и Юра легко прихватил девушку за бока, а девушка положила руки ему на плечи, но так осторожно, что Юра их почти не почувствовал. Это необычная деликатность ему понравилась, и у него встал.

Да, напрасно я раньше не приглашал танцевать таких баб… – подумал Юра и поставил Татьяне первый плюсик (+). – Эта деликатность действует на меня как‑то прямо положительно… Возбуждает как‑то… Не то что другие бабы, с которыми я привык общаться – повиснут на тебе, как на вешалке, и трутся своими большими титьками!.. И животом… Никакой романтики!.. Один разврат!.. Разврат иссушает… Я же художник и должен творить! А как я могу творить, если всю ночь протрахаеилъся, и на следующий день глаза слипаются, и резей, из рук падает!.. – Он посмотрел на Таню с уважением и приобнял ее покрепче. – Вот какие девушки должны становиться подругами художников!

– Вас как зовут? – спросил он.

– Таня, – она ответила так тихо, что Юра едва расслышал. И это тоже ему понравилось.

– Как? – переспросил он. – Говорите, пожалуйста, погромче, а то из‑за музыки ничего не слышно.

Солист группы «Скорпионе» громко свистел из колонок.

– Таня, – повторила девушка погромче и опустила глаза.

– А меня Юра! – достаточно громко представился Юра и подсвистел «Скорпионам». – Фью‑фью‑фью… Вы на каком факультете учитесь?

– На мехмате.

– А я на географическом. Вам эта музыка нравится? – он мотнул головой на колонки.

Таня кивнула.

Вот здорово!.. Языком лишнего не треплет, как остальные бабы… На вопросы отвечает конкретно. А то другие как начнут выкладывать к делу не относящиеся

подробности – затрахаешься слушать! Ты им – как дела, в смысле поздоровался, – а они тебе про маму‑папу, дедушку‑бабушку! Куда как лучше: задал конкретный вопрос – получил конкретный ответ… Второй плюсик (++)…

Весь вечер Юра протанцевал с Таней и поставил ей за поведение еще немало воображаемых плюсов (+ + + + +…). Потом он пошел ее провожать с заходом в парк. В парке Юра попытался зажать Татьяну, но она твердо его отстранила, не позволив ничего лишнего. Но убегать, как дура, не стала и по морде тоже не дала. Юра поставил Тане еще плюс (+ + + + +… +).

Как замечательно, что я сломил в себе стереотип интереса к бабам с большими титьками и познакомился с этой чудесной девушкой.

Татьяна, по его мнению, наилучшим образом подходила на роль девушки художника и они стали встречаться. Юра рассказал Тане, что он мечтает стать настоящим художником и давно режет по дереву. Ему нравилось дарить девушке свои скульптуры (малые формы), было приятно, что он работает для любимого человека. К тому же Юра считал, что это ее культурно развивает.

Он забросил всех своих подружек с большими титьками и стал обхаживать Татьяну. Примерно через месяц она ему дала. И почти сразу залетела. Когда она сообщила об этом, он решил, что вот и ладно, пора ему уже подумать о семье… о домашнем уюте, домашней кухне, о детях наконец… Тем более что, в принципе, когда‑то потом он все равно собирался жениться, так почему бы это не сделать сейчас, когда наконец он нашел такую замечательную кандидатку? И вообще, благородно будет сказать девушке, что вот и прекрасно, что ты залетела, давай быстрее поженимся, и рожай на здоровье. Это гораздо лучше, чем говорить: Я, конечно, тебя люблю и хотел бы иметь от тебя ребенка, но ты же понимаешь, что сейчас, когда у нас нет ни квартиры, ни работы, ни денег, – какие могут быть дети?! Вот встанем на ноги, окрепнем, тогда рожай на здоровье… Так Юре говорить не хотелось. Он же не гад какой‑нибудь?!. Лучшей подруги для художника все равно не найти.

Правду сказать, некоторые недостатки у Татьяны Юра уже усмотрел. Например, она была болезненно ревнива, ревновала его ко всем столбам. И еще Татьяна не понимала значения Пикассо, который был для Юрия кумиром. Но Юрий не придавал этому особого значения, он считал, что общение с ним повысит культурный уровень Татьяны, и она сможет оценить гениального художника, и рефлекс ревности отомрет в ней, как ненужный человеку хвост.

Но он жестоко ошибся. В результате всё получилось не так, как он рассчитывал. Татьяна не только не перестала его ревновать, но даже наоборот! Пикассо она так и не приняла, а Юри‑ны скульптуры считала никчемным занятием. Она считала, что его скульптуры мешают уделять внимание семье.

В какой‑то момент Юра хотел порвать семейные узы и уйти. Но не успел. Татьяна опять забеременела и родила дочку. Уйти стало сложнее.

Вот, – думал Юра, – вырастет Игорек, не дай Бог, таким же, как я, олухом, приведет в дом какую‑нибудь курву и будет с ней мучатъся всю жизнь! И чего людям одним не живется?! Как хорошо: купил пива, пришел домой, взял резцы и сидишь себе, вырезаешь из дерева скульптуры! И ни одна дура тебе слова поперек не скажет! Ему открылась горькая истина: люди живут вместе, чтобы зае…ыватъ друг друга до смерти!

– 3 –

Юра подошел к осине и отломал длинную палку. Привязал леску и вспомнил, что пошел на рыбалку без наживки. Сплюнул.

В темноте раскапывать червей было не очень‑то. Но не возвращаться же?.. Юра вздохнул, вытащил из внутреннего кармана резец, который всегда носил с собой, и начал им ковырять землю.

От земли шел какой‑то странный неприятный запах, как будто в этой местности протухло что‑то гигантское. Юре это не понравилось. Он отошел подальше и покопал там. Вони было не меньше. Юра посветил зажигалкой в лунку. В земляной стенке шевелил вялым концом полудохлый червяк. Юра ухватил его двумя пальцами и выдернул. Чпо‑ок! Чтобы червяк не потерялся, Юра тут же насадил его на крючок и пошел к воде.

Он забросил удочку и сел на полено, которое валялось тут же. И закурил. Выглянула луна, осветив купол церкви на противоположном берегу пруда и тропинку, ведущую к ней.

Вдруг на том берегу кто‑то выскочил на пригорок и с криком бросился вниз, в сторону церкви. Чего кричали, Юра не разобрал. Три какие‑то тени пробежали следом за первой. В деревне завыли собаки. В церкви хлопнула дверь. А через несколько секунд опять кто‑то дико закричал.

Кому это приспичило среди ночи помолиться?..

Юра к религии относился снисходительно. Он считал, что какие‑то Высшие Силы Разума, наверное, присутствуют, но к церкви они навряд ли имеют отношение. Ну разве ж может Высший Разум проявлять себя через деревянное здание, в котором толкаются глупые старухи в черных платках?! Делать Высшему Разуму больше не фига, чем проявлять себя там! Высший Разум это, скорее всего, инопланетяне, которые транспортируются на большой скорости в летающих тарелках.

Юра почувствовал, что штаны прилипли к бревну, на котором он сидел. Он резко привстал, и полено поднялось вместе с ним. Он дернул задницей. Крак – полено отвалилось. Мешалкин пощупал сзади. Штаны были в смоле и с дыркой.

– 4 –

Таня швырнула тряпку в темноту, вслед мужу, и быстрым шагом вернулась в дом. Села на табурет и уставилась в стену, где висел выцветший прошлогодний календарь с обезьяной на унитазе и надписью «Радио России».

Он подонок!.. Я загубила свою жизнь!.. Если бы не дети, я давно бы от него ушла!.. И все было бы по‑другому!.. Все мужики сволочи!.. В следующий раз я бы знала, за кого выходить замуж и как себя вести!.. Я бы вышла замуж за какого‑нибудь додика с хорошей зарплатой и без всяких там художеств в голове. Наподобие Стасика Соловьева! Ну и пусть он несимпатичный! Зато бы он не выступал, любил бы меня и делал бы всё, что от него требуется! А к его внешности я бы привыкла как‑нибудь! Подумаешь, внешность – ночью темно! Он и сейчас готов на мне жениться! Во всяком случае, когда мы встречались с ним в последний раз на квартире у Ирки, он так и сказал: Бросай ты, Танька, своего художника на букву Хэ и выходи за меня! Я тебя буду на руках носить… А я ему ответила: А как же дети?.. Нет, я не могу… Так я ему тогда ответила… Вот подрастут дети чуть‑чуть, станут понимать, что с таким мудаком мамке жить невозможно, вот тогда и уйду к Соловьеву!..

Таня встала и прошла в избу, посмотреть – как там дети. Дети смотрели телевизор. Шел какой‑то американский фильм. Дети с интересом наблюдали, как из шкафа в спальне вылез мертвец в болячках и напал на парочку, которая занималась сексом.

Татьяна издала вопль. Дети подскочили, подумав, что это кричат на экране.

Таня вырвала вилку из розетки и закричала на детей:

– Что вы смотрите?! Кто вам это разрешил смотреть?! Это смотреть нельзя! Это гадость! Гадость! И в кого вы такие уроды?! Ну‑ка быстро мыть ноги и спать!

Когда дети ушли на веранду мыть ноги, Таня подумала: Если Мешалкина кто сейчас у пруда увидит, подумают: Ну и сволочь у него жена! Муж приехал, а она его с дороги не накормила, и он пошел, как дурак, рыбу ловить! Как будто у него дома‑семьи нету!.. Скажут, что я плохая хозяйка, и у меня будут неприятности… В деревне всё сразу становится известно… А мне тут еще жить да жить… Знает этот гад, как похуже сделать, чтобы я за ним побежала! Всё так повернет, что все равно я в говне, а он весь в белом! Паразит! Вот выйду за Стасика, всё будет по‑другому!.. Ну что… надо идти за этим говноловом!.. Таня уложила детей, взяла фонарик и отправилась в темноту.

– 5 –

Фонарик выхватывал из темноты маленькое круглое пятно желтого света. Ночи в это время года были особенно темными. Но если бы луна не скрылась за облаками, было бы, конечно, не так темно и можно было бы обойтись без фонарика.

Фонарик замигал и стал судорожно гаснуть. Батарейки садились.

Говорила же этому уроду: Привези нам батарейки! Привези нам батарейки! … Привези нам батарейки!.. Куда там! Куда там! Разве он о семье думает! У него в голове более возвышенные мысли – как с Куравлевым нажраться и показывать ему свои деревянные сувениры! Куравлев тоже хорош! Куравлев тоже хорош! Вместо того чтобы Мешалкина осадить и сказать: Брось ты это занятие! Или уж, на худой конец, иди кружок веди за деньги в клуб… А он: Какой ты. Юра, молодец, талант, художник! Беги за бутылкой… Тьфу! Художник! Тьфу! Художник! Художник! Лучше бы паркет дома положил, раз он так дерево любит! Вырежет какую‑нибудь фигню и сует под нос – По‑ню‑хай‑как‑пах‑нет! Тьфу!

Фонарик моргнул в последний раз и потух окончательно. Стало совершенно темно. Таня остановилась и потрясла его, но это не помогло.

Вот сейчас упаду в темноте в яму и ногу сломаю! Сломаю ногу! Вот и все! Всё из‑за этого придурка! Говорила же мне мама: Не выходи ты, Танька, за него, ничего хорошего у тебя с ним не получится! У него одна дурь в голове! А я не послушала, дура! Дура! Теперь мучаюсь! Мучаюсь теперь! Мучаюсь!

Она осторожно пошла вперед. Идти было страшновато. К страху упасть и покалечиться примешивалось еще что‑то. Что‑то пугало Татьяну в этой темноте. То ли крики ночных птиц, то ли огоньки светлячков на кустах, то ли первобытный страх человека перед темнотой.

Нога провалилась в пустоту, Таня пролетела вперед и ударилась о землю. К счастью, не сильно. Она поднялась. Коленка немного болела.

Вот так‑то! Спасибо тебе, Мешалкин! Спасибо! Дождался ты наконец! Дождался! Да! А в следующий раз я голову сверну, как ты этого давно добиваешься! Ты уже давно хочешь свести в могилу мать своих детей! Давно уже хочешь! Да! Давно!

Таня выбралась из неглубокой ямы и пошла дальше, имея твердое намерение свернуть шею, назло мужу.

Вдруг она уловила впереди какое‑то движение. Таня остановилась.

Наверное, это Мешалкин…

– Юра, ты?! – крикнула она.

– Нет, – ответил незнакомый голос, – мы не Юра.

Из темноты появились две фигуры и остановились перед Таней.

Выглянула луна и осветила незнакомцев. Таня обомлела. Перед ней стояли два солдата, как из кино про войну. Они были в плащ‑палатках, в пилотках с красными звездами, на груди у них висели автоматы с круглыми магазинами. Такие автоматы Таня видела только в кино!

– Здравствуй, хозяйка, – сказал один. А второй спросил:

– Нет ли, хозяйка, у вас в деревне фрицев?

Таня попятилась. Пять минут назад она вышла из совершенно обычного дома с электрическим освещением, где работал телевизор и висела обезьяна на унитазе. Она сделала несколько шагов в темноту и оказалась в месте, где творится что‑то немыслимое и несуразное.

– Хозяйка, ты что – немая? – переспросил первый.

– Или глухая? – добавил второй. – Фрицы, спрашиваем, есть в деревне?

– Ка‑ка‑ка… какие фрицы?..

– Вот‑вот‑вот… вот с такими рогами! – передразнил первый и приставил к голове два пальца.

– Ты что, издеваешься над нами? Может, ты фрицам служишь?

– Ка‑ка‑ка… каким фрицам?.. Ребята, вы что, кино здесь снимаете про войну?

– Ага! Я артист Крючков! – ответил солдат потолще.

– А я артист Ильинский! – ответил солдат в очках. – Ты что, баба, совсем рехнулась?! Какое кино?! Мы тебя русским языком спрашиваем – немцы в деревне есть?!

Таня совсем растерялась. Она вдруг вспомнила, что читала в каком‑то фантастическом рассказе, который ей подсунул Ме‑шалкин, как главный герой пошел по городу, шел, шел, провалился в яму времени и очутился на сто лет назад. Быть может, с ней случилось то же самое?!. Какой ужас! Какой ужас! Но этого не может же быть! Не может быть! Это же был всего лишь фантастический рассказ! Фантастический! В жизни такого не бывает!..

– Немцы?.. Так год‑то сейчас какой?..

– Какой‑какой! Суровый военный год! Красная Армия теснит фашистские полчища!

– А ты, конечно, этого всего не знаешь? Ты что, дура?! Или психическая?!

– Как же фашистские полчища?!. Я же после войны родилась!

– Что ж с того! И мы – после войны.

– Это всегда так. Война пройдет, детей нарожают, а на следующей войне их убьют. А после новые опять родятся. И так далее…

– Сейчас 1999 год, – сказала Таня глухим голосом.

– Знаешь что, – процедил сквозь зубы солдат в очках, – ты нам, подруга, голову не морочь! Видали мы таких до хрена!.. Ну, а коли ты, того‑сего, очки тут втираешь, то чего‑то, значит, хочешь скрыть! А раз так, то ты, скорее всего, за фашистов! И мы сейчас с тобой разберемся на месте!

Таня никогда бы не поверила, что ее обвинят в пособничестве фашистам, да еще в такой темноте. Головой она, конечно, понимала, что всё что происходит – абсурд. Но глазами своими она видела бойцов, а ушами слышала их суровые речи.

– Я фашистка?! – крикнула она. – Да у меня дед на войне погиб!

– Дед за баб не ответчик!

– У тебя дед погиб, а Андрюха обе руки на войне потерял! Мог бы со спокойной совестью демобилизоваться и на вокзалах окурки собирать, а он не покинул поле боя! Теперь ногами воюет!

Тот, что в очках, подпрыгнул неожиданно высоко и ударил ногой по столбу с проводами. Столб переломился и рухнул. Провода натянулись и лопнули. Ночную темноту прорезали зигзагообразные разряды электричества.

Татьяну охватил ужас. Творилось что‑то невероятное. И появление солдат времен войны, и их разговор, и то, как они ногами ломают столбы, – всё это не лезло ни в какие ворота.

Женская интуиция говорила, что живой ей отсюда не уйти. Ноги подкашивались. На лбу выступил холодный пот. Руки дрожали. Кожа покрылась мурашками.

– Товарищи бойцы, отпустите меня, – заскулила Татьяна. – У меня дети!.. Игорек и Верочка!..

– Вот и хорошо, – сказал очкарик спокойно. – Мы тебя сейчас убьем, а твоих детей воспитает Родина, как своих верных сыновей и дочерей, а не как пособников фашистов! – Он страшно засмеялся. – Ты же мать, ты же хочешь, чтобы твои дети выросли настоящими людьми, а не мразью, как ты?!

– Конечно, хочет! – поддакнул второй. – Думаешь, Анд‑рюха, легко мразью жить? Мучается, небось, она с утра до вечера. Света белого не видит.

– Скажи нам спасибо, фашистская подметка, что мы твои мучения теперь прекратим.

– Как ты хочешь умереть? Чтобы я тебя из автомата застрелил или чтобы тебя Андрюха ногами забил? Таня зарыдала.

– Не хочу‑у‑у!

Почему я стою на месте?! На месте?!. – пронеслось у нее в голове. – Почему я не зову на помощь и не бегу отсюда подальше?..

Но ни язык, ни ноги, ни руки не слушались ее. Желудок скрутило, Татьяна почувствовала, что ее сейчас вырвет. К дикому ужасу добавились физическая немощь и чувство стыда за то, что ее сейчас стошнит при посторонних.

Чего я думаю?! Чего я думаю?! Меня сейчас убьют, а мне чего‑то стыдно?! Чего мне стыдиться?! Чего?! Меня же убивают! Убивают! А я их стыжусь!

Татьяну вырвало. Она согнулась пополам. Голова кружилась. Перед глазами расходились радужные круги.

– Что, – очкарик наклонил к ней голову и заглянул в лицо, – наблевала? Наблевала, гадина? Фу‑у! Ай‑яй‑яй! Как не стыдно?! Что, не получается орать‑то?! Только блевать получается?! Не получается ногами‑то бегать?!. От нас, сука, не удерешь! – Он снова засмеялся. – Потому что мы тебя насквозь видим! Таня заглянула в его глаза и почувствовала, как тонет в какой‑то черной вязкой трясине. Она испугалась еще больше и хотела отвернуться, но не могла.

– Капут тебе, Танечка! – сказал очкарик.

Откуда они знают мое имя?.. – последнее, что успела подумать Таня перед тем, как увидела открытый рот с огромными волчьими клыками. Очкарик взвыл и впился зубами в ее горло. Таня дернулась и почувствовала, как с другой стороны в шею вонзились зубы второго бойца.

Вся деревня содрогнулась от звериного воя.

– 6 –

Верочка и Игорь не спали. Они лежали в темноте. Игорь рассказывал Верочке страшную историю, которую ему рассказал его друг Васька. Верочка натянула одеяло до самых глаз и боялась.

– Значит, так, – говорил Игорь. – В одном городе жила семья: мама, папа и их дети. Дочка и сын. Дочку звали Ева, а сына звали Генрик. Папу звали Карл, а маму – м‑м‑м… не помню как… Просто будет мама называться. Вот однажды к ним в гости приехал один неизвестный им дядя. Мама подумала, что это папин родственник. А папа Карл подумал, что это мамин родственник. А спросить у него, чей он родственник, они постеснялись. И стал он у них жить. Фамилия у него была Никитин. Он был длинного роста, худой, как скелет, с черными волосами и большим носом. Еще у него росла длинная‑предлинная черная борода. И одевался он во всё черное. Черный плащ, черные очки, черная шляпа, черные перчатки, черные штаны, черные ботинки, а в руке черный чемодан. Никитин всегда носил чемодан с собой и никогда его не оставлял. Однажды ему нужно было в магазин пойти, купить черный носовой платок. А родители были на работе. Никитин сказал детям: Только ни в коем случае не открывайте чемодан и не смотрите чего в нем лежит. И ушел в магазин. Тогда Генрику стало интересно, и он пошел посмотреть. Открывает чемодан – а там шкатулка лежит. А в шкатулке желтый мизинец отрезанный. Тогда Генрик испугался, бросил в чемодан шкатулку и убежал в свою комнату… И не заметил, что его носовой платок упал из кармана в чемодан… Сидит он под столом и дрожит, вдруг слышит шаги по лестнице. Это Никитин возвращается из магазина. Раз‑два! Раз‑два! – Игорь старался говорить страшным голосом. – Вот он уже подходит к двери! Раз‑два! Раз‑два! Вот он заходит в квартиру! Раз‑два! Раз‑два! Вот он идет по коридору! Раз‑два! Раз‑два! Вот он заходит в свою комнату посмотреть на свой чемодан. Раз‑два! Раз‑два! Вот он подходит к чемодану и открывает крышку!.. А там валяется платок Генрика! Тогда он всё понял и пошел в комнату к Генрику. Раз‑два! Раз‑два!

– А как он узнал, что это Генрика платок? – спросила Верочка.

– На нем было написано Генрик… Сидит Генрик под столом и видит ноги в черных ботинках. И слышит голос страшный: Где этот проти‑ти‑вный мальчишка, который залезал ко мне в черный чемодан и узнал мою тайну? А Генрик сидит под столом и боится пошевелиться. А Никитин комнату обошел и стал принюхиваться. Чую, здесь ты, противный мальчишка! Вылезай, а то я тебя все равно найду! Подходит Никитин к кровати, нагнулся и смотрит – не сидит ли там Генрик. А Генрик в это время из‑под стола выскочил и в шкафу спрятался, где Никитин его уже искал…

– Лучше бы он совсем из дома убежал.

– Он не мог, потому что Никитин закрыл комнату на ключ…

– А откуда у него ключ был?

– Он его у папы Карла из кармана вынул, когда папа мылся.

– Это тот папа Карл, у которого Буратино?

– Нет, это другой.

– А Буратинин где?

– У тебя на бороде! Не мешай мне рассказывать, а то не буду!.. Забежал Генрик в шкаф, а его красная рубашка между дверцами застряла, и краешек наружу торчит. И Никитин увидел. Схватил он Генрика за рубашку, вытащил из шкафа и говорит: Говорил я – никому не лазить в мой чемодан и никому не открывать мой чемодан! А ты, противный мальчишка, залез в мой черный чемодан и узнал мою страшную тайну желтого пальца! И за это я тебя убью и кровь твою выпью! Убил он Генрика и кровь выпил, а труп выкинул в окошко. Вечером приходят родители и спрашивают: А где Генрик? А Никитин им отвечает: Говорил я – никому не лазить в мой чемодан! А он залез. За это я его убил и кровь у него выпил! И вас тоже последний раз предупреждаю: Не лазьте ко мне в чемодан, а то хуже будет! Погоревали родители, но делать нечего.

– А почему они его не выгнали хотя бы?

– Неудобно родственника выгонять. Помнишь, у нас жил папин дядя Петя у которого ноги так сильно воняли?

– ф‑у‑у‑у‑у!

– Не мешай рассказывать!.. И ушли на следующий день родители на работу. А Никитин опять пошел в магазин покупать черный галстук. Перед уходом он говорит Еве: Не подходи, Ева, к моему чемодану, а то худо будет! Сказал так и ушел. А Еве интересно стало. И она тогда не сдержалась и чемодан открыла…

– Глупая какая! Он же теперь ее убьет!

– Девчонки все глупые дуры!

– Сам дурак!

– Еще раз перебьешь – не буду рассказывать!

– Больше не буду перебивать.

– …Открывает Ева чемодан и видит там шкатулку, а в шкатулке желтый палец с синим ногтем. Испугалась Ева, бросила ее и побежала в свою комнату. И не заметила, что у нее с головы в чемодан упал волос. Спряталась Ева за занавеску, потому что была очень глупая и не догадалась, что у нее из‑под занавески сандали торчат. Идет домой Никитин. Раз‑два! Раз‑два! Это слышно его шаги на лестнице. Раз‑два! Раз‑два! Это Никитин подходит к двери. Раз‑два! Раз‑два! Это он идет по коридору и заходит к себе в комнату. Стой, раз‑два! Он открыл чемодан, а в чемодане лежит волос. Никитин взял, на палец намотал. А, Б, В, Г, Д, Е… Ева! Так‑так… И понюхал. Так‑так! И пахнет Евой… Он всё сразу понял и пошел ее искать. Раз‑два! Раз‑два! Он вышел из своей комнаты. Раз‑два! Раз‑два! Он идет по коридору. Раз‑два! Раз‑два! Он подходит к комнате Евы. Раз‑два! Раз‑два! Он заходит в комнату и сразу видит сандали за занавеской. Стой, раз‑два! Отдернул занавеску, а там Ева дрожит. Обоссалась! Все колготки мокрые! Никитин говорит: Я тебя предупреждал, глупая девчонка, чтоб ты не залазила в мой черный чемодан! А ты не послушалась и тоже узнала мою страшную тайну, как и твой негодный брат! И я тебя теперь тоже убью и выпью твою кровь!.. – Не убивай меня, дядя Никитин! – запищала Ева. – Я боюсь! Я у родителей одна осталась! Я никому не расскажу про желтый палец с синим ногтем!.. Но Никитин ей не поверил и убил ее, высосал кровь, а труп выкинул в окошко. Приходят родители с работы и спрашивают: А где Ева? – А я, – Никитин говорит, – ее убил и кровь у нее выпил за то, что она меня не послушалась и залезла в мой чемодан.

– А почему родители милицию не вызвали?

– Потому что было лето, и все милиционеры были в отпуске… И еще… – Игорь ненадолго задумался, – Никитин все телефонные провода перерезал, чтобы нельзя было звонить… Ну вот… На следующий день папа ушел на работу, а мама расстроилась, что всех детей потеряла, заболела от этого, и осталась дома. Лежит в кровати с бинтом на голове и зубами стучит от холода. Заходит Никитин весь в черном и говорит: Извините. Мне нужно сходить в магазин, чтобы купить черную повязку на глаз. Посторожите, пожалуйста, мой черный чемодан. Но если вы не хотите, чтобы с вами случилось то же самое, что и с вашими непослушными детьми, ни в коем случае его не открывайте. Ушел Никитин, а маме стало интересно, из‑за чего ее дети погибли страшной смертью, она встала с постели и пошла в комнату Никитина. Идет и шатается. И плачет: Бедные мои детки! Бедный мой Генрик. Бедная моя Ева. На кого вы меня оставили!.. Вдруг видит, на потолке призрак Генрика висит, а из шкафа призрак Евы вылетает со светящимися глазами. И призраки ей говорят: Мама, не открывай черный чемодан, а то Никитин тебя убьет из черного пистолета и высосет твою кровь!.. Но мама сказала им: Нет, я должна узнать, из‑за чего мои дети умерли! И вошла в комнату. Открыла чемодан, вытащила шкатулку, открыла ее и увидела желтый палец с синим ногтем. И вспомнила, что она читала про такой палец в одной старинной книге. В книге было написано, что палец волшебный. Это палец одного колдуна. Только мама хотела взять палец и отнести его в милицию, как слышит – в подъезд вошел Никитин. Раз‑два!..

– Как же она его отнесет в милицию, если милиционеры все в отпуске?

– Она про это забыла, потому что была расстроена из‑за детей… Идет Никитин по лестнице. Раз‑два! Раз‑два! Мама палец в карман засунула и побежала за веревкой. А Никитин уже поднимается по лестнице. Раз‑два! Раз‑два! А мама веревку в чулане ищет. А Никитин уже на втором этаже. Раз‑два! Раз‑два! А мама веревку нашла наконец. А Никитин, раз‑два, уже на третьем этаже. А мама только веревку к батарее привязывает. А Никитин уже к двери подходит. Раз‑два! Раз‑два! А мама только на подоконник залезает задом наперед. А Никитин, раз‑два, дверь открывает и по коридору идет. А на глазу у него страшная черная повязка, как у пирата. Раз‑два! Раз‑два! А мама по веревке вниз начинает слезать. А Никитин смотрит – у него чемодан открыт и палец пропал! Тут он всё понял и кинулся в комнату к маме. А мама дверь на ключ закрыла и шкаф придвинула.

– Как же она это сделала? Она же на веревке слезает?

– Это она раньше еще всё сделала.

– Понятно.

– Никитин пистолет выхватил и пальнул в замок. И дверь открылась.

– Там же шкаф еще был.

– У него пуля разрывная. Шкаф разлетелся на мелкие кусочки. Подбегает Никитин к окну, за веревку схватился и втащил маму обратно в комнату.

– А почему она не спрыгнула?

– Не успела. Никитин очень р‑р‑резко дернул… Ах ты, негодная мама! – закричал он. – Я тебе запретил открывать мой черный чемодан, а ты не послушала! Теперь я и тебя убью и кровь высосу! Вырвал у нее палец, прицелился одним глазом маме в самое сердце и выстрелил. И убил маму, а кровь высосал. И выбросил маму в окошко. И сел смотреть телевизор. Приходит папа с работы и спрашивает: А где моя жена?.. – А я ее убил, потому что она в мой чемодан лазила. Убил и выкинул в окошко. Тут уж папа не стерпел: Ах ты гад Никитин! Мы тебя в дом пустили, оказали тебе гостеприимство, а ты ведешь себя, как последний гад! Мало тебе, что ты наших детей убил, а теперь ты еще и мою любимую жену убил тоже! Уходи отсюдова, пока живой! И забирай свой проклятый черный

чемодан! Никитин не ожидал, что папа такой смелый, и немного растерялся. А потом вытащил свой черный пистолет и говорит: Ничего подобного! Не ты меня, а я тебя убью и буду в твоей квартире жить! И выстрелил в папу. А папа нагнулся, и пуля попала в люстру. Люстра упала прямо на Никитина. А Никитин не понял, что это на него упало, и стал бегать по комнате и стрелять из пистолета в разные стороны. А папа выбежал на улицу и закрыл дверь на палку. Дом поджег, и Никитин там сгорел вместе с чемоданом. Когда загорелся желтый палец, на всех кладбищах встали покойники и закричали: У‑у‑у‑у‑у‑у‑у!

Верочка спряталась под одеяло.

Игорек посмотрел в ее сторону и закричал еще страшнее:

– Рэ‑э‑э‑э! У‑у‑у‑у! Бэ‑э‑э! Мы встаем из могил и идем к тебе, Верка! У‑у‑у!

– Хватит, дурак! – послышался из‑под одеяла глухой голос.

– Сама ты дура! У‑у‑у! Что, обоссалась?! – Игорь так вошел в роль, что ему самому стало страшно.

И в этот момент дверь хлопнула и заскрипели половицы. Раз‑два! Раз‑два!

Дети притихли.

Кто‑то приближался к их комнате. Им стало как‑то не по себе. Может быть, это страшный рассказ так на них подействовал, а может, они испугались потому, что тот, кто вошел в дом, шел, не зажигая света. Если бы это была мама, она обязательно включила бы свет и под дверью появилась бы узкая желтая полоска. Но свет никто не включил. Раз‑два! Раз‑два! У Игоря от страха кожа покрылась пупырышками. Раз‑два! Раз‑два! Кто‑то с той стороны взялся за ручку и потянул дверь на себя. У Верочки похолодели ноги и сердце забилось часто, как часы. Кто‑то вошел и остановился на пороге. Игорь зажмурился, хотя и так ничего не было видно.

– Дети, вы не спите? – услышали они голос мамы.

– Фу‑у! – вздохнули облегченно Игорь и Верочка. Как же это было здорово, что пришла мама, а не какой‑нибудь Никитин!

– Мама, это ты? – спросила Верочка. – А почему ты свет на включаешь?

– А я и так хорошо вижу. Сейчас я и вас научу без света обходиться…

Она наклонилась над Игорем, и когда он разглядел ее в темноте, он хотел закричать, но крик застрял в горле.

Дата добавления: 2015-08-05